Увалень. Любовь Гудзона

Кирилл стоял в поношенном свитере и своих потертых старых джинсах перед Андреем Венедиктовичем и протягивал ему пакет с деньгами. — Это то, что сверх нормы. Андрей схмурил брови домиком, а потом зыркнул на чернявых двух пацанов, что зависли за спиной Кирилла, явно чего-то выжидая. — Так, Алексей! Я рад тебя видеть, конечно, но еще один взбрык — ты идешь искать другое место работы. Чего оба застыли тут? А ну марш работать, скоро открытие! А когда левые уши отошли от него, подхватил за локоток Кирилла и потащил в свой приватный кабинет со словами: «А с вами, молодой человек, у меня отдельный крайне интимный разговор». Кабинет был небольшой, но с огромным панорамным окном и мебелью в светлых тонах. Здесь Андрей Венедиктович обычно принимал посетителей по личным проблемам и именно сюда чаще всего заглядывал его Олег. — Почему это ты решил, что тебе заплатили сверх нормы? — Андрей Венедиктович, когда хотел, казался страшным, как само проведение богов. — Ну… у Димы… сумма на порядок меньше… вот я и подумал… что вы мне приплатили за… — замялся парень. — Вообще-то, здесь не бордель. И никто тебе не приплачивал за то, что ты развлекал моего дорогого гостя. Все деньги заработаны тобой только в баре. Так что убери их к себе и не тряси тут ими перед моим носом. А лучше купи себе с выручки пару новых рубашек, несколько брюк. И так, вообще, приоденься. Тоже мне, красавец-мужчина! Ходишь, как последний бомж, — отчитал шеф нерадивого щенка, который поджал хвостик и ушки. — Но Леша же вышел на работу, зачем я вам? — замялся Кирилл. — А я тебя к себе на постоянку и не приглашаю. Мне каждую субботу с воскресеньем охранять тебя от возбужденных мужиков недосуг. Но вот раз в месяц или два устраивать такое потрясение просто необходимо. А то совсем разжирели, захирели, заразились апатией. Андрей Венедиктович подошел к своему шкафу и достал из него отглаженные брюки и молочного цвета атласную рубашку. — Одевай и в бар за стойку! Это мой стратегический запас. Сегодня устроим им аншлаг, мой мальчик. Деньги и свою рванину положишь в этот пакет, оставишь здесь, я тебе на выходе верну, — Андрей Венедиктович заметил, как Кирилл смотрит затравлено на него, словно загнанный в угол сурок. — Ну, чего еще тебе? — А… Гудзон… он… — заполыхал скулами парень. — Будет тебе Гудзон, но позже, ночью, — вдруг заулыбался ласково Андрей Венедиктович. — А вы разве его не любите? — уточнил Кирилл. — Люблю… Но это давняя история из прошлой жизни. Мы когда-то были любовниками. И я его предал… — он глянул на то, как дрожат руки Кирилла, и приободрил. — Никуда он не денется, примчится к своей голубке! Как только узнает, что ты здесь. А теперь за барную стойку, я не люблю тунеядцев. *** Телефонный звонок его выдернул из сна… Но он был не единственный, кто-то звонил еще и в дверь. Гудзон продрал глаза и с ненавистью глянул на будильник, прошло всего пятнадцать минут, как он заснул. Пять операций, в двух из которых людей приходилось собирать чуть ли не по кускам. Ему часто привозили после дорожных аварий самые тяжелые случаи, наверное, именно поэтому Гудзон не любил водить машины, а делал это по крайней необходимости. Он встал с постели, намотал на себя, как мог, одеяло и потащился к двери, по пути прихватив свой вопящий мобильник. — Надо было выключить, когда лег в постель. И гори эта больница синим пламенем! Вздохнул он тяжело, но, увы, его статус и положение обязывало Гудзона находиться двадцать четыре часа в сутки на линии в свободном доступе. Иначе он бы просто жил беспробудно в хирургическом отделении, совершенно не выходя из больницы. — Да… — он даже не посмотрел на высветившийся номер телефона, думая, что кто-то из тех, кого он сегодня оперировал, умер. — Привет, дорогуша! И где твой боевой настрой? Сегодня все-таки суббота как-никак, — бодрый голос Андрея на той стороне линии раздражал как никогда. — Иди в жопу! — буркнул Гудзон, сбрасывая звонок, и открыл входную дверь. С одним идиотом он разобрался, осталось послать еще того, кто ломился в дверь. — Простите, господин Гудзон, но Андрей Венедиктович приказал вас отвезти в клуб, — перед тонким мужчиной стоял громила, который в прошлый раз подвозил его до «Элегии». И пока Гудзон ловил свою челюсть, снова заорала трубка. — И чего ты, мой сладкий, сегодня такой нежный со мной? — мурлыкнул Андрей в трубку снова. — Я к