При верном положении светил

Грязный торговый пароходик «Холлоуэй», отошедший от причала во Фриско, уносил немудреный груз, предназначенный для продажи на маленьких островках Паумоту и архипелага Сообщества, разношерстный вечнопьяный сброд, составлявший его команду, и молодого человека, одетого так, будто он готовился к тяжелому путешествию. Прочные походные ботинки, плотные штаны с карманами на коленях и куртка с капюшоном не вязались со всем его интеллигентным видом. Матросы "Холлоуэя", верно, были бы удивлены, если бы узнали, что в очень скромном багаже молодого человека имелся солидный запас патронов, два револьвера и самозарядная полуавтоматическая винтовка. Молодого человека звали Альфред Каннинг, он был инженером из Миннесоты, и во Фриско он заплатил Кингсли, капитану «Холлоуэя», немалую сумму за то, что тот зайдет на Куру-Кусу прежде, чем плыть на Паумоту и Таити. Кингсли фыркнул в свои моржовьи рыжие усы и пробормотал, что на островах спешка вообще ни к чему, но у богатых бездельников всегда свои причуды. Фред не обратил внимания на ворчание капитана – наверное, он сам вручную крутил бы гребные винты, если бы от этого суденышко прибавило ходу. Сугубо практическому сознанию Каннинга были чужды сильные угрызения совести, но сейчас он просто не мог снова и снова не перебирать в памяти все события, из-за которых жизнь его сестер, да и дяди Чарли Блека подвергалась несомненной опасности. Говард Осбальдистон – вернее, тот, кого Альфред считал Говардом Осбальдистоном, - увез его сестричек на край света. Зачем? Для чего? Ответа на это у Фреда не было, но он не сомневался, что хорошего от человека, обманувшего стольких для своей непонятной никому цели, ждать не приходилось. В сравнении с этой страшной опасностью – что ему были обвинения в самоуправстве? Со счета фирмы Осбальдистонов были переведены большие суммы, все переводы шли на счета сомнительных контор где-то в глухомани Нового Орлеана и в Массачусетс, но Фреду удалось убедить дельцов-близнецов, что сам он, черт возьми, ничего с этого не поимел. Лже-Говард всего лишь отремонтировал корабль его дяди и увез его сестер. Осбальдистоны, для которых понятия выгоды было куда более существенным, чем любые слова о чести и бесчестии, этому поверили. Их адвокат даже съездил к Джону и Анне Смит, вызвав своими вопросами настоящую панику. Угрозы старших Осбальдистонов, выглядевших исхудавшими Твидлдамом и Твидлди, и поддакивания младшего – он оказался совсем не похож на того Говарда, которого Фред знал – были просто мельтешением, застившим настоящую угрозу. Альфред поспешил уверить, что он разберется во всем сам. И наконец Каннинга согласились отпустить на Куру-Кусу. Фред стоял на палубе, облокотившись о грязные поручни. Перед ним снова, снова наяву, возникло улыбающееся самоуверенное лицо Говарда или Бог знает, как его зовут по-настоящему – красивое, но какое-то… странное. Только сейчас Фред стал понимать, что именно в лице Говарда казалось таким странным – оно было словно составлено из нескольких разных лиц: отдельно воспринимались огромные зеленовато-голубые глаза с удивительно маленьким, всегда суженным зрачком, отдельно – пухлые, совершенно не мужские губы, и отдельно - все остальное суховатое красивое лицо с резкими чертами. И Элли, Элли, буквально заглядывавшая Говарду в рот, вспомнил Фред. Черт побери, это самое скверное! Элли, конечно, девушка, умная, рассудительная, и даже слишком рассудительная, но если уж этот молодчик два месяца водил за нос его, Фреда, и весь их филиал – что ему стоило запудрить мозги Элли? Надо находить хорошее в плохом, подумал Фред, глядя как лихо «Холлоуэй» разваливает волну и пропускает ее по оба грязных борта. Хорошо, что все обнаружилось вскоре после отъезда Элли и Энни. Хорошо, что Осбальдистоны оказались прагматиками и не пожелали терять в его лице ценного специалиста – они не подали в суд (Фред поежился, подумав, сколько времени заняла бы судебная волокита) и позволили Фреду отправиться на поиски сестер и лже-Говарда Осбальдистона. Правда, они