***
Очнулась Екатерина на своей кровати. Подушка под ее щекой была мокрой от слез. Королева совершенно не представляла, как отодвинула тяжелый кухонный засов, как не заблудилась в незнакомых коридорах, как добралась до своих покоев и как легла в постель. На самом деле для нее это не имело никакого значения. Распахнув глаза, Екатерина бездумно рассматривала причудливый узор на наволочке. В голове было пусто. Она так и лежала, не шевелясь, пока не почувствовала легкое прикосновение к своему плечу. В ужасе Екатерина подскочила на кровати и прислонилась к ее спинке. − Успокойся, это всего лишь я, − на нее обеспокоенно смотрел Лиам. От него буквально исходили волны жалости и сочувствия, и Екатерине стало не по себе. Ни один человек не должен был видеть ее такой. Особенно Лиам. Она и без того открыла ему слишком много своих слабостей. Почему он пришел сейчас, а не подождал до утра? Они о чем-то договорились? Но о чем? Разум по-прежнему ей не подчинялся, а в памяти всплывал лишь сегодняшний вечер. − Что ты тут делаешь? − хрипло поинтересовалась Екатерина, затравленно глядя на любовника. Она отказывалась верить в еще одну возможную причину его прихода. Нет, он не мог знать, не мог. На кухне они с Генрихом были вдвоем, а в тронном зале все предавались увеселениям, никто не стал бы обращать внимания на них с мужем – убеждала она себя. Но внутренний голос назойливо твердил ей, что Лиама вряд ли занимали развлечения – не ради них он остался при французском дворе. − Ты обещала поговорить, помнишь? − Лиам сказал это тем тоном, который использовала она сама, когда успокаивала своих детей, мучившихся иногда ночными кошмарами. − Выпей, − он улыбнулся и протянул ей словно взявшийся из ниоткуда стакан воды. Екатерина послушно выпила и вернула ему пустой стакан. Лиам встал с кровати, чтобы поставить его на стол, а Екатерина попыталась придать себе более серьезный вид, вытерев высохшие слезы и немного поправив растрепанные волосы. Забота Лиама и его мягкий, но уверенный голос немного привели ее в чувство, и теперь она старательно натягивала маску безразличия. Королева Франции не имела права выглядеть как зареванная неряха. − Ты пришел только поэтому? − собравшись с силами, все-таки спросила Екатерина, привыкшая не упускать ни единой детали. Он промолчал, но его плечи дрогнули, и все ее наивные надежды разбились о безжалостную реальность. Этот человек, уже доказавший ей свою преданность, поверивший во все ее слова, оставивший ради нее свою королеву, неизменно смотрел на Екатерину влюбленными глазами и просто не мог не следить за ней на приеме. − Ты видел, − сама себе ответила она и поразилась, насколько слабо и жалко прозвучал ее голос. − Я видел только то, что было в зале. Но, судя по тому, как поздно ты вернулась и в каком состоянии, я видел далеко не все. Твоя походка, Екатерина… ты шла так, будто каждое движенье причиняло тебе боль… − он снова присел рядом с ней, и она опустила взгляд на собственные руки, покоившиеся на животе. Лиам накрыл их своими, а в ней вдруг проснулась ярость. Почему он таскался за ней везде? Почему был так настойчив? То, чему он стал свидетелем, совершенно его не касалось. Она оттолкнула его от себя и почти закричала: − Оставь меня в покое! Не лезь не в свое дело! Убирайся отсюда, пока я не приказала вышвырнуть тебя вон! − Екатерина попробовала встать с кровати, но ноги не послушались ее, и она устремилась носом к полу. Лиам не позволил ей упасть, легко подхватив и вернув в постель. Приняв на секунду сидячее положение, королева вскрикнула от боли и обессилено откинулась на подушки, заставив любовника посмотреть на нее взглядом, в котором отчетливо мелькнул ужас. − Я знаю, что тебе плохо, Екатерина, знаю, что ты хочешь спрятаться и не показывать свои страдания никому. И все же, прошу, доверься мне, − его голос не