Осеннее Солнце

Они неслись по автостраде, как угорелые. Опускался вечер, стремительно темнело. Ночь набрасывала своё тяжёлое тканое покрывало на уставшую землю. Когда «Вольво» Нанетты достигло города, стало совсем темно, повсюду на улицах, один за другим, зажигались фонари. Они долго петляли по проулкам, пока, наконец, не вырулили к пятиэтажному зданию, обшарпанному и грязному, как и большинство строений рядом. Женщина резко дала по тормозам. Машина пронзительно взвизгнула и стала. Адам, опустив стекло и выглянув в окно, не сразу узнал это место. - Мы где? – спросил у Нанетты. Та повернулась к парню. - У меня. Я решила отвезти вас в клуб, - видя, что юноша вскинулся, пытаясь что-то возразить, резко перебила его, - Не спорь со мной, я знаю, что делаю! В больницу твоего приятеля везти не стоит, там вечно такая волокита с приёмом больных, даже куда более здоровым на вид пациентам приходится, иной раз, бесконечно торчать там, дожидаясь, пока светило в белом халате их хотя бы выслушает, не говоря уже о том, чтобы посмотреть! Пока суд да дело, он может и вовсе отправиться к праотцам, если я верно заключаю из характера его ранений. Кто-то очень неслабо постарался, чтобы так его изукрасить, били со знанием дела, мало того, с пристрастием, это видно невооружённым глазом, - Нанетта вздохнула, - Блин, ну и народ у нас пошёл! Человека готовы, чуть ли не убить, причём, неизвестно за что! Не поверю я, что друг твой так уж сильно провинился, что над ним надо было творить подобное надругательство! А… Где был ты?! Неужели ты мог спокойно стоять и смотреть, как его калечат?! – женщина даже задохнулась. И тут же пожалела о том, что спросила. Адам посмотрел Нанетте в глаза, в их бездонной глубине она увидела такое! - Прости, милый, прости меня, дуру! – горячо воскликнула женщина, - Я не знала, честное слово не знала! – немного помолчав, робко, неуверенно спросила, опустив глаза, - Ты… очень любишь его? - Больше всего и всех на свете! – ответил Адам, голос дрожал, в нём слышались слёзы, - Больше собственной Жизни! Он говорил правду, Нанетта это чувствовала. Тяжело вздохнув про себя, вслух сказала: - Тогда надо спешить! Неси его туда, где он был прошлый раз. Наиболее подходящая комната. Адам очень-очень бережно нёс свою бесценную ношу следом за Нанеттой, быстрым шагом направлявшейся к подвалу, где располагался её ночной клуб. Пройдя по длинному и узкому коридору вглубь помещения, они оказались в той самой комнате, где Адам танцевал свой «Танец» в прошлый раз. Осторожно опустив Марка на тахту, юноша сел рядом. - У меня здесь есть врач, - сказала Нанетта, - Он прекрасный человек и Истинный Талант! Мы знакомы не первый год, и могу сказать смело: такой Мудрости я не встречала ещё ни у кого! Вот уж верно, Настоящий Дар редко облачается в белые одежды доктора! Доверься ему, он поможет! Почему-то Адам поверил Нанетте, поверил сразу, не задавая вопросов. Он чувствовал, что этот чародей от медицины сможет помочь его любимому поправиться, сможет поднять его на ноги! А потом…Потом… Парень знал, что будет потом! И это осознание безумной Болью отзывалось во всём Существе Адама, в каждой его клеточке. Им придётся расстаться… Придётся! Иначе в следующий раз отец, в самом деле, просто возьмёт и убьёт Марка! Убьёт столь же хладнокровно, ни минуты не мешкая, как он всегда вершил свои дела! Адам не мог допустить, чтобы подобное произошло! Он так сильно любил художника! Лучше уж никогда не видеть его родного, безмерно любимого лица, не целовать его губ, ни обнимать его и не ласкать, не слышать его голоса, самого дорогого на свете! Лучше умирать без него в ледяном плену собственного одиночества, снедаемым нечеловеческой Тоской, чем сжимать в объятиях хладный труп, зная, что его невозможно вернуть к Жизни! Больно, как больно! Как невыносимо мучительна сама мысль о расставании с тем, кто тебе дороже Жизни, кого любишь так, что аж сердце заходится! По бледному лицу Адама ручьём струились слёзы, падая на искалеченную руку Марка, которую юноша сжимал в своей ладони. Парень плакал горько, безысходно, но очень-очень тихо, почти беззвучно. Он не слышал, как вернулась Нанетта. За нею следом быстрым шагом шёл коренастый мужчина средних лет с небольшим чемоданчиком в руке. - Вот и мы! – улыбаясь, сообщила она. Адам вздрогнул от неожиданности. Торопливо вытер глаза, попытался улыбнуться, но ничего не вышло, отчаяние и безмерная Боль сковали мимику. Доктор, не глядя на него, сразу же направился к раненому, всё ещё без сознания лежавшему на тахте. Мягко отстранил Адама: - Отойдите, молодой человек, мне надо осмотреть больного! Парень нехотя встал, отошёл в сторону, но недалеко, чтобы видеть все манипуляции, которые врач будет производить над его возлюбленным. Однако, доктору, похоже, сама идея присутствия рядом посторонних лиц во время его Священнодействия, не слишком понравилась. Он недовольно и весьма решительно потребовал: - Я бы рекомендовал вам обоим обождать результатов моего осмотра где-нибудь в другом помещении. Я не могу работать в присутствии лиц, несведущих в искусстве медицины, меня это напрягает и нервирует. Когда понадобитесь, я дам знать. Нанетта приблизилась к Адаму, нежно, но твёрдо обняла за плечи, повернула к выходу: - Пойдём, милый, не будем мешать Георгию Даниловичу! Адам подчинился, хоть и очень неохотно. Он понимал, что пока ничем больше не сможет помочь своему единственному. Попрощавшись с ним полным Любви и обожания взглядом, парень покинул комнату, сопровождаемый ласково обнимавшей его Нанеттой. Женщина отвела своего спутника в небольшую, но уютную комнатку, с весело потрескивавшим в камине огоньком. Усадив Адама в одно из находившихся здесь массивных, глубоких кресел, поближе к теплу, достала из большого старинного шкафа у стены пушистое одеяло, накрыла им заледеневшего парня (Адам, находясь в состоянии какой-то прострации, даже не чувствовал холода, зато Нанетта прекрасно ощущала, до чего он замёрз, его тело мелко дрожало). Опустившись рядом с ним, она обняла юношу, положила голову к нему на колени, блаженно закрыла глаза. Она была Безмерно Счастлива сейчас, так, как только может быть Счастлива Женщина, рядом с которой любимый Ею Мужчина, счастлива Беспредельно, Абсолютно! Хоть они давно расстались (расстались, как любовники, но продолжали встречаться, просто как давние добрые друзья), Нанетта любила Адама, любила, несмотря ни на что, вопреки всем и всему, она любила его пронзительно, страстно и безумно, продолжая любить его все эти годы, с каждым днём это Чувство возрастало и крепло, и женщина ничего не могла сделать, она не могла перестать любить его и ждать, не могла прекратить мечтать о нём днём и ночью, не могла не жаждать его возвращения! И никогда не сможет, это Нанетта понимала отчётливо и ясно, слишком ясно и отчётливо! Чтобы не так сильно грызла Тоска и не столь неотвратимым казалось собственное одиночество, женщина пыталась даже пару раз завести романы. Так, ничего не стоящие интрижки, единственная цель которых – забыться (но не забыть, этого не будет никогда, она не сможет забыть Его до самой своей Смерти!). Охотников находилось немало, Нанетта была очень красива, и под влиянием её чар оказывались многие. Долго продолжаться подобные отношения, естественно, не могли. Женщине всего не хватало, ей не доставало именно того, что было у них с Адамом, когда они ещё являлись любовниками. Она тосковала по его огненным объятиям, по страстной жадности его испепеляющих поцелуев, по его невероятным, сумасшедшим ласкам, по его восхитительному телу, которое она так любила гладить и целовать, по его громадным, просто бездонным, глазам, в которых она тонула всякий раз, как смотрела в них, по его нереально прекрасному лицу и негромкому, музыкальному голосу, по тёплому бархату его густых огненно-чёрных волос, которые она обожала перебирать в своих пальцах, любуясь исходящим от них индиговым свечением, по их разговорам ни о чём и обо всём… Она безумно тосковала по нему, его присутствию! Никто из мимолётных кавалеров Нанетты не мог понять, почему эта женщина, минуту назад такая страстная и ненасытная, дрожавшая в их объятиях от сжигавшего её любовного огня, вдруг, разительно менялась, становясь неприступной ледышкой, и буквально вышвыривала их вон, изъявив желание больше никогда с ними не видеться?! Они не видели, просто не могли видеть (Нанетта умела не показывать своего отчаяния и Боли, какими бы сильными они ни были), как эта невероятная женщина, оставшись одна, рыдает безудержно и горько, обнимая подушку, кусая до крови губы! Лишь ночь становилась невольным, непрошенным свидетелем этого сильнейшего страдания, терзавшего Нанетту. С приходом дня она надевала на своё лицо маску беспечного, уверенного в себе, невозмутимого Спокойствия, улыбалась и шутила, словом, была такая, как всегда. Так продолжалось до ночи. А ночью – снова слёзы, Боль и терзания. И так изо дня в день, из месяца в месяц. Всякий раз после таких вот ночей она рвалась найти Адама, умолить его вернуться, остаться с ней, потому что действительно не могла жить без него, не могла, не умела и не хотела! И каждый раз останавливалась в самый последний момент… А что она скажет ему?... Как сможет возвратить Человека, если Он ушёл окончательно?... Адам, помимо того, что Природа наделила его гордым и независимым нравом, был ещё и столь же невероятно упрям, его просто невозможно было направить туда, куда он не хотел идти. Да, Он-то от неё ушёл, только она-то не ушла от Него! «Любимый мой, родной, упрямый мальчишка, - думала Нанетта, обнимая колени Адама, она буквально тонула в безбрежном океане Любви и нежности к нему, - как я люблю тебя, если бы ты знал! Если бы ты только мог представить, через что я прохожу каждый день и каждую ночь с тех пор, как ты покинул меня!». Как ей хотелось оказаться в объятиях Адама, прильнуть к его губам, целовать и ласкать его до тех пор, пока не сойдёт с ума, до тех пор, пока не умрёт! Женщина чувствовала, парень не станет сопротивляться, возможно, он даже не поймёт до конца, что происходит, и чего она хочет от него, настолько он подавлен происходящим с его другом. Достаточно просто взглянуть в его глаза, чтобы увидеть в них Безмерную Боль, ту Боль, не выдержав которой Человек сводит счёты с Жизнью! Нанетта понимала, что Адама ей всё равно не удастся вернуть, теперь уж окончательно, потому что его сердце принадлежит тому белокурому израненному, окровавленному парню, там, в соседней комнате, чуть дальше по коридору, принадлежит всецело и полностью! Ну и что ж, пусть так! Пусть её любимый не может быть с ней всегда, но ведь он может остаться на ночь, а ей и этого достаточно, она уже и этим будет Безгранично Счастлива! Он может подарить ей ночь, одну – единственную ночь, после которой ей и умереть не жалко! Ему даже ничего не нужно будет делать, она всё сделает сама, только бы Адам позволил ей целовать и ласкать его, лишь бы вновь пережить несколько часов Неземного Блаженства рядом с ним! Она ведь многого не просит, только этого! Только ночь, а там… Хоть в огонь! Нанетта подняла голову и всмотрелась в бесконечно любимое лицо Адама. Оно было таким бледным, таким безжизненным, на нём жили только глаза, они влажно мерцали в полумраке серебристыми бриллиантами слёз. Сердце рванулось к любимому, Нанетта порывисто обняла его, крепко-крепко прижавшись к его телу, скрытому под одеялом. Она ощущала, как парень весь дрожит. Сказывалось огромное нервное напряжение после пережитого сильнейшего потрясения. Ещё немного, и у Адама начнётся настоящая истерика, он и так еле-еле сдерживается, чтобы не разрыдаться прямо здесь, сейчас, у неё на глазах! - Родной, любимый мой, ненаглядный, успокойся! – Нанетте было так больно смотреть на его молчаливое страдание, что она невольно выдала себя, хоть и дала самой себе зарок никогда впредь не говорить Адаму о своих к нему истинных чувствах, - Не надо так убиваться! Он поправиться, вот увидишь, обязательно поправится! Георгий Данилович и не таких на ноги поднимал! Ему удавалось вытащить с того света тех, кого врачи уже и вовсе со счетов списали! Ну же, перестань! – женщина ласково подняла лицо парня за подбородок, заставила посмотреть на неё. Родные, любимые глаза! Сколько в них Боли! Адам так близко, Нанетта чувствует каждой своей клеточкой его желанное тепло, необыкновенный аромат его тела. Она жаждет его с неимоверной силой, просто ничего не может с собой сделать! Нанетта перестала что-либо соображать, она видела только Адама, чувствовала и ощущала лишь своего любимого! Чудовищный, неодолимый порыв буквально швырнул женщину к парню, она обхватила огненными пальцами его лицо и приникла к его губам, целуя безумно и настолько страстно, что это было сродни Помешательству и насилию в одном. Нанетта целовала и целовала Адама, не в силах от него оторваться. Какие сладкие у него губы, какие сладкие, как она соскучилась по ним, как стосковалась! Отдала бы всё на свете, саму себя, всё-всё, что у неё есть, собственную Жизнь, только бы целовать их до скончания своего века, пить и пить их горьковатую пьяную сладость! Нанетта отчаянно стремилась растормошить парня, разбудить его Чувственность, заново зажечь в нём Страсть к ней. Он не отвечал ей, даже не шевелился. Юношу глубоко потрясло то, что сейчас происходит. Он-то думал, что эта женщина уже давно забыла его, что у них сохранились просто хорошие, дружеские отношения, отношения, в которых ничему подобному нет места! Но этот сумасшедший поцелуй доказывал обратное! Нанетта продолжает любить его, только теперь это Чувство ещё глубже и сильнее! Но… Нет, нет, нет! Он не может ответить Нанетте тем же, просто не может! Он слишком любит своего ненаглядного художника, только в нём и с ним он видит и представляет себе собственную Жизнь! Если Марк, вдруг, умрёт, ему тоже не жить! Адам, словно очнувшись от своего летаргического сна наяву, в котором пребывал всё это время, мягко, но решительно отстранил от себя Нанетту. - Нет! – очень чётко сказал он, - Нет! Она, задыхаясь от безумной Страсти и желания, смотрела на него пламенными глазами. Смотрела, не отрываясь, несколько минут. Поняла, что Адам действительно её не хочет. Стало так больно, что хоть криком кричи! - Прости! – глухо ответила женщина, опуская глаза. Поднявшись на ноги, отошла от него. Адам почувствовал её Боль. Но он, в самом деле, ничем не мог помочь. Что было, то было, обратно не вернёшь. С тех пор, как в его Жизнь и сердце вошёл Марк, никому другому там нечего делать! Ожидание затянулось. Адаму было невмоготу сидеть здесь, с Нанеттой, когда там, в соседней комнате, чуть ли не за стенкой, его любимый… Может, уже умер… Может, даже это хвалёное медицинское светило не смогло ему помочь… Сил нет сидеть тут и ждать с моря погоды! Будь что будет, пусть этот доктор даже захочет пристукнуть его за вмешательство в свою работу, но он больше не вытерпит! Адам сбросил с колен одеяло, вскочил с кресла и опрометью бросился вон из комнаты, Нанетта не успела его остановить. Чуть ли не в три прыжка достигнув помещения, где находился его возлюбленный, юноша распахнул дверь и влетел в комнату. Доктор, услышав шум, недовольно повернулся. Увидел парня, его безумные глаза, кажется, способны были прожечь дыру у врача в груди. - Успокойтесь, молодой человек, успокойтесь, не надо на меня смотреть таким диким взглядом! – урезонивал Адама Георгий Данилович, - Наш раненый жив, и в настоящее время его Жизни ничто не угрожает, если, конечно, он не надумает сам себя угробить, и не начнёт танцевать лезгинку, едва придёт в себя. Ну, - врач развёл руками, - в этом случае даже я вряд ли смогу его спасти. Он скоро очнётся. Постарайтесь, чтобы больной оставался в состоянии полного покоя ещё хотя бы дня два, лучше, три. Желательно поменьше разговаривать с ним и ни в коем случае не волновать, ему это вредно, может открыться кровотечение в брюшной полости, которое я с трудом остановил. У больного сломаны все пальцы обеих рук, несколько рёбер, сильно повреждена черепная коробка. Удивляюсь, как он ещё жив до сих пор после такого – то! Нанетта сказала, что его били. Похоже, не просто били, а убивали! Я наложил тугой, стягивающий бандаж на грудную клетку больного, чтобы повреждённые кости быстрее и правильнее срослись. Пальцы рук тоже забинтовал, они в гипсе. Сниму через пару месяцев, пока побудет так. Ещё какое-то время его могут мучить сильные головные боли, но при должном уходе это постепенно пройдёт. Там, на столе, я оставил все необходимые инструкции в письменном виде и кое-какие снадобья. В их составе – редкие тибетские травы, они излечивают любой недуг лучше всякого бальзама. Просто прикладывайте их в качестве повязок к ранам, те быстрее заживут, - доктор перевёл дух, - Ну, кажется, сказал всё. Если что будет непонятно, или состояние больного, вдруг, ухудшится, сразу же пошлите Нанетту за мной! Разрешите откланяться! – доктор сложил свои инструменты, с помощью которых он производил осмотр и работал с больным, в свой чемоданчик и степенно удалился восвояси. Адам