Увалень. Любовь Гудзона

Гудзону осточертел этот сумасшедший мальчишка, который его окучивал уже пару лет. А когда он решил дать парню сахарную кость, чтобы тот, насытившись, отстал, то понял, что в первый раз в жизни ужасно ошибся. Виталий после близости с Гудзоном просто как одержимый стал его преследовать с усиленным рвением, вторгаясь в его личное пространство и кромсая все необходимые устои дока. Когда Игорь позвонил ему и попросил приехать осмотреть пострадавшего, Гудзон ухватился за эту просьбу, как за спасательный круг. Потому что уже как три часа не мог отделаться от навязчивого брюнета. — Зачем я тебе? Я в отцы тебе гожусь, — вздыхал он, смотря, как заносчивый пацан оккупировал его любимый диван в городской квартире и не желал сваливать к себе домой. — Плевать, мне с тобой хорошо. И ты мне нравишься. Во всех смыслах, — синие глаза скрестились с медовыми и уперто воззрились в медицинский журнал. — Виталий, прекрати. И езжай к себе домой! Тем более не трогай мою научную литературу, в медицине ты полный дуб. — Там эта дура… Не то Наташа, не то Глаша. Новая невеста, присланная услужливыми папой и мамой. Это была беда Виталия, он был единственный балованный сын у сверхбогатых родителей. И когда парень огорошил своих родаков, что гей, те стали ему пачками слать девиц, считая, что блажь сына скоро пройдет. Главное, найти ту единственную, которая покорит сердце, почки, легкие и прочую требуху. И поставит заблудшую овечку на путь натуральной истины. Пизды — хорошо! Члены и жопы — ка-ка! Плюнь, сынишка, и никогда не бери в рот сию мерзость. — А я тут причем? Со своим сватовством и разномастным бабьем разбирайся сам, — пожал Гудзон плечами, как забрякал телефон. Звонил озабоченный Игорь. Гудзон напялил на себя первую попавшую одежду, сверху длинный плащ, прихватил свой кейс с медикаментами и навис над навязчивым парнем. — Коль ты тут, отвези меня. У меня вызов! — В двенадцать часов ночи? — съязвили синие глазки. — Я врач. Или вези, или я вызываю такси, а ты убираешься к чертовой матери из моей квартиры. Юноша попыхтел из разряда, нашел шофера скорой помощи, но повез. Вообще Виталя был неплохим ребенком, но именно ребенком. И Гудзон уже несколько раз проклинал себя, что подпустил его так близко к себе. После того, когда он обработал Микки и спустился навеселе от милой компании мужчин, они вдрызг поругались. Вернее, орал Виталя, увидев, какой счастливый Гудзон идет от Игоря. То, что его позвал Игорь, синеглазый догадался сразу по первым мурлыкающим ноткам Гудзона. Этот протокольный блондин очень сильно нравился Гудзону. И черноволосый ревнивец не забыл этого чертового Парижа ни на секунду. Как Гудзон демонстративно выставил его за дверь своей комнаты, сказав ему, что приехал с другим, и невежливо влезать в их любовную пару. Сказывалось и то, что он полгода бегает за этим старикашкой хвостом, а они переспали всего раз. Молодого человека это положение дел убивало наповал. Он завел сначала одного любовника, близкого к этому шатену врачу по типажу, потом другого. Но все в пустую, он не мог забыть Гудзона, ту единственную неповторимую ночь. И хотел только трахаться с ним, вернее, ебать его упертую старческую задницу. — Я одену тебе ошейник и посажу на цепь! — рычал Виталя из-за руля. — Я не приверженец этого, прости. Найди другого любовника и забудь ко мне дорогу, — покачали устало головой. Мальчишка вдавил газ и умчал прочь, оставив дока одного у подъезда в его домашних тапках. Гудзон пожал плечами и, как ни в чем не бывало, решил прогуляться до дому. Игоря он не хотел сейчас отрывать от семьи и просить подбросить его обратно. Ведь он так долго добивался своего Ивана. Главное, этот дурдом завершен хотя бы на сегодня. Потому что Гудзон прекрасно знал, что просто так от Виталия ему не уйти. Виталий вернулся через пару недель помятый, избитый и с кучей ножевых ран на его пороге. Тачку он разбил в хлам, кого-то избил, кто-то избил его. С кем-то снова переспал и не раз. Иногда Гудзону казалось, что у него появился великовозрастный сын. Или бродячий драчун кот с нахрапистым и наглым характером. Но он не хотел становиться отцом, тем более такому избалованному ублюдку, да и кот ему был ни к чему. У него просто на это не было времени. Врач всегда есть врач, он залатал его и в тот же день засунул к себе в стационар, оповестив родителей засранца. А после маме и папе Витали прочитал целую лекцию, что такое геи и что это не лечится. Ни гормонами, ни облучением — ничем! Смиритесь. — Найдите ему мальчика из благополучной семьи по его вкусу, и он не будет сбегать из дома, — порекомендовал Гудзон и долго еще объяснял, почему он сам не подходит их сыну как половой партнер. — Поймите, я его воспринимаю как ребенка. А я не педофил! Возмущался Гудзон. А на их «Вы же с ним раз переспали!», только вздыхал. — Это моя самая большая ошибка в жизни, он просто меня задолбал, как дятел. Ваш сын из тех людей, которым проще