изменился, в нем не было ни обиды, ни гнева, наоборот, он стал еще мягче. − Что еще он сделал с тобой? − присев рядом, он склонился и приподнял ее подбородок, чтобы заглянуть в глаза. Екатерина мечтала провалиться под землю от стыда, только бы не видеть его понимающего взгляда. − Я не хочу об этом говорить, − она действительно не хотела говорить об этом. Ни с кем. Никогда. Она хотела просто забыть, забыть все – сегодняшний вечер, Генриха и его лживые обещания. Он ведь обещал, что никто не заметит, обещал удовлетворить свою похоть в предназначавшейся для этого спальне, обещал взять ее без боли – все было ложью. Впрочем, ей не следовало удивляться – он обманывал ее на протяжении всего их брака. − Лиам, он имеет на это право. Он мой муж и король, − вслух произнесла Екатерина горькую, но непреложную истину. − Никто не имеет права на такое. Это отвратительно и… грязно. Ни один мужчина не может подвергать свою жену подобному, − его лицо исказила ярость. - Если бы ты была моей женой, я бы носил тебя на руках, − в его взгляде и голосе засквозила нежность. − Он просто нездоров. Я не знаю, как ему помочь, − заставила себя проигнорировать последние слова Екатерина и снова принялась рассматривать свои руки. Она ненадолго замолчала, а потом вдруг вспомнила, что есть еще один важный вопрос. − Кто-то еще знает? − Не думаю, что это заметил кто-то еще. Это была самая безбожная попойка, которую я только видел в своей жизни. Я присутствовал на ней только из-за тебя, поэтому… − он не закончил, и из ее глаз снова потекли слезы. Почему она не догадалась запретить ему присутствовать в тронном зале? Ведь она с самого утра знала, что ничем хорошим этот день окончиться не мог. − Я сожалею, что тебе пришлось на это смотреть, − Екатерина пыталась успокоиться, но истерика взяла верх, заставляя содрогаться от рыданий. Она всегда умела справляться с эмоциями, но сейчас их стало слишком много. − Ты ни в чем не виновата, − он бережно прижал ее к своей груди. − Ты слышишь, Екатерина? Ты ни в чем не виновата, − после этих слов она зарыдала еще сильнее. Не он должен был говорить их, не от него она их ожидала. Как ему удавалось быть таким понимающим? Пусть и не от Лиама, но она мечтала услышать именно это. Как быстро он научился предугадывать ее желания. − Ты правда до сих пор хочешь ему помочь? После всего, что он сделал? − спросил Лиам, когда она притихла и сама протянула руки, чтобы обнять его. Ей было так холодно, а он готов был согреть ее – искренне, не из страха или корысти. И уткнувшись в плечо человеку, которому, похоже, действительно была небезразлична, Екатерина впервые не смогла ответить на вопрос, до этого дня не представлявший для нее сложности.Глава 5.
25 августа 2014 г. в 16:55
Когда двери тронного зала захлопнулись за ними, приглушив звуки музыки и шум голосов, Екатерина вздохнула с облегчением. То, что Генрих сделал с ней, был отвратительным, но она, по крайней мере, избежала еще большего позора. Екатерина до сих пор содрогалась от мысли, что он действительно мог овладеть ей на глазах у всех. В чем бы ни заключалась причина его безумия, оно прогрессировало. Королева решила, что при первой же возможности посоветуется с Нострадамусом – если остался хоть малейший шанс помочь Генриху, его нужно использовать. В прошлый раз они решили, что ничего сделать нельзя, но, может быть, они все же плохо искали, и выход есть. Правда, сначала ей предстояло удовлетворить внезапно вспыхнувшую страсть мужа – несомненно, он намерен исполнить супружеский долг вне зависимости от желания жены. И все же, несмотря на странное поведение Генриха и собственное обещание выполнить любой его каприз, Екатерина позволила себе надеяться, что он не станет упражняться в изобретательности, и эта ночь будет мало чем отличаться от других редких ночей, проведенных ими вместе.
