При верном положении светил

...- Ты, чей облик скрыт в недрах погруженного в воды града, Ты, чей облик полон ужаса и тайны предвечной Вселенной, ты, кто есть Сущее Сущего, Предвечный Хаос… Радист, который как раз в этот момент снял наушники, недоуменно прислушался к невнятному бормотанию, в котором не было ни единого знакомого ему звука. Потом, решив, что это так отдается в тесной радиорубке плеск волн о борт «Эсмеральды», вернулся к настройке. Заряд батарей подходил к концу, и радист очень надеялся, что тот пароход, о котором говорил ученый англичанин, сможет привезти новые. …- И к тебе взываю, указавший День и Час, Время и Место Великого Пробуждения, Повелитель ключа, что отпирает и запирает Пространство и Время, наводящий трепет и смятение, не имеющий лика и формы Йогх-Схотхот… Радист вздрогнул, когда рука легла на его плечо. Обернувшись и сдвинув эбеновые чашечки наушников, он с облегчением узнал тронувшего. - Скажи мистеру Осбальдистону, еще пару минут – передам повторный и прослушаю эфир. И так уж батареи на нуле. Прямо наказание Господне, никогда так скоро не срабатывались. Стоящий за его спиной был безмолвен. Радист отстучал обычное «все в порядке» и медленно привстал, не снимая наушники. Оставаться на судне все же безопаснее, чем на этом Господом проклятом острове - надо было слушать капитана Блека, поднимать паруса и давать отсюда деру. Черномазые язычники… одни только барабаны их могут довести нормального парня до кондрашки… а уж эти зеленолицые, про которых англичанин рассказывал. И вообще мне все это шибко не по нраву, сказал себе радист, которого угнетала необходимость возвращаться на остров. - Да иду я! – раздраженно бросил он, не оборачиваясь. А когда обернулся, из горла его вырвался сдавленный стон – ибо от ужаса, превышавшего человеческие пределы, у него недостало сил крикнуть… … Фхи! Йоу тнау! От Деар, Ро Посх! Вкуси, Владыка Ключей, Тот, Кого нельзя называть, пребывающий везде и нигде, Предвечный Йогх-Схотхот! Радист, выволоченный на палубу четырьмя парами зеленоватых рук, - рук, которые не могли принадлежать человеческому существу, - заверещал тонко и страшно, ощутив резкую боль внизу живота. Одно из ужасных существ, вооруженное большим крюком, сделало резкое движение вверх – и радист зашелся в вопле, а спустя пару мгновений уже гаснущим сознанием ощутил, как все его внутренности вывалились на палубу из вспоротого крюком живота, как ужасные твари принялись выдирать ошметки из трепещущего в агонии тела, воздевая затем в своих кровавых руках сизоватые петли кишок, раскрылие печени. То, как вырывали еще пульсирующее сердце, радист уже не почувствовал… *** Просто делать то, что нужно, чтобы выжить – это было заклинанием Чарли Блека, предназначенным для тяжелых периодов. Не думать. Не рассуждать. Не пытаться заглянуть в будущее. Просто – жить и выживать. Так, мачты и паруса, именно так он выжил тут в первый раз, когда туземцы уже тащили его к костру, намереваясь то ли принести в жертву, то ли просто съесть. Он выжил тогда, они с Элли выжили у черных камней Гингемы, потом выжили при Желтом тумане. Он выживет и сейчас, и поможет выжить остальным. Людям нужен порядок, нужен кто-то, кто решает и кто за все в ответе. Сейчас этот Осбальдистон пытается оспорить его права капитана – ничего, пусть попробует! Молокосос! Сегодня Чарли, как будто и не было неподчинения, отправил на «Эсмеральду» радиста, как делал это каждые два дня. С ним в приказном порядке отправил и одного матроса. А потом с преувеличенным почтением обратился к Осбальдистону, спросив, не нужно ли тому что-нибудь передать с радистом. И Осбальдистон на удивление покорно ответил: « - Это было бы превосходно, капитан Блек». Капитан Блек! Чарли едва заметно усмехнулся – он все-таки взял верх. Ничего, дайте срок – он и с туземцами договорится. Не впервой. Гром и молния, выругался про себя Чарли – тяжело как перед грозой. Сон стал совсем ни к дьяволу – Чарли, крепкого и трезвомыслящего человека, никогда прежде так не мучили кошмары. И судя по блеску глаз, по тому, как вглядываются, проснувшись, друг в друга, словно пытаясь отгадать чужие мысли, завидуя возможному чужому покою, Чарли догадывался – кошмары снятся не ему одному. Всем тяжело, хотя вроде бы ничего не происходит. Затишье. Но чутье опытного моряка подсказывало Блеку, что чем длиннее затишье, тем яростнее будет шторм. В это самое время что-то похожее на высокий звериный визг донеслось с моря, а вслед за тем Блек