дать, нежели долго и нудно объяснять, что им это не надо. Но, видно, чадо родителей тоже изрядно задолбало, только в ином плане. Настолько, что они готовы уже были сдать его кому угодно, хоть самому дьяволу. Лишь бы хоть немного от него отдохнуть. — Вам мой добрый совет, не покупайте ему больше крутые тачки. Не давайте легких денег. Пусть зарабатывает сам, — хмурил Гудзон брови. «Но он уйдет из дома! — пищали родители, как будто Виталя и так не шлялся где попало. — А он такой талант! Лучший бегун среди всех университетов. Прекрасный волейболист, футболист и вообще спортсмен разрядник…» А на Гудзоново «Лучше бы мальчик учился, а не качал мускулы!» — вообще никто не обращал внимания. Но если у Гудзона появился проблематичный «ребенок», это не значит, что он не встречался со своими давними секс-партнерами и друзьями. Один из них, так же, как и Гудзон, прекрасный хирург — Эдуард, напоминавший великолепного светского льва со светлой гривой волос, аккуратной бородкой и карими маслинами глаз, как-то поставил Виталю на место. Мужчины после прекрасной оперы зависли у Гудзона на квартире и, завершив как раз первый виток в постели, принимали душ. Эдуард был сыт, словно кот, налакавшийся сметаны. Он нежил своими крупными руками под теплыми струями душа тонкое тело шатена врача и призывно выцеловывал затылок. — Боже, Гудзон, давно у нас не было. Куда пропал? Я все понимаю… работа, дела и прочее… Но не на столько же времени! Между ними не было любви. Более того, в профессиональной сфере чаще всего они были вечные соперники. А у Эдуарда кроме того была официальная жена и пара сыновей. — Завел проблему и никак не могу от нее отвязаться, — пробурчал Гудзон, подставляя то одну сторону шеи, то другую под жаркие поцелуи. Эдуард был нежным любовником, но выступал в постели только как актив. Это был еще один неприятный момент в жизни Гудзона. Практически никто не знал, что утонченный мужчина был универсалом. Но он настолько не любил женственных геев пассивов, что в постель ему попадали чаще всего только активы, как Эдуард. С другой стороны, Гудзона коробило от чересчур мужланистых и нахрапистых парней, а когда его самого сравнивали с женщиной — откровенно бесило. Так как его утонченность и элегантность принимали за бабьи повадки, совершенно не видя истинного его. Гудзон был старой закалки из интеллигентной семьи с корнями аристократии. Его папа считал, что его сын просто обязан знать французский, уметь скакать верхом на коне, музицировать на фортепьяно, рисовать и так далее и тому подобное. А кроме того завести ворох любовниц, жениться на богатой невесте, построить дом, разбить и вырастить сад, как сделал его старший брат Артур. И произвести на свет хотя бы двух детей. Артур был полным воплощением умершего их папа. А вот Гудзон… Все перечисленное было просто неосуществимо, так как Гудзон практически со школы интересовался только мальчиками. У него был ворох, но любовников! И даже дом был с садом в пригороде. Но в нем не жила красавица-жена. И вот на шее повис совершенно ненужный чужой ребенок. — Виталя? Неужели он тебя добил? М-да… Пропали мои деньги, я поспорил с Янко, что Витальке век не видать тебя, как собственных ушей, — чмокнули за ушком. — А с ним-то зачем? — расстроился Гудзон. Янко был из их компании, и очень нравился Гудзону. Но этот нежный мужчина с чисто латышской внешностью яркого блондина с кошачьими светло-зелеными глазами — был сугубо пассив. Они пытались быть вместе около десяти лет назад, но поняли оба, что в постели совершенно не подходят друг другу. — Ну, он приезжал тогда со своим оркестром и спросил, как у тебя дела с Виталей. Ну вот, у меня и вылетело! Не сердись, зайка. А давай еще раз, прямо здесь? Гудзону развели половинки задницы, чуть нагнули и ворвались вовнутрь. У Эдуарда, несмотря на его большие и широкие плечи, рост и стать, член был среднего размера и длины. Конечно, это облегчало Гудзону жизнь в постели под ним, но и не удовлетворяло его сзади до конца. — Боже, ты такой там мягкий, как девочка. Задышали рвано в район шеи, усиливая натиск в попке и отдрачивая налившийся член Гудзона. Гудзон слил из вежливости, ибо дрочил профи, а вот зад так и остался не удовлетворен до конца. Только мужчины закончили, как раздался звонок. Кого-то принесло за полночь в дом великого медика. — Это еще что за нах? Три часа ночи! — возмутился Эдуард. — Виталя, — тяжело вздохнул Гудзон, снова вставая под струи теплой воды. — Хм-м-м, я его сейчас отошью, но ты мне подыграй. Лады? И огромный мужчина, как был влажный и с еще полувозбужденным членом, так и вышел, повязав на чресла банное полотенце. — Ну? Перед Виталием открыли дверь, и ему пришлось, как маленькому мальчику, задрать вверх свою наглую моську. Глаза расширились от вида этого золотоволосого гиганта, челюсть отпала. Виталя не знал Эдуарда, тот редко включался в их веселую компанию в связи с занятостью на работе и наличием женушки и сынишек. Но этот