едва дождался ухода врача! Лишь только дверь комнаты за ним закрылась, юноша бросился к тахте, на которой лежал Марк, упал на колени у изголовья, схватил забинтованную, искалеченную руку любимого в свои ладони и стал осыпать её лихорадочными, страстными поцелуями. Выдержка ему изменила, парень разрыдался. Он плакал и плакал, безостановочно, горько, навзрыд. - Любимый, родной мой, единственный, - шептали обезумевшие губы, продолжая неистово целовать любимую ручку, кончики сломанных пальчиков, торчавшие из гипса, - Ты жив, жив, жив! Люблю тебя! Люблю! Люблю! Марк всё ещё не пришёл в себя. Он лежал, неподвижный, мертвенно-белый. Лишь лихорадочно горевшая кожа указывала на то, что он ещё не уснул вечным сном. Адам опустился на тахту рядом с возлюбленным, крепче обнял его, прислонился головой к забинтованной голове. Он лежал так, тихо, неподвижно, временами очень нежно целуя любимого в лоб. Мысленно старался передать ему свою жизненную силу, влить в него собственную энергию. Юноша знал, чувствовал, что их невероятная в своей мощи, непостижимая для обычного человека, какая-то неземная духовная связь, связь, свойственная только Истинным Близнецам, должна помочь Марку выздороветь. И поможет, обязательно поможет! Нанетта, заглянув посмотреть, как у раненого дела, стала невольным свидетелем этой сцены. Её сердце болезненно сжалось, словно его кололи необыкновенно острыми иголками. Столько невыразимой Любви, молчаливой нежности было в том, как Адам обнимал своего друга! Так обнимать можно лишь того, кто тебе дороже всего и всех на свете, кого ты любишь пламенно и страстно! На глаза навернулись слёзы. Она потеряла Его! Навсегда потеряла! Всё Существо Нанетты скрутила такая Боль, что женщине казалось, её разрывает на части! В голове что-то пронзительно и противно зазвенело, комната несколько минут тошнотворно крутилась перед глазами, она была вынуждена уцепиться дрожащими пальцами за ручку двери в поисках опоры. Понемногу Нанетту начало отпускать. Она понимала, что бессильна что-либо изменить, как-то исправить сложившуюся ситуацию. Что ж, пусть так… Она не может быть с Ним, но она может быть для Него! Она будет помогать Ему во всём, будет жить Его интересами, Его Жизнью, делать всё от неё зависящее (и независящее тоже), чтобы её любимый никогда не знал Боли и разочарований, чтобы Его согревало ласковое солнышко Любви, чтобы Ему было тепло, хорошо и уютно просто жить и радоваться Жизни в этом непростом Мире! Пусть хотя бы Адам будет по-настоящему Счастлив! А она будет Счастлива уже тем, что Ему хорошо! Марк приходил в себя медленно. Его сознание долго не могло выплыть из душной, одуряющей тьмы, в которой оно пребывало всё это время. Но постепенно Жизнь стала возвращаться к нему. Затуманенный мозг начал видеть причудливые картины, какие-то непонятные обрывки воспоминаний, больше похожие на сны. Прошлое… Настоящее… Будущее…Эти картины-видения постоянно менялись, принимали самые невероятные формы и образы. Но вот сознание из общей сумятицы выхватило один-единственный Образ… И Он не изменился, не стал чем-то другим так молниеносно, что даже не успеешь запомнить и осмыслить, а что же ты видел на самом деле? Нет! Образ становился всё чётче и чётче, принимал конкретные очертания. Марк видел Ангела, самого настоящего Ангела, и Ангел был так прекрасен, что сердце замирало! Он сидел у изголовья кровати, тёплая ладонь нежно сжимает его пальцы, ласковая улыбка согревает заледеневшую душу живительным благодатным теплом. Глаза у Ангела огромные и синие-синие с мягким малахитовым отливом, они смотрят на него с такой пронзительной, безграничной Любовью! И сразу отступает Боль, приходит Умиротворение и Покой. И осознание того, что пока Ангел с ним, ничего плохого не может случиться, просто не может! Ангел не оставит его, не даст ему умереть! - Не покидай меня! – умоляет Марк сладостное Видение. - Не покину! – отвечает Ангел, - Никогда! Я люблю тебя! Адам уловил по лёгкому движению любимых губ, что Марк начал приходить в себя. Всё Существо юноши охватила такая буйная, шальная Радость, что он снова разрыдался, на этот раз от Безмерного Счастья! Марк открыл глаза. Увидел подле себя Адама, по прекрасному лицу струились слёзы. Юноша очень нежно гладил и поминутно касался губами его забинтованной руки, искалеченных пальцев. Ласковая, любовная улыбка осветила бледное лицо художника. Он понял, кто был тем Ангелом, которого он зрел в своём Видении! - Любимый, - голос Марка тихий, еле слышный, - Почему ты плачешь? - О, Марк! – Адам порывисто обнял его и стал осыпать неистовыми поцелуями его лицо, - Ты жив! Жив! Жив! Как я испугался, что этот изверг тебя убил, что я никогда больше не смогу увидеть тебя, услышать твой голос, не смогу целовать тебя и дарить тебе свои ласки! Я не мог бы жить тогда! Мне не нужна Жизнь, в которой нет тебя! – ещё крепче прижавшись к возлюбленному, парень снова разрыдался. Марк коснулся губами чёрных взъерошенных волос, чувствуя безумный отклик всего своего Существа. - Ты приходил ко мне в моём Видении, - улыбаясь, сказал он, - Я видел Ангела. Ангел говорил со мной, сидел у изголовья, держал меня за руку. Он обещал никогда не покидать меня, сказал, что любит. Это был ты. Я знаю, это был ты! - Я люблю тебя, Марк, я так люблю тебя! - И я тебя люблю, солнышко моё синеглазое, очень-очень-очень люблю! Они могут убить меня, но не смогут убить моей Любви к тебе! Я всегда любил, и всегда буду любить тебя! - И я всегда буду любить тебя! – Адам страстно и нежно поцеловал любимые губы. Он был так Безгранично, Безмерно Счастлив, что его возлюбленный жив, что совершенно позабыл о невероятно трудном решении, которое ему предстояло вскоре принять… Адам неотлучно находился подле Марка всё то время, пока тот был прикован к постели, он даже спал с ним рядышком, обняв любимого и положив голову на его подушку. Он ухаживал за ним с бесконечной нежнейшей заботливостью, старался упредить малейшее его желание, каким бы странным и неисполнимым оно ни казалось. Он мыл его, делал перевязки, давал лекарства, кормил, доставал и читал ему книги или газеты, выносил на свежий воздух. По лицу парня было видно, что ему вовсе не в тягость подобные хлопоты, напротив, он буквально светился и сиял, таким Беспредельно Счастливым Нанетта, приходившая время от времени навестить больного (Марка пока опасно было перевозить куда-то, потому он оставался в её клубе), своего любимого ещё не видела! Адам забыл о себе самом, вся его Жизнь теперь состояла из заботы о возлюбленном, юноша жил Марком и существовал только ради него, все его помыслы и деяния были направлены на одно: чтобы любимый поскорее поправился совсем, встал на ноги, и всё случившееся испарилось из его памяти, как дурной сон! Больше парня ничего не волновало, он даже перестал думать о маме и сестре, которых бесконечно любил… Он не забыл о них, нет, просто сейчас куда более важным для него было положение Марка, его здоровье и самочувствие, его Жизнь, ещё совсем недавно висевшая на волосок от гибели… Бесконечная Любовь, которую юноша питал к художнику, и отличный уход сделали своё доброе дело, Марк пошёл на поправку и уже через три недели окреп настолько, что мог вставать с кровати и передвигаться самостоятельно, чем невероятно удивил доктора. - Это просто Чудеса какие-то, да и только! – воскликнул медицинский гений, заглянув к ним с очередным визитом, - Поверить не могу! Вы же были практически трупом, когда я Вас осматривал впервые (это обращалось к Марку)! А теперь… Только взгляните: встаёте с постели, сами ходите, вон, как посвежели, даже румянец появился! Это после всего-то! Видно, есть у Вас поистине замечательный Ангел-Хранитель, Он Вас бережёт! Марк очень нежно посмотрел на Адама. Любимый и есть его Ангел-Хранитель, чья Любовь вернула его с того света! Головные боли, минуя опасения врача, его не беспокоили, с лица исчезла ужасающая бледность, оно и правда, посвежело и даже как-то помолодело. По всему чувствовалось, Марк воспрял духом, и окончательно возродился из пепла, подобно Фениксу. Они с Адамом теперь стали и вовсе неразлучны, вместе гуляли и ели, смеялись и молчали, наслаждаясь обществом друг друга. Одного невозможно было представить в отдельности от другого. Они ещё сильнее сроднились, ещё крепче сблизились…и ещё безумнее полюбили друг друга, настолько, что теперь не только жить не могли один без другого, но даже дышать! По мере того, как приближался день окончательного выздоровления Марка, Адама всё сильнее начинала терзать Боль, Боль от того, что надо с ним расставаться. Эта Боль была кошмарной и чудовищной, она не давала парню покоя ни днём, ни ночью, Она заставляла его метаться во сне и просыпаться от собственных истошных воплей. Он с каждым днём становился всё бледнее и молчаливее, практически совсем перестал улыбаться, бродил по клубу, словно сомнамбула, устремив в пространство невидящий взгляд. Марк не на шутку встревожился. Что происходит с его ненаглядным солнышком?! Почему Адам, прежде такой весёлый, словно лучившийся Светом изнутри, вдруг, стал угасать буквально на глазах, осунулся и даже как-то похудел?! Художник чувствовал, его возлюбленного что-то гнетёт, что-то ужасное в своей неотвратимости. Но что это? Как помочь любимому? Сил нет смотреть, как он всё сильнее замыкается в себе и грустит, а, иной раз, в его глазах лунным серебром мерцают слёзы! Ну, уж нет, он этого так не оставит! Он выяснит, в чём дело, даже, если придётся припереть Адама к стенке! Но чтобы это выяснить, нужно подождать, пока они смогут вернуться домой. Марк не хотел начинать разговор здесь, в клубе Нанетты. Он догадывался, что этой женщине не слишком приятно его присутствие, художник читал это в её настороженном, недоверчивом и сердитом взгляде, невзначай брошенном на него. Марк догадывался и о том, что Нанетта терпит его только из-за Адама и подозревал, почему. Женщина явно испытывает какие-то чувства к его возлюбленному, вероятнее всего, она любит парня, только скрывает это. Интересно, а понимает ли сам Адам то, что его давняя подруга совсем не забыла его, как ему кажется, наоборот, помнит его и продолжает на что-то надеяться и чего-то от него ждать? Вот это неясно… Скорее всего, понимает (это трудно не понять, достаточно увидеть, какими глазами Нанетта смотрит на Адама, когда юноша её не видит!), только не показывает этого... Ещё через несколько дней доктор, осмотрев руки художника, уделив особое внимания переломанным пальцам, сообщил, что гипс можно снимать. Страшнейшие переломы костей, после которых вполне реально навсегда остаться калекой, срослись с непостижимой скоростью, мало того, от них даже и следа не осталось! Изумлённо покачав головой, Георгий Данилович разрешил Марку покинуть клуб и вернуться к себе. Художник очень обрадовался, услышав, что его отпускают на свободу. Наконец-то, как он ждал этого дня! Теперь им с Адамом уже никто и ничто не сможет помешать быть вместе и делать то, что вздумается, то, чего им обоим до невозможности хочется! Они безумно желали друг друга, жаждали каждую секунду каждого дня! Они буквально умирали от этой неистовой жажды! Но, пока Марк болел, до тех пор, пока он окончательно не поправился, нечего было даже думать о подобных вещах, зная, в каком состоянии они оба окажутся потом! Перед уходом Адам зашёл в кабинет Нанетты попрощаться. Это была просторная комната в китайском стиле, очень строго и просто, но со вкусом убранная. Женщина стояла у окна, с бесконечной печалью глядя на улицу. Услышала лёгкий шорох за спиной, обернулась. При виде Адама большие чёрные глаза её стали совсем грустными. - Я пришёл попрощаться, - негромко сказал Адам, приближаясь к ней. - Я знаю. Георгий Данилович только что был здесь, сказал, что отпускает твоего приятеля домой. Раз ему разрешили уйти, тебе тоже нечего здесь делать, - против воли, в низком голосе звучала Боль. Адам ласково улыбнулся, обнял Нанетту за плечи, заглянул в глаза. - Милая, ну, зачем так говорить! Мне нравиться приходить сюда, видеться с тобой. Ты ведь мой друг, и я люблю тебя. Он любит её… Но как Друга, не как Женщину! - Я знаю, Адамушка, я всё-всё знаю и понимаю! – с неожиданным жаром заговорила Нанетта, чувствуя, что выдержка и всегдашнее спокойствие начинают ей изменять. Так ведь всегда было и будет, когда любимый рядом с нею! Как она его любила, как любила! Пока он был тут, неподалёку от неё, в её клубе, пусть и не с ней, но всё же рядом, Нанетта чувствовала себя такой Счастливой! Почти так же Счастлива она была тогда, когда они с Адамом встречались! И вот, опять разлука… Как пережить это снова, и переживёт ли она вообще, Нанетта не знала… Она только понимала, что если не поцелует эти бесконечно любимые губы прямо сейчас, пусть даже её поцелуй не встретит ответа, она не протянет до следующего утра! Женщина порывисто обняла Адама, прижалась так крепко, точно срослась с ним, и приникла к его губам. Её поцелуй, жаркий и страстный, дышал Безмерной Любовью. Он не был долгим, но Нанетта вложила в него всю глубину своих чувств. Адам мягко отстранился от женщины, огромные глаза смотрят с горячей нежностью и участием. - Нанетта, не надо, прошу тебя! Это ни к чему не приведёт, только лишь растравит сильнее твои раны! – сказал он. - Неужели ты совсем не любишь меня?! – с горечью и страданием спросила она, - Неужто тебе всё равно?! - Нет, милая, не всё равно! – Адам говорил правду, женщина это чувствовала, - Я тебя очень, очень люблю, иначе и быть не может, потому что ты – Чудо! Ты замечательный Человек, очень тонкий, умный, с тобой мне очень хорошо и интересно! Но… Понимаешь, я люблю Марка, он – всё, что у меня есть и будет в Жизни! Я просто умру без него! Мне… Мне сложно объяснить, охватить словами всю Бездну того, что я к нему испытываю! Это Безмерная Любовь, Восхищение, Преклонение, если угодно, Страсть! Он значит для меня всё-всё, абсолютно всё, если ты понимаешь, о чём я говорю! О да, Нанетта понимала! Потому что точно так же всё на свете для неё самой значил Адам! - Да, я тебя понимаю, - только и смогла выговорить она, после неловкой паузы, повисшей, когда Адам признался ей в своих чувствах к Марку, - Но всё же хочу, чтобы ты знал: ты всегда можешь вернуться! Если когда-нибудь тебе понадобиться помощь или просто станет скучно, и захочется поболтать о пустяках, у тебя есть я! Юноша нежно поцеловал её в щёку и тепло улыбнулся: - Я знаю. И вот Адам и Марк, наконец-то, возвращаются домой после месячного отсутствия! Дом… Какое сладкое слово, сколько в нём Тепла и Надежды! Его стены так спасительны, так надёжны, они всегда защитят и оберегут тебя ото всех ненастий и бурь Внешнего Мира! Их жилище встретило своих обитателей мягким полумраком, но в этом полумраке было столько Света! Они освещали его, наполняя собой, своим присутствием! Они оба были, как две Лампады, зажжённые в туманной ночи, светились и искрились ярким, горячим теплом своих душ и сердец, своей Любви друг к другу, пронзительной, необычайно страстной, сумасшедшей! - Как хорошо дома! – блаженно закрывая глаза, проговорил Марк. Адам улыбнулся: - Да, хорошо. Они бродили по квартире, окидывая взглядом окружавшие предметы, словно видели их впервые. Так бывает после долгого отсутствия, человек, возвратившись домой, начинает совершенно по-иному, как-то по-новому, воспринимать старую и знакомую обстановку, ему всё видится в другом свете, точно он попал не к себе, а в гости к малознакомым людям. Тишина… Мягко тикают часы на стене в комнате… Спокойствие и безмятежность… Но в душе Адама, в его сердце покоя нет и в помине. Он не знает, как ему осуществить то, что он намеревался… Если бы всё было так легко, если бы можно было просто повернуться к Марку лицом, невозмутимо посмотреть в его глаза и сказать ему самым обычным, будничным тоном, что он уходит от него… Если бы… Адам понимал, что это невозможно, он никогда не сможет проделать подобное спокойно и по-деловому! Парень безумно любил художника, вот, в чём вся загвоздка! Он любил Марка так сильно, так всепоглощающе, всеобъемлюще, он просто не сможет сказать ему в лицо этих слов, у него не получится их произнести! Юноша чувствовал и понимал это, как понимал и то, что ему придётся так поступить… У него нет выбора, отец ведь рано или поздно всё равно узнает, что приятель его сына остался жив, и доберётся до них с Марком! А тогда… Тогда его любимого уж точно убьют, убьют наверняка, может быть, даже более жестоким и изощрённым способом, чем пытались в этот раз, у его дражайшего папаши хватит мерзкой фантазии придумать что-то пострашнее! Родитель всегда ненавидел его, всегда стремился причинить своему отпрыску как можно больше Боли! А что может быть для него, Адама, болезненнее и страшнее, чем гибель на его глазах самого любимого Человека на свете?! Марк заметил, что его возлюбленный снова стал мрачен и как-то сник. Художник подошёл к нему (Адам стоял у окна, к нему спиной, и смотрел на улицу, но вряд ли хоть что-то там видел), крепко обнял за плечи, притянул к себе. Ласково поцеловав в макушку, спросил: - Лапушка, что с тобой? Ты последние несколько дней ходишь чернее тучи! Что тебя тревожит? Может, я могу помочь? В бесконечно любимом голосе столько нежности и участия, столько заботы! И от этого так больно! Адам ничего не ответил. Он просто повернулся к художнику всем телом, обхватил руками его лицо (Марк почувствовал, любимые пальчики горячие-горячие, просто огненные!) и припал к его губам. Поцелуй парня был абсолютно сумасшедшим, он вкладывал в него не только свою душу, сердце, всю свою Любовь и Боль, но самого себя, каждую свою микроскопическую клеточку! Касание его пламенных губ породило во всём Существе Марка вихрь совершенно нереальных ощущений, Страсть невероятной мощи, подобной торнадо, смерчу и тайфуну вместе взятым! Он ответил на этот дикий, безумный поцелуй возлюбленного своим собственным Безумием, он целовал его так, словно они вот-вот должны будут расстаться навсегда, и у обоих есть всего одна ночь, чтобы отдать друг другу самих себя без остатка, отдать последний раз в Жизни! Эта ночь не была похожа на другие, которые эти двое проводили в объятиях друг друга. Обычно Марк доминировал, он являлся инициатором их близости, и обыкновенно именно он начинал первым, заводя возлюбленного, стараясь его растормошить, распалить, довести парня до Умопомрачения, безудержно и неистово лаская его. Тогда Адам, дойдя до крайней точки кипения, начинал осыпать художника ещё более беспредельными в своей Страсти ласками, вознося их обоих на непостижимую высоту. Сейчас же они поменялись ролями. Теперь Адам сжигал любимого в бушующем пламени своей Любви, он целовал и ласкал его так, как никогда прежде, с невероятной силой и бешеной, безумной Страстью, он был неутолим и ненасытен, всё время стремясь отдать Марку больше, неизмеримо больше! Время остановилось и исчезло… Остались только они вдвоём... Любимые и любящие, нежные и неистовые, жадные и невероятно щедрые… Ночь, полная огня и немыслимой, нечеловеческой Страсти, окончательно лишила обоих сил, и они уснули, как мёртвые, не выпуская друг друга из объятий, не отрывая губ друг от друга. Адам пробудился первым. Рассвет ещё не наступил, тьма царствовала над спящим Миром. В комнате свежо и прохладно, лёгкий ветерок, заглянув в открытое окно, тихо играет с занавесками. Юноша, повернув голову, долгим взглядом смотрит на спящего возлюбленного, с Безбрежной Любовью и трепетной нежностью гладит и ласкает глазами его лицо, его губы и сомкнутые веки, прекрасные белокурые кудри, его чудесное тело, которое он сжимал в своих объятиях и осыпал безумными поцелуями всю прошедшую ночь. «Как мне расстаться с тобой, как?! Как я смогу покинуть тебя?! Я… Я же погибну! Любимый мой, желанный, звёздочка моя ясная, что же это будет, если я никогда больше не смогу видеть тебя и слышать, не смогу проводить с тобой дни и ночи, подобные этой, не смогу умирать в твоих объятиях и заново рождаться?! Если бы ты знал, до чего мне плохо сейчас! Но… Я должен уйти, должен! Лучше умереть самому, чем отдать Смерти тебя! Лучше это! Ты простишь меня, я знаю, ты всегда прощал меня, что бы я ни натворил! А я никогда не забуду тебя, никогда не перестану любить тебя, жить и дышать тобой, даже если не увижу тебя больше! Так будет до самого моего последнего вздоха, и даже Там, за Последней Чертой, моя Любовь к тебе останется такой же Безбрежной и Негасимой, как сейчас!». Адам тихо выскользнул из объятий возлюбленного, осторожно, стараясь не разбудить его, встал с кровати, торопливо оделся. В ящике стола отыскал листок бумаги и карандаш. Неслышно прошёл на кухню, включил свет. Сел, положил захваченные принадлежности на обеденный стол. Закрыл глаза, пытаясь справиться с бешеным сердцебиением и дрожью во всём теле. Кое-как взяв себя в руки, начал писать. Волнение было таким сильным, что пальцы буквально прыгали, буквы выходили размытые, корявые, наползали одна на другую. «Марк, - гласило послание, - когда ты проснёшься, меня уже не будет рядом с тобой. Я знаю, ты поймёшь меня, и простишь, хоть, возможно, не сразу! Милый, обстоятельства сильнее нас (но не нашей Любви!), у меня нет выхода! Я должен покинуть тебя, на этот раз навсегда! Не пытайся меня найти, я не вернусь! Я поставлен перед выбором: продолжать быть с тобой и стать свидетелем твоей гибели, или покинуть тебя, сохранив тебе Жизнь! Я выбрал последнее. Я слишком сильно люблю тебя, чтобы позволить тебе умереть, лучше пусть умру я! Прощай, ненаглядный мой, я…», - писать дальше Адам не смог, рука отказывалась подчиняться и совсем не держала карандаш. Мутная пелена слёз застлала глаза, он уже ничего не видел. Сердце разрывалось от нечеловеческой Боли, душа выла и стонала, как умирающий зверь. Адам не пожелал бы никому, даже самому злейшему своему врагу, даже собственному отцу, испытать то, через что он проходил сейчас! Едва сдерживаясь, чтобы не разреветься окончательно, в голос, парень с трудом встал со стула, трясущимися пальцами сложил своё письмо. Шатаясь, еле передвигая налитые неподъёмной тяжестью ноги, вернулся в комнату. Марк ещё не проснулся, его руки обнимали подушку, на которой спал Адам. Обнимали так нежно, с такой Любовью, словно возлюбленный до сих пор был рядом! Адам почувствовал, Боль внутри него многократно усилилась, ему стало так плохо, что парень едва не потерял сознание. Из последних сил он добрёл до кровати, положил своё прощальное послание рядом с художником. Хотел в последний раз взглянуть на своего безмерно любимого и обожаемого Человечка, унести навсегда Его Образ с собой, чтобы потом, когда они не смогут видеться, Он согревал его, придавал ему сил не киснуть, идти дальше! Но не смог этого сделать, чувствуя, что тогда не уйдёт вовсе! Невероятным усилием собственной воли Адам заставил себя отвернуться и пойти прочь, покинув своего любимого. Оказавшись на улице, юноша побрёл вперёд. Он буквально плыл, не разбирая дороги, не ведая, куда направляется, где пролегает его Путь… Ему было всё равно, куда идти… Какая разница, где и когда он свалится, когда остатки сил окончательно покинут его?... Он оставил своё сердце и душу, своё Существо, всего себя без остатка там, с Марком… Здесь, на этой тёмной холодной улице, лишь его Оболочка, безжизненный покров трупа… А привидению не всё ли равно, где находиться?... Он долго, долго до бесконечности, кружил по улицам, натыкаясь на стены домов и редких прохожих… Он брёл, как слепой или пьяный, шатаясь, ничего и никого не видя вокруг и перед собой… Город просыпался, встречая ещё одно осеннее утро… Ещё одно… Для кого-то другого… Для него оно будет последним… Он доберётся до дома (если доберётся вообще, если его сердце, которое уже и так еле-еле бьётся, не остановится вовсе, если часики внутри него, мерно отстукивающие мгновения Жизни, не замрут, чтобы уже никогда не завестись), а там… Существует великое множество способов, как ускорить свой Уход… Нож, верёвка, яд, передозировка лекарств, прыжок с высоты… Он что-нибудь придумает, что-нибудь выберет… На крайний случай, если не хватит духу перепробовать всё вышеперечисленное, можно просто утонуть… А что, чем плох этот вариант?... Налить полную ванну воды, сознательно не набирать в лёгкие воздух, погрузиться с головой и больше не всплывать. Да, сначала, возможно, будет больно и даже очень, человеческое тело, –упрямая штука, оно не желает умирать, тем более, насильственной смертью, оно будет упорно цепляться за своё существование! Но это ничего, боль можно претерпеть… Зато потом… Всё закончится…Наступит Небытие… Придёт Покой, а это – то, что ему действительно сейчас нужно… Покой… Не видеть никого… Никого не слышать… Ничего не знать… Не чувствовать… Тело умрёт, а душа… Душа сможет улететь туда, где она так жаждет быть… К Марку! Он будет присутствовать рядом с любимым, будет оберегать и хранить его, будет помогать ему… Он станет его Ангелом-Хранителем… Он обретёт долгожданную возможность любить его без препятствий, всецело отдавая всего себя… Он будет любить Марка вечно, пусть и в образе бесплотного духа… И тогда никто уже не отнимет у него его художника, никто не встанет между ними, никто! Их пытались лишить права любить друг друга при Жизни… Теперь они смогут любить один другого после Смерти… Они всё равно не расстанутся, никогда не расстанутся, потому что для Близнецов расставания не существует! Кое-как добравшись до своей квартиры, Адам вплыл внутрь, двигаясь, как во сне. Он глядел вокруг себя ничего не выражавшими глазами, ничего не узнавал, вообще не понимал, где он и на каком свете… Прикрыв входную дверь (скорее по привычке, машинально, совершенно не отдавая себе отчёта в собственных действиях), парень прошёл в кухню, так же механически открыл ящик у плиты, где хранились столовые приборы, взял нож… Минуту-другую тупо смотрел на тускло блестевшее холодное лезвие… На мгновение перед глазами встало видение его собственного тела, окровавленного, безжизненного, лежавшего на полу в нелепой, раскоряченной позе, с раскинутыми в стороны руками и остекленевшим, мёртвым взглядом, устремлённым в никуда… Тело пронзила боль, точно лезвие ножа уже врезалось в мягкую плоть… Ай, всё равно! Нож так нож, это ничем не хуже всего остального! Адам сполз на пол, прислонился спиной к металлическому ящику плиты, закатал рукав куртки, обнажив бледную гладкую кожу запястья. Пережал рукавом руку выше локтя, чтобы выступила вена. Судорожно вздохнул и полоснул по голубой прожилке ножом, затем ещё и ещё раз, всё глубже загоняя холодную сталь. Душевная Боль была настолько сильной, что Адам совершенно не ощутил боль телесную. С блаженным удовлетворением наблюдал, как яркая алая жидкость тугой струёй бьёт из раны. Вот и всё…Всё! Последней мыслью меркнущего сознания была мысль о Марке. «Я люблю тебя, ненаглядный мой! Люблю! Люблю!». Мрак поглотил его… Марк проснулся и с наслаждением выгнулся, потягиваясь. Блаженно, счастливо улыбнулся. Всё Существо его пело, радуясь наступившему утру, умытому неярким солнечным золотом. Его руки ощущали тепло любимого тела, которое они ласкали прошедшей ночью, губы чувствовали опьяняющую сладость любимых губ, слившихся с ними в жгучем, сумасшедшем поцелуе. Эта ночь была такой жаркой, просто огненной, безграничная, безмерная в своей мощи Страсть сжигала их Существа без остатка, сливала воедино их сердца, души и тела, сводила с ума, убивала и возрождала их заново! «Милый, как я люблю тебя, как люблю!». Улыбаясь, Марк повернул голову в ту сторону, где спал Адам…и никого не увидел! Что это?! Где этот несносный мальчишка?! Опять играет в прятки?! Ох, и отшлёпать бы его хорошенько! - Адам! – позвал юношу Марк, оглядываясь по сторонам, - Адам! Нет ответа… Тихо и пусто… Тишина такая, словно парня здесь и вовсе нет… Растерянный и обескураженный, художник уже собирался встать с постели и отправиться на поиски возлюбленного. Его рука нечаянно наткнулась на что-то, судя по ощущениям, это был небольшой, сложенный листок бумаги. Опустив глаза, Марк, в самом деле, увидел какую-то записку. Интересно, что это такое? Может, Адам просто захотел прогуляться, но будить его не решился, и предупреждал, куда пошёл, чтобы возлюбленный не волновался?... Может быть… Очень в духе Адама, есть у него эта привычка исчезать неизвестно куда и насколько, а потом, вдруг, сваливаться, словно снег на голову! И ведь знает же, оболдуй этакий, что его, Марка, до невозможности пугают такие вот нежданные отлучки! Ну, погоди, негодник, вот вернёшься, уж я тебе задам! Марк взял послание и внезапно ощутил, как сердце начало болезненно сжиматься, словно в каком-то предчувствии… Развернул листок. С трудом узнал почерк Адама, всегда такой аккуратный, немного витиеватый, чуть ли не каллиграфический, теперь он был кривым и корявым, словно писала ручка трёхлетнего малыша, ещё не научившегося толком держать в крохотных пальчиках карандаш. Дрожавшие буквы, будто напившись в стельку, не в силах были стоять прямо и ровно, они бычились, наползали одна на другую, скакали то вверх, то вниз. Сразу видно, Адам невероятно волновался, когда это писал. Теперь уже Марк сильно встревожился. Что случилось?! Начал читать. По мере продвижения вглубь текста, читать становилось всё труднее. Но не из-за неровного почерка того, кто адресовал ему письмо. На художника навалилась жуткая, просто зверская Боль, в глазах потемнело, стало совсем нечем дышать. Сердце надломлено билось в рёбра, он буквально глох от его барабанного боя. Марка охватил приступ очень сильной дурноты, голова так кружилась, что он буквально рухнул назад на подушки. Из груди вырвался сдавленный хриплый стон. За что ему это снова?! Почему?! Художник весь выгнулся дугой, руки судорожно вцепились в простыни. - Нет, нет, нет! – этот нечеловеческий вопль разорвал мёртвую тишь его жилища, - Нет! Не-е-ет! Адам, лапушка, солнышко моё единственное, не оставляй меня, не оставляй! Я не могу без тебя! Не могу! Не могу-у-у! Боль прорвалась истерикой, Марк начал неудержимо рыдать. Он осыпал поцелуями каждую буковку этого письма, каждую любимую закорючку, поливал своими слезами. Скоро листок превратился в тряпочку, стал мокрым и хрупким, карандаш стёрся совсем, уже не разобрать, что написано. Но Марку и не требовалось ничего разбирать, он запомнил текст письма навсегда, его сердце и душа запомнили каждое слово, каждый знак препинания… Мужчина метался по постели, скрежетал зубами и кричал, кричал, кричал безостановочно, без умолку, бесконечно… Нет, он не лишится своего ненаглядного и в этот раз, не даст ему уйти, лучше пусть его убьют сразу, на месте! Будь что будет, но он вернёт любимого, вернёт его, вернёт! Твёрдая решимость возвратить возлюбленного остановила истерику, придала Марку сил. Он готов был отправиться за Адамом куда угодно, если понадобиться, хоть в самую отдалённую Вселенскую Галактику! Он вернёт любимого, вернёт, даже если это будет стоить ему Жизни! Мгновенно одевшись, художник со сверхсветовой скоростью помчался к Адаму домой. Он почему-то был уверен, что юношу вернее всего отыскать именно там. Достиг нужного адреса чуть ли не за минуту. Вспорхнул на этаж. Входная дверь приоткрыта. Значит, точно дома! Влетел в квартиру. Внутри такая тишина, что это пугает, тишина неподвижная, абсолютная! Ни звука, ни хотя бы маломальского шороха. Марк почувствовал, как к сердцу потянулись ледяные лапы страха. Тряхнув головой, отогнал страх прочь. Он пришёл сюда за Адамом, он не отступится! Пробежал по комнатам. Никого. Примчался на кухню…и замер в дверях. Первобытный ужас застыл на лице художника от того, что он увидел! Его любимый полулежал на полу, прислонившись спиной к плите. Вокруг него натекла здоровая лужа крови, рукав куртки на одной руке закатан выше локтя, на внутренней стороне зияет глубокая рана, оттуда продолжает сочиться и стекать на пол кровь. Прекрасное лицо иссиня-белое, глаза закрыты, на бледных искусанных губах блаженная улыбка. - О, нет! – Марк бросился к юноше, - Нет! Адам, любимый мой, единственный, что же ты наделал?! – художник обхватил парня руками, приподнял его, усадил ровно. Приложил пальцы к шее, попытался нащупать пульс. Он был, но очень слабый, еле-еле чувствовался. Нужно предпринимать срочные меры, Адам ещё жив, но вот-вот может умереть! Марк оторвал рукав от собственной рубашки, располосовал его, после чего очень туго перевязал рану на руке юноши, чтобы быстрее остановить кровь. В кармане куртки Адама отыскал мобильник, вызвал «неотложку». Так, теперь необходимо было всё убрать, вытереть кровь, чтобы у врачей не возникло излишних вопросов. А причину ранения можно и придумать… Например, почему бы не сказать, что у Адама просто закружилась голова и он упал, сильно ударившись головой о крышку плиты? А рану на руке объяснить тем, что парень в тот момент собирался наточить затупившийся нож, и когда падал, не успел его отбросить в сторону, и лезвие воткнулось в него. Конечно, звучит бредово, ему вряд ли поверят… Хотя, какая разница, насколько достоверно будет выглядеть его рассказ?! Главное, спасти Жизнь Адаму, остальное неважно! Марк торопливо прошёл в ванную, откопал в ящичке под умывальником среди вороха ветоши приличный по размерам лоскут холста, открыл воду. Возвратившись на кухню, стал торопливо, но тщательно вытирать кровавую лужу. Потом осторожно, стараясь сильно не тревожить, вытер кровь с раненой руки. Художник понимал, что пока бессилен что-то ещё сделать для своего любимого. Остаётся только ждать… Надеяться…Верить, что ещё не поздно, что он успел… Слёзы немилосердно жгли глаза, просясь на волю. Марк склонился к бесконечно любимому лицу, такому неподвижному сейчас, такому безжизненному, очень нежно поцеловал любимые губы, обнял Адама, и заплакал тихо и горько. «Дуралей мой, дуралей, зачем же ты так поступил со мной?! – мысленно обращался художник к возлюбленному, рука гладила его щёку, - Зачем захотел покинуть дважды?! Ты решил, если оставишь меня совсем, этим ты спасёшь меня от гибели! А ты не подумал, что для меня твой уход неизмеримо страшнее Смерти, даже самой ужасной?! Твой уход – это и есть Смерть для меня, потому