Персона 4: Сердце всего. Часть первая

      Суббота, не считая общей атмосферы мрачности, подозрительности и подавленности, которая царила в городе после двух убийств, произошедших практически подряд, выдалась на удивление самым обычным и ничем не примечательным днём. Ну, не считая нескольких примечательных событий…       Уроки окончились, после чего учителя и ученики стали расходиться по домам, в надежде отдохнуть, перекусить, да и просто выспаться. Ибо следующий день, то есть воскресенье, был единственной возможностью полноценно расслабиться, абсолютно не завися ни от кого и ни от чего. Вот только Ханамуре в этом деле совсем не повезло: его рабочий график, устроенный как «три через три», порой не позволял такую роскошь, отнимая лишний шанс банально отоспаться. Например сегодня, пусть у него и значился в распорядке выходной, но в виду некоей «задолженности», ему предстояло отрабатывать за своего сменщика, пока он, этот хитрый ловелас, направился на электричке «иметь успех» в соседнем городе. Потому белобрысый даже предпочёл пропустить занятия, о чём уже успел оповестить Юу при помощи СМС-сообщения. И хотя то, что совершил Ёске, являлось по канонам японского общества самым настоящим кощунством, если не сказать что преступлением, ему было на то, откровенно говоря, плевать… ибо оценки и прочее мало беспокоили его в свете предстоящей карьере в Джюнсе…       Сатонака на этот счёт ворчала, что мол, «он совершенно не думает о своём будущем!», а так же аккуратно пыталась выведать у Наруками его планы на выходные, ровным счётом как и то, чем парни занимались прошлым днём. Однако серебряновласый показал чудеса выдержки и конспирации, не позволив даже и на мгновенье заподозрить его или усомниться в чём-либо. Пожалуй, тут можно сказать, что ему повезло, поскольку если бы это белобрысое чудо шаталось рядом, оно могло бы «пропалить контору», из-за природного неумения адекватно и грамотно скрывать свои мысли и чувства. Чие, конечно, имела свои планы на «новенького», но ей не оставалось ничего, кроме как что-то раздражённо бурчать себе под нос, после чего отбыть домой, не забыв напомнить ему о том, что он де обещался ей приобрести новый диск «Легенды о драконе». Юу поморщился, но ему пришлось выслушать наиподробнейшее уточнение и описание «заказа», с перечислением года выпуска, актёров и прочего. Нет, он конечно дал слово… но не слишком уж эта пацанка требовательна к исполнению данных ей обязательств? Интересно вот… она всегда такая? Но, вспоминая события недавних дней, подросток проконстатировал сам себе очевидный факт: всегда и везде. Уж кто-кто, а Сатонака Чие о себе никогда не забудет.       Амаги тоже не присутствовала на занятиях, что, как объясняла её подруга, вызвано тем, что её мать сейчас серьёзно заболела на почве пережитого стресса, ведь по злосчастному совпадению, погибшая Ямано остановилась именно в этой гостинице, поэтому сейчас Юкико приходилось выполнять функции управляющей, разбираясь с жалобами гостей, репортёрами и корреспондентами, которые так и вынюхивали подробности всего и вся. Ладно бы… только ТВ-ведущая испустила дух, это ещё могло бы сойти за несчастный случай или самоубийство, пусть и с большой натяжкой, но две смерти уже не могли быть простым совпадением, учитывая, что они произошли одна за другой, а второй жертвой является тот, кто обнаружил труп первой. Масла в огонь добавил и «ореол таинственности», который витал вокруг преступления, поскольку полиции, несмотря на все усилия так и не удалось как-то продвинуться в расследовании, и потому-то, люди Инабы пребывали в священном трепете и страхе, боясь лишний раз выйти на улицу или отпустить туда своих жён и дочерей, поскольку обе погибшие женщины по странному совпадению, поэтому по городу расползлись самые жуткие, нелепые и просто неприятные слухи о проклятом постоялом дворе семьи Амаги, чудовищах и духах, каре небес и прочем. И всё это не могло не сказаться на многовековой гордости города, из которой начался неспешный отток перепуганных клиентов, что приводило к убыткам. Как будто бы стражей порядка, прочёсывающих вверх дном строение и окрестности, было мало! Вот, что примерно получалось со слов самой Чие, которая недавно разговаривала со своей черновласой подругой.       