По струнам арфы

Ездить по ночной трассе для Шарлотты было не впервой, но сейчас она действительно занервничала — стрелка упрямо показывала на низкий уровень топлива в баке, а единственная заправочная станция была милях в тридцати. На пассажирском сиденье почти в бессознательном состоянии спал Джеймс. Шарлотта старалась и сама не уснуть, ведь после такого сумасшедшего дня она не чувствовала ног от усталости, а голова больно тукала в висках. Всё бы было хорошо, и даже, как подсчитала Шарли, ей хватило бы бензина добраться до дома, если бы не одно «но». Возраст машины сыграл злую шутку, и бак местами прогнил и проржавел, отчего из него по капельке вытекало топливо. Резкий свист шин, заглохший мотор и… машина чуть не слетела в кювет, однако в самый последний момент Шарли успела отвернуть от обочины. Вцепившись в руль до побелевших костяшек, она громко дышала. Взглянув на безмятежно спящего Норрингтона, Шарлотта устало вздохнула и скинула туфли. Она взобралась с ногами на сиденье, устроилась поудобней и прикрыла глаза. * * * Несколькими часами ранее. В доме Прозерпины. — Я не буду пить, — категорично заявил Джеймс. — Брось, сынок! Говорить на трезвую голову — всё равно, что без пороха стрелять, — прокряхтел Джоунс и, ухватив Норингтона за рукав, потащил того прочь из дома. Джеймс попытался было вырваться, но вдруг увидел, как рука Джоунса на мгновение стала клешнёй. Он резко остановился и заглянул в лицо старика. — Верни меня — я должен спасти Элизабет! — рассвирепел он. — Ты спасёшь её, Джеймс Норрингтон. А кто тебя будет спасать? — хитро переспросил Дэйви Джоунс, подталкивая его к припаркованному авто Шарлотты. — Что это значит?! — Я не пророню больше ни слова, пока не выпью эля, — отрезал капитан «Голландца» На этом их недолгая беседа закончилась, а Джеймсу пришлось сесть в чудовищный экипаж и довериться этому дьяволу. Он видел в боковое зеркало то, как бежала Шарлотта, как она разозлилась и огорчилась. И ему стало ужасно совестно за то, что он бросил её одну в чужом доме. Всё же, какой бы несносной не была эта девчонка, он не мог с ней вот так поступить. Но поступил. Муки совести удручали Норрингтона. Однако не только совесть заставляла его сердце отбивать барабанную дробь. Конечно же, он всё время думал о Шарлотте, которая теперь тоже нуждалась в его помощи. Он знал и то, на какой риск пойдёт, попытавшись спасти Элизабет. Но, казалось бы, чего теперь бояться? Он бессмертен! Хотя, это бессмертие может быть даровано ему только в этом мире, в это время… Но мысли его всё ещё пребывали с Шарлоттой. Что, если он так и исчезнет, не увидев её ещё хотя бы разок? Так нельзя. Она осталась там совершенно одна! И жгучее чувство вины пронзило его грудь почище любой шпаги. Тем временем, Джоунс, а, вернее, его человеческое обличье, подъехал к небольшому зданию, на котором красовалась старая и затёртая вывеска: бар «У старого Олли». — Нам сюда! — скомандовал Дэйви Джоунс и, выйдя из машины, проследовал к чёрному входу. Джеймс всё это время старался найти хоть какое-нибудь подобие оружия, чтобы наконец пригрозить этому поганому пирату. Он прошагал вслед за ним и присел за столик у окна. Джоунс кивнул бармену и крикнул: «Две кружки эля!» Откинувшись на спинку стула, он сощурился и обратился к Джеймсу: — Ну что же? Я убедил тебя? — В чём это? — В том, что у тебя нет… вернее, не было любимой женщины. — Ты ничего в этом не смыслишь. — Глупец! Ты глупец! Официант принёс две большие кружки эля, и Дэйви Джоунс жадно отпил из одной. Другую же он придвинул Норрингтону и ясно дал понять, что тот должен выпить. — Глупец здесь только ты! Ты предал любимую, стал жестокосердным чудовищем! — процедил сквозь зубы Джеймс. — Женщины — вот настоящие чудовища! — прорычал Джоунс. — Если их предавать! — не отступал Норрингтон. — А что же мисс Нельсон? — вдруг сменил