что я не могу жить без тебя! А теперь, когда ты решил ещё и убить себя… Неужели ты думаешь, что я останусь, если ты уйдёшь из этого Мира, уйдёшь незнаемо куда, и я никогда больше не увижу тебя, не обниму, не поцелую, не приласкаю, не услышу твоего любимого голоса, не смогу шептать тебе на ушко всякий сладкий бред, не смогу каждый день и каждую ночь дарить тебе свою Любовь, не смогу кричать тебе о том, как я тебя люблю?! Но не думай, я не останусь! Я последую за тобой, где бы ты ни был, я отыщу тебя и там, и ты никуда от меня не денешься, так и знай! Мы ведь Близнецы, забыл?! Мы не сможем быть один без другого, это нереально для нас!». Очень-очень нежно художник снова коснулся губами бледных губ возлюбленного. - Ты будешь жить, слышишь! Будешь! Будешь! Я вытащу тебя, обязательно вытащу! Как медленно течёт время… Медленно, но неумолимо… Секунды с неторопливой неизбежностью переходят в минуты, минуты – в часы, часы – в дни, дни – в недели, недели – в месяцы, месяцы – в годы, годы – в столетия, столетия – в века, века – в тысячелетия, тысячелетия – в Бесконечность… Сама Жизнь так же неторопливо и неспешно протекает мимо нас, так незаметно, что мы поначалу даже не понимаем этого, а когда осознаём, – уже поздно, миг упущен, его не вернёшь… Иногда нас начинают одолевать сожаления… Вот этого мы не сделали, а могли бы… Вот тому не сказали того-то, а этого так хотелось, этих слов от нас так ждали… И так далее, и тому подобное… Можно сколько угодно грызть самих себя (а заодно и окружающих нас людей), изводя бесконечными сожалениями о том, чего мы (или они, подобное обвинение приходит в голову чаще, если нужно хоть на кого-то свалить ответственность, в основном, нашу же собственную) не сделали и не сказали (или же, наоборот, сделали и сказали)… Всё это не имеет значения в Настоящем, которому абсолютно без разницы, что происходило когда-то, неважно когда, при царе Горохе или пять минут назад… Наши действия или слова теперь – достояние Прошлого… Марк поминутно глядел на ползущую со скоростью дряхлой черепахи стрелку часов на стене кухни. Только три минуты прошло с тех пор, как он вызвал «Скорую Помощь»! А ему казалось, что пролетело, как минимум, тысяча, миллиард Вечностей! Ну, где же эти врачи, в самом деле, почему не едут?! Тут счёт идёт буквально на долю секунды, а они мешкают! «Скорая Помощь» тоже мне! «Скорая Помощь», которая скоростью своей помощи ну, никак не отличается! Если по вине вашей нерасторопной медлительности я потеряю моё солнышко, я расстреляю вас всех, всех врачей города поставлю к стенке и отправлю к праотцам! Я лишу вас права жить на этом свете, потому что вы не должны жить! И мне будет абсолютно до фонаря, что я стану преступником в глазах всех обитателей этой зловонной помойки, именуемой Обществом! Мне уже будет всё равно! Мой любимый, - вот, то, Единственно Важное для меня во всём этом грязном, продажном и лживом Мире! Только Он, только мой сладкий синеглазый лапушка! Только Им и ради Него я живу и существую! А без Него и мне нечего делать здесь, на этой Земле! Наконец, когда Марк уже окончательно извёлся бесконечным ожиданием приезда врачей, в дверь квартиры постучали, постучали резко и требовательно. Художник подхватился с пола, на котором всё это время сидел, обнимая своего Адама, и пулей помчался открывать. Да, это, в самом деле, приехала бригада врачей. «Наконец-то, как же вы нескоры и тяжелы на подъём!» - хотелось кричать Марку. Бригада состояла из пяти человек: двух врачей и трёх молоденьких медсестёр. - Вам требуется помощь? – осведомился солидный дядя в больших очках и белоснежном халате, выглядывавшем из-под тёмно-красной форменной куртки, очевидно, главный. Наверное, вид Марка побудил его подумать, что спасать надо самого художника. - Нет, не мне! Проходите на кухню! Врачи направились в указанном направлении, Марк проводил их. И сразу пять пар рук и внимательных глаз занялись осмотром бесчувственного Адама, они суетились и кружили над ним, словно заботливые наседки над своим цыплёнком, подкинутым им на воспитание нерадивыми родителями. То и дело мелькали какие-то трубочки и колбочки, полные непонятных разноцветных жидкостей. Потом Марк почувствовал едкий запах медицинского спирта, разнёсшийся по кухне и неприятно щекотавший ноздри. Врач то и дело сыпал какой-то китайской терминологией, художник не понимал ни слова, эти иностранные названия ровным счётом ничего ему не говорили. Это жутко нервировало. Не могут, что ли, сразу сказать нормальным, желательно русским, языком, как дела у Адама, можно ли ему помочь, не поздно ли?! Он ведь хочет знать только это, а вовсе не то, как называется тот или другой вводимый ему препарат! Не вытерпев, Марк бросился к врачам «Скорой», дёрнул за рукав главного: - Скажите, умоляю вас, скажите, что с ним?! Он… Он жив?! Врач, не скрывая собственного неудовольствия от того, что его отрывают от такого важного дела, как спасение Жизни, всё же ответил: - Вы вовремя вызвали нас. Ещё немного, максимум минут пятнадцать, ну, может, двадцать, и сего молодого человека уже невозможно было бы вытащить с того света. Опасность гибели всё ещё остаётся очень высокой, пульс слишком слабый, нитевидный, дыхание «ломаное», временами оно и вовсе отсутствует, что, сами понимаете, тоже отнюдь не здорово, он запросто может умереть от гипоксии, говоря народным языком, от кислородного голодания мозга, - видя, что лицо Марка, бывшее и без того белее мела, стремительно становится совсем алебастровым, а в глазах застыл нечеловеческий, непередаваемый ужас, доктор поспешил его обнадёжить, - Ничего, ничего, господин хороший, не переживайте! Сейчас мы отвезём Вашего молодого человека в больницу, благо, это тут, неподалёку, там его быстро, как раз-два-три, вернут к Жизни! Марк не слышал последних слов. В голове беспрестанно крутилось только одно: его любимый жив, жив, жив! Остальное неважно! Художник верил, верил отчаянно, едва ли не фанатично, что Адам выкарабкается! Он же ещё так молод, ему всего-то навсего двадцать восемь! Ну, не умирают люди в таком возрасте, не умирают! Ему ещё жить да жить! Адам очень-очень сильный, он справится, он обязательно справится! Не может его любимый, его единственный и желанный, его ясноглазый цветик покинуть его здесь одного, оставить умирать в страшной пустыне собственного одиночества, снедаемый вечной Тоской по нему! Не может! Не может! «Держись, лапушка мой ненаглядный, держись! – мысленно умолял Марк возлюбленного, сжимая в своей руке его любимые тонкие, почти прозрачные пальчики, когда врачи на носилках выносили Адама из квартиры и тянули к машине. Какими они были холодными, почти ледяными, по сравнению с огненной ладонью художника! Внезапно Марк вспомнил, что в общей суматохе забыл закрыть входную дверь. - Подождите, не уезжайте без меня! – попросил он водителя «Скорой», ожидавшего их появления в кабине, - Я сейчас вернусь! Мигом! Мужчина, в самом деле, очень быстро спустился назад. Его подстёгивал дикий страх за Жизнь возлюбленного, его благополучие. Адама уже погрузили в машину. Врачи тоже заняли свои места рядом с ним. Глухо загудел заводимый мотор. Марк влетел в кабину, с силой захлопнул дверь, так, что задребезжали стёкла. - Поехали! – почти выкрикнул он. «Скорая Помощь» тронулась с места и понеслась по городским улицам, буквально запруженным машинами и общественным транспортом. Издержки Жизни делового центра, Час Пик! Водитель включил мигалку, оглушительно завыла сирена. Их пропускали, народ понимал, что спешить по своим делам, конечно, надо, но, когда счёт идёт на минуты, а то и секунды, когда миг промедления может обернуться непоправимостью, здесь уже стоит задуматься над тем, кому важнее побыстрее добраться до места! Адаму на лицо надели маску и подключили его к аппарату искусственного дыхания. Марк не выпускал его руки из своей всю дорогу до больницы, держал так крепко, словно никогда больше не отпустит. Он мысленно разговаривал с любимым, рассказывал ему тысячу разных вещей, давал миллиард самых-самых ласковых прозвищ и имён, какие только знал или мог придумать. Художник чувствовал, Адам слышит его, просто не может ответить! Как знал и то, что его Любовь к юноше вернёт того к Жизни, так же, как Любовь Адама возвратила с того света его самого! До больницы добрались на удивление быстро и без всяких непредвиденных приключений по дороге, даже ни разу в пробку не попали, несмотря на жуткую загруженность трассы. Словно всё, и дорога, и машины, и люди, встречавшиеся на их пути, стремились помочь этим двоим не потерять друг друга навсегда, спасти одного из них ради спасения другого. У ворот машина «Скорой» резко тормознула и стала. Приехали! Адама, не снимая с носилок, выгрузили на улицу и в срочном порядке понесли в реанимацию. Марк бежал рядом, всё так же не выпуская любимой руки из своей ладони. - Господин хороший, Вы куда? – спросил художника бригадный врач, тот самый, с которым Марк разговаривал у Адама дома, пытаясь его остановить, не пустить следовать дальше, - Туда нельзя! Посторонним в реанимации не место! Марк попытался отмахнуться от него, стряхнуть крепкие пальцы, вцепившиеся в его руку: - Пустите меня, пустите! Мне нужно попасть туда, понимаете! Я должен быть с ним, я ему нужен! Пропустите, Вы не имеете права меня задерживать! – художник пришёл в ярость от того, что его пытаются задержать, не дать ему возможности быть с возлюбленным, и удвоил усилия, чтобы освободиться. Ничего не выходило, хватка у врача оказалась железная. Такому бы работать в дурдоме с буйнопомешанными, а не на «Скорой Помощи» людям Жизни спасать! Марк посмотрел доктору прямо в глаза. У художника был такой взгляд, что тот невольно содрогнулся! Это были глаза сумасшедшего, дикие, полыхавшие неистовым огнём! Такого лучше пропустить, ещё, чего доброго, вцепиться в глотку! А что, с него, пожалуй, станется! Врач отпустил руку Марка. Бригада, в недоумении топтавшаяся на месте, так как художник никак не желал выпускать руки пострадавшего из своей ладони и тем самым мешал их дальнейшему продвижению, облегчённо вздохнула, когда получила возможность двигаться дальше. В реанимации Адама переместили на койку, и врачи-реаниматологи сразу же принялись за дело. Доктор со «Скорой», очевидно, уже успел объяснить им, что Марку лучше не препятствовать в его желании остаться с парнем. Для художника сделали исключение. Может быть, в самом деле, так будет даже лучше, если с пострадавшим будет находиться рядом хоть кто-то из близких ему людей… Глядишь, дело скорее пойдёт на лад! Так бывает иногда… История хранит в своей Памяти немало случаев, когда присутствие родных или любимых рядом со смертельно больным человеком, помогает тому легче переносить страдания, и умереть без мучений. А то и выздороветь! Стены операционной в реанимации были наполовину стеклянными (это было сделано с целью увеличить объём поступавшего в помещение света со стороны коридора, тем самым, улучшить видимость для врачей, работавших здесь, а так же дать возможность врачам извне, тем, кто не работал в отделении, но кого интересовало положение дел того или иного больного, наблюдать за всем процессом, не мешая работе своих коллег). И вот Марк стоит, прижавшись лицом к холодному прозрачному стеклу, и смотрит на то, как его Адама пытаются вернуть с того света на этот. Он не отводит своего напряжённого, жадного взгляда, пытаясь уловить малейшее движение руки или лица любимого, которое дало бы ему хоть микроскопическую надежду на то, что он жив! Хоть что-то! «Любимый, шевельни ручкой или пальчиком! – мысленно взывал Марк к юноше, - Подай мне хоть какой-нибудь знак, что ты ещё здесь, со мной! Прошу тебя, ненаглядный мой, умоляю!». Слёзы жгли глаза, стало невыносимо трудно дышать. Марк торопливо мотнул головой, смахнув их с ресниц, и снова смотрел, смотрел, смотрел! Поначалу всё шло, вроде бы неплохо, судя по лицам врачей, работавших с ним сейчас, у парня дела пошли на лад. Значит, скоро Адам придёт в себя! Ура! Вдруг, всё переменилось в считанные секунды. Реаниматологи забегали, засуетились, они что-то кричали, показывали друг другу на приборы, измерявшие давление и частоту сердечных сокращений. К Адаму незамедлительно был подключён ещё один прибор, после чего к нему применили электрошок. Значит, с сердцем парня что-то не так! Оно либо бьётся ещё слабее, чем прежде, либо (и это вероятнее всего) вовсе остановилось! Замирая от ужаса, Марк кинул бешеный взгляд на прибор, измерявший частоту пульса (он находился у изголовья рабочего стола, и показания неплохо просматривались даже с такого расстояния). Сплошная линия! Сердце не билось! Оно стояло! Врачи снова и снова пытались заставить его работать, - впустую, сердце Адама не желало слушаться! «Бейся, зараза, бейся! – Марк мысленно принуждал сердце любимого к работе, - Бейся! Ты не можешь стоять, не можешь! Ты не имеешь права стоять! Бейся, умоляю, бейся, дай ему жить! Он должен жить, понимаешь, должен! Он мне нужен, очень-очень-очень нужен!». Безрезультатно… С таким же успехом Марк мог попросить у газонокосилки, чтобы она заговорила и рассказала ему какую-нибудь сказку про серого бычка…Сердце Адама продолжало молчать… Стоять тут, вдали от любимого, и смотреть, как он умирает, было выше сил художника. Марк не выдержал и ворвался в операционную. Увидел, как врачи, работавшие тут, с хмурыми лицами и поникшими головами, двигаясь, точно при замедленной съёмке, начинают потихоньку складывать и убирать инструменты, отключать приборы. - Что… Что всё это значит?! Что вы делаете?! – не своим голосом воскликнул художник, кидаясь к ним и хватая за руки всех, кто ему попадался на глаза. - Не орите так, вы не на улице! – строго осадила Марка пожилая медсестра, проходя мимо него, направляясь к выходу, - Мы ничего особенного не делаем, просто убираем оборудование на свои места. Оно нам больше не понадобится, пострадавший только что умер. Слишком большая кровопотеря, сердце не справилось. А жаль, такой молодой парнишка! И такой красивый, ну, чистый Ангелочек! – женщина произнесла это тоном, полным сочувствия к Марку, но всё же спокойно и буднично, привычно, даже слишком привычно! Оно и понятно, медсестра явно работала в реанимации не первый год, много всякого повидала, много смертей встречала. Если на каждую реагировать, – никакого, даже самого стойкого и сильного организма не хватит! Марк слушал её…но не слышал… Он тупо смотрел на женщину, не в силах осознать того, что произошло! Эта тётка говорит, что Адам умер… Его Адам умер?! Это… Это какая-то ошибка, какая-то нелепая несуразица! Эта баба с дури чего-то напутала, примерещилась, поди, во сне какая-нибудь ерундень, вот она и торочит неизвестно что! Нет, нет, нет, Адам не умер, его ненаглядный синеглазый цветик не может умереть, он жив, жив, жив! Он слишком любит своего лапушку, чтобы вот так просто взять и отдать его в алчные когти Смерти! Врёшь, врёшь, тебе не отнять моего единственного у меня, не отнять, даже не облизывайся! Боль с такой чудовищной силой нахлынула на художника, что он вскрикнул и, согнувшись в три погибели, рухнул на колени. Уронив голову на руки, неудержимо разрыдался, постепенно рыдания перешли в крик. Медицинский персонал перепугался, никто из них никогда прежде не слышал, чтобы человек или хоть одно живое существо на этой планете, могли так кричать! На Марка было страшно смотреть, многие, не выдержав, отворачивались. Художник катался по полу, стукался об него головой так, что раздавался даже какой-то хруст, словно он враз решил проломить самому себе череп. Он кричал и кричал без остановки, голос стал пропадать от непосильного напряжения, но он не успокаивался. Кто-то хотел вызвать бригаду психиатров, чтобы увезти его в клинику для помешанных. Врачи решили, что мужчина сошёл с ума (что было недалеко от истины!)