На полпути к выходу Наруками решил отыскать того школяра, у которого он одолжил бенто для Сатонаки, поскольку ему предстояло его ещё приготовить, следовательно расплатиться получилось бы только в понедельник. Серебряновласый поморщился и вздохнул: нет, он не обладал особыми способностями в готовке, да и умел относительно немногое, но, в отличие от большинства своих одноклассников, ему зачастую приходилось оставаться дома в одиночестве, а тут хочешь не хочешь, но придётся выучиться чему-то. Однако, затронув эту тему, юноша вспомнил и про своих родителей и невольно у него возник немой вопрос, касательного того, когда же именно они решатся позвонить, дабы проведать его. Если рассуждать логически, то это будет где-то с субботы на воскресенье, учитывая разницу во времени между Америкой и Японией.       Если память Юу не изменяла, то это был первогодка, следовательно, искать нужно этажом ниже, надеявшись на то, что он ещё не успел покинуть застенки школы. И ему сопутствовала удача: он заметил необходимую ему личность возле школьного шкафчика, в котором искомый подросток что-то искал, аккуратно вынимая вещь за вещью. Это был достаточно худенький, щупленький и невысокий юноша, одетый в почти так же как и все: пиджак с латунными пуговичками, плотно и крепко застёгнутыми, брючки и белая рубашечка. Пожалуй, единственное, что выделяло его из всей толпы, были короткие волосы, иссини-чёрного цвета, на свету отдававшие немного в тёмно-синий, которые он ловко прикрывал аналогичной фуражкой, ради которой он и полез в шкафчик. Головной убор имел небольшой козырек, а также пуговку на макушке, от которой лучами расходились линии шва. Парнишка немного вздрогнул, словно бы почувствовав взгляд, после чего с неким подозрением посмотрел на Наруками, своими тёмными-тёмными глазками. При определённых условиях его не составило бы труда принять за девушку, столь немужественно он выглядел, со своей комплекцией, личиком и ростом. Словно бы починяясь некоему инстинкту или привычке, его рука залезла в карман и вытащила небольшие, но немного старомодные карманные часы с цепочкой, облицованные, судя по цвету, латунью, которая отдавала приятным, немного потемневшим со временем, тёмно-жёлтым цветом, который чем-то походил на золотой.       Однако именно тогда, когда сероглазый планировал подойти и обсудить детали «долга», он умудрился столкнуться с Мороокой, который, слегка покачиваясь, брёл в учительскую. Наруками поморщился, поскольку эта встреча явно не предвещала ничего хорошего.       — Стоп! Куда это так спешишь, городская крыса?! — раздался недовольный, всё столь же противный голос учителя, который невозможно было спутать не с чьим. Юу краем глаза заметил, как первогодка, косо глядя на него, ловко раскрыл свои часы, проверил время, после чего предательски направился к выходу, словно бы ничего и не было.       Серебряновласому захотелось разорвать на части своего сенсея, но ему осталось только сделать глубокий вдох и удостоить его взором полным презрения. Мороока между делом, хоть и выглядел крайне раздражённым и недовольным, имел достаточно болезненный вид: пятна под глазами, бледная кожа, осунувшееся лицо, да и от его рта чем-то подозрительно разило, будто бы перегаром. Да и стоял на ногах мужчина некрепко, посему чтобы не упасть, вовремя схватился за стенку рукой.       — Извините, пожалуйста, Мороока-сенсей, — поспешно отвесил юноша поклон, надеясь таким образом избежать лишних пререканий, поскольку у него ещё оставалась надежда на то, чтобы догнать парнишку.       — Извините!.. — рявкнул своей кривой челюстью «Морока-сенсей», сверля переводного ученика своими маленькими и злыми глазками, — это что ещё за неуважение к моей персоне, не мог что ли смотреть, куда прёшь?! Ты хоть понимаешь, что я могу тебе, засранцу устроить?! — и, хотя угроза звучала как и обычно, но из неё исчезла какая-то прошлая сила, тот яд, который обычно выливался на головы несчастных учеников. «Устал он, что ли?» — подумалось в ту секунду подростку, который раздражённо сжал кулаки, но отвёл их за спину, чтобы глаз преподавателя не заметил этого жеста.       — Такого больше не повторится… — попытался максимально вежливо говорить Юу, но его тут же оборвал новый крик из уст Морооки, который, вероятно, заметил жест учащегося:       — А откуда я знаю, что ты там задумал, ублюдок?! Вдруг это было замаскированное нападение на беззащитного учителя? Да я тебя в полицию сдам, сучий потрох! А если там не поверят… — Кинширо-сенсей очень нехорошо сверкнул очами, будто бы реально собирался выполнить указанные угрозы, — я тебя исключу, во всяком случае! Уж поверь, у меня, преподавателя с многолетним стажем, хватит сил и возможностей это сделать! — а вот теперь он кричал с неким надрывом, даже нотами страха и истерии, будто бы серебряновласый действительно чем-то ему угрожал.       Такое странное эмоциональное состояние было нехарактерно для даже для Морооки Кинширо, который из всего преподавательского состава отличался уж самым злобным и неадекватным характером, что Юу подумал о том, что школьный слух о пристрастии его к алкоголю имеет под собой не то чтобы логическое основание, а является абсолютной истиной. Правда, легче от этого не становилось. Возгласы уже даже успели привлечь к себе внимание проходящих школяров, а так же, как заметил попавший в нелёгкое положение юноша, нескольких других членов учительского коллектива, поскольку дверь учительской раскрылась, и оттуда показалось несколько достаточно хорошо известных всей школе лиц. Подростку осталось только рассчитывать на их помощь, поскольку разогревшийся и разгорячившийся мужчина, похоже, абсолютно не собирался останавливаться, несколько непроизвольных плевков даже угодило на пиджак к его собеседнику.       — Что здесь творится? — раздался спокойный, но немного леденящий душу голос, который принадлежал рослой и очень красивой женщине с власами оттенка светлого-каштана, одетой в светло-фиолетовую блузу, с чёрненькой миди-юбкой, типа карандаш, которая открывала её ровные, аккуратные ноги, поверх которых была почти незаметная ткань колготок в сеточку, плавно перетекающая в красные туфли.       Но главным в ней было не это, и даже не её большие и притягательные, накрашенные ярко-красной помадой губы, не её широкие карие глаза, в которых холод смешивался с ярчайшим огнём страсти, не почти идеально белая кожа, а огромадный бюст, который завистливые школьницы зачастую сравнивали с выменем, тем более он ещё немного торчал из-под одежды, обнажая уголок багряного бюстгальтера. Однако что ещё удивительней, всё выше описанное соседствовал с почти идеальной пропорцией фигуры, ту, которую обычно называют «песочные часы». Её волосы, хоть длиной и вышли всего лишь слегка до лопаток, но всегда находились в ровном «низком» хвосте.       Наруками уже единожды встречался с ней на уроках английского языка: это была достаточно молодая учительница, которая недавно перевелась из старшей школы в Киото, по слухам, из-за романа с одним из своих студентов. Но это не оттеняло её качеств как преподавателя: в отличие от всех других сенсеев, которых он видел на своей памяти достаточно много, она оказалась первой и единственной, кто имел режущее слух правильное «английское» произношение, наряду огромными познаниями в истории языка, слов и выражений, что делало её просто кладезем информации для того, кто действительно хотел выучиться языку, а не просто «нахвататься» по самым верхам, чтобы потом поганить иностранную речь на японский манер.       Но подобно тому, что за всё приходится платить свою цену, она не столь хорошо владела родной «лингвой», изредка путая иероглифы или их чтение, хотя превосходнейший разговорный японский выдавал окинавский акцент. Однако женщина отличалась, опять же, согласно людской молве, крайне стервозным, мстительным и хладнокровным характером, ибо не прощала ни единого нарушения дисциплины во время своих занятий, включая болтовню, использование посторонних предметов, опоздания и пропуск занятий, что имело столь серьёзные далекоидущие последствия, из которых наименьшим являлось удаление с урока, посему даже отъявленные нарушители порядка превращались в послушных овечек. Но, в противоречие к вышесказанному, она поощряла интерес к языку и занятиям, отметив, к примеру, приличное владение предметом у серебряновласого или её почти незаметное подтрунивание над Ханамурой, который обладал своеобразным «талантом» к коверканию произношения и превосходил в этом остальных одноклассников.       Поговаривали, что у неё текла в жилах и кровь белых завоевателей, хотя подтверждения, пусть и косвенные находились в её фенотипе, который более походил на европейский, нежели азиатский и, как его подвид, японский.       