тон капитан «Голландца». — Что тебе до неё? — переспросил крайне удивлённый Джеймс. — Ничего. Сдаётся мне, что это именно она не даёт тебе отправиться восвояси, — прокряхтел Джоунс. — Каким же образом? — с еле заметной издёвкой в голосе спросил адмирал. — Воровка она, — ехидно заметил капитан и закурил трубку. — Что ты клевещешь?! — возмутился Норрингтон и стукнул кулаком по столу. — Лгать — удел слабого. — Выходит, что ты слабый. Шарлотта удивительная, хоть и имеет скверный характер. Она никогда не изменит себе и своим принципам, — проговорил Джеймс и уставился на кружку эля. Он задумался над тем, какой сильной была эта женщина. Она была странно похожей и в то же время совершенно НЕ похожей на Элизабет. Лиззи сражалась за любимого, за правду, за справедливость, за те добродетели, которые он так ценил. А что же Шарлотта? Шарли? Так ведь её звал тот мерзкий тип, некогда ухаживающий за ней? Мисс Нельсон сама воплощала все эти добродетели в себе. И не будь она такой вздорной, взбалмошной… Она бы не запомнилась Джеймсу. Именно такая: дикая и домашняя, красивая и одновременно смешная и простая, добрая, но совершенно непредсказуемая в гневе. Она никогда не изображала из себя другую Шарлотту. Всегда была только самой собой. И ещё: у неё прекрасные руки. Такие тонкие, хрупкие, с белоснежной кожей и мягкими подушечками пальцев. А глаза? Совершенно обычные. Но серые, отчего-то тёплые, обрамлённые иссиня-чёрными ресницами. Когда она удивлялась или боялась, они темнели и, казалось, что слёзы вот-вот начнут струиться по щекам. И Джеймс вспомнил, как он успел её обидеть. Он вспомнил то, как она играла ему на арфе. И тогда не существовало больше ничего и никого. И он наконец признался самому себе, что думает о ней также часто, как о мисс Суонн. «Лгать — удел слабого». Конечно же, он думал о ней постоянно. — Она украла у тебя то же, что… — Джоунс запнулся и поморщился, точно от боли. Его глаза подёрнулись странной пеленой. — Сердце украла! — вдруг осенило адмирала. Ну конечно же! Шарлотта украла его сердце! Слышал бы это отец — сказал бы, что сын у него — жалкий и смешной мальчишка, всё ещё не достойный быть военным человеком. Вот почему Джоунс отправил его сюда! Вот то, что он хотел ему показать! Как бы сильно он не любил Элизабет, его чувства к ней он теперь не мог назвать именно любовью. Желание увидеть Шарлотту и извиниться перед ней; желание просто услышать её голос и вновь рассердиться за скверный характер; желание учтиво поцеловать руку и сказать: «Мисс, вы сегодня прекрасны». Эти желания теплились в его душе. Тем временем, Дэйви Джоунс нагнулся к адмиралу и яростно зашептал: — Неужто всё понял? Тогда послушай моего совета, Джеймс Норрингтон! Избавься от этого, освободись! Адмирал лишь безмолвно помотал головой и тяжело вздохнул. — К чему ты меня склоняешь? Стать таким же, как ты? Мне приятно иметь бьющееся сердце за рёбрами, Джоунс. — Ты должен вернуться. Даю тебе один день, — жёстко ответил капитан «Голландца» и допил эль. — Завтра на заходе солнца ты вернёшься, как этот проклятый Воробей. Зелёный луч… Жди его! Но вот какая незадача, — его голос вновь стал злым и ехидным, — ведь ты, адмирал, вновь захочешь увидеть эту девчонку, верно? Раз в десять лет… — он прошептал это, словно заклинание. — Десять лет и один день… Так уж назначила Она. — Постой, — Джеймс вдруг почувствовал, что его страшно клонит в сон. И ведь эля он выпил совсем чуть-чуть! — Постой, я не… как это нужно? .. —, но так и не успев договорить, Норрингтон уронил вмиг потяжелевшую голову на сложенные руки, но почувствовал, как Джоунс засунул ему за пазуху какой-то свёрток. * * * Вечер семнадцатого августа. На трассе. Шарлотта приоткрыла глаза и сразу же зажмурилась — солнце просто ослепило! Она почувствовала, как сильно затекла шея и ноги — пошевелиться было бы крайне