услышал крик дозорного, посланного следить за кораблем, стоявшим на якоре в двух кабельтовых от берега. - Капитан! Капитан, шлюпка с «Эсмеральды»! Дальнозоркие глаза моряка сразу разглядели как шлюпка отвалила от борта бригантины, а скоро стало хорошо заметно, как лихорадочно быстро работали веслами те, кто были в этой шлюпке. Блек чуял нутром, что произошло что-то настолько ужасное, что надо постараться скрыть это ото всех остальных. Но было уже поздно – привлеченные криком дозорного, все, кто был в миссии, повыходили на берег. - Блек… дьявол бы побрал ваших дикарей, Блек! – завопил Говард Осбальдистон, выскакивая из шлюпки и шлепая по мелководью. – Я сожгу ко всем чертям их лачуги, я протравлю лучшим нобелевским керосином все их леса! Я… Тут он повернулся к выскочившей из миссии Энни. - Видели бы вы, что сделали эти дикари с несчастным Потсом, - продолжал Говард, - они намотали его кишки на свои поганые руки… Энни попятилась, ее светлые глаза расширились от ужаса. - Довольно! – рявкнул Блек, и Осбальдистон осекся на полуслове. - Мы уже собирались садиться в шлюпку. Потс задерживался, я послал Найджела поторопить его, - чернявый низколобый матрос с бровями такими густыми, что они почти смыкались на переносице, подтверждающе кивнул. – Тот сказал, что сейчас передаст повторный и придет. А потом мы услышали вопль и увидели, как эти… дикари волокли Потса на палубу. И там они вспороли его брюхо и стали… - Довольно! – снова крикнул Чарли Блек, заметив, что Энни, бледная как полотно, отшатнулась к стене и прикрыла рот рукой. - Эти черномазые должны заплатить. Трейл, Гортран, теперь вот Потс… У нас есть канистры с керосином, - Говард обвел взглядом согласно кивавших ему матросов – и Чарли понял, что проигрывает Осбальдистону. - Элли, забери сестру внутрь, - не глядя на вышедшую девушку, приказал он. Но Элли, передвигавшая ноги как во сне, не отвечала. - Они умерли, - наконец пробормотала она, глядя в землю. – Все. Четверо. …Скоропостижная смерть четверых товарищей, среди которых был и первый помощник капитана, подействовала угнетающе – еще минуту назад готовые громить и крушить люди сейчас сникли, будто их придавило неведомой тяжестью. Тела были зашиты в тощие матросские тюфячки, а погребение, ввиду жары и влажности на острове, решено было провести поскорее. Сэр Фрэнсис предложил похоронить умерших у трех кокосовых пальм, рядом с могилой его несчастного слуги. *** Дневник Фрэнсиса Терстона 26 марта 192… года "Сегодняшнее происшествие разрушает всю картину мироздания, что сложилась у меня к тридцати пяти годам. Я весь дрожу, я не могу поверить самому себе, своим глазам и чувствам. Посему попытаюсь изложить все по порядку, со всеми подробностями – чтобы проверить свое восприятие. Итак, четверо наших товарищей скончались от странного недуга, поразившего их непосредственно после того, как старейшины туземцев сообщили капитану Блеку о проведенном ими обряде. Живя среди туземцев, я не раз слышал их предания о вражде двух групп богов или духов – с одной стороны это боги земли и духи предков, возглавляемые Богиней Матерью, не имеющей имени, и рогатым черным богом деревьев, который носит множество имен. Одно из этих имен удивительно схоже с именем шумерского козлоголового божества «Шаб- Иншнигаррат». Кстати, упоминание о последнем встречается в бумагах моего деда. Вторая же группа богов представлена обитателями мифического города или острова, затонувшего по преданиям где-то в Тихом Океане многие тысячелетия назад. Это ужасные божества, порождения бесформенного хаоса, очевидно, представляют собой хтонические силы. Главным является Великий Неназываемый, что вечно спит мертвым сном в затерянном в океанской бездне городе. Но вернусь к изложению событий. Присутствовать при погребении решили все, включая наших юных леди. Именно это было страшной ошибкой – мы, мужчины, должны были уберечь их от того бездонного ужаса, который разверзся перед их глазами. Если бы мы знали… Если бы я мог предположить, что предания о земле, выплевывающей мертвых, следует понимать настолько буквально. Мы выкопали неглубокую могилу и положили в нее все четыре тела. Коул и двое матросов уже стали забрасывать яму землей, когда раздался крик мисс Энни. Она, вся дрожа, указывала на то место, где мы с Коулом когда-то похоронили несчастного моего Хэммела. Когда я взглянул туда, почва едва не ушла у меня из-под ног: земля над могилой Хэммела шевелилась, словно нечто пробивалось наружу из глубины. Это