Весь этот кусочек информации воочию всплыл и в голове у Юу, которому только и оставалось, что надеяться на чью-то помощь, ибо из средств, ему известных, чтобы разрулить сейчас ситуацию не имелось ничего.       — Кашиваги-сан… — мгновенно оторопел Мороока, раскрыв свой чересчур уж большой рот. Наруками даже показалось, что он стал бледнее, чем был. «Неужели и он её боится?» — подумалось ему в ту секунду.       — Мороока-сан, что за цирк Вы здесь устроили? — спокойно подошла Кашиваги-сенсей к месту конфликта, затем грозно посмотрела на собравшуюся толпу школьников и тихо, но властно вымолвила: — а посторонних лиц я прошу удалиться.       Неизвестно, в чём заключался секрет её воздействия, но горстка любопытных живо разбежалась, подобно стайке птиц, заметившей хищника. Женщина плотно сомкнула губы, скрестила на груди руки, после чего окинула взглядом и Кинширо, и его ученика. Оба почувствовали себя неуютно и дискомфортно.       — Этот наглец… он проявил ко мне неуважение! — попытался храбро оправдаться учитель, хотя Юу заметил, как его колени начали непроизвольно трястись, подобно его рукам. Та сощурила глаз, затем впила взор в Наруками, который тут же сообразил, что настал его черёд. Он встал посвободнее, несколько расслабив тело, после чего произнёс:       — Я случайно столкнулся с Мороокой-сенсеем, когда спускался с лестницы. Поверьте мне, это произошло случайно, и я не имел никакого намерения как-то задеть его честь и гордость как преподавателя, — ответом ему стало хладнейшее безмолвие, которое заставило даже подростка испытать мгновения дрожи. Она смотрела сначала на одного, затем на другого, покуда за её спиной трусливо переминался с ноги на ногу высокий черновласый мужчина в очках и зелёном костюме, являвшийся учителем математики.       — Мороока-сан, извинитесь перед учеником, после чего посетите туалетную комнату и приведите себя в порядок, а потом отправляйтесь в учительскую, где мы с Вами поговорим, — властно сказали её красные губы, покуда её очи пронзали собою Морооку.       Тот вздрогнул, затем быстро кивнул, повернулся на серебряновласого и поклонился ему, попутно высказав свои слова извинения, в параллель поглядывая в сторону Кашиваги, которая не отворачивалась ни на секунду, даже не моргала, что воистину пугало. Затем её взор плавно переместился на учащегося. Тот бесшумно сглотнул.       — Можете быть свободны, — наконец вымолвила женщина, которая расслабилась всем телом и спокойно, делая свой шаг неспешным и грациозным, достаточно быстро скрылась за дверью учительской. За ней боязливо проследовал математик. Мороока Кинширо выдавил из себя тяжелейший вздох, пытаясь остановить объявшую его дрожь. Да уж, ей с такими повадками стоило бы быть директором или завучем, ибо она действительно наводила страх, даже на людей старше её…       — Короче… если ещё раз такое повторится… отчислю. Понял?.. — боязливо и осторожно, словно бы остерегаясь, что Кашиваги-сенсей вернётся, погрозил пальчиком «Морока». Юу же жадно глотал воздух, поскольку у него, признаться честно, немного спёрло дыхание от её присутствия. И, будто повинуясь её невидимому приказу, учитель направился в туалет, по дороге что-то продолжая ворчать шёпотом. Наруками покачал головой, затем направился на выход.       — Долго же Вы, семпай, однако, — вымолвил кто-то, как только сероглазый переступил порог школы, что заставило его вздрогнуть всем телом и резко обернуться: парнишка-первогодка стоял прямо возле выхода, справа, заняв своеобразную нишу, в которой его не так-то просто заметить. Особенно, если ты выходишь из школьного здания.       Он прислонился к стене и держал в деснице всё те же часики, которые еле слышно тикали.       — Так о чём Вы хотели со мной поговорить? Попрошу изложить суть дела быстро, поскольку часть драгоценного времени уже была отнята перепалкой с Мороокой-сенсеем, — голос у парня был очень тихий, немного высоковатый, но достаточно приятный и чем-то даже чарующий. Серебряновласый отошёл в сторону, попутно вытирая оставшиеся на одежде после беседы плевки.       — Я по поводу вчерашнего. Мы ведь толком так и не успели ничего обсудить, верно? — ответил ему юноша, который мысленно проклинал как некстати подвернувшегося Мороку-сенсея, продолжая тереть, прозвище которого теперь воистину обрело плоть для подростка.       — Пожалуй. Вы появились чересчур внезапно, пытаясь у всех и каждого одолжить бенто, такое точно не забудешь, — безэмоционально кивнул его собеседник, не сводя взгляда с часов, — на Ваше счастье я ещё не успел открыть своё, и потому мне не совсем составило труда одолжить его Вам с условием, что Вы вернёте мне коробочку. Правду я никак не возьму в толк, в чём причина такой спешки, тем более, не проще ли было бы взять взаймы деньги и уже на них купить всё необходимое? Я не понимаю Вас, а уж тем более нечто, побудившее на подобное поведение… — прислонил ладонь к лицу парнишка, явно пребывая в задумчивости, ему одной объяснимой. Наруками вздохнул, затем рассказал свою часть истории:       — Моя подруга… она чересчур оказалась шокирована вчерашним известием, поэтому мне потребовалось что-то, что могло бы её успокоить. А поскольку карманных денег не нашлось, мне пришла в голову идея с тем, чтобы взять взаймы у кого-нибудь его бенто… — тёмновласый покачал головой, но потом вновь кивнул, явно соглашаясь с логикой суждения, — о том, чтобы взять деньги, я, признаюсь честно, не подумал… так вот… я смогу возвратить бенто только в понедельник… это ничего? — его собеседник смотрел на него шокировано, удивлённо, покуда сероглазый виновато склонил голову.       — Я вроде просил только коробочку от него вернуть, этого, по-моему, более чем достаточно… — смущённо и растеряно проронил парень. Казалось, что его щёки даже немножко порозовели. Юу помотал главой.       — Я понимаю… однако долг положено возвращать или равным образом, или сторицей. Посему, прошу Вас, позвольте отплатить таковым образом! — Наруками порой корил себя… но такова была его гордость, которая порой спроваживала его на самые странные поступки, зачастую ничем необъяснимые. Вот и сейчас он бурно уговаривал этого юношу, склонившись перед ним практически по пояс, чем вгонял того в краску ещё более.       — Прекратите, семпай! Не стоит это… того, — испуганно повысил первогодка голос, в котором промелькнули крайне высокие нотки. Однако, он быстро взял себя в руки, покашлял, поправил воротничок, затем продолжил: — Но… если Вы этого так хотите, я не против, — почему-то парень отвёл взгляд и отвернулся.       Серебряновласый школьник выпрямил спину, затем улыбнулся и протянул руку. С каких пор он стал таким добрым? Всё Ханамура, всё он виноват. Конечно, он поступал так согласно некоему собственному кодексу и этикету, однако никто не заставлял же его «скалиться» столь довольно, даже радостно. Обычной формальной маски бы хватило. Или… его так забавил этот паренёк, который вёл себя чересчур странно?       — Наруками Юу, — представился Юу, взирая прямо на парубка перед собой. Тот покосился на него, затем всё же обернулся и пожал конечность в ответ.       — Широгане Наото, учащийся класса 1-3, — отвесил небольшой поклон Наото. Правда, его действительно смущало это, поскольку он старался не смотреть в глаза Наруками, заместо этого устремив их в пол.       Договорившись после этого о встрече, они распрощались, и, хотя им было и по пути, но Наото почему-то решил вернуться обратно в школу, поскольку что-то забыл там, как он сам сказал. А серебряновласый юноша всё шёл и размышлял о произошедшем, подняв для самого себя философский вопрос на тему того, как же бывает сложно всё-таки иногда вернуть бенто…       Вернувшись домой, юноша застал свою кузину за просмотром и одновременном подпевании рекламе гипермаркета «Джюнс», что напомнило о неосторожно данном обещании. А поскольку её папа абсолютно не собирался возвращаться, во всяком случае до воскресенья, о чём он уведомил ночью, ему пришла в голову мысль сводить маленькую Нанако туда, куда она так хотела. Конечно, придётся походить, возможно даже воспользоваться автобусом… но это всё же лучше, чем весь остаток дня просидеть дома, пропадая в этом маленьком ящике, не находите? Главного двоюродный брат добился: девочка оказалась на седьмом небе от подобной новости, и, пусть уже солнце достаточно сильно склонялось к западу, она радостно оделась и отправилась в путь, взяв своего обожаемого кузена за руку.       