тебе, кстати, карету подогнал. Так что, Золушка, припудри свой носик и давай на бал. Гудзон накинул край одеяла себе на плечо, как римские ораторы, и пошел в квартиру, костеря по трубке своего дружка. — Ты сраная фея! Я только из больницы и у меня был самый паршивый день. Мне привезли две машины полутрупов с одной аварии, из которых приходилось заново собирать людей. И желательно живых! Громила поплелся за ним внутрь, прикрыв осторожно за собой двери. — Хоть пришил свое на место, случаем чего не перепутал? А то мож кому чужое приварганил, с тебя станется. И ведь прирастет как не хер делать, с твоими-то волшебными ручками. Или кто сдох? — поерничали в ответ, как бывший медик Андрей обладал в полной мере чувством черного юмора. — Мне не до твоих плоских шуток. Я валюсь с ног! Ты представь, два джипа в лоб и все в клубок из металла, — Гудзон упал в кресло и кивнул громиле сесть напротив него. — Представил, херовые значит джипы, — усмехнулись в ответ. — Сам ты херовый! Так что сейчас я напою Степана чаем, коль вы меня подняли на ноги, и пошлю его к тебе обратно, а сам на боковую! — Хм-м-м-м, конечно ты это можешь сделать, а можешь выспаться у меня, — голос совсем стал медовым. — С каких щей? Я не хочу, чтобы твой Олег меня совсем возненавидел, — возмутился Гудзон. — Я имел в виду «Элегию», — рассмеялись весело. — Хотя только скажи «да»! И Олег исчезнет в небытие. — НЕТ! — рыкнул злобно Гудзон. — Нет — ты не едешь в «Элегию», или нет — ты не возвращаешься ко мне? — прошептали так влажно, что захотелось расшибить трубку об пол. — И то и другое! Я иду спать. И все! — прорычал сквозь зубы рассерженный док. Вот так всегда, когда Андрей врывался в его жизнь, все снова летело кувырком. В саму жопу. — А если я скажу, что твоя голубка сегодня снова работает в баре? — ехидно пропели в ответ. — Он мне обещал туда больше не соваться, — завис от такого расклада Гудзон, моля Бога о том, что это просто очередная подъебка Андрея. — Ну, мальчик оказался слишком честным, он решил, что я дал ему сверх нормы денег, и пришел обратно отдать часть. Пойми, принцесса, такие на дороге не валяются. Почему ты его отпустил в прошлый раз, а? — пояснили с прохладцей, мол, я тут землю рою, ищу тебе пару, коль сам не угоден, а ты еще и нос воротишь. — А сам как думаешь? Мальчик мне в сыновья годится! И еще, у него вообще никого не было: ни девок, ни парней. Неужели ты думаешь, что я совсем такой конченный человек, что способен невинную овечку затащить под себя? — проворчал Гудзон, он целую неделю уговаривал себя, что поступил правильно и не совратил мальчика. И только успокоился. И вот, вуаля — опять все по-новому. — Хм-м-м-м, он не так невинен, как ты думаешь. И потом, он спрашивал про тебя, — усмехнулись грустно в ответ. — Врешь. — Зачем мне это… Ну так что? Смотри, сегодня им заинтересовалось еще больше парней. Неужели невинного ягненка отдашь другому волку? — Ты грязный сводник, Андрюша! — вздохнул устало Гудзон и посмотрел на сидящего напротив Степана, который чувствовал себя не в своей тарелке от перепалки шефа с этим замотанным в одеяло голым божеством. — Ну так как? — пропустили мимо ушей эпитеты. — Я еду… куда ж деваться… — Гудзон встал с кресла и стал собирать вещи, придерживая трубку плечом, а одной рукой падающее одеяло. — Мудрое решение для волка. Сожрать самому. И будь добр, не мучай перед этим мальчишку. Трубку кинули, а Гудзон, обнажившись, стал натягивать на себя рубашку. Степан опустил глаза в пол, стараясь не пялиться на совершенно голого мужика. — Жаль, господин Гудзон, что вы не с нашим шефом. Все ребята были бы за вас горой. — Это еще почему? — Гудзон, впрыгнув в джинсы крутой марки, застегивал теперь ширинку. — Он только к вашему мнению и прислушивается. А что Олег, так, серая мышь, подстилка. Только орет на смазливых ребят да ревнует к каждому столбу. А ведь мы все натуралы и шефа любим… то есть он нам дорог… но по-другому, — попытались правильно подобрать слова. — Я понял, не нервничай так. Но простите меня, парни… Я никогда не вернусь обратно к Андрею. И на это есть очень существенные причины, — Гудзон подошел к сидящему уже полностью одетый. Он натянул на рубашку тонкий джемпер пастельных тонов и теперь больше походил на студента старших курсов или аспиранта, а никак не на профессора медицины. — Но вы же жили очень долго вместе. Я знаю, мне Андрей как-то