Прочь из моей головы босиком, кувырком, с чемоданом в руке или без чемодана в руке налегке, вдалеке, пока я по тебе не проехал катком. ©
Говорят, самое счастливое время — молодость. Никому не знать наверняка, так это или же нет. И никому уж точно неведомо, насколько счастлив каждый человек в том или ином промежутке собственной жизни. И никогда не стоит осуждать человека за сделанный выбор, ведь порой это именно то, что может ему помочь, спасти его. Леви никогда не любила шумные компании. Уединение спасало от всех бед. Дарило свободу вокруг и гармонию внутри. Не понаслышке она знала, что такое быть забитой, одинокой, несчастной. Она была стеснительной, но стеснение это не было похоже на неуверенность Хинаты. Она была красивой, но красота эта не сияла, как у Хартфилии. Она была необычайно сильной, но сила эта не была физической — как у Эрзы. Хрупкая снаружи, почти сломанная внутри. Веселая с друзьями, умирающая от тоски наедине. И никогда нельзя было ее осуждать за сделанный выбор, ведь она хотела как лучше. Хотела быть настоящей, интересной, действительно умной. И в какой-то момент, когда под боком оказались такие нужные, важные люди, она поняла, что самое счастливое время именно для нее — время, проведенное рядом с близкими и понимающими людьми.***
— Не отставай, мелкая, — Гаджил недовольно оглянулся на идущую за ним девушку. Она едва доставала ему до груди, была хрупкой и аккуратной, но это не умиляло и не заставляло улыбаться парня, как это делали другие. Довольно груб, достаточно доброжелателен, неопределенно мрачен, но добр. Все это заставляло Леви мяться на месте, прятать взгляд, отводя глаза, говорить тише обычного. — Уже иду, — она старалась идти как можно быстрее, но ее маленькие шажки растворялись в крупных шагах рядом идущего. Старшеклассник, осознав, что они опаздывают и вот-вот всю еду и выпивку разберут, ведь пирушка у Каны — дело нешуточное и максимально масштабное. Поэтому, закатив глаза, он закинул ее на плечо и под испуганный и смущенный писк, чуть ли не бегом поскакал вперед. Синевласка болталась у него на плече, словно мешок, брюнет почти не чувствовал ее тела. Почти. Поэтому порой бежал чуть быстрее, когда Леви чуть сильнее прижималась грудью и руками к его широкой спине. Спустя какое-то время она смеялась, перебрасываясь колкими фразами с парнем. И именно в тот момент прежняя Леви замолкала, уступая место новой — задорной и веселой. В меру стеснительной и неизмеримо милой. На вечеринке было много людей. Сама Кана уже дрыхла на стойке, позволив себе вальяжно запрокинуть ноги на Баккуса, кто и в этот раз был главарем и инициатором очередной пирушки. Везде и сплошь рядом были старшеклассники и студенты. Первую половину Леви не знала, вторую половину знать бы не очень желала. Но была и отдельная каста, к которой сейчас и направлялись двое. На парочку оборачивались, удивленно приподнимая брови или же просто бросали взгляды в их сторону, делая вид, что разглядывают торшер подле. Не каждый день увидишь запирсингованного бугая под два метра в экстравагантной одежде и скромную девчушку, едва достающую ему по грудь в нежно-голубом ситцевом платьице, кои были в моде в далекие пятидесятые. — Какие люди, Рэдфокс, — в своей привычной, немного задорной манере протянул Тотомару. Он никогда не замечал Леви, не разговаривал с ней и даже не смотрел. Для него всегда был только Гаджил. Гаджил приходил — Гаджил уходил. Леви этот факт не расстраивал. Она даже не злилась. Никогда. Брюнет лишь махнул рукой парню, плюхаясь в кресло и внимательно изучая