было похоже на проростание семени – если бы не то, что появилось на свет из этого «ростка». Тело, ужасное, обожженное, начавшее разлагаться тело моего слуги высвободилось из своей подземной тюрьмы и восстало. Парализованные ужасом, не в силах двинуться, мы следили за тем, как это порождение черного колдовства медленно поднялось из земли и двинулось к нам. Вероятно, первобытный ужас наших далеких пращуров был именно таким – животное, поглощающее чувство. Не знаю, оставалась ли искорка сознания в этом мертвом полусгнившем трупе или дело было в том, что я находился к нему ближе всех – но Хэммел двинулся именно ко мне. Протягивая руки, как слепой, он шел ко мне, медленно, пошатываясь. Я прошел войну. Я знаю, что такое плотный пулеметный огонь, выкашивающий атакующую цепь. Я видел отравленных газом, был под бомбежками немецких «красных дьяволов» барона Рихтгофена. Как подобает британцу, я не трус. И все же никогда прежде я не был настолько парализован страхом, я не мог двинуть ни рукой, ни ногой. Я мог лишь смотреть на мерзкое мертвое нечто, неотвратимо приближающееся ко мне, на его полуразложившееся лицо, пожираемое отвратительными белыми червями, на черную обугленную кожу и висевшую клочьями плоть, на белевшие обнажившиеся кое-где кости. Оно уже положило руки мне на плечи, а я все еще не мог двинуться. Спас меня Коул – подскочив сбоку, он заступом буквально снес этому существу голову, а потом оттащил меня в сторону. С моим зрением явно что-то сделалось – время словно замедлилось, я видел, как неправдоподобно медленно разлетались после удара полугнилые ошметки плоти… И вот в этот момент время снова включилось для меня, и события стали развиваться с ужасающей быстротой. Закричал один из матросов, и мы увидели, что один из мертвых, тех, кого мы недавно опустили в яму, стискивает его шею и впивается зубами в его плечо. Мы не успели ничего сделать, как это существо вырвало большой кусок плоти несчастного, повредив и шейную артерию, так что кровь хлынула фонтаном. Наш паралич прошел, и матросы стали беспорядочно палить в пробудившихся мертвецов – остальные трое из них также вылезли из своей могилы. Симмонс, бывший первый помощник, вцепился в ногу капитана Блека, явно стремясь разделаться с ним. После смерти в этих людях проснулось все звериное, все то, что при жизни было сокрыто под налетом человеческой цивилизованности. Выстрелы не делали им вреда. Я оттолкнул мисс Элинор, велев ей бежать к миссии. Кто-то из матросов орал и матерился, кто-то завывал беспорядочно слова молитвы. Я выдернул из-за пояса свой револьвер и выстрелил в ближайшего ко мне мертвеца. Мой выстрел пробил его лоб, и мертвый стал оседать – неспешно, будто борясь со вновь пришедшей к нему смертью. - В головы! – крикнул я. – Стреляйте в головы! Как мы разделались со всеми четверыми, как бежали к миссии – я хорошенько не помню, помню только, что старался не выпустить из виду мисс Элинор. Помню, как она и мисс Энни бесстрашно оттаскивали Симмонса от своего дяди, капитана Блека. Мы буквально ввалились в здание миссии, захлопнув двери и заложив засов. И лишь тогда остановились отдышаться. Все, кроме несчастного, которому прокусили шею, были целы. У двоих были укусы на руках и ногах, но, мне кажется, ничего серьезного. Говарду Осбальдистону едва не свернули шею, он жаловался на звон в ушах и не мог нормально поворачивать голову. Капитан был невредим, если не считать сломанной деревянной ноги, в которую вцепился упавший Симмонс. Лучше всех держался Коул – он был, наверное, столь же напуган, как и все мы, но гораздо лучше умел обуздывать свой страх. Я заметил еще одно странное обстоятельство – хотя, возможно, это лишь плод моего воспаленного событиями последних дней воображения. Я заметил, что ни один из оживших покойников не пытался наброситься на Коула. Они словно избегали его. Но, повторяю, это может быть лишь моими домыслами - у меня есть несчастная привычка придавать мелочам слишком большой вес, больший, чем они того заслуживают. Отдельно хочу сказать о мисс Элинор. Самообладание этой молодой леди восхитило меня. Она бросилась к своему дяде, капитану Чарли, и буквально оттолкнула от него Симмонса. Ее младшая сестра, менее храбрая, тем не менее была вдохновлена примером и вдвоем они удерживали восставшее из могилы страшилище, пока Коул, подхватив с земли «смит-вессон» капитана, не укокошил его выстрелом в голову. При этом сам Коул потерял равновесие и упал под ноги еще двоим мертвым, которые