рассказывал… он очень сильно поругался с Олегом ни о чем и напился. Пришел ко мне в гараж, и мы там всю ночь просидели. Он ведь до сих пор любит вас. И любил, — сжал огромные кулаки Степан. — Я его тоже люблю, Степа… Но понимаешь, есть то, что уже никогда не вернуть. И потом, Степан, я ведь не чистый пассив, как многие думают. А Андрей никогда под меня не ляжет. У меня сейчас совсем другая жизнь: больница, академия, студенты, операции. Я не подхожу на роль жены-домоседки. Меня может не быть дома сутками, неделями. А Андрюше нужна заботливая женушка, которая будет вести весь быт, дом, любить его и лелеять. — Из Олега женушка, как из меня балерина! — обиделся шофер, видно придирки половины шефа доставались с лихвой и ему. — Хм-м-м, Олег, конечно, не идеал. Но он домашний мальчик, не в меру ревнив, так это от того, что он сомневается в своих возможностях. А это придет с годами, если, конечно, он умный парень. А судя по всему, Олежка не дурак, — Гудзон кивнул шоферу на выход, проходя в коридор и напяливая там свое любимое кремовое кашемировое пальто до пола. — Ладно, едем. Ваш разлюбезный шеф решил меня женить, коль я ему отказываю, невзирая на то, что я просто сегодня валюсь с ног. — Простите его, он просто так за вас переживает. И потом, мужики говорят, хотя я в мужской красоте ни черта и не смыслю, что мальчик этот, Кирилл, кажется, и правда, очень хорош. — Эх, Степан. Думаешь, я не знаю? В том-то вся и фишка, он слишком хорош для меня. Я такого счастья, поверь, не достоин. И мужчины, захлопнув дверь, заспешили по ступеням вниз. *** Было уже два часа ночи. Кирилл до сих пор крутился, как волчок, не присаживаясь ни на секунду, более того Лешка и Димка тоже. Народ к стойке валил, словно на представление века под названием «Посмотреть на мальчика Гудзона». Как к ним подошел Андрей Венедиктович и, сунув уже из ресторана готовый отсервированный поднос по полной программе, прошептал: — Туда же, что и раньше, ключ под салфеткой. Гудзон тебя ждет. И, прицыкнув на расстроенных клиентов, проводил парня в светящейся рубашке до служебного лифта. Естественно, все прижали свои жопки и уняли «текущие желания». — Удачи, — пожелали Кириллу и, пропустив в лифт, горько усмехнулись. Как только солнечный мальчик исчез, опустела и стойка бара. Остались только любители крепко выпить, которым было по барабану, кто им сделает коктейль и какого качества. Кирилл сглотнул и вышел из лифта уже на знакомом этаже. Сегодня оранжерея была закрыта. Он поставил поднос на специальную тумбу, которая была у каждой двери и имитировала урезанную греческую колонну. И, найдя на подносе ключ, открыл нужный номер. В комнате было тихо, горел мягко торшер, а на смятых простынях, прямо в свитере и джинсах, спал Гудзон. Доктор даже не снял ботинки, просто рухнул животом на постель и отключился. Его ноги свисали с края, не марая тонких белых простыней. Кирилл замер от такого зрелища, мужчина, даже по-простому одетый, был слишком красив. Мальчик поставил поднос на столик и, подойдя к лежащему, осторожно снял с него обувь, дабы не разбудить. Гудзон охнул во сне и перекатился удобнее на кровать, теперь он лежал на спине, раскинув свои руки и стройные ноги. Кирилл и сам устал до чертиков, он совсем выключил свет и, сняв свою обувь, прилег рядом с Гудзоном, подмяв под голову одну из подушек. Одна тонкая рука дока оказалась у него над головой. Гудзон спал тихо, даже не храпел. «Он вообще дышит?» — подумалось Кириллу перед тем, как сон накатил и на него с головой. *** — Привет, голубки, вот это картина! — над их головами послышался ехидный голос Андрея Венедиктовича. — Как спалось? — Андрюша, ты сейчас станешь трупом. Это говорю тебе я — врач! — Гудзон продрал глаза, он давно так хорошо не высыпался и столкнулся с изумленной зеленью напротив. Оказывается, во сне оба мужчины перекатились друг к другу и теперь лежали в обнимку. И если рука дока покоилась на тонкой талии Кирилла, то его вообще на изящном бедре Гудзона. — Простите, — пискнул мальчик и, отдернув свою руку, скатился с постели. — Я просто с краю прилег, вы так глубоко спали, что я не решился вас разбудить. — О, Боги! — Андрей покачал сокрушенно головой. — Первую ночь они прорезались в шахматы. Вторую просто тупо проспали! И что будет в третью? — Андрей, заткнись, ты достал со своим сводничеством! — Гудзон сел на постели взъерошенный, заспанный и безумно