проблематично. Но странное ощущение, словно кто-то укутал ей ноги тёплым одеялом, удивило Шарли ещё больше: положив голову на её колени и накрыв их ладонью, Джеймс Норрингтон мирно посапывал, морщась от ярких солнечных лучей. «Это же надо было так вытянуться!» — подумала она, глядя на то, как адмирал «изящно» разлёгся на двух сиденьях пикапа. Маленькие электронные часы, приклеенные к торпеде, показывали восемь часов вечера. «Что?!» — вскрикнула Шарли от удивления. Выходит, что они проспали так почти сутки. Конечно, Джеймсу такой сон был вполне позволителен — после такой пьянки… Но Шарлотта? Вероятно, так прошла вся усталость и переутомление за вчерашний день. Мисс Нельсон хотела было аккуратно перевернуться на сиденье, но Джеймс всё-таки проснулся из-за её возни. — Д-доброе утро, Шарлотта… — пробормотал он, явно не осознавая своего положения. — Добрый вечер, Джеймс. Как вы себя чувствуете? — поинтересовалась она, будучи уверенной, что похмелье — вещь не из лёгких. Адмирал попытался повернуться, но уткнулся носом в живот Шарли и от неожиданности так резко отскочил от неё, что стукнулся головой о крышу пикапа. — Простите! Простите за это! Я, вероятно, так крепко уснул… —, но эти бесконечные извинения жестом прервала Шарли. — Ничего страшного, Джеймс. Так как вы себя чувствуете? — Всё в полном порядке, мисс Нельсон. — Я хочу, чтобы вы звали меня Шарлоттой, Шарли, — вдруг заметила она и удивилась собственной смелости. — Что же… Вы знаете, мне нужно сказать вам… Поговорить с вами, Шарлотта. Жарко здесь, — с этими словами Норрингтон вышел на улицу. Предзакатное солнце сверкало северными красными лучами, а сквозь верхушки сосен вокруг проглядывали перистые облака, окрашенные в розовый цвет. Шарлотта громко хлопнула дверью и подошла к Джеймсу. Он скрестил руки на груди и прислонился к машине, отчего-то печально рассматривая небосвод. — Я внимательно вас выслушаю и… даю слово не перебивать, — заверила Шарли и взглянула на Норрингтона. — Это удивительно, — усмехнулся тот и повернулся к ней. — На что это вы намекаете, а?! — весело возмутилась Шарли. — На ваш ужасный характер. Но он мне нравится! — поспешил добавить Джеймс. — Вы вчера забрали меня из этого трактира… Спасибо. — Не за что, — хмыкнула Шарли. — Я нашёл способ вернуться обратно. — Зач… Как? — удивилась Шарлотта и не заметно для себя вдруг схватила адмирала за рукав. — Знаете, у пиратов существует такая красивая легенда… — начал Джеймс и как-то горестно посмотрел на неё. — Будто бы раз в десять лет душа ушедшего человека возвращается на наш свет с заходом солнца. И яркий зелёный луч пронзает небосвод… Отец когда-то сказал, что это глупости. — И вы исчезнете? Вот так? — шёпотом переспросила Шарлотта и отвернулась. — Если верить Дэйви Джоунсу… Но, есть кое-что более важное, Шарлотта. Шарли? — он взглянул на неё. Но она упорно отказывалась поворачиваться к нему лицом. Джеймс обошёл её и вновь взглянул на Шарли: она хмурилась и упрямо сверлила взглядом свои туфли. — Говорите, что же вы молчите? — голос её был надрывистым и тихим. — Любуюсь. На то, как сразу тысячи чувств отражаются на вашем лице. Это удивительно, — проговорил Норрингтон и улыбнулся. Шарлотта подняла голову и с недоумением посмотрела на него. — Чего удивительного? У женщин всегда так. — В моё время барышни предпочитают скрывать все свои эмоции за маской, такой надменной и горделивой. Это их уродует. — А я не хочу прятаться. От кого? Я же живу одна, ой… Ну, мою овцу в расчёт не беру, — Шарли посмотрела поверх плеча Джеймса и часто заморгала. — Это так гадко — жить одной. Ай, к чёрту! — она махнула рукой и запрыгнула на капот, свесив ноги. — Чего вы боитесь, Шарлотта? — спросил адмирал. — Того, что больше ничего не произойдёт в жизни. Дожить до старости вот так, как я сейчас живу. Знаете, Джеймс, вы принесли в мою