Однако стоило королеве оглянуться по сторонам, и она поняла, что надеялась зря: пока она раздумывала, как утихомирить Генриха, они шли по темным коридорам замка, но эти коридоры не вели к ее спальне или к спальне самого короля. Новая волна паники начала охватывать Екатерину.
− Генрих, куда мы идем? − стараясь сохранить хотя бы внешнее спокойствие, спросила она.
− Мы ищем подходящие покои, − не удостоив ее даже взгляда, с явной неохотой ответил он.
− Чем тебя не устраивают покои королевы? − Екатерина совсем перестала его понимать. Почему его так волновало, на какой кровати он возьмет ее? И куда подевалось его нетерпение, если он готов полночи бродить по замку?
− Покои королевы не для тебя, моя милая. С сегодняшнего дня они принадлежат королеве Пенелопе, − Генрих произнес это как нечто само собой разумеющееся.
− Какого черта, Генрих? Мы же это уже обсуждали! Королева я, а не эта девчонка! − Екатерина резко остановилась, с трудом вырвавшись из его хватки. Как он только мог снова делать это с ней? Она переступила через гордость и играла нелепую роль весь вечер, она пообещала ему свое тело, а ему по-прежнему было мало.
− Помнится, ты собиралась исполнить любое мое желание. Так вот, я желаю, чтобы ты оставалась фрейлиной королевы Пенелопы, − его голос все еще был спокойным, но Екатерина видела, какой злобой сверкнули его глаза. Но на этот раз она не уступит. Он и так получил слишком много.
− Нет. Я уже достаточно побыла в услужении у потерявшей всякий стыд выскочки. Пусть у меня не самое благородное происхождение, оно все равно выше, чем у малолетней шлюхи, обманом пробравшейся в твою постель! И это не считая того, что меня короновали в Сен-Дени как королеву Франции, как твою королеву! Неужели ты забыл? Ты не можешь заставить меня подчиняться простой кухарке! − на свете существовало не так уж много вещей, способных вывести Екатерину из себя, но навязчивое стремление Генриха отнять у нее корону в пользу простолюдинки было именно такой вещью. У королевы темнело в глазах от ярости, когда он просто озвучивал свое нелепое желание.
− Сколько раз я уже слышал от тебя о кухарках? Возможно, ты не заслуживаешь даже быть фрейлиной, и кухня − самое подходящее для тебя место, − вцепившись в ее плечи, угрожающе прошипел он, и уже через минуту на его лице появилась не предвещавшая ничего хорошего ухмылка. − Знаешь, что, дорогая? Почему бы нам не посетить кухню прямо сейчас, раз она так прочно завладела твоими мыслями? − Екатерина замерла, не веря в серьезность его слов до того самого момента, пока он грубо не взял ее за руку и повел коридорами, о существовании которых она раньше даже не догадывалась. Мгновенная смена настроений Генриха вводила ее в ступор. Она и раньше сталкивалась с ней, но еще никогда ей не приходилось бороться с импульсивностью мужа несколько часов подряд, да еще настолько безуспешно.
Дорога на кухню заняла гораздо меньше времени, чем предполагала королева – Генрих явно не в первый раз наведывался туда, и над этим стоило поразмыслить. Когда он толкнул тяжелую, не очень чистую на вид дверь, и они практически ввалились внутрь, на них немедленно устремилось не меньше двух десятков взглядов. Несмотря на поздний вечер, на кухне все еще было достаточно слуг – кому-то нужно было оставаться здесь до самого конца королевского приема.
Неизвестно, кто изумился больше – несчастные работяги при виде людей в сверкавших даже в тусклом свете помещения коронах, совершенно неожиданно прервавших их обычный распорядок, или королева, с интересом и неприязнью рассматривавшая чумазые лица пекарей, поваров и кухарок.