! Жуткие, леденящие душу вопли, прекратились так же внезапно, как и начались. Марк, весь подобравшись, словно леопард перед прыжком, выпрямился, тыльной стороной руки вытер красные, опухшие от слёз глаза. Кое-как поднялся на ноги и, шатаясь, точно сильно выпивший, подошёл к столу, на котором лежало тело Адама. Парня ещё не успели накрыть простынёй, как это всегда делали, когда человек умирал. Он лежал там, бледный, безмолвный, веки сомкнуты, длинные пушистые ресницы, мягко серебрясь на кончиках, спят на щеках, словно крылья бабочки, на пухленьких губах мягкая, счастливая улыбка. Казалось, юноша просто уснул и видит какой-то чудесный сон. Марк склонился к любимому лицу, пальцы очень-очень нежно, трепетно гладили его, ласкали бесконечно обожаемые черты, так нежно и трепетно, словно художник касался живого Адама. Марк любовался каждой несравненной чёрточкой, жадно вбирая в себя каждый любимый штришок. Как прекрасен его цветик, даже Смерть не смогла надругаться над его Красотой, Она благоговейно отступила, не стала осквернять своим тленным дыханием это Истинное, Непостижимое Великолепие! Марк с безмерной Любовью прильнул к губам Адама, он целовал и целовал его, не в силах оторваться, так, словно хотел вдохнуть в возлюбленного собственную Жизнь! Все присутствовавшие в реанимации деликатно удалились в коридор, оставив художника и его любимого вдвоём. Марк знал, что Настоящая Любовь может творить Чудеса. Он не раз слышал подобные истории от знакомых, читал в газетах. Неизлечимо больные, обречённые люди, полюбив, полностью излечивались или надолго продляли собственную Жизнь! Любовь – невероятно сильное Чувство, это настоящая Встряска для уставшего организма, Она мобилизует все силы и резервы Человека, даже те, о которых Он понятия не имел! Если подобные вещи происходят с другими, то почему бы такому же Чуду не случиться с ними! Всё возможно в этом Мире! Ничего никуда бесследно не исчезает, всё то, что когда-то умерло, возрождается заново! Марк преисполнился Надежды и Веры в то, что Их Любовь способна совершить гораздо больше, чем просто Чудо! Их Любовь вернёт Адама к Жизни! Художник расстегнул на груди любимого рубашку, обнажив прохладную гладкую кожу. Приставив руки туда, где находится сердце, закрыв глаза, Марк сосредоточился и представил, как его собственная жизненная энергия переходит к возлюбленному, наполняет всё его Существо, заряжая Его. Он мысленно разговаривал с Адамом, умолял его вернуться к нему, признавался в своих чувствах, гладил и целовал его, обнимал возлюбленного горячо и неистово. Марк жаждал его возвращения, жаждал до Безумия! «Вернись! – взывал он к любимому, - Вернись, слышишь! Я так люблю тебя! Ласковое моё солнышко, цветик, лапушка, сладкий мой, единственный, вернись ко мне! Вернись! Вернись! Вернись! Мне не жить без тебя!». Безумная, сумасшедшая Надежда… Может, Адам всё-таки услышит его?!… Может, Он вернётся?! Сердце Марка разрывалось на части от жуткой Боли, огненными ножами полосовавшей его, он почти умирал сейчас сам, обнимая своего единственного. Слёзы сплошным, безудержным потоком хлынули из его глаз, он зарыдал, беспомощно, глухо, навзрыд. Он плакал и плакал, и не мог остановиться, губы прижались к любимым губам, мужчина целовал их безумно и страстно, так, словно это могло возвратить возлюбленного оттуда, куда он ушёл (а, может, всё-таки, ещё не ушёл, может, Адам всё ещё с ним?!)! Адам ощутил какую-то странную лёгкость не только в собственном теле, но во всём своём Существе. Словно земное притяжение перестало действовать на него, он оторвался от пола и теперь парит высоко-высоко, где-то под самым потолком операционной. Опустил глаза. Он, в самом деле, парил над столом, на котором неподвижно лежало его собственное тело. Как странно… Странно видеть себя со стороны… Вроде бы это ты, ты видишь самого себя, даже, наверное, можешь к себе прикоснуться, но в то же время, это не ты, вернее, ты, но какой-то другой, не похожий на себя всегдашнего… Ты будто разом превратился в инопланетянина… Он что, умер?!... Если он умер, тогда почему всё видит и чувствует?... Смерть – небытие, но Он ведь существует!... Рядом со своим телом юноша увидел Марка. «Любимый мой!», - с нежностью думал Адам, лаская возлюбленного полным обожания взглядом. Увидел, что художник, обхватив его тело и неистово прижавшись к нему, целует его губы и плачет. Что случилось?! Почему Марк проливает слёзы, да ещё такие горькие?! Сердце Адама рванулось к возлюбленному: утешить, успокоить! Юноша приблизился к любимому, опустился рядом с ним на стол, взял за руку, стал очень-очень нежно водить кончиками пальцев по запястью. Марк ощутил необычное тепло на своей коже, словно руки коснулись солнечные лучи, только тепло это не жгучее, а, наоборот, очень-очень мягкое, оно ласкает кожу, согревая её, словно кто-то невидимый хочет его утешить, подбодрить. Художник чувствует, как неимоверная сердечная Боль, немилосердно терзавшая его только что, отступает, на её место приходит Успокоенность и тихая Умиротворённость. Он начинает постепенно успокаиваться, расслабляется заиндевевшее тело, страждущая душа перестаёт плакать кровавыми слезами. Во всём Существе – Блаженная Лёгкость. Кто это?! Кто этот Ангел, принёсший ему облегчение в его невыносимых страданиях?! Он хочет видеть и слышать Его! Откройся, о, Прекраснейший житель Небес, откройся мне! Приди и молви своё Слово, и я услышу Тебя, я жажду Услышать Тебя! Адам прочёл мысли возлюбленного, почувствовал его горячее желание увидеть его. Нежная, любовная улыбка осветила прекрасное лицо. Юноша наклонился к Марку, коснулся губами его волос, обнял за плечи. - Марк, взгляни на меня! – тихо попросил он. Художник услышал его! Он на мгновение застыл, прислушиваясь, словно боялся сам себе поверить, что это не галлюцинация, и ему ничего не померещилось! - Любимый, это я! Голос Адама! Его голос! Художник поднял заплаканные глаза и в самом деле увидел своего любимого. Тот сидел рядом с ним на операционном столе и держал его за руку. Значит, это Его прикосновения он чувствовал! Это был Адам, его Адам, такой же невыразимо прекрасный и неземной, каким был всегда! Такой же, как всегда, точно такой! Возлюбленный казался таким живым, настоящим, а для Марка он и не только был, он остался живым! - О, Адам! – голос Марка дрожал, он часто-часто заморгал, словно всё ещё не мог поверить в это Чудо, - Цветик мой единственный, любимое моё солнышко! Где ты обитаешь теперь, в каких Вышних Пределах гостит твоя душа?! Зачем ты покинул меня, одинокого, здесь, в этом зловонном болоте?! Зачем ты ушёл, бросил меня?! Я не могу без тебя, совсем никак не могу! Возьми меня с собой, умоляю тебя, возьми! Я так люблю тебя, так хочу всегда быть с тобой, никогда не расставаться! Жизнь моя, вернись ко мне, вернись, вернись! Сколько мольбы было в безумном взгляде, обращённом к Адаму, сколько мольбы в его голосе! Слёзы навернулись на глаза юноши, когда он увидел это безграничное страдание, эту безмерную Боль, когда он осознал, почувствовал, как сильна на самом деле Любовь Марка к нему, сильнее всего, даже Смерти! Глядя на своего любимого, Адам, вдруг, понял ещё одну Истину, и Истина эта была непреложна: он сам любит Марка неизмеримо сильнее и глубже, чем это вообще возможно даже представить! Любит каждой своей самой микроскопической, крохотной частичкой, любит безмерно, безумно и страстно, любит так, как ещё никто никогда не любил! Он чувствовал, что ему совершенно невозможно покинуть своего художника, расстаться с ним даже на долю секунды, что уж говорить о расставании длиною в Вечность! Он не сможет уйти, просто не сможет! Потому что сам точно так же умрёт без Марка, как Марк умрёт без него, умрёт уже не в физическом смысле (похоже, он действительно умер), но умрёт его душа! Они ведь Близнецы, они –две Настоящих Половинки друг друга, они просто не существуют один без другого, не станет одного, другого тоже не будет! Адама со страшной силой потянуло назад, вернуться в Мир Живых, соединиться с любимым, остаться с ним навеки! Но как это сделать, если его собственная душа, лишившись своей Оболочки-тела, стала просто духом, и ему предстоит странствовать по просторам Неизвестности не одну сотню (а, может, и тысячу) лет, прежде чем он сможет снова воплотиться в другом теле, стать живым?! Сотни, тысячи лет скитаться вдали от Марка, не видеть бесконечно любимого лица, его больших, ласковых глаз, с обожанием смотрящих на него, не слышать родного голоса, не целовать его губ, не обнимать его и не ласкать, не сгорать в неугасимом пламени Любви и Страсти каждый день и каждую ночь, не упиваться его Нежностью, его огненными объятиями, не слышать его безумные признания в Любви, которые он шепчет ему! Нет, нет, нет, это совершенно невозможно! Словно издалека, услышал величественный Глас, возвестивший ему: - Твой Час ещё не пробил! Ещё слишком рано! Возвращайся! Придёшь в свой Черёд, но не сейчас! Ещё не сейчас! Адам почувствовал: его подхватило вихрем необычайной силы, оторвало от Марка и куда-то понесло. Юноша не знал, сколько времени он кружился, его носило по каким-то тёмным коридорам и переходам, швыряя от одной стены к другой, от одного конца к другому. Потом Адам увидел: он падает в бездонную пропасть, всё глубже и глубже погружаясь в тягучую липкую тьму. Холодея от ужаса, закричал…и открыл глаза. Голова Марка покоилась на груди возлюбленного, руки крепко обхватили его, не оторвать! Он решил остаться здесь, вместе с Адамом, остаться и умереть. Жить без любимого художник не собирался, да и не мог. Он так и умрёт, обнимая своего ненаглядного; они не могли быть вместе в этом Мире, что ж, теперь смогут воссоединиться в Ином, Лучшем! Они всегда будут вместе, даже гибель любимого не сможет их разлучить! Они созданы друг другом друг для друга! Чуткое ухо художника уловило глухой, неясный толчок в груди возлюбленного, там, где находилось сердце, похожий на удар, затем ещё и ещё один, уже чётче, яснее, размереннее. Раз. Два. Раз. Два. Раз. Два. Марк встрепенулся, прильнул ухом к груди Адама, очень-очень внимательно вслушался, стараясь не пропустить ни малейшего звука, в то же время, усилием воли абстрагируясь ото всех возможных посторонних шумов. Он хотел слышать только это, только эти удары! Ну, ещё разок, ну, пожалуйста! Раз. Два. Да, это сердце Адама забилось! Оно бьётся! Оно заговорило! Заговорило! Заговорило! Ни в одном языке Мира не отыщется слов, способных описать, что почувствовал Марк, когда услышал, как бьётся сердце его единственного! Это было что-то, совершенно сумасшедшее, абсолютно безумное, невероятное! Художник едва не взлетел от Невообразимого Счастья! Подняв голову, увидел, что любимый открыл глаза и нежно, виновато, смотрит на него. Его глаза! Его родные, любимые, обожаемые, неземные синие глазищи! - Марк! – тихо произносят любимые губы, тонкие любимые пальчики тянуться к художнику. Совсем потеряв голову от Безграничной Радости, мужчина схватил эти ненаглядные пальчики в свою пламенную ладонь, поднёс к губам и осыпал страстными поцелуями каждый. - Цветик, мой родненький, мой хороший, мой единственный, мой синеглазый, мой обожаемый, мой любимый, любимый, любимый! – Марк всхлипнул и расплакался, на этот раз это были слёзы Счастья, - Ты вернулся, вернулся, вернулся! Я… Я так боялся, что потерял тебя… навсегда! Я… Я бы умер! Я и собирался умереть, здесь, рядом с тобой, мне не хотелось жить, я не смог бы жить, зная, что тебя нет и никогда не будет рядом со мной, что, проснувшись, я больше не увижу твою сонную мордашку на своей подушке, твои губки больше не улыбнуться мне, я не смогу их целовать (а я так люблю целовать их, они такие пухленькие и сладкие!), твои ручки больше не коснуться меня, не обнимут, не приласкают, твой обожаемый голосок больше не скажет мне «Люблю тебя!»! Это… Это так ужасно, так невыносимо и чудовищно, любить тебя больше всего и всех на свете, больше Жизни, понимать, что буду любить тебя до скончания своего века и после перехода в Иное Измерение, и знать, что в этом Мире я тебя больше никогда не увижу! – теперь уже художник плакал навзрыд, он, неистово обхватив возлюбленного руками, принялся с бешеной Страстью целовать его лицо, добравшись до губ, намертво приник к ним, и целовал, целовал, целовал! Адама обуяло то же страстное Безумие, которое бушевало в его возлюбленном, ему хотелось, хотелось до Боли, до Одури, до Умопомрачения, прижаться к нему всем телом, каждой клеточкой и частичкой себя, каждой своей молекулой, прижаться что есть силы, опутать Марка неразрывными узами-путами своих рук и ног, и целовать его, пока они оба окончательно не спятят! Юноша чувствовал себя Безмерно, Беспредельно Счастливым, ведь он видел Марка, говорил с ним, слышал самый любимый голос на свете, Его голос, к его губам прильнули любимые губы, его обнимают любимые руки, любимая душа здесь, рядом, не где-то там, в недоступной дали, а тут, возле него! Они вновь воссоединились, воссоединились навсегда, на веки вечные! Он больше никогда не совершит того, что сделал, не причинит Марку (да и себе тоже!) такой Боли, таких страданий, как причинил, попытавшись убить себя! Он больше не будет даже пытаться оставить его, потому что расставание с любимым – та же Смерть, не только для него самого, но для них обоих! Они ведь Близнецы, а Близнецов нереально разлучить, ни в этом Мире, ни в Другом, это не удастся никому и ничему, сколь бы могущественными и грозными не были враждебные им силы! Даже они сами никогда не смогут разлучиться друг с другом, потому что их души и сердца, их собственные Существа, не допустят подобного, они всё равно будут стремиться, рваться друг к другу всеми фибрами себя, они пройдут не только огонь, воду и медные трубы, но и какие угодно, даже ещё более труднопреодолимые препятствия, сметут всё и вся на своём Пути, только, чтобы быть друг с другом! Так всегда было и будет, это так же верно и нерушимо, как их Любовь, Любовь, Невероятная Сила которой сумела вернуть его с того света! Но юноша после перенесённого испытания был ещё слишком слаб физически, чтобы ответить на бешеную Страсть возлюбленного такой же неистовой Страстью, сжигавшей его изнутри. Он едва мог найти силы, чтобы просто произносить слова, не говоря уже о том, чтобы так же безумно целовать Марка, как целовал его художник. Адам просто, положив горевшую лихорадочным огнём руку на его макушку, очень-очень нежно гладил золотистые кудри, наслаждаясь их шелковистой мягкостью. Пальцы мужчины, в свою очередь, погрузились в густой, тёплый бархат волос Адама, он ласкал и сминал их, чувствуя, как его собственное тело, каждая клеточка, начинают неистово пульсировать. Кто-то из врачей, находившихся в коридоре и наблюдавших через стекло за всем происходящим внутри операционной, заметил, что пострадавший, которого сочли умершим, внезапно ожил и даже может шевелиться! Кинул ошалелый взгляд на прибор в головах стола, измерявший давление и частоту сердечных сокращений, – прибор показывал, что сердце бьётся, пусть, пока ещё слишком часто и быстро, почти лихорадочно, но бьётся! - Не может быть! – не веря собственным глазам, воскликнул доктор. Его коллега, солидный, уже достаточно немолодой врач, степенный, с пышными седыми усами, удивлённо взглянул на него: - Чего не может быть, уважаемый? – с любопытством осведомился он. Что-то в лице коллеги заставило его насторожиться. - Да вот… Взгляните на прибор, указывающий частоту сердечных сокращений и давление… Сердце пострадавшего заработало! Он же был мёртв ещё пять минут назад, я сам видел в показаниях одну сплошную линию! Он не дышал, сердце не билось! Он же умер, понимаете, умер! Наталья Васильевна даже сокрушалась, что такой молоденький парнишка, ему бы ещё жить да жить! А сейчас… Подойдите сюда и взгляните сами! – врач схватил старика за рукав, притянул, поставил рядом с собой, он был так ошарашен тем, что происходит сейчас, что даже не задумался о том, что ведёт себя, по меньшей мере, невежливо, даже грубо, по отношению к более старшему и уважаемому доктору, - Взгляните, взгляните! Доктор посмотрел туда, куда указывал его нетерпеливый коллега. Прибор, в самом деле, работал, показывал, что сердце того парня бьётся! - Невероятно! Уму непостижимо! – воскликнул ошарашенный врач, едва ли не более изумлённый, чем его молодой и неопытный сослуживец, - Мёртвые воскресают! Чудеса, да и только! Теперь уже весь медицинский персонал, услышав удивлённые возгласы двух врачей, прильнул к стеклу. Раздался ропот. Все видели, как парень, ещё несколько минут назад бывший мёртвым (сомнений быть не могло, пострадавший действительно умер, он был холодным, не дышал, наконец, его сердце остановилось!), вдруг, невероятным образом ожил, молчавшее сердце вновь заговорило! - Что же мы стоим-то тут, разинув рты, словно стая глупых ворон, решающих, кому первой достанется на обед хлебная корочка, найденная одной из них! – воскликнул молодой врач, первым заметивший, что Адам жив, - Надо немедленно возвращаться назад в операционную! Парень вернулся оттуда, откуда ещё никто прежде него не возвращался! Ему нужно помочь окончательно прийти в себя, проследить, чтобы его Жизни больше ничего не угрожало! Врачи побежали назад в операционную. Марк едва успел оторваться от возлюбленного, пока никто из посторонних не увидел, как он страстно целует и обнимает его. Не следует чужим людям становиться свидетелями того, что вершится между ним и его Адамом ( впрочем, они, наверняка, много чего видели, о многом догадались… Достаточно вспомнить, как он, Марк, отреагировал на известие о смерти любимого! Так не сходят с ума, если дело касается просто друга, брата или сына!)