Сложно оценить значение этого маленького события, однако можно сказать одну вещь наверняка: для неё это значило что-то навроде своеобразного «признания», поскольку Нанако практически перестала смущаться Юу, а скорее даже напротив начала испытывать к нему любовь и привязанность, его такое отношение с одной стороны очень грело, а с другой он испытывал некий странный стыд, ему одному объяснимый. Ему на этой волне пришла в голову мысль о том, как же просто порой бывает завоевать сердце ребёнка…       Магазин, конечно, уже был немного пустоват, однако это не мешало кузине радостно бегать по нему со счастливыми воплями и восклицаниями, которые окончательно смущали подростка, который не очень то и силён в общении с детьми. Они умудрились исходить весь Джюнс вдоль и поперёк, даже встретились с Ханамурой, который пусть и оказался измотан и истощён сегодняшним днём, но достаточно радостно воспринял встречу с другом, немного подивившись на его сестру, которую он нашёл очень милой. Ёске втихомолку сделал им свою скидку, как сотрудника магазина, крайне обрадовавшись тому факту, что маленькая Нанако столь любит его «родной» магазин. В итоге это вылилось в то, что её двоюродный брат оказался под завязку нагружен сумками с продуктами, игрушками и одеждой. А очарованный ею белобрысый ещё и от себя добавил…       Когда они вернулись домой, девочка выглядела уставшей и сонной, её маленькие глазки так и слипались. Посему Наруками помог ей подготовиться ко сну, самолично уложив ея в тёплую и уютненькую постельку.       — Юу… — тихо прошептала девочка, укрытая светло-розовым одеялом, откуда проглядывал носик и детские глазёнки. Подросток, который уже хотел погасить свет и выйти, остановился, затем обернулся и присел рядом.       — Что такое, Нанако? — тяжело, но счастливо улыбнулся кузен, нежно глядя на свою двоюродную сестрёнку.       — Можно… я буду называть тебя братиком? — в ту же секунду у юноши что-то ёкнуло в груди, столь щемяще и трепетно, а всё тело сковало странным цепенением. Его лик так застыл в этом странном выражении, которое казалось ни с чем несравнимым. Кузина погрустнела, — наверное, я слишком многого от тебя хочу… прости, — она повернулась к стенке и тихо засопела, но не так, как когда человек спит, а скорее так, когда старается незаметно грустить.       — Конечно же нет! — воскликнул Юу, внутренне злясь сам на себя, за свою медлительность. Нанако вздрогнула, как неожиданно почувствовала, что её кто-то обнял. — Я только за, сестрёнка Нанако!       — Братик… — пребывая в абсолютном шоке, она аккуратно повернула головку, как неожиданно просветлела и повисла на брате, насколько это представлялось возможным в подобной ситуации, — братик! Я так рада! Я тебя… — девочка покраснела, — Я тебя так люблю!       Слова, сказанные так просто… так легко… но так искренне, так светло, как только возможно сказать для ребёнка. Пожалуй, только дети и способны на нечто подобное, ибо становясь всё старше с возрастом, они теряют ту природную лёгкость, воздушность и светлость, становясь заместо этого мрачными, злыми и угрюмыми. Да, возможно они не понимают много об этом мире, но порой они знают даже больше нашего… как кажется. Милее чем ангел, лукавей чем дьявол, легче чем перо птицы и прекрасней чем самое совершенное произведение искусства. Они то, что было, есть и будет, то, чем возможно спасётся этот мир…       Юу никогда не испытывал подобного в своей жизни. Хотя, вернее сказать так: он просто слишком хорошо забыл, задушил в себе то прекрасное воспоминание, которое всё ещё продолжало теплиться в самых далёких глубинах его души. Что-то столь далёкое и невесомое, что уже даже кажется, что это если и было, то не с тобой…       — Я тебя тоже люблю, Нанако, — мягко ответил юноша, укладывая кузину обратно, в кровать. Может, она даже прослезилась, но не от горя, а от столь сильного счастья, но того узнать уже и не получится, поскольку Нанако практически мгновенно погрузилась в царство сна, столь сладостное и невинное, каковым оно обычно и бывает у детей её возраста.       Серебряновласый, выходя из её комнаты, немного качнулся и чуть не рухнул, вовремя схватившись за косяк. «Что я творю…» — подумалось ему, будто в какой-то грёзе, подобной той, что обычно находит на людей в состоянии опьянения. Хотя, нельзя сказать, что он не чувствовал себя подобным образом, ибо юноша прекрасно помнил те ощущения, которые обыденно остаются после употребления таковых веществ, поскольку однажды, годика три назад, ему довелось опробовать самое настоящее сливовое вино, которое привёз его дед по отцовской линии. Вино оказалось крайне вкусным, но, на удивление, хотя он никогда не употреблял до этого, его разум не затуманился, хотя движения и речь стали развязными, однако в конечном счете всё закончилось как и положено: юный отрок завалился спать прямо на полу. Над чем потом очень долго подтрунивал его отец.       