однако же, не набросились на него, как можно было ожидать. Сейчас сестры занимаются ранеными, и я ловлю себя на том, что с наслаждением наблюдаю как умело накладывает повязку мисс Элинор. Я еще не встречал столь храброй и благородной девушки и ощущаю, как чувства, которые, как мне еще недавно казалось, абсолютно чужды мне, постепенно заполоняют сознание. Но я буду молчать о них – потому что… Господи, да как могу я, отпрыск захудалого, разорившегося рода, прославившегося лишь безумными и враждебными человеческому роду выходками, говорить о чувствах со столь чистым и нежным созданием? Не говоря уже о том, что я не могу похвастать ни обхождением, ни приятной глазу наружностью. Да и с женщинами я всегда был стеснителен и робок. Я немного завидую Коулу, который хорош собой и с первой встречи, кажется, сумел завоевать расположение мисс Энни. Мне даже на миг показалось, что они, впервые увидевшись, словно бы узнали друг друга – как будто встречались задолго до того. Впрочем, в последние два дня Коул старается избегать мисс Энни". (дописано чуть позже с новой страницы) Вернусь, однако же, к изложению событий. Итак, наш маленький отряд снова понес потери – сперва смерть радиста, которого, если верить Осбальдистону и матросу, растерзали дикари, а вот теперь смерть еще одного матроса, убитого кошмарным порождением туземного колдовства. Да, я, ученый, сейчас не могу иначе объяснить это явление – я достаточно видел мертвых на своем веку, и могу с уверенностью утверждать, что те, кого мы собирались похоронить, не были во власти какой-либо формы каталепсии или летаргии. Они были безусловно МЕРТВЫ. И тем не менее они восстали и ходили. Более того – я убежден, что они обладают зачатками (или, правильнее будет говорить - остатками) собственной воли, помимо навязанной им колдовской. Двое пострадавших от живых мертвецов все еще не пришли в себя полностью – их бьет лихорадка, видимо из-за нервного перенапряжения. Они лежат пластом и… Господи Иисусе, я не хочу думать о том, что их состояние похоже на тот непонятный недуг, что сразил троих матросов и первого помощника. На тот ужасный недуг, после которого те, умерев, снова восстали из могилы. Я сказал о своих подозрениях мисс Элинор и убедил ее и ее сестру держаться подальше от пострадавших, что бы ни говорил им голос милосердия. Я убежден, что туземцы следили за нашим сражением, потому что сейчас у края банановой рощи, появился их старейшина Унхо (не могу теперь называть его Льюисом) и прокричал, что хочет говорить с Одноногим. Капитан, который был занят тем, что старался починить свою сломанную деревянную конечность, тихо выругался, когда ему это передали. Однако, конечно же, пошел. Я был удивлен, когда Говард Осбальдистон выразил настойчивое желание отправиться на переговоры вместе с капитаном. Мне казалось, после того, как он стал свидетелем зверской расправы с радистом, Осбальдистон не решится даже подойти к дикарям, не то что говорить с ними. Все мы наблюдали в оставшиеся от окон амбразуры за тем, как Чарльз Блек, опираясь на длинную палку-костыль и прихрамывая, подошел к вышедшему из зарослей Унхо. Сперва они говорили очень тихо и, как я понимаю, разговор шел на английском. Затем я услышал возглас Чарльза: - На такое я никогда не пойду. Далее последовала перебранка, в которой выделялся высокий тенор Осбальдистона. Видимо, ничего не добившись, Осбальдистон резко повернулся и зашагал обратно к зданию миссии. Капитан Чарли, видимо обескураженный, последовал, хромая, за ним. Уже внутри здания парламентеры изложили нам всем чудовищный ультиматум дикарей: те требовали отдать им одного из нас для принесения в жертву «великому Шуб-Нигуррату и Богине-Матери», как они выразились. В противном случае, сказали туземцы, они отдадут нас во власть мертвых, и все мы также станем живыми мертвецами. Им нужен был один конкретный человек. Им нужен был Коул. Унхо заявил, что они уже убили Уйахо, который три с лишним года назад на вершине Рогатой горы взывал к Темному Хранителю Входа (так это выглядело по-английски, но капитан сказал, что на своем языке старейшина назвал его «Йогх-Схотхот»), но вскоре после этого на острове появился Коул. И теперь их шаман считает именно его виновным во всех несчастьях. Унхо рассказал, что сегодня с утра несколько человек их племени были найдены мертвыми с лицами, искаженными неслыханным ужасом, у двоих были выцарапаны глаза, словно люди стремились избавиться от того, что эти глаза видели".