Напряженную тишину нарушил громкий, раздраженный голос Генриха:
− Выметайтесь отсюда! Живо! Если узнаю, что кто-то подслушивал или подглядывал, всех скормлю диким животным! − перепуганные слуги, осознавшие, кто перед ними, поспешили прочь из кухни.
Екатерина оглянулась по сторонам – она еще никогда не бывала на кухне и никогда не думала, что побывает. Это место вызвало у нее легкую тошноту своей неопрятностью, грязью и обилием всевозможных запахов. Чем оно могло привлекать Генриха, если он захаживал сюда настолько часто, что превосходно запомнил дорогу? Он, конечно, потерял рассудок, но даже в таком состоянии его, пожалуй, должна была больше интересовать охота на огромных кабанов… или на строптивых женщин – Екатерина мысленно рассмеялась над удачной метафорой, но тут же вспомнила, что Генрих действительно не разлюбил охотиться, только на этот раз в роли желанного трофея выступала она сама. Словно в подтверждение ее мыслей раздался скрежет задвигаемого дверного засова, заставивший королеву ощутить неприятный холодок во всем теле. Интуиция подсказывала Екатерине, что опасность снова подобралась к ней совсем близко.
− Генрих, откуда тебе известно, где в нашем замке находится кухня? − она решила все же задать мучивший ее вопрос прежде, чем начать доказывать, что им обоим не место среди немытой посуды и недоготовленных блюд.
− Король обязан знать все о своем государстве, что уж говорить о его собственном замке, − с ухмылкой ответил он, взяв со стола спелое яблоко, и, подкинув пару раз в руке, с хрустом впился в него зубами. То, как усиленно Генрих делал вид, что не ел ничего вкуснее обычного яблока и не придумывал ничего смешнее, чем затащить и без того униженную жену на кухню, вызвало у Екатерины очередную вспышку раздражения.
− О боже, только не говори мне, что ты опустился и до этих женщин, − не сдержавшись, скривилась она. Что может быть омерзительнее короля, путавшегося с кухарками? Даже Пенелопа попала в его постель, когда ее уже привели в божеский вид. А эти замарашки… Екатерина в который раз порадовалась, что он не часто заглядывал в ее спальню – возможность сравняться с этими простушками вызвала у королевы еще один приступ тошноты.
− Жена, оказывающаяся в моей постели лишь в исключительных случаях, обвиняет меня в том, что я ищу общества других женщин. Интересно, − похоже, в своих размышлениях он двигался в том же направлении – напускная веселость испарилась, и на его лице снова проступило что-то нечеловеческое, злое и пугающее.
− Генрих, потрудись объяснить, что мы делаем на кухне? Зачем мы сюда пришли? − безумие в его глазах снова напугало Екатерину. Только сейчас она осознала до конца его недавние действия – он ведь запер ее здесь, отрезал все пути к отступлению. Она неосознанно попятилась назад, немедленно пожалев об этом. Он увидел ее страх.
− Мы пришли сюда исполнять мои желания, − в его взгляде, скользившему по ее телу, она без труда узнала похоть. Екатерина впервые не знала, как поступить – обычно ей удавалось контролировать мужа и его внезапные порывы… Правда, раньше он не был одержим страстью к ней. Она пыталась найти в своей голове хоть один спасительный вариант, хоть что-то, способное переубедить его, но у нее получалось – Генрих всегда стремился получить желаемое любыми способами, и теперь, когда он сошел с ума, взывать к его рассудку было бесполезно вдвойне. В борьбе с его безумием Екатерина терпела неудачу за неудачей – ей не удалась затея с зельем, она не узнала причину болезни Генриха, не смогла заставить его перестать настраивать против них двор, не сумела избавиться от Пенелопы, а сегодняшний день был одним сплошным поражением.
− Ты же… ты же не собираешься делать это здесь? − не находя выхода, Екатерина с иррациональным упорством продолжала надеяться, что это просто очередная неудачная шутка Генриха. Может быть, это его новое издевательство? Или он просто хотел напугать ее и насладиться ее реакцией? Поверить в то, что он действительно возжелал ее именно здесь, оказалось слишком трудно.