сексуальный. — Ваши вещи, молодой человек, и деньги — там, кстати, зарплата за вчерашний вечер. А вот это, — Андрей поставил перед носом двух помятых парней корзину. — Ваш сегодняшний пикник. — Какой пикник? — уставился Гудзон на друга. — Ну, вы же ничего не съели, посему я все собрал сухим пайком. Кирюша, иди в ванную переоденься, сейчас поедешь с Гудзоном на природу. Кирилл забрал свои манатки и тихо смылся от накаляющейся атмосферы между этими двумя, но дверь прикрыл не до конца, явно решив краем уха подслушать разговор. — Андрей, ты заходишь слишком далеко! — прорычал Гудзон. — Сейчас прекрасные погоды стоят. Бабье лето! Съездите на природу, погуляете. Если же будешь сопротивляться, навяжусь третьим. Или в следующую субботу притащу Кирилла снова сюда. Я договорился с его друзьями, и они, если что, помогут, — расставил все приоритеты нахрапистый Андрей, подтверждая, что он еще та акула голубого шоу-бизнеса. — Все просчитал? Да? А меня спросил? А Кирилла? А надо ли ему все это?! А? Чертова сваха! — разошелся вдруг док, вставая на ноги. — Тогда выбирай. Либо ты снова вернешься ко мне, либо попробуешь с ним, — сузили злобно глаза. — Я же вижу, он тебе нравится. И даже очень! Так что не так? Ты вспомни, когда тебе кто-то так был интересен, как он? — Это тупой шантаж, Андрюша. К тебе я не вернусь. А он еще совсем мальчик, несмышленый ребенок, — покачали головой. — Много ты понимаешь в современной молодежи, — съязвил Андрей Венедиктович. — Да по более тебя! До сих пор везде Виталя мерещится, — передернул нервно Гудзон плечами. Кирилл, слушая все это в пол-уха, просто не знал, что делать. Он нравится Гудзону? Андрей Венедиктович пытается их свести, но док упирается, ибо считает его сущим ребенком. «Я не гей!» — была первая мысль, которая старательно отмахивалась от рядов образов жутко сексуального Гудзона: порыв ветра и задранные полы его халата, он спящий, как младенец, такой молоденький во сне — словно ровесник Кирилла, играющий в шахматы и смеющийся над очередной неудачной шуткой художника. «Бред! Но если я не поеду на пикник с Гудзоном — Лешка с Димкой опять меня притащат в этот вертеп за жабры. И тогда Гудзону, измотанному своей врачебной практикой, опять придется ехать сюда, дабы защитить меня». То, что именно Андрей Венедиктович виноват в том, что Гудзон уставший высыпается здесь, Кирилл уже не сомневался. Он быстро переоделся в свое старое, даже не удивляясь, что выданная одежда шефом сидит на нем как влитая — тютелька в тютельку. И, выйдя из ванной комнаты, встал перед перепирающимися мужчинами. — Я готов к пикнику, — огорошил он обоих. Андрей рассмеялся и хлопнул парню по плечу: — Ай, молодца! Так держать! Держи корзину с провизией и плед. — Я не поведу машину, — сложил свои руки на груди Гудзон. — Дам вам Степана, — отмахнулся на своего упертого друга хозяин «Элегии». — Не надо никакого Степана. У меня есть права, — Кирилл забрал провизию и сложенный пушистый плед. — Пойдемте, Гудзон Салтанович, а то ваш друг еще чего доброго заставит нас силком целоваться. — А это идея! — рассмеялся Андрей Венедиктович, понимая, что не ошибся со своим выбором, и парнишка подходит его другу как никто иной. — Заткнись, — Гудзон убийственно смерил смеющегося Андрея с ног до головы и отправился вслед за Кириллом. — Я тебе еще припомню твое сватовство, засранец. Хлопнув за собой дверью. — Я его сам себе припомню… — прошептал тяжело Андрей, оседая в кресло. — Какой же я был тогда дурак… Что отпустил тебя, мой любимый… А что теперь… теперь все уже не то. Андрей смахнул непрошеные слезы с глаз и криво улыбнулся своему отражению. Сердце болело так, что сам бы выдрал из своей груди, и было тяжело дышать. — Дожил. Выдаю любимого замуж за другого! И при этом жутко за него счастлив. *** — Доедешь до своей общаги, заберешь корзину. С Димкой и Лешкой организуете сегодня пикник в парке. На троих! — Гудзон сидел на пассажирском месте впереди злой, недоступный. — А вы? — Кирилл водил машину хорошо. Когда жил в Воронеже, подрабатывал трактористом–механиком, а еще шофером при богатом фермере. Сосед его сестры — добрый мужик, помог ему еще пацаном устроиться на временную работу на все лето на частную ферму, что была недалеко от города. Хозяин был там нормальный, и то, что мальчик не пьет, как все остальные, играло в его пользу. — А что я? Уеду к себе домой загород и завалюсь