взглядом находящихся в доме. Вон какой-то чудаковатый блондин пытался пускать петарды прямо в доме, на что все вокруг недовольно на него кричали и шикали. Тот же пошатывался в разные стороны, чуть ли не падая навзничь. — Искусство — это взрыв, — заплетающимся языком вторил он недовольному юноше прямо в лицо. Бледные руки вцепились в рубашку студента и за шкирку тащили прочь из дома, на что тот недовольно кричал, упираясь ногами в пол, — Сасори, тебе не понять, ага. Дай я, ик, покажу этим жалким обывателям, кто тут бог, хм. — Жечь будешь в другом месте, — холодно отмахнулся от него розоволосый, — в прямом и переносном смысле. — Дейдара, — на вопросительный взгляд Леви ответил Гаджил, — второкурсник и сокурсник Сасори. Хоть рыжий это и не признает, но они с этим пустоголовым воспроизводителем шума не разлей вода.***
— Сказать честно, я не буду скучать. Как и жалеть о твоем отъезде, моя дорогая стерва, — Итачи стоял прикованный пыльной обувью к липкому полу. Хотелось чихать, ведь у него аллергия на пыль. Слушая гул мельтешащих людей вокруг, они лишь полупрозрачной кинопленкой проносились перед глазами, а взгляд упирался лишь в одного яркого человека, которого так хотелось ударить, но и одновременно обнять, слушая, как хриплый смех вырывается из исполосованного горла. Шляпа-берет, кои вышли из моды еще в семидесятых, приталенная строгая юбка в крапинку и красная бабочка под цвет лохматых волос. Карин улыбнулась уголками губ и протянула ладонь, всю испещренную мелкими царапинами. Все тело ныло от осколков. Тот момент с Саске был решающим. Карин лишь молча ушла. Отвернулась, собрав все остатки собственного самодовольства в маленькую горстку пепла и ушла. Узумаки выводила саму себя. Она заслужила. Лучшего и не пожелать последней суке, испоганившей жизнь многим. И сейчас, стоя в этом привокзальном кафе, она понимала, что ее роль сыграна. Больше никаких вопросов со стороны отцов Суйгецу и Джуго. Она выполнила свой долг, доверив выполнение самому нужному человеку — Итачи. Он, стоя здесь И сдерживаясь от кашля, смотрел на протянутую ладонь и понимал, как много он не сделал. И как много еще придется сделать. Хотелось услышать совет отца, но его не было рядом, поэтому приходится полагаться на самого себя в этой нелегкой игре. — Боже, детка, только не заплачь еще здесь, — убрала ладонь Карин и, уже готовая уйти, произнесла напоследок, — мотай на ус, милашка: тебе объясняться с Саске и тебе руководить компанией. Это твоя жизнь, портить теперь ее я не намерена, я выполнила свой долг и теперь уезжаю. — Сколько? — хмыкнул Учиха, прочищая горло. Ноги подкашивались, а плечи ныли. Хотелось лечь. Распластаться звездочкой прямо на полу. — Десять тысяч, — толкая дверь на улицу крикнула Карин, ступая ногой в окно новой жизни. Учиха выводил ее из себя.***
Прочь из моей головы здесь и так кавардак, разбросав фотографии, выбросив вещи, уничтожив улики, все диски отправив в мусорный бак. ©
День был не из легких. Люси еле плелась домой. Лодыжки болели, черепную коробку разрывало изнутри болезненным ритмом. Но на душе было хорошо. Она чувствовала себя действительно счастливой, нужной, любимой. И все внутри трепетало, когда девушка приближалась к дому Саске. Язык покалывало, а ноги изредка потряхивало от предвкушения и ожидания. Она настолько замечталась, что еле справилась с дверным замком. Будь в доме вор, он бы уже подстрелил копушу. Но грабителя в доме не было, поэтому, вместо пули в лоб, в лицо девушке кинули стопку, как позже она смогла разглядеть, фотографий. Блондинка