Потерявшаяся в своих мыслях, скованная паникой, она, словно зачарованная, наблюдала, как Генрих отбрасывает в сторону огрызок яблока и, не торопясь, подходит ближе, подобно опасному хищнику, загнавшему свою жертву в ловушку.
− Именно здесь я и собираюсь это делать, − он резко притянул ее к себе за талию и, больше не теряя времени, принялся оглаживать ее поясницу, плавно опуская ладони ниже. От его тела исходил жар, движения были уверенными, но на этот раз не приносили Екатерине удовольствия – она слишком устала, слишком нервничала и никак не могла принять, что он выбрал для своей цели проклятую кухню.
− Да что с тобой такое? Почему мы просто не можем пойти в мою спальню? − Екатерина уперлась руками в его грудь. Ощутив бессилие перед новым унижением, она начала впадать в отчаяние.
− Потому, что я так хочу, − упивавшийся властью над ней Генрих грубо сжал ее зад, и злость в Екатерине наконец взяла верх над паникой. Она сделала то, о чем мечтала уже давно – влепила ему пощечину, вложив в нее все свои силы и годами копившуюся обиду. Опешивший на мгновенье Генрих схватил ее за руку так больно, что она не удержалась от вскрика.
− Ударишь меня еще раз, и я отвечу тем же, − в голове Екатерины немедленно пронеслась мысль – если он ударит ее по лицу, она не сможет скрыть это от двора и Франциска с Марией. Она без труда представила, с какой жалостью посмотрит на нее сын, и с каким презрением – двор. Но когда она взглянула в полные ярости и ненависти глаза мужа, собственное опасение показалось ей абсурдным – нет, он не тронет ее лицо, он просто забьет ее насмерть, прямо здесь и сейчас.
Сердце заколотилось как бешеное, и она замерла в ожидании, готовясь к самому худшему. Однако через несколько секунд странного оцепенения Генрих полностью преобразился, будто напрочь позабыл случившееся только что, и в его взгляде появилась уже привычная одержимость. Некоторое время он пристально и с интересом рассматривал жену, а потом развернул спиной к себе.
− Генрих, прекрати. Здесь не место для подобного, − слабо возразила Екатерина. Муж никогда не поднимал на нее руку, и до этого дня она пребывала в уверенности, что он не причинит ей физической боли – обычно ему вполне хватало душевной. Но после того, каким она увидела его совсем недавно, королева засомневалась в том, что побои ей не грозят. Внутренний голос немедленно напомнил, как еще утром она не представляла, что он способен намерено ранить собственного сына.
− Я уже слышал это сегодня. Хочешь вернуться в тронный зал? Думаешь, я не сдержу свое обещание? Не волнуйся, моя стража притащит тебя туда за волосы, если понадобится. Просто представь себе это зрелище. А потом мы позовем Франциска взглянуть на наше маленькое представление, − он оголил ее плечи и теперь пытался проникнуть под корсаж платья, чтобы дотронуться до груди.
Впервые за все время брака ей были неприятны его прикосновения. То, что он делал, перешло все возможные границы. Генрих использовал их сына, чтобы получить от нее согласие, которое в других условиях она дала бы, стоило ему только попросить. Боже, ему даже не надо было просить, он имел право требовать исполнения супружеского долга, когда ему вздумается, но то, что он творил сегодня, выходило за рамки дозволенного. Его затея с фрейлиной была омерзительна с самого начала, но она отнеслась к ней слишком легкомысленно и сделала слишком мало, чтобы предотвратить случившееся этим вечером. Не привыкшая к такому вниманию Генриха, она не поняла вовремя, что стояло за внимательными взглядами, двусмысленными фразами и настойчивыми прикосновениями.
− Будь проклята твоя любовь к чертовым корсетам! − после нескольких неудачных попыток добраться до ее груди прорычал король. − Впрочем, это мы можем отложить до следующего раза.