! Начнутся досужие домыслы, разговоры «между собой» (Марк терпеть не мог эти так называемые «междусобойчики», в них, в самом названии, было что-то пошлое и гнилое. Они напоминали посиделки старушек во дворах на скамеечках, на которых обсуждалось буквально всё: от новых способов квашения капусты до «Вы видали очередного кавалера Маньки Шевцовой, Зинкиной дочки, ну, той, у которой вечно зад снаружи, хоть бы постыдилась, срамница, не позорила мать-то!»). Их Любовь – это Тайна, это то, что касается только их двоих и больше никого! Выпрямившись, художник стоял у стола, на котором лежал возлюбленный и нежно, ободряюще ему улыбался. - Не оставляй меня, Марк! – тихо взмолился Адам, не желая выпускать свою руку из руки художника. - Лапушка, мне придётся ненадолго покинуть тебя. Сейчас сюда сбегутся врачи, я буду только мешать. Меня всё равно выставят вон, и это правильно, нечего постороннему делать в операционной, да ещё в реанимации! Но я побуду там, в коридоре. Здесь стеклянные стены, так что я всё-всё увижу, ничего не пропущу, чтобы, в случае чего, прийти к тебе на помощь! Доверься докторам, они помогут тебе окончательно вернуться к Жизни! А потом, когда я заберу тебя домой…, - Марк опустил взгляд, потом вновь посмотрел на любимого, в его глазах плясали озорные искорки, мужественное лицо неожиданно засветилось улыбкой, - Я для начала задам хорошенькую взбучку за то, что ты сбежал от меня! – это было сказано тоном шутливого возмущения, Марк с деланной суровостью сдвинул брови и сжал губы, потом его лицо разгладилось, глаза смотрят с Безграничной Любовью, - А потом… Потом… Потом я тебя просто съем, слопаю со всеми-всеми потрохами, чтобы ты уже никуда и никогда не смог уйти от меня, всегда был со мной! – художник послал возлюбленному воздушный поцелуй, - Держись, солнышко моё ненаглядное, скоро весь этот кошмар закончится! Держись! Адам верил ему. Раз Марк так говорит, значит, так оно и есть! Скоро они смогут отправиться домой, и всё, что произошло, будет казаться им обоим не более чем дурным сном, от которого они пробудились! - Марк! – позвал любимого Адам. Художник, уже дошедший до входных дверей, остановился и обернулся: - Да, хороший мой? Невероятные синие глаза светились Безмерной Любовью и нежным обожанием. - Люблю тебя! – сказал Адам. - А как я люблю тебя! – пылко воскликнул Марк, прижав руки к груди, к самому сердцу. Сбежавшиеся врачи принялись за дело. Они бегали вокруг Адама, щупали и дёргали его, словно ещё не до конца уверились, что парень, бывший мертвецом ещё полчаса назад, чудесным образом ожил и даже улыбается, наблюдая за их суетливой вознёй! Его снова подключили к аппарату, измеряющему пульс и давление, затолкали в него какие-то резиновые и пластиковые трубки, стали что-то вводить в вену. Всё делалось с такой скоростью, точно персонал реанимации боялся, что Адам снова может умереть. Но юноша понимал, чувствовал, что не умрёт. Он знал это! Как же он может погибнуть, если рядом с ним, пусть и не в прямом смысле сейчас, но здесь, неподалёку, всего лишь за стеклянной стенкой, его ненаглядный, бесконечно любимый им Человечек, тот, ради кого он вернулся на эту Землю, в Мир Живых! Он не может умереть! Эти врачи, которые сейчас возятся с ним, наверняка сочтут его возвращение Чудом или припишут подобную заслугу самим себе (что вернее всего), либо великому искусству, имя которому Медицина. Они припишут это чему угодно, только не тому, что есть на самом деле! А Истина состоит в одном: спас его, вытащив из алчных лап Смерти, только Марк, его поистине Безграничная, Безмерная, Бесконечная Любовь к нему! Возлюбленный буквально вымолил его у Высших Сил! Ещё раз тщательно осмотрев Адама, перепроверив его состояние, наверное, не одну тысячу раз, врачи, наконец, пришли к выводу, что теперь Жизни юноши ничего не угрожает, и можно смело, не опасаясь каких-то неожиданных эксцессов со стороны его организма, переводить парня в отделение интенсивной терапии, где ему помогут закрепить полученный положительный результат. Марк встретил любимого, которого вывозили из операционной в коридор, лучезарной улыбкой. - Ну, как ты, милый? – невольно слово «милый» было произнесено несколько нежнее, чем это подобает в разговоре между двумя мужчинами. Медсестра, которая везла каталку с парнем, подняла глаза и понимающе переглянулась со своей товаркой, шедшей рядом. Но влюблённые ничего этого не видели, просто не могли видеть, всецело поглощённые друг другом. Даже прогреми сейчас возле них невероятной силы взрыв, оба и его не заметили бы! Адам одарил своего любимого художника нежной, влюблённой улыбкой: - Нормально. Правда, пока всё болит, тело, будто резиновое, какое-то не моё, но, надеюсь, это скоро пройдёт. Рано мне ещё расклеиваться, ещё десятков восемь годиков побегаю! – он засмеялся и тут же почувствовал тупую боль в сердце. Прекрасное лицо невольно исказилось. Марк встревожился: - Что с тобой?! Тебе плохо?! Адам отрицательно покачал головой: - Ничего, нормально. Остаточные явления после перенесённой клинической смерти. Сердце слегка попривыкло бездельничать, вот и возмущается, что его вновь заставили работать. Горячая рука Марка трепетно и очень-очень нежно погладила любимую щёчку. - Не разговаривай так много, тебе вредно! – наставительно заговорил он, - Отдыхай, набирайся сил. Тебе они очень понадобятся…, - художник выдержал паузу, многозначительно, с плутоватой улыбкой глядя на возлюбленного, - Потом… Дома! Конечно, никто из присутствовавших рядом, кроме Адама, не понял, что подразумевает Марк. Юноша улыбнулся: - Жду не дождусь! – тихо, так, чтобы услышал только Марк, ответил он. Художник проводил любимого до палаты в терапевтическом отделении, куда его перевели после реанимации. Отыскав заведующего отделением (ею оказалась хрупкая симпатичная, очень молодая женщина, почти девочка), он чуть не на коленях выпросил разрешение находиться при Адаме круглосуточно, никуда не отлучаясь. Марк понимал, чувствовал и знал, что не сможет жить спокойно, пока его ненаглядный цветик не вернётся домой, пока он будет здесь, в больнице! Он же с ума сойдёт от безумной тревоги за своего любимого, в голову начнёт лезть всякий бред, он будет метаться, как тигр в клетке, который ищет выход из своей тюрьмы, но не может его отыскать! Нет, нет, нет, так не пойдёт, он должен быть с Адамом! Он станет оберегать его и заботиться о нём, не только здесь, но и тогда, когда они смогут, наконец, возвратиться в их жилище (ох, скорей бы!)! Он сделает всё возможное (и невозможное тоже, и немыслимое!), чтобы его единственный больше никогда-никогда не покинул его, навсегда остался с ним! Он окружит Адама такой Любовью, такой нежностью, любимому будет так хорошо с ним, что он сам даже не захочет уйти! «Я так люблю тебя, Ангел мой синеглазый, так люблю!». К непередаваемой Радости обоих, художнику позволили остаться с любимым в одной палате до тех пор, пока Адама не выпишут. Заведующая, хорошенько поразмыслив, решила, что присутствие близкого человека (она не знала, кем на самом деле приходится Марк этому юноше, решив, что художник, – его родственник, судя по внешнему впечатлению и большой разнице в возрасте (совсем молоденький мальчик и зрелый, умудрённый жизненным опытом, мужчина), скорее всего дядя или старший брат. На отца не похож, слишком молод для подобной роли, хотя, кто знает, может быть, человек этот рано женился?) благотворно повлияет на пострадавшего, ускорит его выздоровление. Услышав утвердительный ответ на свою просьбу, художник едва не расцеловал заведующую прямо там, в её кабинете, но вовремя спохватился и не сделал этого, не зная, как подобное будет воспринято. Марк мерил нетерпеливыми шагами коридор перед палатой, куда поместили Адама, буквально сгорая от безумного желания оказаться с ним вдвоём, подальше от любопытных глаз. В самом деле, ну, чего они там возятся?! Такое впечатление, что в больнице собираются встречать ни больше, ни меньше прибывшего с визитом арабского шейха, вот и наводят на всё идеальный лоск! Наконец, приготовив место, медсёстры и санитарки осторожно переместили Адама с каталки на его койку, и покинули палату. Потерявший терпение Марк чуть не влетел туда и торопливо закрыл дверь. Им повезло: палата оказалась рассчитана всего на двух человек, а, поскольку соседа у них пока не было, Адам останется здесь один. Возможно, ненадолго, может, только на пару часов или до завтрашнего утра, но останется! Что ж, и на том, как говорится, спасибо! - Наконец-то все ушли! – воскликнул художник, стремительно приблизившись к койке, на которой лежал его возлюбленный и опускаясь рядом на колени, - Я чуть не сдвинулся, пока ждал! Зато теперь ты в полном моём распоряжении, всецело в моей власти! – губы Марка улыбались, но в глазах улыбки не было, оттуда полыхало жаром, - Как я ждал этого! Его руки нежно, любовно гладили и ласкали прекрасное лицо Адама, пальцы мягко очерчивали чёткий, словно выточенный талантливым резцом скульптора, контур, невероятные синие глаза, губы. Художник смотрел и смотрел на юношу полным безмерного обожания взглядом и не мог наглядеться. Марку всё ещё не верилось, что любимый с ним, что он не покинул его навсегда, что он вернулся! Он дотрагивался до Адама так, словно боялся, что это всё мираж, что, стоит ему лишь коснуться юноши, тот исчезнет! - Цветик, - художник нежно целовал каждую чёрточку несравненного лица, - Цветик! Любимый, единственный, желанный, обожаемый мой цветик! Любимые губы притягивали к себе сильнее самого мощного магнита, Марк был просто не в силах сопротивляться такому искушению. Мужчина прильнул к губам Адама, поцелуй дышал Безграничной Любовью и нежностью. Он целовал возлюбленного осторожно, памятуя о том, что юноша ещё слишком слаб для каких бы то ни было проявлений Страсти с его стороны. Но как же трудно удержать себя в рамках! Как хотелось Марку вложить в этот поцелуй всё Безумие, которое буквально пожирало его изнутри! Он с ума сходил от неудержимого желания ласкать любимое тело, ласкать так, как никогда ещё не ласкал, довести Адама до Апогея, заставить и его сходить с ума от этой неистовой, неискоренимой жажды обладания им, какая разрывала на части его самого! Он жаждал овладеть юношей прямо сейчас, и ничего не мог с этим поделать! Марк хотел его так, что едва не терял сознание! Но сдерживаться необходимо, от этого зависело благополучие и даже Жизнь любимого. Здоровье Адама превыше всего! Вот когда они смогут вернуться домой, когда парень окончательно поправиться, тогда… О, тогда… Тогда он не выпустит любимого из своих жадных объятий как минимум суток двое, а, может, и больше! Он будет целовать и ласкать Адама, пока не одуреет, нет, даже и тогда не перестанет! Но не раньше! Нет, не раньше срока, необходимого возлюбленному для того, чтобы набраться сил! Адам – Главное его Сокровище, самое-самое-самое Бесценное из всех самых-самых-самых Бесценных Сокровищ на свете! Он вновь обрёл его, когда думал, что потерял навеки! И не может потерять снова! Он просто не допустит этого! Он слишком сильно любит своего неземного Ангела, своего единственного синеглазого лапушку! В самом деле, ну, что такое подождать каких-нибудь три или четыре месяца или года, или сколько понадобиться, чтобы Адам окончательно пришёл в себя и восстановился, по сравнению с Вечностью Полного и Абсолютного Блаженства, когда им можно будет без всяких помех и препятствий со стороны кого бы то ни было (или чего бы то ни было) любить друг друга и обладать друг другом в любое время дня и ночи, делить друг с другом Жизнь, просто наслаждаться друг другом, радоваться тому, что они есть друг у друга! Адам чувствовал, чего стоит его возлюбленному эта сдержанность! Он ощущал, как Марк весь дрожит от невероятного возбуждения и одновременно напряжения, целуя его так нежно, так осторожно, словно боясь причинить ему боль. Зная невероятную страстность натуры своего единственного, его безудержность и всю неистовость его жадности, с которой художник буквально обрушивался на него во время их близости, Адам понимал, насколько трудно тому было накинуть на себя узду, связать самого себя, свой огненный темперамент, буквально по рукам и ногам. Юноша видел в этом ещё одно из проявлений Любви Марка к нему. Любимый просто бережёт его, заботиться о его здоровье и самочувствии, он ведь знает, что пока, до полного выздоровления, ни о какой физической близости между ними не может идти и речи. Марк хочет, чтобы он побыстрее поправился и окончательно встал на ноги. До тех пор они оба могут себе позволить только поцелуи, да и те будут такими же осторожно-нежными. Любимый думает о нём, а не о себе, только о нём! И всегда о нём думал! Адам с безграничной любовной нежностью ответно поцеловал Марка. «Любимый мой, единственный, - лаская художника взглядом, думал юноша, - Потерпи немножечко, ну, совсем чуточку, самую-самую маленькую капельку потерпи! Я встану на ноги, обязательно встану! Я поправлюсь, чего бы мне это ни стоило, освобожу тебя от этой пытки! А потом, когда настанет такой день… О, как щедро я тебя вознагражу за твоё безграничное терпение, за твою Безмерную Любовь ко мне! Вознагражу сторицей, потому что сам так же безумно люблю тебя, и мне самому так трудно не отдаться на волю собственной Страсти!». Парню, в самом деле, стоило невероятных трудов не поддаться своим чувствам. Он с такой же невероятной силой любил Марка, как любил его тот, так же до Умопомрачения жаждал его духовно и физически, как жаждал его художник! Но пока что этот Сладостный Плод находился для них обоих под строжайшим запретом! Временно на Него было наложено табу. Адам твёрдо вознамерился выздороветь и как можно скорее, пока они оба не сошли с ума окончательно от невозможности дарить друг другу то, чего им так хотелось! Неожиданно, как это всегда бывает осенью, на уставшую от дневных забот землю опустилась густая, непроглядная мгла. Стало темно, воздух пропитался знобким холодом. На бархате неба – ни звёздочки, оно густо-графитового цвета, мрачное, безмолвное, неподвижное. Вообще Марк осень не слишком жаловал, но ему нравились осенние ночи, их таинственная молчаливость, когда кажется, в самом сумраке обитает что-то неведомое и невидимое постороннему, непосвящённому взгляду, то, что открывается лишь Избранным, тем, кто способен постичь всю глубину того, что может предстать изумлённому взору, когда завеса Тайны будет пред ним приоткрыта. Сегодня настала именно такая ночь, полная неразгаданного, какого-то мистического очарования. Как художнику хотелось разделить со своим возлюбленным эту непередаваемую красоту засыпающей Природы, вдохнуть холодный и свежий ночной ветерок, лениво и грустно шелестящий в пожелтевших листьях большого клёна, робко шебуршащего ветвями по стеклу, словно он озяб и просился к людям в тепло, погреться! Но пока Адаму не разрешают вставать с постели (и это правильно, организму, сколь бы молод и силён он ни был, требуется значительный восстановительный период, особенно, после того, что произошло несколькими часами ранее! Было бы в высшей степени неумно предположить, что любимый поднимется на ноги после такого испытания, после того, как он едва не покинул этот Мир навсегда! Он, Марк, сам же первый привяжет его к койке, если юноша только надумает это сделать!). Мужчине было грустно от того, что он не может разделить блаженную красоту наставшей ночи вместе с Адамом. Но это ничего, когда они вернуться домой, то смогут любоваться хоть каждой ночью! Хотя… Тогда им уже будет не до Природных Загадок и Тайн… Марк знал, что ничто ни в одном из Миров всех Вселенных, какие только существуют, не сможет привлечь его внимания, когда рядом с ним будет любимый, чья поистине Неземная Красота способна затмить собой все Чудеса Света вместе взятые! Адам сам – Чудо из Чудес, Марк обожал им любоваться, рассматривать, изучать и наблюдать каждую чёрточку бесподобного лица, каждый жест, поворот головы, линии рук, походку, движения губ, когда парень говорил; даже сам его голос, тембр и окраска, приводили всё Существо художника в неописуемый восторженный трепет! Он обожал в юноше абсолютно всё, и ничего не мог с этим поделать! Адам всегда, с самого первого мгновения, как Марк увидел его на своей лекции, представлялся мужчине верхом Совершенства во всём, что бы он ни делал или говорил. Это была слепая идеализация, та самая идеализация, которая видит свой Предмет исключительно в серебристых тонах, без всякого изъяна. Она не раздумывает, не задаёт вопросов, просто видит того, на кого обращена таким, каким хочет видеть. Возможно, Предмет подобной идеализации сам по себе далеко не идеален, это для неё неважно. Она просто закрывает глаза на те недостатки, с которыми может смириться, если же с ними смириться нельзя, она считает, что их нет. В больнице уже давно дан отбой всем находящимся на излечении пациентам. Тишина. В палатах выключен свет. Но Марк и Адам ещё не спят, они просто не могут спать! Марку всё кажется, если он уснёт, то, пробудившись, не найдёт рядом с собой Адама, что юноша опять покинет его, обрекая на медленную мучительную гибель в ледяной мгле одиночества. Сама эта мысль приводила художника в неописуемый ужас, его начинала колотить крупная дрожь. Адам почувствовал состояние возлюбленного. Крепче, насколько хватало его ещё слишком слабых сил, юноша сжал любимые пальцы своей лихорадочно горевшей ладошкой. - Что с тобой, милый? – с нежной заботливостью спросил он. Марк смотрел на возлюбленного глазами, полными слёз: - О, цветик, если бы ты только знал… Я так боюсь уснуть! Мне так страшно! А вдруг, когда я открою глаза, тебя со мной не будет?! Я… Я же не переживу этого снова, не