опешила. Она не понимала, что происходит. Разум покинул ее, как и все самообладание. Она просто смотрела прямо в эти глаза напротив, что были чернее обычного. Кожу пробило холодом — сама пустота отражалась в них. Саске кричал, размахивая руками. Мышцы перекатывались, а шея напряглась до боли. В нос ударял запах духоты, от чего становилось дурно. — Я верил тебе, любил, а ты оказалась самой обыкновенной шлюхой, для которой ничего не значат наши отношения, — из горла со свитом вылетали слова, что плеткой били по щекам девушки. Сердце разрывалось изнутри, а глаза сквозь стекло смотрели на Учиху, пытаясь узнать в нем того чувственного и заботливого человека, каким он был менее суток назад. Что изменилось? Почему он готов наброситься на нее и разорвать ей глотку? — как я мог к тебе прикасаться, не чувствуя рвотного порыва?! Убирайся к черту! Не смей больше приближаться ко мне и к моему дому. Никогда! — Саске, я… — Убирайся. Сейчас же. Навсегда. Прочь. — …не понимаю. Парень рванул вперед, резко выбрасывая руки вперед. На пол полетел торшер, а за ним тумба с обувью, которая была раскидана пинками в разные стороны. Люси не моргала. Глазные яблоки налились красными полосами, а по щекам покатились слезы. Все рухнуло в один миг. Абсолютно все. Как и остатки самообладания, когда Учиха подлетел к ней и толкнул в грудь. Девушка, оступившись и споткнувшись о порог, чуть ли не кубарем рухнула на землю. Саске собрал в охапку фото и швырнул на улицу. Громко хлопнула дверь, Хартфилия содрогнулась. Бегая глазами по земле, впиваясь взглядом в яркие картинки, она поняла. Осознала, что произошло. И громко заплакала. Навзрыд. Руками царапала лицо, шею, пыталась вырвать волосы, билась телом о дверь, царапала ее, умоляя открыть. Но ответа не следовало. Тогда Люси ушла. Как и было приказано. Прочь. Прочь с крыльца, со двора, с улицы, из головы.Прочь из моей головы, оборвав провода, спутав карты, фигуры сметая с доски, разбивая шлагбаумы на полном ходу, оставляя разрушенными города. ©
Ноги сами привели ее к пляжу. Небо горело огнем, полыхало, словно забрав все тепло из Хартфилии. Она лишь тлеющий огонек в этом бескрайнем пожаре. Слишком устала. Упав на колени, она так и смотрела, как алые небеса окрашивают воду в подобный цвет. Здесь она подружилась с Наруто, влюбилась в Саске. А теперь она одна. Совсем. А так хочется рассказать кому-то о своих чувствах, но этому не суждено сбыться — слишком личное. И хотелось все напрочь забыть. Все улыбки, все прикосновения, все сказанное. Как он мог поверить? Насколько он любил ее, что готов растерзать, лишь бы это не задевало его самолюбия? Эгоист. Может, это и к лучшему. Что она ушла именно сейчас. Точнее, ее позорно выгнали. Хартфилия чувствовала себя грязной. Словно кости под ней все-таки рухнули, а руки-ветки затащили в трясину грязи и отвращения.Где крутится строчка одна днем и ночью: «Вали из моей головы очень срочно!» И вместе с собой забери о тебе мои мысли, чтобы богу не показалось, что мы в этом мире слишком зависли. ©
***
Нацу устал. Так сильно он не уставал уже давно. Он бы и дальше пялился в ненавистный учебник по биологии, если бы не звонок в дверь. Неохотно направляясь в прихожую, по дороге везде включая свет, он наконец остановился у двери и, не посмотрев в глазок, распахнул. Все внутри рухнуло, стало невыносимо жарко, а сердце зашлось в стремительном темпе, когда на него посмотрели изумрудные глаза. Язык прижимается к зубам, отталкивается от задней стенки неба и с вибрацией вновь проходит по зубам. — Сакура?!Конец второй части.