светский лев был в курсе всех их дел и интрижек, а Виталя в компанию Гудзона попал относительно недавно. — А… Ик… Гудзон… — Я не он, я его мужчина! Так чего хотел, малец? Телеграмма, что ли, или заказ пиццы? Так вроде мы сегодня на ночь не заказывали. Эй, Салтанович! — прокричали в квартиру, развернув свою мощную шею. — Ты пиццу вызывал? — Нет! — прокричали в ответ, выходя из ванной в таком же полотенце, и мимо спины Эдуарда протопали в гостиную, не глядя кого принесло и крича наигранно в ответ. — Любимый, я замерз! Пошли вон всех, и айда в постельку, я еще не насытился! — Так чего хотел? — маслины хитрых глаз уставились в опешившую синь. — Я… ошибся дверью… — пробормотал выбитый от такого представления Виталя и умчался вон. — С каждым бывает! — прокричал в ответ, смеясь, Эдуард. Он вернулся в гостиную, где Гудзон разливал вино по бокалам. — Как я его? — Профессионально… Может отвянет на пару дней. — Такой настырный, а может это любовь, а, Гудзон? — Эдуард упал напротив сидящего в кресле Гудзона, на плечах которого уже красовался байковый плотный халат теплых осенних тонов, расшитый замысловатыми узорами под старину. Шатен, и правда, чуть замерз, но садиться под бок к гиганту не стал, тем более ему на колени. Это бы означало новый виток секса. Эдуард, и правда, очень по нему изголодался. А вот Гудзон этой мелкой зубочисткой в своей заднице был сыт уже по горло. — Нет, ему просто удобно со мной и только. Я же к нему не испытываю вообще никаких чувств. — Наша ледяная принцесса и чувства? — рассмеялся Эдуард. — Ты вообще был ли к кому-то привязан, а, Гудзон? Я уже не говорю про «любил». Это была неправда, но Гудзон промолчал. Впрочем, и сам Эдуард об этом прекрасно знал, а просто по-дружески поддевал своего секс-партнера. Гудзон любил еще в школе, и его первую любовь звали Андрей Венедиктович. Мужчины до сих пор поддерживали дружеские отношения, хотя Андрей ушел из медицины давно, открыв свой бизнес. И теперь ему принадлежало ряд заведений, в том числе и «Элегия» — закрытый клуб для геев. А ведь когда-то они вместе учились на медицинском, вместе закончили школу. И вместе жили в общаге и не как просто друзья. Гудзон потерял свою девственность именно в объятьях Андрюшки. И они даже признались друг другу в любви. Но… Было много «но», дабы эта по-настоящему красивая пара распалась. Родители Андрея и отец Гудзона сделали все, чтобы растащить их в стороны друг от друга. И потом Андрей прекрасно знал, что полностью не удовлетворяет свою любовь, потому что был сугубо активом. А то, что Гудзон универсал, он догадался сразу. Но близость, когда он должен подставляться Гудзону, сильно угнетала его. И вот вал накопившихся проблем и озабоченные родственники в совокупности сделали свое дело. Мужчины расстались после медицинской академии и каждый пошел своим путем. У Андрея менялись любовники как перчатки, он долго не мог забыть Гудзона, даже побывал в браке с подачи родителей, и у него родился единственный сын. А позже появился один постоянный — Олег. И они как-то незаметно притерлись друг к другу, став парой. Хотя и здесь не было без проблем. Так Олег ревновал Андрея к Гудзону, так как его мужчина до сих пор хранил все их студенческие фотографии. И даже те, где Гудзон был заснят сольно. Тем более Олегу было далеко до красоты доктора шатена. Он был наделен простой типичной внешностью средней полосы России. Стройный, светло-русый, с серыми печальными глазами. И напоминал больше заботливую женушку, чем любовника импозантного Андрея. Единственный его козырь — он был моложе Гудзона на десять лет и сугубо пассив в постели. На этом, пожалуй, и все. Конечно, Виталя примчался через пару дней к Гудзону в больницу, но тот его вышвырнул оттуда, как нагадившего котенка, поучая: — Не смей лезть ко мне в работу, сопляк! А потом Виталя вычислил, когда тот встречается с Игорем, и подловил Гудзона на перроне. А увидев красоту Микки, просто выпал в осадок. И вот тут была последняя капля уравновешенного врача, Гудзон откровенно послал несостоявшегося любовника под подъебки этого чертового Игоря. И… Виталий смирился… На время решив отпустить свою добычу из когтистых лап. Выждать, а позже одним махом накинуть удавку на шею этому упертому старику. Он уже не хотел жить без этой старческой задницы и всеми силами пытался доказать, что Гудзон без него, несравненного и единственного, просто сдохнет! А когда Гудзон вернулся с международной конференции, ему поздно субботним вечером позвонил Андрей. — Привет, как ты? — голос слышался сквозь приятный джаз, который явно играл живой оркестр. — Только с самолета, — Гудзон понял сразу, Андрей намерен его вытащить в «Элегию». — Хм-м-м… Жаль, а у меня для тебя есть подарок, — хитринки в голосе можно было пересыпать в отдельный подарочный огромный мешок. «Подарок» звучало странно, хотя Гудзон предполагал какого плана. — Мне сейчас не до «подарков», дорогой друг, — буркнул тот в трубку, мечтая после