Однако это нисколько не мешало ему сейчас быть в бодром, можно даже сказать приподнятом, хотя вялом, но довольном состоянии. Странное сочетание: каждое действие медлительное и плавное, однако внутри так и бурлит энергия, посему сна нет ни в какую. Наруками вытащил из холодильника предусмотрительно купленную им сегодня алюминиевую банку холодного чая со вкусом персика, после чего, ловким движением пальцев вскрыв её, он уселся перед «алтарём телевидения» и включил его. Первое, что ему попалось на глаза, была реклама.       — One, two, three, four a-and GO! — на экране показывали очаровательную девушку-подростка с волосами насышенно-медного цвета, убранными в два хвостика, которая пела и танцевала, будучи окружённая группой подтанцовки и подпевки. Она исполняла какую-то весёлую и заводную песенку, коих шоу-бизнес страны восходящего солнца порождает целыми тоннами. Неизвестно почему, но образ школьницы являлся в ней каким-то самым настоящим фетишем… но дальнейшие размышления уже для поклонников товарища Зигмунда, а между делом сам подросток лениво рассматривал певицу, узнав в ней известную фигуру в мире поп-индустрии — Куджикаву Рисе. Голос за кадром подтвердил его догадку.       «Новый альбом Куджикавы Рисе «Be true to yourself», включающий в себя песни с сингла «True story»! Уже в продаже, торопитесь, спешите! И возможно именно Вы успеете купить специальное издание, включающее в себя эксклюзивное интервью с Ризеттой, её фотографии, а если вы супер-пупер счастливчик, то вас ждёт билет на её первый концерт в новом турне! И это наша Риз! You must be true to yourself!» — серебряновласый еле заметно поморщился, попивая свой чай.       Он как-то никогда не фанател от всех этих «звездулек», которые вспыхивали и погасали на небосклоне шоу-бизнеса, скорее напоминая собой фейерверки, нежели настоящие небесные светила. В плане музыки Наруками больше любил хороший заграничный рок и метал, но не чурался народной японской музыки, уважал энка, что-то даже слушал из китайской и корейской индустрии… но родной современной музыки не понимал. Нет, юноша сознавал причины, по которым ЭТО могло быть популярным, поскольку если хотя бы раз послушать разговор офисных мужчин или даже одноклассников, то всё встанет абсолютно на свои места. Хотя что-то из творчества отечественных металистов и рокеров очень даже приходилось по вкусу. Между делом на ТВ-экране начали повторять вечерний выпуск новостей.       «Вчера вечером в Инабе был обнаружен труп учащейся местной старшей школы Ясогами, Кониши Саки, которая погибла при невыясненных обстоятельствах. На данный момент полиция активно проводит расследование, однако остаётся непонятным, имеет ли жертва причастность к предыдущей, Ямано Маюми? Глава полицейского департамента Инабы заверил в официальном интервью, что эти две смерти никоим образом не связаны, хотя…» — изображение сменилось с ведущего на главу полицейского департамента, который начал свою весьма длинную и продолжительную речь… кою парубок счёл для себя абсолютно бесполезной по ея окончании. Чиновник сказал многое… не сказав ровным счётом ничего. В его словах не нашлось ни капли сожаления, сочувствия или чего-то оного. Просто юнит «А» оповестил о гибели юнитов «В» и «С». Вновь переключилось на ведущего:       «Нашему корреспонденту так же удалось взять эксклюзивное интервью у дочери хозяйки гостиницы, в которой незадолго до своей смерти останавливалась Ямано-сан», — теперь телевизор показывал Амаги Юкико, одетую в розовое кимоно, которой просто «сунул» микрофон этот настойчивый респондент.       Она выглядела растерянной и даже истощённой, а в глазах так и промелькнул огонёк ненависти, пусть и на мгновенье. И только серебряновласый хотел посмотреть, чем закончится вся эта история, как предательски зазвонил стационарный телефон. У юноши возникло странное ощущение на тему того, кто бы это мог быть…       — Алло, — лениво, тяжело вздохнув, ответил серебряновласый, не сводя глаз с экрана. А события там приняли любопытный, но неприятный оборот: покуда бедная Юкико пыталась как-то мягко свести разговор на нет, репортёр увлёкся в своём интервью, уже перейдя от выяснения подробностей «дела» в область своих фантазий, болтая без умолку о «привлекательной юной хозяйке» и о всяких «приватных услугах, существующих на любом уважающем себя горячем источнике». Было видно, что ещё мгновенье, и девушка сорвётся с цепи и разорвёт его на части, хотя внешне это выражалось её всё более тяжёлым дыханием, болезненным взглядом и руками, которые она немного сжала.       — ЮУ! — оглушил его возглас с той стороны, который принадлежал не кому-нибудь, а именно его маме.       — И тебе добрый вечер, мама, — спокойно ответил юноша, которому уже самому захотелось надавать по шеям этому корреспонденту, который своей бесстыдностью и наглостью доставлял черновласой столько неприятностей.       — Что у вас там происходит, в Инабе?! — похоже, его мать оказалась не на шутку взволнованна, что аж перешла на истерию и крик. Между делом сероглазый задумался вот над каким моментом: она действительно только сегодня об этом узнала? Наверное, зная её характер. Иначе бы уже давно сорвалась сюда.       — Ничего особенного, всё хорошо, — спокойно ответил подросток, предчувствуя новый вал. ТВ-ящик уже закончил показывать мучения юной управляющей, переключившись на что-то более нейтральное. Вроде очередного падения акций какого-нибудь банка.       — Ничего особенного?! НИЧЕГО ОСОБЕННОГО?! ТЫ НАЗЫВАЕШЬ ТО, ЧТО У ВАС ТАМ ПРОИСХОДИТ НИЧЕГО ОСОБЕННОГО?! — по-видимому, новость дошла совершенно недавно, поэтому эмоции так и переполняли, так и лились из неё, что Юу даже стало её жаль. Ну, родители всё-таки родители, и от этого факта некуда не подеваешься. Как бы порой того ни хотелось.       — Ёшико, дорогая, успокойся, всё с ним там хорошо, — подал голос теперь мужчина, в коем юноша признал отца. «Интересно, что у них происходит», — подумал в ту секунду подросток, набрав полную грудь воздуха.       — ХОРОШО?! ЮУ! НЕМЕДЛЕННО ДАЙ МНЕ МОЕГО БРАТА, СЛЫШИШЬ?! — раздался шум борьбы, вопли и крики, затем всё немного стихло, только остались слышны всхлипы на той стороне. Трубка выпала, но потом её всё же поднял отец.       — Юу, можешь вкратце объяснить суть дела? — некоторые ноты и тоны выдавали его внутреннее волнение, однако он вёл себя более сдержанно и адекватно, — нет, дорогая, мы не можем просто так взять и поехать туда, ибо это будет означать крах всего, над чем мы работали! — одёрнул Наруками-старший свою жену, которая начала на той стороне что-то причитать о том, что «зря они всё это затеяли» и так далее.       — За прошедшую неделю двух женщин обнаружили мёртвыми. Одна из них — телеведущая, Ямано-сан, другая — учащаяся моей теперешней старшей школы, Кониши-сан, — да, сильно же Юу закалился, коли столь спокойным тоном вещает о подобных вещах… или же он всегда был такой сволочью?..       — И что дальше?.. — отец теперь занервничал по-настоящему, хотя внешне это практически не чувствовалось. Наруками вновь вздохнул. Ну как им объяснить, что ему опасность не угрожает… наверное.       Он пересказал общеизвестные факты, максимально держа себя в руках и стараясь их подать в таком свете, что ему вообще ничего не угрожает. Получалось… сложно. По ту сторону провода раздались какие-то звуки, и вновь Наруками Ёшико оказалась у аппарата.       — Да отдай уже мне телефон, Хидео! Юу! ГДЕ МОЙ БРАТ?! — Юу, поморщился, поскольку её окрик неприятно дал по ушам.       — Он сейчас на работе, а я один с его дочерью, моей кузиной… — пожалуй, лучше не описывать, какой «взрыв» последовал за этой невинной фразой, ибо Наруками Хидео пришлось на той стороне тяжко, когда он пытался успокоить свою взбешённую супругу, которая была готова бросить всё, лишь бы приехать и забрать из «этой чёртовой деревни» своего «бедного и несчастного» сына. Да… иногда её заносило в подобную степь. Нет, она зачастую вела себя тихо и мирно, подобно примерной японской жене… но когда дело доходило до опасности родному сыну, женщина мгновенно превращалась в буйное и смертоносное создание, которое даже её супруг с трудом мог успокоить. У них с Рётаро это что, семейное?       Но, разговор пришлось окончить, а Наруками-младший ощутил между делом жуткую головную боль, которая его периодически начинала донимать после разговора с ней. А поскольку лучшего обезболивающего чем сон человечество не придумало, он направился к себе в комнату. Завтра будет день большой готовки, как ни крути…