Он толкнул ее вперед, и не ожидавшая этого Екатерина успела только выставить руки, чтобы не разбить лицо, за которое в этот вечер переживала как никогда раньше, о стоявший перед ней стол. Она еще не успела прийти в себя, а Генрих уже прижался к ней сзади, ухватив за бедра настолько крепко, насколько позволяла пышная юбка королевы. Его движения недвусмысленно говорили о том, что он собирался сделать.
Измотанная переживаниями, напуганная угрозами, уставшая бороться с непробиваемой стеной безумия Екатерина попыталась смириться с грядущим унижением, надеясь, что оно будет недолгим. По крайней мере, здесь кроме них никого не было, и, получив желаемое, муж надолго забудет о ее существовании.
Генрих же растерял последние крупицы терпения – не церемонясь, он задрал юбку жены до самого пояса и по-хозяйски положил руки на ее ягодицы. Екатерина зачем-то зажмурилась, ощутив прикосновение его грубых пальцев к своей нежной коже. "Скоро все закончится", – повторила она себе, как повторяла когда-то давно.
− Посмотри, − отогнав ненужные ассоциации, услышала королева спустя несколько мгновений и нехотя открыла глаза, − видишь, я не так жесток, как ты себе напридумывала. Тебе не будет больно, − перед ней возникла бутылка с чем-то, напоминавшим обычное масло. Екатерину накрыл новый прилив беспокойства – что-то было не так, совсем не так, но что? Мысль никак не хотела оформляться до конца.
− Зачем оно тебе? Ты же уже… − после собственных слов осознание пришло к ней в полной мере – сделанное им раньше не имело никакого значения. Не имело значения потому, что он намеревался взять ее не самым традиционным способом. Он снова удивил ее – каждая его идея была отвратительнее предыдущей. Черт бы его побрал, как он только додумался до такого? И почему именно с ней? В замке достаточно жадных до внимания и привилегий девиц, готовых исполнить любую прихоть короля, но он выбрал именно ее.
− Генрих, нет. Я не хочу, − она попыталась приподняться, но он одной рукой придавил ее к столу. Не может быть, этого просто не может быть – Екатерина никак не могла поверить, что предел унижений до сих пор не достигнут. Будто Генрих, никогда не подвергавший ее физическим издевательствам, поставил своей целью восстановить баланс, все же добавив их к многолетним моральным.
− Любое желание, помнишь? Или мне все же позвать стражу? – наклонившись и ощутимо ухватив за волосы, прошептал он ей в ухо. И в следующую секунду она почувствовала его пальцы там, где не ожидала почувствовать никогда. За почти двадцать пять лет брака Генрих ни разу не проявлял интереса к такому виду любовных утех.
− Генрих, это варварство. Почему мы должны делать это? Церковь запрещает… − Екатерина готова была говорить что угодно, лишь бы он прекратил… лишь бы отвлечься от ощущений, которые сейчас наполняли ее тело… лишь бы не чувствовать ничего.
− А еще Церковь запрещает убивать. И скольких ты уже убила? − мгновенно нашелся с ответом он. − Лучше помолчи и расслабься. Впрочем, если тебя так волнуют церковные предписания, беру этот грех на себя, а ты можешь думать, что делаешь это ради Франциска. Я совсем забыл, ты ведь Медичи, а вы всегда стремились быть ближе к Богу, − добавил Генрих, с легким смешком, прогремевшим в ее ушах громом.
Уперевшись локтями в стол, Екатерина искренне постаралась последовать его совету и расслабиться, лишь бы приблизить долгожданный момент окончания похожего на страшный сон вечера, но это было не так-то просто. После всего, через что Генрих заставил ее пройти сегодня, она думала, что еще долго не сможет даже просто глубоко вздохнуть. Однако собственное тело неприятно удивило ее − оно сдалось под напором Генриха слишком скоро – его пальцы двигались все быстрее, почти не встречая сопротивления.
Неожиданно все прекратилось, но Екатерина больше не питала иллюзий – она знала, что он собирался с ней сделать. Знала, но не была готова, пусть и желала больше всего на свете, чтобы все кончилось как можно скорее.