душа влезть в постель и тупо проспать до утра. На столе лежала средней толщины рукопись листов на пятьдесят, которую надо было уже сдать к завтрашнему дню. — Очень ладный, утонченный, как ты и любишь. Примерно ростом с тебя, светлые волосы… Ах да, я совсем забыл — изумительный зеленый цвет глаз! Это был выстрел в висок, Гудзон вспотел — зеленые глаза были его фетишем, как и светлые волосы. Не зря он так долго стенал по Янко. Мужчина проклял все на свете и заставил себя встать с кресла. — Наверняка протраханный гей-пассив. С огромной черной дырой в жопе! — попытались испоганить светлый образ всеми силами и усадить себя обратно в добротное кресло. — Нет, дорогуша, он натурал. — Тем более! — Гудзон не хотел уговариваться, постель манила его накрахмаленными простынями, шепча о сладких снах. — Я думаю, он вообще девственник, — поехидничали в трубку. «Девственник» было как тапком по таракану. Шмяк — и в разные стороны кишки с глобальным хрустом. — На кой мне девственник? — выдавил из себя Гудзон и уставился тупо на свой стояк в штанах, Андрей слишком хорошо знал пристрастия своего бывшего любовника. — Если не придешь, скормлю эту лапу толпе озабоченных мужиков. Ты не представляешь, что творится сегодня в «Элегии»! — Не смей портить мальчишку! — подорвался Гудзон, уже одеваясь на ходу. — Вот и замечательно. Свою машину я тебе уже послал, — добил Андрей Венедиктович и положил трубку. — Господи, еще один салага и на мою несчастную шею, — Гудзон сполз-таки на диван, сил на ратные подвиги просто не было, но уже через двадцать минут мчался в крутом джипе в сторону закрытого гей-клуба, костеря своего дружка всеми мыслимыми и немыслимыми словами и прихватив с собой рукопись листов на пятьдесят в папке подмышкой. *** — И как? Они стояли в стороне от бара в тени, и то чудо, что делало один коктейль за другим, не просто было совершенством, а настоящим ангелом во плоти! — Ты грязное животное, Андрей, — покачал сокрушенно головой Гудзон, он прекрасно знал, что весь персонал у его друга натуральнее некуда. И более того, многие имеют жен и детей. — Хм-м-м-м? — удивленно ухмыльнулся сводник, он давно пытался найти Гудзону пару, так как до сих пор винил себя за разрыв со своим любимым мужчиной. И рад бы все сейчас бросить к ногам Гудзона, чтобы быть с ним снова вместе, но прекрасно понимал, время ушло и былого не воротишь. Гудзону нравился его Олег, даже несмотря на то, что серенький мужчина откровенно его ненавидел. Но ради Гудзона Андрей был готов даже отказаться от своего теперешнего любовника, послав его к чертям. — На него уже запало пол моего клуба, завалили вопросами, кто и почему. Но я его застолбил за тобой, мой любимый друг! Сказал, что он уже занят и именно тобой. Несмотря на то, что Гудзон не выпячивал свои пристрастия на людях, но среди богатых и деловых геев был довольно известен. И теперь понимал, почему этот светлый парнишка, не ведавший ничего, притягивал взоры практически всего клуба. Еще бы, «мальчик Гудзона» — здесь звучит гордо! — Боже, Андрей, ты меня сведешь с ума. И он точно девственник, во всяком случае… с мужчинами не спал, — заскрипели эмалью зубов, чувствуя, что его конкретно поймали за яйца. — Так что? Сказать всем, что ошибся, и это чудо свободно? — съехидничал друг. — Не смей! — прошипел Гудзон, а затем посмотрел на ручные часы. — Но мне надо поспать хотя бы часа два. Я на ногах третьи сутки. — Не вопрос, седьмая ложа твоя, а как проснешься, звякни. Я пошлю его к тебе с вином. На том они и порешили… Было три часа ночи, когда Гудзон, продрав глаза, понял, что он хоть немного отдохнул. Привычки у хирургов были незыблемые, мужчина мог спать где угодно и когда, хоть вверх тормашками. Ибо прекрасно знал, что возможно уже через час будет в операционной спасать кому-нибудь жизнь. И док научился высыпаться практически как Штирлиц, ему иногда хватало и полчаса, чтобы потом часа четыре быть в рабочем состоянии. Правда перед сном он почитал захваченную свою рукопись и сделал даже пометки на полях. Это была вторая его привычка, ему нужно было хоть пару листов пробежать глазами машинописного текста, чтобы уснуть. Из должного он осилил лишь половину. Лучше научного, а то от художественного с буйным воображением Гудзона сон пропадал вообще. Гудзон встал, принял душ, который был предусмотрен в любой VIP, а в этой была еще и угловая ванная для водных утех с любовником, и, выбрав из тонкого шелка бордовый халат, надел на голое тело. После того, как Игорь нашел своего Ванечку, Гудзон решил отрастить волосы. И ему его друг парикмахер сделал элитную первоклассную стрижку, длинные пряди которой, теперь достигающие уже лопаток, Гудзон завязал в низкий хвостик при помощи тонкой ленты в тон халата. Что ж, он был готов принять натурала. Хирург звякнул другу, а сам отошел к огромному окну и распахнул фрамугу, чтобы проветрить помещение. *** Кирилл посмотрел на лифты и, передернув плечами, решил подняться по