не дали ему ни цента и заставили подписать соглашение, по которому он и его родня подвергалась судебному преследованию в случае, если «недоразумение», как они это назвали, не будет устранено. Фред подозревал, что братья готовы по его возвращении наложить лапу на «Эсмеральду», оснащенную на деньги «Осбальдистон и братья лимитед», но решил, что об этой проблеме он будет думать тогда, когда убедится, что Элли и Энни ничего не грозит. И, наконец, хорошо было то, что во Фриско его заверили – радист «Эсмеральды» регулярно выходит на связь. Бригантина стоит на якоре у самого большого острова архипелага Куру-Кусу и у ее пассажиров все обстоит благополучно. *** Дневник Элинор Смит 25 марта 192..года «Вчера, когда мы пришли в здание католической миссии, мужчины сразу принялись забивать окна, а нам с Энни велели таскать все, чем их можно было забивать. Так что домик превратился в маленькую крепость с узкими бойницами вместо оконных проемов. Я почему-то думала, что уж сэр Фрэнсис-то точно всю жизнь провел в библиотеках и университетских коридорах, поэтому очень удивилась тому, как он деловито и со знанием дела обсуждает с дядей Чарли, какую часть окон оставить открытыми, чтобы удобнее было вести огонь. Так и сказал – «вести огонь», а не просто «стрелять». Не знаю, поверил ли он рассказам Энни и Коула про оживших мертвецов, но он явно считает, что нам угрожает опасность. И он полон решимости защищаться. А вечером, когда вернулись матросы и Говард (так странно, что теперь они все ходят одной толпой, будто отряд), произошло то, что напугало меня гораздо более, нежели рассказы про мертвецов или мифологические изыскания сэра Фрэнсиса. Дядя Чарли, со свойственной ему решительностью, сразу заговорил о том, что на острове стало опасно оставаться, туземцы настроены очень враждебно. Так что завтра-послезавтра «Эсмеральда» должна отплыть от Куру-Кусу, поэтому срочно нужно запастись пресной водой и хотя бы минимумом провизии. Дядя Чарли умеет говорить так, что его слушают – я давно это заметила. У него голос становится не громкий, но такой что словно до самого дна сознания достает. Но в этот раз вышла осечка. То есть большинство матросов явно готовы были подчиниться, пока не выступил Говард и не заявил, что после экспедиции на Рогатую гору он сделал множество очень ценных открытий, нашел странные наскальные рисунки, которые намерен исследовать. Кроме того, он намекнул на то, что здесь могут находиться остатки какой-то невообразимо древней высокоразвитой цивилизации (тут сэр Фрэнсис насторожил уши), и весьма ценные остатки. Для большинства матросов это, вероятно, звучало как «сокровища» - наверное, Говард им уже успел наговорить с три короба про сокровища, а может и пообещал какие-то вознаграждения. Иначе отчего бы даже Симмонс, первый помощник, которого дядя Чарли считал своим другом, сейчас стоял рядом с Осбальдистоном? Правда, выглядел Симмонс неважно, по его лицу тек пот и казалось, что его била дрожь. А Осбальдистон говорил дальше, да так хладнокровно и уверенно, что дяде оставалось только бессильно стискивать кулаки. Помнит ли мистер Блек, спрашивал Осбальдистон, что было написано в заключенном ими фрахтовом договоре, а именно в пункте 10.1? А в этом пункте написано, что решение о дате завершения экспелиции принимает наниматель судна – то есть мистер Осбальдистон. А капитан имеет право увести корабль лишь в случае обстоятельств крайнего риска». Элли прекратила писать, вспомнив, как Говард устроил из разговора целый спектакль. - Может быть, на море шторм? – шутовски разводил он руками. – Может, все видят шторм, один я его не вижу? А может, у нас тут землетрясение, извержение вулкана, нападения диких зверей? Матросы угодливо захохотали. А потом совершенно неожиданно заговорил Коул. Он сказал только одно – на острове оставаться смертельно опасно. И если мистеру Осбальдистону так уж хочется продолжать исследования – пусть продолжает, но пусть «Эсмеральда» отвезет женщин куда-нибудь в безопасное место и вернется. Тут поднялся такой гвалт, что Элли