спать. Завтра понедельник, и наверняка будут снова экстренные операции. Если еще сегодня не дернут. Хотя мой сегодняшний сменщик — первоклассный хирург. Обычно в его дежурство не вызывают, — зевнул сладко Гудзон. — Так не пойдет. Мы едем за город, и вы будете гулять на свежем воздухе! — возмутился Кирилл. — Хм-м-м-м?.. Играешь в мальчика-сиделку при старичке? Ну-ну… И потом вокруг моего дома полно воздуха, он стоит практически на берегу Финского залива, — возразил Гудзон и с интересом посмотрел на этого упрямого мальчишку, что лихо управлял его тачкой. — Вы же не гулять вокруг своего дома собираетесь, а дрыхнуть в нем. Так что едем в лес! — уперся Кирилл рогом, уже и сам не понимая почему. Ему же предложили сбежать и даже с провизией. Так что не так?! — Ладно, мама, не ворчи. Сворачивай тогда направо, ага, здесь, и чеши по прямой. Будет тебе прогулка, только потом не плачься. Через час они были в настоящем осеннем лесу под желтыми стройными березами. Впереди чернела гладь озера, и было ощутимо прохладно. Еще бы, Андрей их поднял в шесть утра. И сейчас было десять минут восьмого. — Здесь у меня был припасен хворост и дрова. Гудзон сползал в первые кусты и принес основательный ворох совершенно сухих дров. — Вы здесь часто бываете? — Кириллу нравилось небольшое озерцо, по которому уже плавали первые желтые листья. — Время от времени, когда хочется побыть одному. Здесь отменный прием. Это мне необходимо для работы. И в тоже время глухое место, в стороне от основных точек отдыха. Я здесь ни разу не заставал отдыхающих, да и протекторы только от моей машины и уазика местного лесника Федора. Как-то познакомился с этим угрюмым дядькой лет десять назад. Он сломал ногу, я ему ее собрал. Федор, кстати, мне и обнес кострище камнями, чтобы я разжигал только здесь. Да и дрова подкидывает периодически, чтобы я не ломал молодой сосняк. Объясняли, сгрудив дрова для топлива, и потом, дойдя до машины, достали складной деревянный столик и пару удобных низких кресел. А еще ехидно к одному единственному пледу, выданному с явным умыслом Андрея, добавили еще один. Кирилл усмехнулся, друзья слишком хорошо знали друг друга. Все тонкости, подъебки и подколки! Если Андрей хотел, чтобы они жались под одним пледом, стараясь согреть друг друга, то он явно прогадал. Ибо в огромном багажнике джипа было еще два подобных. На стол водрузили корзину и, поежившись, пошли разжигать огонь. Костер разгорелся быстро, без дыма, и у него стразу стало уютно и даже жарко. — Что тут у нас? — Гудзон заглянул в корзину и подмигнул Кириллу. — По-моему, это больше по твоей части! Юноша подошел рядом с доком, заглянул следом, Андрей был очень щедрым к ним обоим. Даже сервировать не было необходимости, ибо специальная термопосуда сохраняла содержимое просто великолепно. Он просто все достал на стол под внимательным взором шатена и расставил, убрав крышки. Жаренная семга с зеленью и оливками под соусом смотрелась весьма аппетитно. В другой было тушенное мясо с овощами и пюре с укропом и чесноком. А какой был аромат. — Андрей Венедиктович очень вас любит, — улыбнулся Кирилл, доставая в другой красную икру и лимон. — Икра моя слабость, особенно красная. Мне нравится, как крупные икринки лопаются на языке. И как неповторимый вкус распространяется по всему небу. А здесь что? — сунулись носом в следующую упаковку. — Черная… — Вам она не по вкусу? — удивился Кирилл. — А мне в прошлый раз очень даже понравилась. — Да как сказать… Что есть, что нет. Красная вкуснее! Хотя эта полезнее, — Гудзон снова глянул в увесистую корзину и присвистнул, вытаскивая две бутылки с красным сухим вином, коньяк и несколько мелких с ликерами. — Андрюша, видно, решил, что мы в лесу и заночуем. — Да нет, видно хотел, чтобы я для вас сварганил коктейль. — Я не люблю коктейли. И Андрей это прекрасно знает. Вообще, Кирилл очень хотел узнать, почему Андрей разбежался с Гудзоном. Даже просто стоя вместе, эти мужчины смотрелись очень красиво и гармонично друг с другом. Но не стал теребить давние раны доктора. — Налей вина, что ли… И я пойду, искупаюсь. Надо взбодриться, а то я так совсем засну, — Гудзон передал бутылку вина Кириллу, а все остальное спиртное засунул обратно в корзину, достав последним кусок сыра в упаковке и виноград. — М-да, стол богов… расщедрился Андрюша. — Вода, наверное, уже холодная, не боитесь простудиться? — заметил