жизнь это странное чувство, что не всё ещё потеряно. Я мучаюсь из-за него, потому что скоро всё закончится, — Шарли взглянула на него с улыбкой. — Чего же вы боитесь, раз на то пошло? Норрингтон сжал кулаки от злости — ему бы хотелось сказать, что он ничего не боится. Но на деле в голове вспыхивали страхи один за другим, но среди них неожиданно выделялся один: всего лишь через четверть часа (если судить по солнцу) он покинет это место один, без Шарлотты. — Лгать — это удел слабого. Я скажу правду, Шарли, — когда он назвал её этим именем, Шарлотта резко дёрнулась. — Я только сейчас понял, что страшусь больше никогда вас не увидеть, — он выдохнул, а меж бровей залегла глубокая морщинка. Шарлотта перестала болтать ногами в воздухе и спрыгнула с капота. Она вплотную приблизилась к Джеймсу и провела ладонью по груди, точно разглаживая помятую отцовскую рубашку. Адмирал Норрингтон едва заметно содрогнулся от этого прикосновения. — Я слабачка, Джеймс. Я тебе солгала. Я сейчас думаю только лишь о том, как бы заставить тебя остаться здесь. И в голове такие дурные мысли, ей Богу! Ну, например, если привязать тебя к дереву, то ты всё равно исчезнешь… Или же можно спрятаться. Но нет, наверное, это не поможет. А знаешь, почему я об этом думаю?! Я доверяю тебе, Джеймс. Верю, что ты меня не обманешь. И ты первый человек за столько лет, кому я об этом говорю. А ещё, я, наверное, просто ужасно влипла! Почему?! Да потому что мой сухарь, звавшийся когда-то сердцем, вдруг снова стал таким мягким и нежным, что хоть вырывай! Это так странно: чувствовать дикую эйфорию, находясь рядом с другим человеком. Про такое в кино говорят: «Ах, любовь!» А мне хочется сказать: «Что за чёрт?!» Да, дьявол! Я люблю адмирала из прошлого! — она выкрикнула последние слова так громко и с таким надрывом, что эхо ещё долго множило их в окрестной глуши. Шарли тяжело дышала и крепко сжимала пальцами рубашку на его груди. Джеймс же был поражён всем только что произошедшим. И причин тому было много… Нет, друзья. Всего лишь одна. Джеймс Норрингтон никогда не думал, что женщина способна своими словами вызвать у мужчины такую бурю в душе. Безусловно, красавицы умели манипулировать мужскими слабостями. Но вот так смело говорить обо всём — такого он точно не встречал. Исключением была лишь Элизабет, которая с лёгкостью снимала эту светскую маску равнодушия. Именно поэтому он тогда стал выделять её среди других. Конечно, Лиззи была прекрасной девушкой. Но ему вдруг подумалось, что судьбы их тесно сплелись, но так и не пересеклись. И не смогут никогда слиться воедино. А что же до той девушки, что стояла сейчас перед ним? Смелая, всё ещё не верящая своим собственным словам. Шарлотта оказалась смелее, чем все его солдаты. Она была чертовски похожа на этого Тёрнера во всём: тот же норов, безрассудство, одержимость! И всё это время, что он думал о ней, в сердце теплилось что-то прекрасное и внушающее добрую надежду. — Джеймс? — Шарли выдернула его из размышлений. Но адмирал, резко очнувшись от раздумий, вспомнил о свёртке, оставленном ему Джоунсом. Он достал его и развернул тряпицу. — Ты что это собираешься делать?! — воскликнула Шарли, увидев в руке у Джеймса нож. Джеймс бросил короткий взгляд на так скоро клонившееся к закату солнце, на Шарлотту и на острый пиратский ножик в руке. — Держи! Возьми это, глупая! — прорычал он и протянул руку к Шарли. — Зачем?! Ты рехнулся?! — Если я вернусь к тебе, ты обещаешь выполнить всё, что я сейчас попрошу тебя сделать?! — Когда ты вернёшься, Джеймс? — пробормотала Шарлотта и с мольбой во взгляде вновь посмотрела на него. Адмирал Норрингтон вздохнул и тихо ответил: — Через десять лет. Шарлотта наконец не сдержала горькую слезинку, так просившуюся весь этот час. — Навсегда? — прошептала она. — На один день, — последовал холодный ответ. Руки