главной парадной лестнице. То, как оставшиеся мужчины провожали его голодными глазами, совсем не радовало, а тем более с этими одержимыми оказаться в замкнутом пространстве лифта. И дураку было понятно, что несколько человек, болтающих ни о чем и подпирающих стену рядом, только и ждало, когда он туда сунется, как куропатка в силок! Он поднялся на второй этаж и позеленел. То, как тут кричали за закрытыми дверями, охали и ахали на разные мужские голоса, наводило мысли о различных пытках с замысловатыми орудиями казни. Но вспомнив, как мужики занимаются сексом и куда ебут друг дружку, Кирилл побелел окончательно, чего-то ему не улыбалось оказаться на месте несчастных пассивов. Он преодолел еще один пролет и удивился полной тишине. Кроме того, на весь огромный этаж здесь было всего десять дверей и находились они только на одной стене, с другой же тянулись огромные от пола до потолка окна и имелся открытый выход на небольшую оранжерею, в которой тоже прогуливалась парочка занятых собой голубков. Кирилл сглотнул и подошел к двери с витиеватым номерком семь. Он постучал и, услышав «Входите!», открыл широко дверь. Распахнутая дверь вызвала сильнейший сквозняк. Гудзону задрало халат выше колен, растрепало волосы, и он, охнув, схватился за легкие шторы, что разметало в разные стороны и обвило его легкий стан. А Кирилл тупо смотрел на это божество и никак не мог догнать, что же в этом голубом бедламе забыла женщина неземной красоты, стоящая у окна и с ужасом ловящая кружащие вокруг нее бумажные с печатным текстом листы. — Дверь прикройте и помогите мне! — раздался совершенно мужской бархатистый голос. — Да поставьте это вино на стол и отомрите, пожалуйста! Вообще-то я не кусаюсь. Кирилл отмер, отработанным движением поставил поднос и, закрыв дверь изнутри, с ужасом посмотрел на учиненный им беспорядок. Рукопись видно была большой и часть листов из района потолка, кружась, словно осенние листья, плавно легли прямо на пол. — Простите, я виноват, — Кирилл, приседая, стал собирать листы, стараясь не смотреть на стройные длинные ножки, что пытались выбраться из тисков обвивших их штор. — Я сам виноват, совсем забыл, что у Андрея тут не клуб, а чертов дымоход со множеством сквозняков. Открыл фрамугу, дабы проветрить комнату. И весьма, как видите, эффективно. Гудзон наконец-то выбрался из штор и, поправив задравшийся халат, распустил волосы. Он совершенно не ожидал, что Кирилл устроит ему сей бедлам, и роль блондинки с белым задранным платьем при помощи ветра ему не улыбалась. А теперь его изысканный хвостик превратился в птичье гнездо. Он хотел поразить мальчика своей утонченностью, галантностью — чем угодно, но не так. Тяжело вздохнув, он прошествовал мимо нагнувшегося юноши за очередным листом его рукописи и глянул мельком в зеркало. Так было лучше, волосы, что ветер поставил откровенно дыбом, теперь улеглись в художественном беспорядке. Он обернулся к блондину, что стоял обалдело на коленях перед ним и вяло собирал оставшиеся листы. Кирилл не знал, что его больше всего поразило, то с какой элегантностью мужчина прошествовал мимо, оставляя за собой тонкий аромат терпких трав. Мальчик порылся в памяти и обрадовано вспомнил, так пахла полынь на пустыре за домом сестры в Воронеже в его далеком детстве. Особенно после грозы, запах озона и полыни — два в одном. — Давайте их сюда, так: один, два, три… Поднимайтесь с колен и налейте вина! Десять, одиннадцать, двенадцать… Не хватает страницы с номером шестнадцать! Заозирались по сторонам и нашли ее на смятой кровати. — О, вот она! — и снова засчитали, правда про себя, смотря, как мальчик наливает в два бокала дорогое вино. — Вроде все, слава Богу! А то думал, придется начинать сначала править этот ужасный текст. Гудзон опустился в одно из глубоких кресел и, элегантно скрестив ноги, оперся на один подлокотник, пропуская сквозь пальцы правой руки свои яркие волосы. Кирилл смотрел на него, как кролик на удава, и откровенно не знал, что делать, и как извиниться за причиненный беспредел. — Садитесь и выпейте со мной вина, — Гудзон показал на кресло напротив. — Простите, но я очень устал, а тут еще Андрей так некстати притащил меня сюда. — Но я думал, что вы не один. Андрей? — прошептал испуганно Кирилл, озираясь и тупо уставившись на ворох в пустой постели. «Я очень устал» — пронеслось в голове у Кирилла, и еще «Андрей». Парень вспыхнул как спичка, заливаясь румянцем. «Какой забавный», — усмехнулся про себя Гудзон. — Вы не то подумали, вообще-то, я просто тут спал, прилетел только сегодня вечером. Андрей же просто мой старинный друг еще со школы, — и, видя непонимание на красной мордашке, пояснил. — Андрей Венедиктович, хозяин «Элегии». — А-а-а-а… — протянул Кирилл и посмотрел на пустое кресло как на электрический стул. — Бэ! — отрезал Гудзон и указал на два бокала. — Тут два бокала, если вы найдете в этом номере еще одного мужчину, кроме нас с вами, я вас отпущу. И