осторожно Кирилл, он открыл бутылку штопором и, налив в два бокала, подал один Гудзону. Весь их пикник превращался в выезд господина-аристократа со слугой-недотепой на променад в золотые леса осени. Даже одежда на Кирилле смотрелась по сравнению с Гудзоном простой рваниной. — Нет… Хотя я и не качок, — док отпил от бокала, чокнувшись перед этим с Кириллом. — За тебя, Кирюша! Но и не немощная девица. Вообще-то, я довольно-таки сильный. Иначе не смог бы вправлять кости и суставы. Тут без собственной физической силы никак. Гудзон снял с себя верхнюю одежду и теперь стоял перед Кириллом в одних темно-синих боксерах довольно-таки дорогого бренда. Он посмотрел на свое поджарое тонкое тело и напряг для наглядности пресс. У Кирилла округлились глаза, он еще ни у кого из своих друзей не видел, чтобы так проявлялись рельефно кубики, и не шесть, а все восемь. Но когда напряжение спало, вся рельефность исчезла в никуда, скрываясь под мягкой, упругой, матовой кожей. — Я занимаюсь, когда могу, плаваньем и хожу в спортзал. У нас при больнице открыт реабилитационный центр и медперсоналу вход свободный, особенно вечером и ночью. Там есть все тренажеры, какие только существуют, и свой бассейн с минеральной водой. — Мне стыдно. Я совсем не спортивный по сравнению с вами, — пробормотал, смущаясь, Кирилл. — А тебе и не надо. Ты пока молод. Это я, если не позанимаюсь хотя бы два раза в неделю, чувствую себя совсем разбитым. И потом, лишние килограммы в моем возрасте потом шиш сгонишь. Обмен веществ уже не тот. Кирилл отрицательно помотал головой, смотря на это юношеское тело и молодое лицо. — Вы очень молоды… Зря себя считаете стариком. — Я просто говорю то, что есть. Мне сорок и я мужчина! Трусы демонстративно сняли и показали довольно-таки приятного размера муди. Кирилл сглотнул рвано и покраснел. У доктора была ярко-розовая крайняя плоть с персиковым оттенком, как и небольшие горошины сосков. На светлой коже смотрелось это вызывающе, и Кирилл с силой отвел глаза. Гудзон заметил, как его жадно рассматривает мальчишка. «А может быть… Чем черт не шутит!» — он усмехнулся своим развратным мыслям и стал собирать свои волосы в высокий пучок. — Там в бардачке машины есть деревянная шпилька для волос. Кирюша, принеси мне ее! — попросили так сладко, что у Кирилла пробежала толпа мурашек от копчика до затылка и спряталась в районе его отросших за лето светлых волос. Когда он вернулся, Гудзон обнаженной статуей стоял на берегу озера и смотрел на темную воду. Одной рукой он придерживал пучок на голове. Подошедший Кирилл его выдернул из дум, Гудзон поблагодарил, заколол волосы и пошел плавно в воду с такой грацией, что Кириллу пришлось раз десять про себя сказать, что перед ним не женщина. — Кирилл, кидайте все и айда плавать! Вода класс! — прокричали с середины озера, и Кирилл со вздохом стал раздеваться. Когда Гудзон развернулся обратно, он чуть не хлебанул воды от увиденной картины. К озеру подходил полностью обнаженный Кирилл, и он был настолько в этот момент прекрасен, что док пару раз все-таки пустил пузыри, пока фигура не погрузилась в прохладную воду. Кирилл, в отличие от Гудзона, нырнул пару раз с головой и с фырканьем вынырнул на середине озера, показывая мастерский брас, потом кроль. Гудзон же плавал без всяких стилей, как-то по-своему, но очень быстро и точно не по-собачьи. — У вас странный стиль, док, — Кирилл встретился с ним на середине озера. — Мой собственный, скорость при этом отменная, а трата сил минимальная, — хмыкнул тот, старательно пытаясь не намочить шишку волос. — Научите? — Кирилл заинтересовался необычным мастерством хирурга. — Зачем? По-моему, вы и так прекрасно плаваете. Ходили в секцию? — Нет, просто на лодочной станции отставной военный с нами занимался. Со всеми, кто хочет. Вот и научил летом на реке. Вышли из воды вместе, если Кирилл запыхался немного, то доктор, походу, даже не вспотел. Он дошел снова до багажника машины и достал пару больших полотенец. — Не удивляйтесь, у меня часто походная жизнь, а хочется хоть маломальского комфорта. Кирилл повязал полотенце себе на бедра, док же как женщина вокруг груди, хотя потом взял плед на плечи и перевязал на подобие Кирилла вокруг талии. Второй плед надели на плечи художника. Кирилл увидел, как на груди Гудзона прилип желтый листок березы, но убрать постеснялся, а док, не замечая, колдовал над