застряслись, но слёзы больше не стекали по щекам. Шарлотта гордо встряхнула волосами и крепко сжала в руке нож. — Что нужно делать? — твёрдым и даже немного суровым голосом спросила она. Норрингтон удивился, сделал три шага к ней и глядя прямо в глаза, ответил, чеканя каждое слово: — Вырезать моё сердце. — Что?! — И хранить его все эти десять лет, зная, что, покуда оно бьётся, я жив и я люблю тебя. Ты согласна на это? — Да. Это было то единственное слово, изменившее навсегда судьбу Джеймса Норрингтона. Шарлотта занесла руку с ножом назад и с размаху вонзила его в грудь Джеймса. Они оба считали, что он ничего не чувствует, ведь они уже проверяли это. Но сейчас случилось что-то, что не входило в задумку Норрингтона: в груди оказался ледяной металл, и Джеймс прекрасно чувствовал, как лезвие разрывало внутренности, как оно резало кожу и плоть, как холодило кровь, стекающую по коже. И эта боль! Он не сдержал безумного крика, но стиснул зубы. Шарли с ужасом отскочила и, трясущимися руками прикрывая лицо, громко заплакала. Но Джеймс протянул руку и она схватила её, точно в этом было спасение. — Чувствуешь?! Господи, да что же это?! Джеймс! Джеймс, смотри на меня! — повторяла она и безустанно гладила в руках его ладонь. — Вырежи, — пробормотал он, теряя сознание. Ноги стали подкашиваться, глаза сами собой закрывались, а руки безжизненно опустились на капот пикапа. — ДЖЕЙМС! — прокричала Шарли и вновь схватилась за осколок. Пара движений, сопровождаемых ужасными слезами, и она увидела бьющееся сердце. Живое, всё ещё старающееся качать кровь по венам. От ужаса и страха в глазах появились цветные круги. Но всё это безумие вдруг охладил страшный ливень. Солнце, уже наполовину скрывшееся за горизонтом, вдруг накрылось чёрными тучами. А дождь лил с такой силой, что все окрестные ручьи и канавы заполнились водой за эту минуту. Шарли прижалась к Джеймсу и убрала с его лица мокрые насквозь пряди. Он приоткрыл глаза. — Джеймс, не уходи! — она вдруг склонилась над ним и поцеловала. — Я вернусь, — прохрипел он, а голова безжизненно склонилась на бок. — Куда же ты?! Джеймс, я прошу тебя! — прокричала Шарли, но адмирал уже не мог ей ответить. Шарли вдруг вновь посмотрела на сердце. От удивления она даже вытерла слёзы и не поверила глазам: оно всё ещё билось. Руки сами собой потянулись к нему, и спустя мгновение она держала его в ладонях, рыдая от страха и отчаяния. Но из-за горизонта показалось что-то страшное: огромная волна накатывалась на лес, поля, трассу. Шарли вскрикнула и заметалась около Джеймса, а волна уже приближалась с невероятной скоростью. Через пару секунд Шарлотта поняла, что ей не избежать этого ужаса. Огромные потоки пенных круч мчались на них, перекатываясь и переливаясь. Шарли взяла Джеймса за руку и закрыла глаза. Шум, бурление солёной воды, норовящей проскользнуть в уши и в нос, сбивающая сила волн… И рука Норрингтона выскользнула из ладони Шарли. Она закричала, но под водой это были лишь беззвучные пузыри. Она видела сквозь мутные потоки тело Джеймса, которое медленно уходило ко дну. А саму её относило всё дальше и глубже. Она так упрямо брыкалась и тянулась за ним, но стихия брала своё. Она уже с трудом видела обломки деревьев вокруг и сине-зелёную вспышку, так ярко озарившую морскую пучину. Она начала тонуть. Воздух ушёл от неё, Джеймс ушёл. А что было с ней? Только Его сердце. Руки уже не шевелились, ноги бросили бороться, глаза перестали видеть. Но одна лишь упрямая ладонь сжимала самое драгоценное. Шарлотта вспомнила Его синие глаза, свой дом-развалюшку и старую арфу. Последний перелив отыграл для неё и она забылась. * * * Шарли чувствовала, что лежит на полу, на своём захудалом паркете. Шарли чувствовала, что она насквозь вымокла, что по губам стекала солёная морская вода. Шарли чувствовала, что в руке теплится Его сердце.