переживу! Адаму неожиданно открылось, через что прошёл его любимый художник за последние несколько часов! Он, вдруг, увидел и понял, что чувствовал Марк, когда узнал о его смерти! «О, милый! – сердце юноши болезненно сжалось, всё Существо рванулось к Марку, - Хороший мой! Что же я с тобою сделал?!». Парень другой рукой ласково, любовно провёл по белокурым кудрям возлюбленного, глаза смотрят с такой нежной Страстью! Художник схватил эту любимую ручку и стал неистово целовать его тонкие обожаемые пальчики. - Не бойся, любимый мой, - голос Адама тихий, мягкий, бархатный, успокаивающий, - Не надо бояться! Я никуда не уйду! Я останусь здесь, с тобой! Обещаю, я никогда-никогда не оставлю тебя! Глаза Марка загорелись Безумной Надеждой: - Правда?! Адам солнечно улыбнулся (как же Марк любил его улыбку!): - Правда! Художник так и просиял, он весь буквально светился Безмерным Счастьем изнутри! Внезапно спохватился, что уже поздно, и Адаму давно пора спать. Да и ему самому отдых отнюдь не повредит, день выдался нелёгким, слишком много треволнений пришлось пережить. - Ложись-ка ты спать, лапушка, уже очень поздно, - сказал Марк тоном любящего, но строгого родителя, - Тебе нужно больше отдыхать. Я буду здесь, рядом с тобой. - Марк, - попросил Адам, - А ты можешь лечь со мной, на мою кровать? Мне так не хватало тебя, твоего тепла всё это время! Без тебя так плохо, тоскливо, так неуютно! Ты мне так нужен! Не только сейчас, сегодня, этой ночью, но вообще всегда! Самые желанные слова на свете! Он нужен любимому! Марк ласково улыбнулся юноше, лёг с ним рядом. Адам повернулся к нему лицом, очень-очень нежно поцеловал любимые губы, почувствовав, как возлюбленный весь затрепетал. Художник крепко обнял его, прижался к своему единственному всем телом. Парень прильнул головой к его груди. Он был Счастлив, Невероятно, Безоблачно Счастлив! Его возлюбленный, его ненаглядная звёздочка, здесь, с ним, рядом, любимые ручки обнимают его, эти объятия так желанны, так нежны, так спасительно-надёжны! Его близость успокаивает, утешает, придаёт сил и уверенности в завтрашнем дне! «Я тебя никогда не оставлю! – думает Адам, засыпая, - Не оставлю! Люблю тебя! Люблю!». Юноша уснул почти мгновенно, его всё пережитое за прошедший день измотало до крайности. Марк же заснуть не мог, даже, если бы очень захотел. Несмотря на все заверения любимого, что он останется, что он никогда не покинет его, художник всё равно смертельно этого боялся, внутри него царила настоящая паника, от дикого ужаса перехватывало дыхание и сердце колотилось так, что, казалось, оно вот-вот выскочит наружу либо вообще остановится! Несмотря на чудовищную нервную перегрузку и невероятную физическую усталость, мужчина продолжал бодрствовать. Ничего, ещё отоспится там, дома, когда его цветик будет в безопасности и, главное, рядом с ним! Марк, нежно улыбаясь, вслушивался в тихое, мерное, почти беззвучное, дыхание спящего Адама, он губами гладил взъерошенные чёрные прядки на его макушке, испытывая нереальное наслаждение уже от того, что просто касался его. Он был так Счастлив сейчас! Его эльф из сказки, прекраснейший, как самый чудесный на свете сон, в его объятиях, доверчиво и нежно прильнул к его груди! Марк чувствовал, насколько любимый на самом деле хрупок, несмотря на всю свою внутреннюю силу. Эта хрупкость глубинная, внутренняя, скрытая от посторонних глаз, она заметна лишь немногим, да практически никому, кроме него, Марка, который чувствует и видит, знает её, потому, что до потери сознания любит Адама! Художник обнял юношу ещё крепче, словно защищая его от всего на свете, что могло хоть как-то навредить ему, причинить Боль, заставить страдать. Адаму снился кошмар. Он бежал по какому-то коридору (сон очень напоминал то, что он видел, находясь в клинической смерти), его стены склизкие, мокрые, покрытые чем-то синеватым, похожим на раздавленные, перемолотые водоросли. Он всё бежит и бежит по этому жуткому коридору, а вокруг – такая тишь, такая пустота, что он слышит бешеное биение собственного сердца и своё хриплое дыхание. Куда он направляется, этого Адам не знает, просто продолжает двигаться вперёд, словно спасаясь от чего-то (или кого-то), что гонится за ним по пятам. Преследователя (или преследователей, возможно, их несколько) пока не видно, но он знает, что он там, неподалёку, за поворотом этого чудовищно длинного коридора-тоннеля, юноша чувствует, он там! Адам всё ускоряет темп, всё стремится поскорее убежать, скрыться, спастись, - но понимает, что это бессмысленно, его всё равно догонят и сожрут, ему не уйти от этой неизбежности, сколько бы он ни пытался! Адам метался по подушке, он весь дрожал, руки неистово молотили по одеялу, словно преследователь из его кошмара уже догнал его и теперь хочет схватить, разорвать на части, уничтожить. - Пусти, пусти! – истошно кричал парень, - Пусти меня, тварь! Марк, мгновенно очнувшись (ему всё же удалось ненадолго задремать), обхватил любимого руками, стал тормошить его, стараясь разбудить: - Милый, милый, проснись! Адам в последний раз вскрикнул и открыл глаза. Несколько минут его безумный, ошалелый взгляд, метался по палате, окружающим предметам, словно юноша силился понять, где он находится. Увидел бледное, взволнованное лицо Марка, тревожно смотревшего на него. И разом отступил ужас, всё Существо затопила блаженная успокаивающая лёгкость. С ним его любимый, значит, ничего страшного произойти не может, Марк просто не позволит этому случиться! Адам так обрадовался тому, что видит бесконечно дорогое и любимое лицо вместо того жуткого коридора! Слёзы навернулись на глаза, потекли по щекам. Юноша обнял Марка, что есть силы прижался к нему и заплакал, спрятав лицо у него на груди. Художник нежно обнимал любимого, пальцы гладили густые тёплые волосы, успокаивали, утешали. - Ну, ну, не надо плакать, лапушка, успокойся! – ласково ворковал он, - Всё позади, всё закончилось, это был дурной сон, всего лишь сон! Я с тобой, цветик, я здесь, никуда не уйду, не покину тебя! Ну же, солнышко моё сладкое, перестань! Но Адам всё никак не мог успокоиться, он продолжал беззвучно рыдать, прижимаясь к возлюбленному всё сильнее и сильнее. Марк чувствовал, словами ему вряд ли удастся утихомирить эту бурю, бушующую внутри его милого. Надо что-то более сильное. Художник стал целовать Адама, летучие поцелуи нежно касались его волос, мокрого разгорячённого лица, глаз, щёк. Это возымело действие, юноша перестал рыдать. Он поднял голову, взглянул в любимое лицо. Столько безграничной Любви и безудержной Страсти было в его громадных глазах, они жарко полыхали, казалось, само окружающее пространство воспламенилось от того пожара, что бушевал в них! Разумом Адам понимал, что необходимо выдержать временную дистанцию, нужно дать организму возможность хоть немного прийти в норму, набраться сил и энергии, иначе ему не только не подняться на ноги, но не выжить. Понимать-то понимал, но сердцем, душой, телом, всем своим Существом, чувствовал, что невозможность испытывать то, чего ему так хотелось, хотелось до Боли, до Одурения, убьёт его едва ли не быстрее, чем физическая невоздержанность! Как он жаждал Марка, жаждал до головокружения, до остановки пульса! Это было сильнее любой опасности, которая могла грозить ему или им обоим. Он хотел его, до Сумасшествия стремясь к художнику! Бешеная Страсть, целиком и полностью овладевшая Адамом, требовала немедленного утоления. И совершенно неважно, что юноша был ещё слишком слаб для подобных вспышек. Он просто не мог ни ждать, ни удержать себя в узде! Потянувшись к Марку, Адам прильнул к его губам, поцелуй был до невероятия страстным. Художник вздрогнул от охватившего всё его Существо неистового желания, тут же забыв обо всём и всех на свете, кроме своего милого, чьи мягкие, пухленькие губки так сладко целовали его сейчас! Ответ его был полон такого испепеляющего Безумия, что у обоих просто дух захватило! Они целовали друг друга с невообразимым алчным бешенством, не в силах оторваться один от другого, не в состоянии прекратить это Сумасшествие, грозившее погубить обоих! Марк чувствует: любимые пальчики, пробравшись под его одежду, гладят и ласкают обнажённую кожу, двигаясь всё ниже и ниже. Он ощущает некую раздвоенность в самом себе: разум велит ему остановить Адама, не позволять ему делать то, что он делает, заставить парня повременить с этим, пока он окончательно не поправится, сердце же, душа и тело, напротив, безумно жаждут, чтобы Адам продолжал свой безудержный натиск! А потом… Когда мужчина ощутил, как ручка любимого, добравшись туда, начинает неистово ласкать его, он вообще перестал соображать что-либо, все мысли мгновенно улетучились, всё Существо, каждую самую-самую микроскопическую клеточку, обуяла невообразимая жажда слиться с Адамом, овладеть и обладать им, и не завтра или через час, но прямо здесь и сию секунду! Безумные ласки Адама практически довели Марка до Завершения, когда сознание художника очень ярким сполохом озарила мысль: надо остановить парня, всеми возможными способами прекратить это умопомрачительное самоубийство, иначе он может не дожить до утра! Его любимый ещё слишком слаб, у него не хватит сил бороться за собственную Жизнь, а бороться надо, необходимо, это не терпит никаких отлагательств! Он должен бороться ради себя, ради него, Марка, ради них обоих! Должен! И Адам будет бороться, он заставит его бороться! С превеликим трудом, превозмогая самого себя, художнику удалось оторваться от любимых губ, неистово целовавших его. Тяжело дыша, Марк обхватил руками лицо юноши, мягко отстранил его от себя. Глядя в безмерно любимые глаза, сказал тихо, но твёрдо, тоном, исключающим двоякое понимание его слов: - Лапушка, остановись! Нам этого нельзя. Пока нельзя… Горящий безумной страстью взгляд в недоумении устремился на него: - Почему нельзя?! Ты… Ты не хочешь меня?!... Я… Я прав?! Ох, как иногда хотелось Марку отшлёпать Адама, отшлёпать основательно, так, чтобы урок прочно усвоился! Художник сердито, но в то же время ласково дёрнул любимого за оба уха: - Нет, не прав! Адам, порой, ты бываешь совершенно невыносим! Стоит тебе только раз не получить того, чего хочется, так ты сразу начинаешь выдумывать всякую ерундень касательно причин этой невозможности! Какой же ты всё-таки ребёнок! Избалованный, упрямый, подчас, жестокий, хоть и самый-самый любимый на свете! Когда ты, наконец, уяснишь одну простую Вещь: я тебя безумно люблю! Люблю! Люблю! – Марк в неудержимом порыве страстно поцеловал его, но тотчас же отстранился, чувствуя, что Адам потянулся к нему, чтобы поцеловать ответно, - Просто… Ты ещё такой слабый, тебе нужен отдых, нужно восстановление сил, причём, основательное! Лапушка, я сам тебя хочу до такой степени, что просто дурею от этой жажды! Но я боюсь, это может навредить тебе, ещё сильнее подорвать твоё, и без того подорванное, здоровье! Я тебя обожаю! – он ещё раз поцеловал любимого, - Но… Давай подождём… Вот вернёмся домой, ты поправишься совсем… Тогда, обещаю, у тебя будет всё, что только пожелаешь и когда пожелаешь… включая меня! Ну, пожалуйста, послушайся меня хоть раз! Марк так умоляюще смотрел на Адама, что тот сдался. - Хорошо…, - тихо ответил юноша, - Хорошо. Но только до тех пор, пока мы не вернёмся домой! Когда я встану на ноги окончательно (а это обязательно произойдёт!), ты не отвертишься! Художник засмеялся и любовно чмокнул его в самый кончик носа: - Согласен! А теперь спи, а то скоро уж рассвет, - не удержавшись, снова поцеловал его (Марк обожал целоваться с Адамом, он ничего не мог с этим сделать, не мог отказать себе в невероятном удовольствии ощутить горьковатую пьяную сладость любимых губ на своих губах!). Тонкие гибкие руки парня обхватили шею Марка, он крепко прижался к нему. Так и уснул, не выпуская художника из своих объятий, словно боялся: вдруг, тот неожиданно куда-нибудь исчезнет? «Лапушка мой, лапушка, - с безграничной Любовью и нежностью мужчина прижался щекой к тёплой щёчке любимого, - Самый-самый сладкий лапушка на свете!». Новость о необычайном пациенте, находившемся в одной из палат отделения интенсивной терапии, со сверхсветовой скоростью облетела больницу, разом переполошив весь медицинский персонал. Особенно живо на неё отреагировали молоденькие медсёстры, коих работало здесь превеликое множество (клиника была построена относительно недавно, всего каких-то три-четыре года назад, коллектив подобрался молодой и свежий, охочий до всяческой романтики. Зрелых, а тем более, пожилых, работников было здесь не так уж много, так, раз-два – и обчёлся, только, чтобы слегка разбавить сладкий коктейль Юности пряными нотами Мудрости). Многие из этих самых молоденьких девочек-медсестёр были не замужем, а семью иметь очень хотелось. Когда тебе восемнадцать-двадцать лет, когда ты красива, когда жизненных сил и энергии в тебе хоть отбавляй, а юношеский задор бьёт ключом, о чём же ещё тебе думать, как не о Любви? Так почему бы не попробовать замутить что-нибудь с парнем, особенно, если он такой очаровашка, как говорят? Что тут началось! Пользуясь самыми различными предлогами, касающимися, в основном, конечно проверки состояния пациента, побывавшего на самом пороге смерти, сестрички одна за другой стали заглядывать в палату Адама. Они приветливо улыбались парню (Марка безумно раздражали все эти бесконечные визиты, нарушавшие гармонию их с любимым уединения, и он спешил выйти в коридор. Адам не удерживал его, он видел, что возлюбленному вся эта суетливая беготня вокруг него совсем не по нраву. Юноша и сам чувствовал себя крайне неуютно, он-то прекрасно понимал, что отнюдь не забота о его здоровье и самочувствии приводит сюда весь этот весёлый рой молоденьких девиц в белых халатах, сиявших лучезарными улыбками. О нет! Они все слетелись поглазеть на него! Мама родная, как же его это замучило! Когда же всё закончиться?! Придёт ли, наконец, тот день, когда люди обретут Разум, хоть самую малую Его часть, и перестанут воспринимать его облик, как нечто экзотическое и удивительное?! Он – Че-ло-век! И только Человек! Хватит его уже рассматривать чуть ли не под микроскопом, хва-тит!). Однако, несмотря на глухую досаду, которую вызывали в нём эти надоевшие визиты в его палату медицинского персонала женского пола, внешне Адам оставался спокойным, сдержанным и вежливым, ничем не выказывая того, что чувствовал внутри. Он понимал, что возмущаться бессмысленно и глупо. Так уж устроен этот Мир, люди всегда падки на Красоту, даже если эта самая Красота – лишь плод их воображения. Они всегда будут стремиться прикоснуться к Ней, вдохнуть Её, как воздух, упиться Ею. Это не изменить, сколько ни пытайся. Адам терпеливо сносил все эти заботы-хлопоты, адресованные ему, лишь временами, когда они совсем уж тяготили его, прозрачная, тёплая малахитовая синь его глаз темнела, приобретая лиловый оттенок. Парень мечтал сейчас лишь об одном: поскорее покинуть это место, вырваться на свободу, вернуться домой, в их с Марком Мир, Мир Любви, Гармонии и Страсти! Дора Снегирёва работала в тот день во вторую смену, потому пришла к половине двенадцатого. Она всегда появлялась на месте на полчаса раньше положенного времени. Девушка не любила спешки и суеты. Неторопливо переодевшись, она взяла со стола ординаторской журнал, где отмечались все вновь поступившие больные, раскрыла его на предыдущей странице и внимательно обежала список глазами. Дора читала имена, фамилии, возраст (указывавшиеся лишь в случае наличия документов у пациентов, если же их по каким-либо причинам не оказывалось, тогда в указанных графах ставился прочерк), предполагаемый диагноз, поставленный врачом «Скорой Помощи», доставившей больного, в следующей графе – уже точный диагноз, данный врачом клиники после детального осмотра пациента. Так, женщина, сорок лет, обморок, мужчина, пятьдесят восемь лет, падение с лестницы, мужчина, тридцать пять, ранение в грудь вследствие неосторожного обращения с охотничьим ружьём... Обычные, можно сказать, бытовые травмы, вызванные человеческой глупостью и наивностью…Ничего интересного… В конце страницы помещалась запись, которая почему-то сразу привлекла к себе внимание Доры. Почему, она сама не смогла бы ответить… Девушка почувствовала: в сердце что-то будто кольнуло маленькой такой иголочкой… Прочла: «Пациент (в графе фамилии и имени стоит прочерк), парень, предполагаемый возраст - двадцать пять-двадцать восемь лет, большая потеря крови, предположительно, ножевое ранение. Состояние критическое, требуется срочная медицинская помощь!». В конце фразы - жирный восклицательный знак. Значит, дела у парня, в самом деле, аховые! Дора задумалась, глядя на эту, последнюю, запись. Ножевое ранение… Совсем ещё молоденький мальчишка, всего-то двадцать с небольшим! Неосторожное обращение с острым предметом?... Или что-то иное, гораздо более страшное?... Нужно узнать, где он находится сейчас, пойти и взглянуть... Взяв журнал, девушка направилась в приёмное отделение, куда обычно поступали все сведения о новичках, не только в момент их