едой. — Хорошо! И вода не такая уж и холодная, — рассмеялся счастливо Кирилл, благодаря за теплое одеяло. — Здесь ключей мало, а вот за тем леском в озере даже в жару вода как в колодце. Ноги сводит сразу. Гудзон снова налил вина им обоим и, выпив, закусил рыбкой, кивая Кириллу, чтобы тоже не отставал. Выпили, закусили, беседа полилась неспешно. Мужчины сидели в креслах, закутавшись в пледы по горло и наслаждались огнем от костра, он им практически лизал пятки, если вытянуть ноги, и обдувал по обнаженным ногам горячим потоком. — У вас совсем нет паховых волос, почему? Врожденное? Гудзон подавился икрой и посмотрел в смеющиеся зеленые глаза через стол. — Нет, волосы есть, вернее… были, я их вывел постепенно лазером. Не люблю лишнюю растительность по телу. — Было так много? — Наоборот, мало и как-то неровно, кусками. Вот и вывел с ног и с района бикини, а на груди у меня их не было отродясь. И если спросишь про анус, то отвечу, что там тоже. Но я его не отбеливаю, мне и так хорошо, — поиздевался над Кириллом Гудзон, слушая, как смеется мальчишка, когда художник выпивал он становился любознательным, ехидным и по понятиям Гудзона «очень забавным». — А ты большой мальчик. Я заметил, у тебя очень крупный член. Теперь уже давился икрой Кирилл. Он увидел, как улыбается Гудзон, и невольно задержал глаза на его горошинах ярких сосков, что виднелись между полами распахнутого пледа, листок березы к тому времени отпал сам. У Кирилла соски были светло-кремовые, да и плоть нежно-розового цвета, не такая яркая. Он снова отвел взгляд и поменял тему. — Расскажите что-нибудь о себе, к примеру! Вас вчера так беспардонно выдернули из-за меня прямо с постели. Был тяжелый день, да? — Не знаю… Просто очередная авария, пять полутрупов, которых всех пришлось срочно собирать, выковыривая из живой плоти металлическую стружку. Знаешь, Кирюша, расскажи лучше что-нибудь о себе. У тебя родители живы? — Мама погибла, я еще был маленький. А сестра с дедкой и бабкой в Воронеже. «Черт, это весьма кстати… Он не единственный в семье и нет родителей», — отметил тут же аналитический мозг ушлого врача, хотя казалось, Гудзон под выглянувшим солнцем стал дремать, прикрыв глаза. День разгорался, и время подходило неспешно к полудню. — Сестра младшая? — Старшая на десять лет. Развелась, воспитывает двух сыновей, они в этом году пошли в первый класс. Близняшки. «Еще плюс, в семье есть дети», — как не крути, Кирилл был лучшей кандидатурой на роль любовника у Гудзона за последние его десять лет. Ну молоденький, ну неопытный — так чего там, научит. Не в первый раз! — А у вас? — спросили ответно. — Жив только брат, старший. Но у него все пучком. Дом — полная чаша: жена, трое детей, престижная работа, две любовницы, обе тоже имеют от него детишек. И он всех их обеспечивает. Идеальная картина благополучного сына. Со слов моих покойных родителей, — расписали чашу счастья Артура. — Вы видитесь с братом? — Нет, был в последний раз на похоронах папы. Поговорили, пообщались, я осмотрел его младшую дочку, помог с госпитализацией и операцией. Оперировал мой хороший друг — знаменитый кардиохирург Эдуард, у нее был врожденный порок сердца. Теперь девочка здорова, мой брат Артур счастлив. На этом… все. А на похороны матери меня не пустил отец. Я не скрывал, что гей. И меня с позором выгнали из семьи… — пояснили тихо. — Мы с Андреем учились вместе в школе, наши семьи дружили. Когда все узнали, что мы любовники, был грандиозный скандал. Андрей расстался со мной. Ибо пойти против семьи не смог. Он был единственным ребенком, а у его мамы было очень слабое здоровье. Он даже женился практически сразу. Родился мальчик… Вадим… Замолчали, Кирилл видел, как задрожала рука Гудзона, когда он потянулся к бокалу с вином, и юноша накрыл ее своей, поддерживая этого ранимого, но в тоже время очень сильного мужчину. — Но потом Андрей все же жить с женщиной не смог. Попытался вернуться ко мне спустя десять лет и до сих пор пытается. Руку Кирилла нежно пожали, как бы говоря спасибо за поддержку, и осторожно освободились, забирая бокал себе. — А у меня была девушка Света… Но это по сравнению с вашей любовной историей так… В общем, она меня не любила, а просто использовала, вытягивая деньги, которые я зарабатывал то там, то здесь. А теперь она с другим, — печально прошептали в бокал. Гудзон вдруг рассмеялся, а когда на него