кресло самое обычное, а не предмет в камере пыток. Да и я не инквизитор. Кирилл вздрогнул, но сел в кресло, правда, как на табуретку. Он протянул руку и взял второй бокал. — Так-то лучше. И как же вас зовут? — игриво поперекатывали красным вином в бокале и, пригубив, посмотрели медовыми глазищами в зелень напротив. Мальчик вблизи был еще прекраснее, чем издалека. Была бы воля Гудзона, он бы его уже разложил бы тут на столике, где стояла бутылка на подносе, фрукты и зелень с мясом для незамысловатого закуся. Прямо поверх еды! А еще бутерброды с красной и черной икрой, которые были слабостью шатена-медика, ох он бы эту икру намазал бы этому пареньку… К-хм… Так, о чем это мы?! Еду принесли еще до того, как Гудзон завалился спать, а теперь к еде подали прекрасное вино вместе со сладким мальчиком. — Кирилл, — пробормотал парень и прикусил язык, кто же в таких местах называет свое настоящее имя. — Очень приятно, Гудзон. Вот и познакомились, — улыбнулся шатен. — Я назвал вообще-то настоящее имя, — насупился парень, чувствуя, что его обвели вокруг пальца, «Гудзон» смахивало явно на кличку. — Вообще-то, я тоже. Я не совсем русский и это мое настоящее имя, а отчество вообще — Салтанович. Еще вопросы есть? Гудзон к такому привык, его все время спрашивали, что такое «Гудзон»: кличка или фамилия. И он всегда отвечал правду, но не всегда объяснял причины. — Простите… за бестактность, вопросов нет. Кирилл отпил вина и удивленно посмотрел на Гудзона, такое великолепие он пробовал впервые. — Очень вкусно. — Я рад, что вам понравилось. Может, партию в шахматы? Кирилл поперхнулся вторым глотком. Шахматы? Здесь? С этим неземным красавцем?! Ущипните меня, он вообще думал, что его сейчас после вина сразу завалят на этой измятой кровати. А то, как он будет отбиваться, стараясь не прибить на смерть VIP клиента Элегии, вообще не хотелось представлять. — Почему бы и нет. — Тогда, прошу! Еду сдвинули в сторону вместе с вином и на низеньком столике разложили настоящие шахматы. Кирилл незаметно для Гудзона ущипнул себя за руку, было весьма больно и он еще был в своем уме. — Учитесь, работаете? И почему в таком месте? — Учусь на художественном отделении, — Кириллу достались белые и он сделал первый ход пешкой. — Друг попросил помочь, вот и пошел с ним сюда за барную стойку. — Теперь понятно, почему на вас чужая одежда. Вы студент, а стипендии всегда мало, я тоже в ваши годы кем только не подрабатывал. Но все больше ассистировал на операциях или ухаживал за тяжелобольными в качестве медбрата. Но бывало, приходилось ковыряться и в морге… — двигая в ответ свою пешку. — А теперь вы кто? Если не секрет, — защитили свою пешку другой. — Знакомый врач не помешает. Хотя, если вы работаете в морге, что-то мне как-то не хочется в вашу обитель раньше времени. — Не секрет, хирург. И ко мне лучше не попадаться. Легче сразу сыграть в ящик, намного проще. Поверьте! Так что вариант с моргом не всегда худший. Там хотя бы уже не мучаются, как у меня под ножом, — выдвинули свою вторую пешку. Кирилл рассмеялся, мужчина был вполне удобным собеседником с нормальным чувством юмора, во всяком случае, напряжение стало спадать. И, судя по всему, никто его насиловать не собирался. Он еще раз оглядел это стройное красивое чудо и попался. Гудзон засек, что Кирилл его с интересом рассматривает, словно хочет проверить его сексуальность на деле. — Не смотрите на меня так. В женщину я не превращусь, как бы вам не хотелось, — усмехнулись медовые глаза зеленым и кивнули на доску. — Ваш ход. Кирилл вспыхнул и сходил слоном. Он неплохо играл в школе и теперь, когда ему ответили конем, понял, что и Гудзон тоже не из слабых. Теперь фигуры двигались по шахматному полю с одинаковой скоростью, иногда кто-то замирал, обдумывая ход, попивая второй уже к тому времени бокал вина. — Так вы поняли, что я натурал? — уточнил Кирилл. — Скорее девственник, — усмехнулся Гудзон и, видя, как малиновость залила шею мальчика, про себя усмехнулся: «Значит и с девочками еще не пробовал. Класс!». И пока мальчишка хлопал от возмущения ртом, пояснил: — Поэтому и удивился, увидев вас тут. — Я же сказал, что помогал другу. И вряд ли еще раз сюда сунусь! — пропыхтели потешно в ответ. — Это самое мудрое решение в вашей жизни. Конечно, в открытую, когда вы за барной стойкой, никто к вам не полезет, да и в самих стенах «Элегии» тоже. Но могут зажать на улице, подкараулив у черного входа, или выследить где-нибудь в другом месте. Кстати, вам шах, молодой человек. — Не на много я вас и моложе. Я учусь на втором курсе, — выставляя защиту против вероломного черного ферзя. — И сколько вы думаете мне? Сделайте лучше рокировку с ладьей, иначе я вам через четыре хода поставлю мат, — предупредил галантно Гудзон. — Вы всегда помогаете своему противнику? — удивился мальчишка, но, сделав рокировку, предположил. — Думаю, вам максимум тридцать. — Просто интересная партия, хотелось бы ее разыграть в полную