− Прошу тебя, не надо. У меня нет опыта в… в этом, − предприняла она последнюю попытку остановить его. Каждая ее мышца, каждый нерв, каждая клетка напряглись, словно в ожидании удара.
− Отлично. Хоть где-то я буду первым, − сказал Генрих и вошел в замершее на столе тело, с необъяснимым упоением смакуя длинный болезненный стон, сорвавшийся с губ жены.
Его слова ранили ее в самое сердце. Все время своего брака Екатерина надеялась, что тогда, много лет назад, несмотря на слухи о последствиях ее плена, которые так и не удалось до конца пресечь ее дяде, Генрих не понял, что она пришла в его постель не девицей. Ведь они были так молоды, и до нее у него не было женщин – он сам ей признался. Генрих никогда не попрекал ее отсутствием невинности. Но если он знал об этом, он должен был знать и то, кто и как сделал это с ней.
Боль в сердце была едва ли не сильнее боли в теле. Потому как, что бы ни обещал Генрих, ей было больно, очень больно. Но воспоминания, которые он пробудил в Екатерине, полностью затмили физические ощущения. Картины прошлого вставали перед ее глазами, будто все случилось только вчера, и лишь одна мысль билась в ее воспаленном сознании: не виновата, она не виновата в том, что с ней сделали, не виновата, что муж получил ее порченой.
Не виновата – мысленно кричала Екатерина, когда его пальцы вцепились в ее бедра так, что наверняка должны были остаться синяки.
Не виновата – повторяла она про себя, вдыхая отвратительный запах лука и рыбы, исходящий от стола.
Не виновата – шептала она, ломая ногти о мягкое дерево.
Не виновата – едва слышно шевелила она губами, глотая слезы даже тогда, когда ноющая боль ушла, сменившись ощущением непривычности.
Все происходящее слилось в одну нескончаемую агонию, и Екатерина пропустила момент, когда Генрих издал полный удовлетворения стон и, отпустив ее бедра, через несколько мгновений вернул ее юбку на положенное место.
Больше не удерживаемая мужем королева начала сползать вниз. Он обхватил ее под грудью, но не удержал равновесия и вместе с ней опустился на замызганный кухонный пол. Некоторое время они так и сидели, прижавшись друг к другу, но потом, опомнившись, Екатерина вырвалась из его объятий и, поднявшись на ноги, вгляделась в его лицо. Генрих будто снова стал прежним – таким, каким он был до того, как неизвестная болезнь отравила его разум.
− Прости, − совсем тихо сказал он, и в глазах его плескалась вина. − Я не должен был… − его извинения звучали искренне, но легче от них не стало. − Не представляю, зачем я это сделал. Боже, что со мной происходит? Екатерина...
Он мог говорить какие угодно слова, но она вряд ли сможет простить ему все, что он сотворил и все, что произнес... хотя труднее всего будет простить ему то, о чем он молчал… «Хоть где-то я буду первым», − снова пронеслось в ее голове. Он знал, он все это время знал, но молчал. Молчал, чтобы сегодня сказать... не просто сказать – унизить, растоптать, заставить чувствовать себя виноватой, заставить ненавидеть и его, и себя. Он бросил эти страшные для нее слова мимоходом – безжалостно и хладнокровно, взяв ее как дешевую портовую девку на грязном, вонючем кухонном столе самым омерзительным из способов, наплевав на все ее просьбы и мольбы, шантажируя их сыном и наследником трона. И это было во много раз больнее, чем то, что с ней сделали те люди во Флоренции десятилетия назад, ведь они были незнакомцами, врагами, насильниками, а его она любила, любила с первой встречи. Екатерина прощала мужу все, но это... это простить не могла.
− Ненавижу тебя. Ты слышишь? Ненавижу! − она бросилась к двери, не обращая внимания на болезненные ощущения, сопровождавшие каждый шаг.
И это было последним, что она помнила.