недоуменно посмотрели, пояснил: — И открыли они собственный клуб «Разбитых сердец». Не грусти, Кирюша! Светы, Маши, Глаши, Наташи! В твоей жизни их будет море. Поверь мне. Ты очень красив, умен, а главное — очень светлый душой. А бывшая девушка твоя — простая карьеристка. Таких, к сожалению, теперь много. Что молоденьких девчушек, что парней. «Светы, Маши, Глаши и Наташи…» — почему-то очень больно кольнули в сердце Кирилла. Гудзон не рассматривал его как равного себе, а снова как очередного ребенка. В памяти всплыло имя «Виталя» из разговора Андрея и Гудзона, но про этого «Виталю» Кирилл спрашивать не стал. — Не зовите меня Кирюша! Я вам не малыш, — насупился он снова. — Когда подрастешь, буду звать Кир. А пока только Кирюша. И не надувай губки, хотя ты все равно выглядишь очень мило, даже когда дуешься на меня. Они подсохли, потом оделись, еще часа два доедали яства и болтали на отвлеченные темы. И, как ни странно, разница практически в двадцать лет их не угнетала. Гудзону было интересно узнать, как мыслит сейчас современная молодежь. А Кирилл вообще впитывал знания взрослого мужчины, как губка. Особенно по Франции, ибо мечтал там побывать с детства. — Хорошо, вот ты оказался во Франции. И что дальше? — усмехнулся Гудзон, он достал из недр машины пакет со свежей картошкой и стал ее закатывать в золу. Картошкой их так же снабдил Андрей, вернее, Степан по приказу шефа. — Язык знаешь? — Нет. И потом, этого никогда не будет, — хмыкнул Кирилл. — А ты представь, что уже случилось. И куда? В Париж? — заканчивая с картошкой и отряхивая колени. — В Париж, да, конечно! Но сначала… Я куплю старый велик, надену берет, шарф и покачу, громыхая на ухабинах, с этюдником на шее писать юг Франции! Бесконечные поля рапса, подсолнухи… шато… Улыбались голубому яркому небу и смотрели, как с берез тихонько опадают в это безветрие листья. Начинался листопад. — Здорово! Значит велосипед, этюдник, шарф и берет? Романтично… Черт его дери, аж завидно! — представили нарисованную картину счастья. — А вы? — поинтересовался Кирилл, он потыкал картошку, та уже была готова, еще бы — молодая готовится очень быстро. — Ну, я предпочел бы сесть где-нибудь под виноградной лозой и, попивая молодое игристое вино, смотреть как местные девицы ногами давят виноград, — помогли картошку перекатить на тарелку. — Вы же гей? — подняли смешливо бровь. — И что? Ничто прекрасное мне не чуждо! Хотя молодые мальчики, давящие грозди под вино… Допустим, в одних белых рубашках по бедра и без трусиков, чтобы были снизу видны яички и пенисы. М-да… Я бы умер под той лозой от кровоизлияния в мозг от такой заманчивой картины! Кирилл сложился пополам от хохота. — Чего? Я вообще-то серьезно! — Да нет, я просто представил! Яички и пенисы почему-то в моем воображении у каждого нарисовалось по два. Гудзон прикинул и сложился пополам рядом с Кириллом. — И кто из нас двоих извращенец?! Мужчины досмеялись, замолчали в раз и вдруг уставились друг другу в глаза. И Кирилл, сам не понимая, что делает, потянулся к Гудзону за поцелуем. Но док своей ладонью накрыл его нежные губы, чуть отталкивая от себя: — Нет. — Я не пьян! — взгляд серьезнее некуда. — Я знаю. — Но я ведь вам небезразличен? — сузили зелень глаз. — Подслушивал, да? Тем более — нет! — категорично отпихивая от себя. — Но почему? — скулящим щеночком. — Я хочу попробовать с вами! Вы… мне… нравитесь… — Тебе нравится мое общество, не более того. Я тебе не экспериментальная секс машина, с которой можно попробовать. И я тебе напомню, дорогой Кирюша, что кроме того, что я подставляю свою жопу под чужие члены, люблю еще и ебать туда других сам. Гудзон посмотрел на притихшего парня и, видя, как у того встало в штанах, пояснил. — Если тебе нравится общаться со мной, я не против. Даже очень. Но это не значит, что ты обязан прыгать на меня или под меня. Хочешь, к примеру, сходить в оперу или театр, а можно в консерваторию на концерт. — Оперу… — прошептали, соглашаясь и пытаясь унять острое возбуждение. У него встало на Гудзона! «Ужас! Пожар! Выносите все, что можно!» — кричало сознание мальчишки, а тело млело с надеждой и показывая стояком, что оно явно не против — не под, не на. Да как угодно, лишь бы с этим медноволосым доком! — Решено, в следующую субботу идем в оперу. Все лучше, чем ошиваться тебе в «Элегии». А теперь нам пора по домам, Кирюша. И спасибо тебе за пикник.