меру. Фигур еще много, и вы можете свести ее в ничью. Простите, дурацкая привычка педагога учить всему несмышленых мальцов. Вам сейчас восемнадцать? — и, увидев хмурый кивок, продолжил. — Когда мне было восемнадцать, то тридцать лет казалось немыслимой датой. В этом вы правы. И все же ошибаетесь. Мне сорок, и я гожусь вам в отцы. Что вы делаете? Это грубая ошибка! — возмутился Гудзон, видя, как мальчик от его «сорока» отдал в сухую свою ладью. — Вам сорок? — Да. — Не может быть… — Кирилл уставился тупо в доску и, заметив свой промах, переходил. — М-да, я выбил вас из колеи, этот ход ненамного лучше. Что ж, вам шах и мат! Еще партию? — Да-а-а-а… — пробормотал Кирилл, теперь ему достались черный фигуры. — Какое-то сумасшествие… Я сижу в VIP комнате в закрытом гей-клубе и играю партию в шахматы с человеком, который в два раза меня старше. И при этом выглядит, как сошедшее с неба божество от силы на тридцать лет. Бред сивой кобылы… Бр-р-р-р! Помотали пьяной головой и посмотрели на смеющегося напротив Гудзона. Третий бокал на пустой желудок был явно лишним. — Я просто приглядываю за вами, а на рассвете провожу домой. — Я живу в общежитии. — Тогда в общагу. Кирюша, закусите мясом и зеленью, а то с непривычки вам станет плохо. Вино хоть и пьется легко, но очень крепкое. Кирилл отставил свой бокал и послушно взял на колени нашинкованное мясо. А еще ему сунули под нос икру. — Вы пассив? — поменял парень тему. — Нет… — усмехнулся Гудзон. — Актив? — удивились так, что док не выдержал и заржал. — Нет, — выдавили отсмеявшись. — Натурал? Тогда я не понимаю, какого вы делаете здесь? — недоуменно осмотрели снова дока. — И снова неверно. — Как неверно? Вы говорили, что не баба! Парень ему нравился все больше и больше. И хотя его немного пробило на поговорить после вина, но все было в рамках приличия. Более того, Кирилл даже стал лучше играть, и вторую партию они разыграли вничью, хотя и не без подсказок Гудзона. Теперь о себе больше рассказывал Кирилл, они вместе обсудили французских живописцев. Им обоим нравились импрессионисты, но к сожалению разные художники, зато сошлись на том, что оба без ума от Ван Гога. — Не баба! Терпеть не могу, когда меня сравнивают с женщинами. Кирюша, я все-таки гей, но универсал. — Хм-м-м… Универсал… Мне бы тоже не понравилось, если бы меня сравнили с дамой, — кивнул Кирилл понимающе, после мяса он немного прохмелел и теперь налегал на фрукты. Гудзон же закусывал икрой. — А универсал это как? Мне Димка вкратце провел ликбез, что такое актив и пассив, но об универсалах ничего не говорил. — Универсал, это значит с обоюдоострым мечом, который играет за обе команды. Я могу быть и активом, и пассивом. И для меня важны в постели обе эти роли, — пояснил Гудзон, а потом помог подняться парню на ноги. — Уже рассвело, и я вас провожу до общежития. — Да ладно… я сам… и тут недалеко… — Кирилл тупо смотрел, как мужчина, распахнув свой халат, переодевается в обычную повседневную одежду. Тело Гудзона было настолько сексуальным, что внизу живота у пацана затеплило. «Это все вино… И усталость… Но боже мой, какая попка!» — одернул он свой член. — Тем более Андрей растрепал всем, что вы мой мальчик. И если не провожу, могут достать, — и, видя, как парнишку пошатывает, предложил. — А лучше отвезу на машине. *** Джип был крутым серебристым и тонированным, Кирилла доставили прямо к подъезду их занюханной общаги. Вместе со всеми пожитками и увесистым конвертом денег, который ему на выходе из подземного гаража вручил усмехающийся Андрей Венедиктович со словами: — Как шахматы? — Ну и язва же ты, Андрюша, — покачал Гудзон своей прекрасной головой. — Так подставить мальчика! — Кирилл, в следующую субботу чтобы был, а то уволю Димку, — усмехнулся хозяин «Элегии», подмигивая побледневшему парню. — Даже не думай, Кирюша, снова соваться сюда. Это чистой воды шантаж, никого он не уволит, — садясь за руль своей машинки. — Вы водите? — Странный вопрос, видишь же, что везу тебя. Хотя я делаю это редко, только когда уезжаю загород в свой дом. Устаю от операций, а если еще баранка, то совсем — кирдык. Вот и ставлю машину у Андрея. У него гараж бесплатный. А в моем городском доме он не предусмотрен, — объяснил Гудзон, подъезжая к общаге. — Прощайте, Кирюша, и больше в «Элегию» ни ногой. Кирилл выпал из джипа и тупо смотрел, как Гудзон, помахав ему приветливо рукой, вырулил из студенческого двора обратно на дорогу. — Живой! — Димка подлетел к нему от подъезда, видно парень на нервах так его и прождал на ступенях. — Тебя же Гудзон подвез? Да? И как он в постели? Говорят, Гудзон настоящий суккуб воплоти! Повезло же тебе, самый легендарный ночной мотылек присел к тебе на грудь. Кирилл вылупился на перевозбужденного Димку и потрогал ему вспотевший лоб. — Ты что, заболел? Какая постель? Я проиграл всю ночь с ним в шахматы, пил дорогущее вино и жрал красную икру вперемешку с черной и мясом. И потом, какой такой суккуб-инкуб? Я