захотелось зажать уши. Матросы, не стесняясь их с Энни присутствия, высказывались относительно того, что Коулу очень хотелось бы оказаться на бригантине одному с этими двумя курочками, и что он бы там с ними сделал. Тщетно Чарли Блек старался перекричать их и утихомирить. Коул продолжал пристально смотреть на мистера Осбальдистона, но тот словно не замечал этого. Говард молчал, но на пухлых губах его играла злорадная усмешка, а лицо стало таким неприятно жестоким, что Элли спрашивала себя – как ей вообще мог понравиться этот человек. Более того, сейчас Говард даже не казался ей человеком, в нем словно проглянула какая-то затаившаяся до поры-до времени злая сила. И взгляд огромных прозрачных глаз цвета морской воды был пугающе нечеловеческим, и в то же время мучительно что-то напоминал. - Нет, мистер Коул. Я не собраюсь гонять свой, - Говард особо подчеркнул это слово, - корабль туда-сюда по вашей прихоти и отпускать куда-либо по вашей прихоти своих матросов. Ведь они все горят желанием исследовать тайны острова. Не так ли, парни? – залихватски обратился он к матросам. - Ура мистеру Осбальдистону! – проревел десяток здоровых глоток. Элли передернулась, вспомнив что даже дядя Чарли не смог ничего сделать. Матросы больше не повиновались своему одноногому капитану, словно Осбальдистону удалось завладеть их душами. На его возмущение Говард своим твердокаменным тоном заявил, что корабль зафрахтован им, а следовательно – временно находится в его безраздельном пользовании. И вот тогда Фрэнсис Терстон, до сих пор хранивший молчание, как бы про себя произнес: - Совсем скоро должен зайти «Холлоуэй», торговый пароходик, он всегда обходит острова в это время. Можно радировать им. Тогда не придется… - он выразительно посмотрел на Говарда Осбальдистона, - гонять ваш корабль. …«Сегодня утром выяснилось, что не только Симмонс плохо себя чувствует – заболели еще трое матросов. Говард злится – он говорит, что ему нужна охрана от дикарей, чтобы еще раз отправиться на Рогатую гору, а тут из строя выбыло целых четверо. Мы с Энни пытаемся хоть чем-то им помочь, но лекарства из судовой аптечки не очень-то работают – жар не спадает. Мы попробовали обтирать им руки и ноги слабо разведенным уксусом и это, кажется, немного помогло. Однако все четверо по-прежнему находятся без памяти. Говард, хоть и храбрится, а тоже один выходить не хочет. Утром за водой и на охоту ходили сразу четверо, причем они все взяли с собой оружие. Остальные сторожили здание. Один из матросов попытался было строить мне куры, но Фрэнсис быстро его осадил. Я даже удивилась, как послушно матрос удалился – Фрэнсис не выглядит силачом, да и вообще не слишком похож на человека, умеющего действовать иначе как словами. Когда я ему это сказала, он смущенно улыбнулся и немножко рассказал о себе. А после его рассказа я в который раз дала себе зарок не судить о человеке по внешности – оказалось, что Фрэнсис Терстон воевал до самого поражения немцев, был дважды ранен и участвовал в битве на Сомме. Фрэнсис рассказывал об этом так просто и скупо, и говорил все время либо просто о событиях, либо о людях, что были с ним. О себе говорил очень мало, но я же учительница литературы, я умею читать подтекст. Война для него не была ни героизмом, ни славой – война для него была грязной и тяжелой работой, которую ему пришлось делать. И работу эту – я понимала – он делал хорошо. Фрэнсис - человек, умеющий глубоко чувствовать. Когда он рассказывал про молоденьких солдат-мальчишек, которых на Сомме ему пришлось поднимать в бессмысленную атаку и из которых мало кто выжил, я услышала в его голосе застарелую вину и искреннюю боль. Может, именно эта боль и заставила его прятаться подальше от людей и цивилизации – в давно ушедшие времена или на далекий остров. Я никогда не любила опасностей. Есть люди, которых хлебом не корми – дай только полезть на рожон, но желательно так, чтоб самому целым остаться. Для них вся жизнь – как поход в Парк Развлечений, где есть и пещера призраков, и карусель, и фокусники, и