вообще думал, что ты по бабам! — Ты идиот, да? Конечно, я по бабам! Но Гудзон это что-то с чем-то. Такие люди рождаются раз в тысячу лет! Элита! Сливки общества! Которые если и подпускают к себе, то только избранных. Да ради такого любовника я бы послал бы всех баб на хрен, если бы он выбрал бы меня. Тем более он сугубо пассив, считай, баба только с мудями. А в жопу трахать, какая разница кого — парня, девку. Я бы даже смирился с его членом и яйцами! Если бы он их прикрывал, к примеру, полотенцем. Кирилл слушал говорливого трепача Димку и ему становилось гадко на душе. Муторно и брезгливо. Хотелось сказать в ответ, что Гудзон вообще-то универсал. Ему сорок, он прекрасный собеседник, начитанный, умнейший, утонченный человек. И изумительно красив мужской необычной красотой, в которой нет ни капли бабьего. А какие у него стройные ножки! А какие удивительные медовые глаза и яркие коричнево-медные волосы, спускающиеся по плечам изумительными волнами вниз… Но почему-то Диме рассказывать это не хотелось. — Я спать, — зевнул Кирилл и, обогнув Димку, почапал в общагу. — Ты так мне ничего и не рассказал. Вот не поверю, что ты играл с ним в шахматы! — пристроились в хвост Кириллу. — За несколько партий на шахматной доске не называют «Мальчиком Гудзона». — Не верь, — пожал тот самый «Мальчик Гудзона» плечами, открывая ключами свою дверь и, не давая за собой просочиться надоедливому Димке, гулко захлопнул ее у него перед любопытным носом. Спать хотелось жутко и легкое опьянение все еще давало о себе знать. *** В понедельник прибыл Лешка, и они тут же сцепились с Димкой. И почему-то именно в их комнате и в присутствии Кирилла. — Чем ты думал, когда такого, как он, тащил туда?! — Лешка приехал из дома нагруженным продуктами под самую завязку. — А ты чем? Дотянул до последнего и сдрыснул! И что мне было делать? Там нужен бармен, а не абы как — любой с улицы смазливый пацан! — пытался отбиться от Лешки Димка. — И как вы уходили оттуда? С боем? — ехидно сузили глаза. — Нет. Меня в конце смены выставил за дверь Андрей Венедиктович… А Кирилла довез до дома Гудзон! — Гудзон?! — у Лешки его круглые глаза совсем стали пятаками, и он с размаху сел на кровать. — Быть не может! Это тот самый, по которому Андрей Венедиктович до сих пор сохнет? — Ага! И ты прикинь, этот жук говорит, что проиграл с ним всю ночь в шахматы, — обиделся окончательно Димка. — Слушай, Кирилл! — у Лешки тоже зажегся в его зенках нездоровый интерес. — А как он вообще выглядит? Кирилл с такого вопроса совсем окосел: — То есть как выглядит? — Понимаешь, Гудзон в «Элегии» настоящая легенда! Он бывает может раз в пять лет, и то, если Андрей Венедиктович его затащит силком. И многие просто не знают его в лицо. Он не тусуется со всеми в зале. А в их закрытую компанию хрен пролезешь, даже если ты красавчик-гей. А еще… Эта единственная любовь хозяина «Элегии»! Ты видел, какой Андрей Венедиктович крутой, вот мне и интересно, как выглядит эта самая «Любовь». Кирилл сглотнул, посмотрел на обоих своих друзей и попытался выкинуть навязчивый божественный облик Гудзона у себя из головы. — Мужик как мужик, а что? — выдавил он из себя. — М-да, ты не просто натурал, ты натурал по Светке, то есть в квадрате. Что, кроме нее ничего вообще не замечаешь? — схмурил брови Алексей. — Я иду в «Элегию» в следующую субботу. И без вопросов! — Ты же струсил? — хмыкнул Димка. — Кстати, Андрей Венедиктович поговорил с тем придурком клиентом, тебя больше не побеспокоят. — Тогда тем более, — заулыбался Лешка. — Вот и хорошо. Значит без меня! — обрадовался Кирилл, теперь ему туда идти не было необходимости. И он выполнит просьбу Гудзона не приходить более в этот вертеп. Кирилл при всплывшем имени Гудзон у себя в голове опять завис. Как наяву увидел тонкие руки, изящно двигающие шахматные фигуры по деревянной доске, мягкий голос, ненавязчивый серебристый смех… Кирилл вздрогнул от того, что друзья его схватили за руки с двух сторон и стали трясти как грушу, крича одновременно. — Еще чего, нет! Ты пойдешь с нами! — Бытует легенда, что Гудзон, если положил на мужика глаз, то будь хоть он трижды натуралом и гомофобом — он все равно станет его любовником. — И мы на тебе это проверим! — Вы совсем охуели? Ни на кого Гудзон не запал! Он вообще мне сказал, чтобы я больше не совался в «Элегию». С таких слов черноволосые дружки посмотрели так друг на друга, что Кирилл понял, что он конкретно втух. И в следующую субботу будет снова за барной стойкой. «Зато, возможно, снова увижу его!» — всплыла шальная мысль, и снова потеплело внизу живота. Божественное создание в метущихся от силы ветра шторах и пытающееся схватить летающие по всему номеру листы, отпечаталось у Кирилла на подкорке, как самое прекрасное, что он видел в своей жизни. — Не-не-не! Я в вашу «Элегию» больше не ногой. — Ну надо же, легенда не врала! Он уже слушается Гудзона беспрекословно, — присвистнули его черноволосые дружки.