мороженое дают. Энни немножко такая была, хорошо, что успокоилась. Ей и в Волшебной стране везло на относительно безопасные приключения, – я иной раз даже завидовала. Ее не пытались убить, не держали в рабстве, она не тонула и не умирала от жажды в пустыне. С ней рядом всегда был защитник – даже вон с этими чудищами и живыми мертвецами рядом оказался Коул. Я была очень благодарна ему за то, что он так заботится об Энни и так защищает ее – даже если все эти истории про мертвецов вранье, кто-то же его исцарапал! Потом я подумала, что меня-то так никто и никогда не защищал – именно из людей. Потому что Страшила и Дровосек (Господи, как давно это было!) – все же не то. И главное, я всегда была старшей. Вот даже маленькой, когда фургончик унес меня в Волшебную страну - я как будто была мамочкой и для Страшилы и для Льва, только Железный Дровосек всегда был как-то внутренне постарше остальных. А уж потом, когда Энни родилась – само собой, я няньчилась с Энни, а потом и с папой и мамой, когда Энни с Тимом отправлялись путешествовать. Может, у меня оттого никак не получается общаться с мужчинами, что я слишком чувствую себя старшей и все меряю критериями Волшебной страны. А эти критерии слишком высоки. И в то же время мне хочется, чтобы человек, которого я встречу, не был таким авантюристом, как, например, Тим О`Келли (правда, весь его авантюризм ушел в драки и демонстрацию своего превосходства). И вот впервые мне кажется, что мне встретился человек, столь же бесстрашный и чистый душой, как мои друзья из Изумрудного города. И который тоже способен меня поддержать, а не только ждать поддержки. И который… в общем, я не знаю, я совсем запуталась». Элли уронила голову на согнутую в локте руку. - Мисс Элинор, - позвал ее мягкий тенор Терстона. И его же ладонь взяла ее свободную ручку -деликатно и ненавязчиво, но уверенно, как тогда, когда он утешал и успокаивал ее после жуткой смерти девочки-туземки. - Я так благодарен вам за то, что вы уложили все мои бумаженции в столь идеальном порядке, когда мы собирались перебираться сюда, - не отпуская ее руку, говорил Терстон. – Не сочтите дерзостью – я перенес сюда из домика-пристройки ваши вещи и вещи вашей сестры. Элли не знала, отчего эти простые и ничего не значащие слова так успокоили ее. Она впервые почувствовала себя героиней тех самых английских романов, о которых рассказывала на уроках своим ученикам. - Я так благодарна вам, сэр Фрэнсис, - ответила Элли его же словами, подняв на Фрэнсиса повлажневшие глаза. Сейчас Фрэнсис Терстон уже не казался ученым отшельником, перебиравшим в тиши своего уединения затертые строчки минулых эпох – Элли показалось, что рядом с ней тот самый рыцарь Арнаульф, про которого она читала в полузабытом детстве. *** - Кау, а ты действительно веришь, что это был… мертвец? – наконец сегодня вечером Энни решилась задать этот вопрос. Кау-Рук на секунду замер. - Неважно. Важно, что ты не доверяешь своим глазам, - ответил он. – Это очень хорошо. И больше Энни спрашивать не решилась. Кау сел на деревянную лавку рядом с ней – он сегодня ходил вместе с другими на охоту и выглядел вымотанным. Это не была физическая усталось, это шло откуда-то изнутри, изнуряло и требовало выхода. Наконец он, видимо, собрался с мыслями. - Скажи… - начал менвит, оглянувшись и убедившись, что остальные заняты своими делами и не могут их слышать, - скажи: те, погибшие во время боя над городом, когда налетели орлы… Энни замерла – она вспомнила, что тогда Кау вышел из боя, чем и навлек на себя гнев генерала. И сейчас она внезапно поняла всю подноготную этого разговора. Она подошла к Кау-Руку совсем близко и положила ладонь на его плечо. - Их тела сожгли. Ильсор сказал, что таков ваш обычай. Их не осквернили, и над ними никто не глумился. Энни почувствовала, как Кау вздрогнул всем телом под ее ладонью – словно отключилось напряжение. - Хорошо… - он прижался на мгновение щекой к ее руке, потом, словно устыдившись этой слабости, пружинисто вскочил. - Хоть бы скорее этот корабль пришел… - пробормотал он.