прибытия в клинику, но и дальнейшее размещение. Там никого не оказалось. Очевидно, медсестра куда-то ненадолго отлучилась. Ничего, можно и самой взглянуть, все необходимые записи делались в специальном регистрационном журнале, всегда находившимся под рукой, на большом столе у окна. Дора схватила журнал, торопливо перелистнула на страницу с последними записями. Палец быстро пробежался по списку. Где же он?!... Ага, вот! Последняя графа (опять последняя, в этом определённо есть что-то необычное, своего рода, послание!), запись: «Пациент, парень, предполагаемый возраст – двадцать пять – двадцать восемь лет, большая потеря крови, предположительно, ножевое ранение…». Так, это она уже видела, запись при регистрации слово в слово повторяет отметку в журнале, который она принесла с собой. Дальше написано время поступления: девять сорок пять утра. Ага… Ранняя пташка! Вот, наконец-то, то, что нужно! «Больной находится в палате номер пять отделения интенсивной терапии». Спасибо, девочки! Довольно улыбаясь, Дора поспешила в указанном направлении. Всю дорогу, пока девушка по лестнице поднималась на пятый этаж (в здании клиники имелось два лифта, но Дора не любила ими пользоваться, там вечно такая толчея народу: больные, сёстры, врачи, санитарки… Гораздо интереснее лестница, здесь практически никого не бывает, можно вдоволь побыть наедине с собой и своими мыслями, не опасаясь непрошенного вторжения), её не покидало ощущение, что по прибытии на место, её ожидает сюрприз. Ощущение это было неясным, размытым, но определённо присутствовало где-то в глубине души. Вот и входная дверь отделения интенсивной терапии с прибитой сверху металлической табличкой, чёрной с белым. Дора зашла внутрь. Пятая палата располагалась в самом конце длинного, узкого коридора, где царил вечный полумрак, превращая само отделение в некое подобие средневекового подземелья где-нибудь в заброшенном замке. Сейчас здесь было пусто, ни души. Оно и понятно, ещё только полдень. Все посещения начнутся где-то в районе пяти вечера, после положенного тихого часа. Торопливо продвигаясь вглубь коридора, Дора на ходу осматривала двери палат, читая номера. Так, восьмая, шестая… Ага, пятая! Девушка открыла дверь и вошла (вошла без стука, в больницах это не принято). В палате находилось всего двое человек, два мужчины, один достаточно зрелый, лет сорока с небольшим, второй моложе. Наверное, тот, что моложе, и есть пострадавший… Они не смотрели на вход, видимо, всецело поглощённые беседой, которую вели до появления Доры. Что-то в их позах несколько насторожило девушку. Слишком уж близко один от другого эти двое находились, мужчина постарше сидел на кровати второго и держал его за руку. От девушки не укрылось, что держал очень и очень нежно, чересчур нежно… Несколько странно для родственника или коллеги по работе, или же просто друга-приятеля… А, впрочем, ей-то какая разница, кем эти двое являются друг для друга? Хоть любовниками (что вероятнее всего)! Она здесь только работает, личная Жизнь пациентов её не интересует. - Добрый день! – поздоровалась Дора, направляясь к койке Адама, - Очевидно, Вы, - девушка обращалась к юноше, - и есть новенький, поступивший сюда вчера, в девять сорок пять утра? От Доры не укрылась затаённая досада, промелькнувшая по лицу более старшего мужчины, которая, впрочем, тут же исчезла, уступив место вежливому равнодушию. Пациент повернулся к ней… Девушка застыла на месте. Она мгновенно его узнала! Это же Адам, приятель её подруги Нанетты! Они были знакомы с ним, Нанетта их познакомила года два назад на какой-то вечеринке, проходившей в её клубе. К чему была приурочена эта самая вечеринка, Дора не помнила. Зато Адам намертво врезался в память. В жизни не видала такой Красоты! Помнится, она ещё изумлялась, где Нанетта могла отыскать это сокровище! Таких парней не каждый день на улице встретишь! Они ещё несколько раз виделись после этого знакомства, в основном, у Нанетты в клубе. Юноша очень нравился Доре, она сама была отнюдь не прочь узнать его поближе и поглубже, но тщательно скрывала свой интерес к нему, особенно после того, как узнала в доверительной беседе от подруги, что та смертельно влюблена в этого парня. Дора чувствовала внутренним обострённым чутьём Женщины, что это правда, Нанетта буквально бредила Адамом, она была больна им, только о нём думала и говорила, только им жила и дышала. Пока они встречались, подруга летала на крыльях, она вся светилась изнутри и сияла, Доре стало уже казаться, что Нанетта помешалась на почве своей страстной Любви к юноше. А потом, когда они расстались, когда Адам, вдруг, совершенно неожиданно оставил Нанетту и ушёл… Нет, об этом лучше не вспоминать! Лучше не думать о том, на что стала похожа её подруга, эта яркая, беспредельно красивая и умная женщина с безудержным темпераментом! Это было настолько страшно, что Дора стала всерьёз опасаться суицида со стороны Нанетты! Подруга пыталась утопить своё безысходное отчаяние на дне бутылки, она пила неделями, месяцами, беспробудно, безостановочно. Поначалу это помогало, Нанетте удавалось ненадолго забыться, но, протрезвев, всё возвращалось на круги своя. А потом даже алкоголь перестал помогать. Пару раз женщина пыталась покончить с собой, один раз наглотавшись таблеток снотворного (она иногда страдала бессонницей, и врач прописал Нанетте лёгкое снотворное средство малой токсичности, не очень сильно влияющее на состояние организма в целом). Дора тогда вовремя оказалась рядом, она вызвала «Скорую», бесчувственную женщину увезли в больницу, где сделали промывание желудка и провели процедуру очищения крови от токсинов снотворного, лошадиную дозу которого Нанетта приняла накануне. Во второй же раз подруга вскрыла себе вены. И снова от смерти её спасла верная Дора. С тех пор прошло много времени… Три года… Долгий срок… Но Дора знала, что подруга не забыла Адама, хуже того, она продолжает всё так же безумно и отчаянно любить его! Нанетта тщательно скрывала свою Боль глубоко внутри себя, но Дора чувствовала, как она страдает. Хоть бы уж этот Адам вернулся к Нанетте, ну, что ему, в самом деле, стоит! Это же невозможно, так мучиться! Сил нет смотреть, как Нанетта в буквальном смысле умирает без него! Она же так любит его, так любит! Эх, если бы они хотя бы не встречались как друзья, если бы не было этих свиданий время от времени! Если бы… Ведь она, Дора, знает и видит, какой её подруга бывает после таких вот встреч с Адамом! Нанетта просто места себе не находит, она мечется, как загнанный зверёк в клетке, бродит по своему клубу, словно сомнамбула, она ничего не замечает вокруг, никого не слышит… А потом рыдает, как ненормальная, в своём кабинете чуть не до полуночи… Хоть бы уж Нанетта нашла себе кого-нибудь поскорее! Было бы так здорово снова видеть, как её лицо расцветает улыбкой! Да только не будет этого, пока эта женщина жива, не будет! Потому что ни один мужчина в Мире, даже самый замечательный, не сможет заменить ей Адама, не сможет заставить её забыть о нём, и уж тем более не сможет сделать так, чтобы Нанетта перестала любить его! Заставить подругу разлюбить этого парня не под силу никому и ничему, даже самому могущественному магу! Дора, наблюдая за тем, что творится с Нанеттой, часто задавала самой себе вопрос: неужели парень такой бесчувственный и ледяной, неужто его не сможет растопить огненное сердце без Памяти любящей его женщины?! Дора не верила, что Адам не мог бы вернуться, если бы Нанетта попросила его об этом (только ведь не попросит, умрёт, но не попросит, слишком горда!). Много раз сама Дора порывалась отыскать Адама и умолить его вернуться к подруге, просить, чтобы он не губил бедняжку, которая из-за своей безмерной Любви к нему находиться на грани того, чтобы угодить в психушку! Не стала же этого делать девушка по одной причине: она могла этим ещё сильнее навредить Нанетте. Не стоит лезть в чужой монастырь со своим Уставом, из этого вряд ли что хорошее выйдет… Но в глубине души считала, почему бы он ни ушёл от неё, можно ведь все эти глупости забыть и снова быть вместе! Он возвратится к ней, обязательно возвратится! По-другому и быть не может! Когда кто-то так любит тебя, как её подруга любила этого парня, ты просто не можешь оставаться в стороне, ты просто обязан быть с этим Человеком! - Вот так встреча! – немного придя в себя от изумления, воскликнула Дора, - Адам?! Ты… Ты как здесь очутился?! Лёгкая улыбка пробежала по губам юноши, однако, глаза оставались серьёзными. - Долгая история, - ответил он, по его тону девушка поняла, что парень абсолютно не горел желанием углубляться в эту тему. - Я…Я прочла в регистрационном журнале, что ты… У тебя вроде как ножевое ранение и вследствие этого большая кровопотеря…, - блин, ну почему она запинается?! Улыбка пропала с лица парня, он помрачнел. - Да… Ничего особенного… Вот, собирался наточить затупившееся лезвие… Голова закружилась, я упал, а нож отбросить в сторону не успел, вот он и вписался мне в руку, - хоть Адам говорил спокойно и убедительно, Дора почему-то не верила ему. Слишком складно рассказывает! Что-то тут не так… И надо выяснить, что именно… Марк, слушая рассказ любимого о характере получения им раны на руке, смотрел на него во все глаза. Адам словно читал его мысли! Ведь он то же самое собирался рассказать врачам «Скорой», которые приехали по его вызову, если бы они его об этом спросили! А теперь юноша говорит о том же! Уму непостижимо! Они не только чувствуют друг друга на расстоянии, не только могут мысленно общаться, не прибегая к помощи речи, теперь они даже думают одинаково! - Понятно, - ответила Дора, сделав вид, что поверила в рассказ Адама, - А как сейчас себя чувствуешь? Слабость есть? Голова не кружится? – девушка протянула руку и коснулась горячего лба, - Так, температура, похоже, есть, причём, довольно высокая, лоб у тебя просто огненный. Впрочем, оно и неудивительно после такой травмы. Я сейчас принесу градусник, потом дам тебе жаропонижающее. Хорошо бы тебе поспать… В одиночестве! - Дора выразительно посмотрела в сторону Марка. - Моему другу разрешили остаться со мной до тех пор, пока меня не выпишут, - сказал Адам, - Мне бы не хотелось оставаться одному. Дора немного помолчала. - Ну, хорошо, если твоему приятелю позволили быть тут, я вмешиваться не стану, - девушка повернулась на каблучках и быстро направилась к двери, но, внезапно что-то вспомнив, остановилась и, обернувшись, спросила, не мигая глядя на парня, - Нанетта знает, что ты здесь? При упоминании этого имени прекрасное лицо Адама стало грустным. - Нет, не знает, - тихо ответил он, опуская глаза, потом вновь поднял их на Дору, на самом дне этих прозрачных озёр девушка увидела тёплый свет Любви, пусть и дружеской, но всё равно Любви! Значит, Адам всё-таки любит Нанетту, хоть и покинул её! Он её любит! Пусть не как Женщину, а как своего Друга, но любит! – Мне не хотелось бы, чтобы она узнала о том, что я в больнице и, главное, почему я здесь! – теперь его синие глаза в упор смотрели Доре в лицо. Девушка улыбнулась про себя. Оставить-то оставил, но всё-таки беспокоиться за Нанетту, не хочет, чтобы она узнала, где он и что с ним! Ободряющая новость! Значит, не всё ещё потеряно, о, нет, далеко не всё! - Нет проблем! - заверила Адама девушка. Нанетте не спалось в эту ночь. Впрочем, она уже привыкла к такому, практически постоянному, ночному бодрствованию. Не впервой ей было лежать в своей одинокой постели и тупо смотреть в потолок, ничего там не видя… С тех пор, как с нею не было Адама, подобное времяпрепровождение по ночам стало чем-то обыденным, она словно срослась с ним… Днём было немножко полегче, дела в клубе отнимали достаточно много времени, не давая хандре захватить её. Встречи с самыми разными людьми, поездки за город по делам, какие-то новые впечатления… Но ночь… При её наступлении сердце Нанетты начинало болезненно сжиматься, тело охватывала знобкая лихорадочная дрожь. Она знала, что принесёт ей ночь… Боль… Страдания… Слёзы… Он ушёл… Три года назад… А ей всё кажется, что это случилось только вчера… Почему так больно, хоть минуло столько времени с того ужасного дня?! Почему, вместо того, чтобы забыть о Нём или хотя бы перестать думать хоть на какое-то время, она не только не может забыть и перестать думать, она продолжает любить Его и ждать, ждать каждую секунду каждого дня?! Почему, вместо того, чтобы угаснуть, её Чувство становиться только сильнее и разгорается жарче?! Как много вопросов… И ни на один не ответить… Безумная Тоска по любимому грызла Нанетту постоянно, беспрерывно, нескончаемо… Она была готова забыть про всё на свете, включая собственную гордость (ха, гордость! Много ли в ней проку, в этой гордости, когда без любимого и единственного ты не можешь не то, что жить, но даже дышать, ты вообще ничего не можешь! Не можешь, не умеешь и не хочешь!), готова была приползти к Адаму чуть ли не на коленях, готова была унижаться, - всё, что угодно, лишь бы только он снова был с ней! Нанетта дошла до такого состояния, когда всё Существо, каждая клеточка и молекула, концентрируются только на одном: вернуть любимого, привязать его к себе, пусть хоть силой! Разумом она понимала, что это глупо, что подобные мысли и поведение не приведут к добру, наоборот, только усугубят нынешнее положение вещей, а то и вовсе лишат её возможности видеться с Адамом хотя бы изредка. Парень слишком независим и горд, он не допустит, чтобы на него набросили аркан, это Нанетта очень хорошо выучила за то время, что была знакома с ним. Но сердце и душа, её собственное тело принуждали женщину именно так и поступить, принуждали ежечасно, ежеминутно… Пусть Адам покинул её, пусть он любит другого (а своего приятеля он любит, это Нанетта не просто чувствовала, она об этом знала!)! Это неважно для неё! Лишь бы он вернулся, ну, хоть ненадолго, хоть на день, на час, на пять минут! Только бы видеть самые родные и любимые на свете глаза, Его глаза, слышать Его голос, просто быть с Ним! О, как бы сладко она целовала его, зацеловала бы до смерти, она бы сама умерла, лаская Его! Как ей этого хочется, если бы кто знал! Хочется, хочется, хочется! Звонок мобильного был таким неожиданным, он показался Нанетте невероятно громким, женщина аж подпрыгнула! Мысленно выругалась, удивляясь, кому она могла понадобиться посреди ночи! Схватила телефон с прикроватной тумбочки, глянула, кто звонит. Высветился номер Доры Снегирёвой. Что-то случилось, раз подруга, девушка очень тактичная, корректная и воспитанная, звонит в такой неурочный час! В сердце закралась тревога. Помедлив несколько секунд, Нанетта нажала на клавишу ответа: - Да… - Привет, подруга! – голос Доры крайне взволнованный, значит, в самом деле, произошло нечто из ряда вон! - Привет! Что… Что – то случилось?! - Случилось! С тем и звоню. Сегодня, когда я пришла на дежурство, знаешь, кого я встретила в палате отделения интенсивной терапии? Адама! Твоего Адама! Нанетта чувствует: к сердцу тянутся ледяные клешни безумного страха, почти ужаса. Её Адам в больнице! С её единственным что-то произошло, что-то, по-настоящему серьёзное! - М... Мой Адам?! А… А что он там делал?! - Он туда поступил из реанимации. Его «Скорая» привезла вчера, в девять сорок пять утра. Мама дорогая! Реанимация! Непроглядная пелена слёз застлала глаза, женщина прерывисто, тяжело дышала. Дора почувствовала состояние подруги. - Нет, нет, не волнуйся, - поспешила она успокоить Нанетту, - Сейчас уже всё в порядке! Адама перевели в отделение интенсивной терапии, куда обычно направляют тех, чьей Жизни уже не угрожает опасность. Я видела парня днём. Он, правда, был очень бледен, температура тела тоже повышенная, но, в общем и целом, держится молодцом, бодро! Думаю, если и дальше так пойдёт, твой приятель скоро сможет отправиться домой! Как хотелось Нанетте верить заверениям Доры! Был ещё один вопрос, который мучил женщину, не давал ей покоя… Вопрос, который Нанетта просто не могла не задать! - Скажи…, - она замялась, потом, глубоко вздохнув, выпалила одним махом, - Адам был один? Дора поняла, почему подруга об этом спрашивает. Значит, её подозрения верны, и между Адамом и его спутником что-то есть, что-то, гораздо глубже и сильнее, чем простая дружеская симпатия… Девушке хотелось ответить положительно на вопрос Нанетты, но врать она не умела. - Нет, не один. С ним был ещё его друг, высокий такой, симпатичный блондин. Я так поняла, он приехал с парнем на «Скорой» и был с ним всё это время. Сердце Нанетты будто проткнули миллиард острейших игл! Высокий симпатичный блондин… Марк! Ну, конечно же, кому ж ещё быть с её ненаглядным?! Марк, вечно Марк, всегда и всюду Марк! Он, а не она, Нанетта, находился с Адамом, когда ему угрожала опасность! Ну, почему всё так?! Почему?! Почему?! Это несправедливо! - Алло! – Дора встревожилась продолжительным молчанием подруги, - Нанетта, ты меня слышишь? Ты ещё там? Надо что-то сказать Доре… Надо… Нельзя показывать своих чувств! - Да…, - против воли голос Нанетты вымученный и слабый, - Да, я здесь… Я тебя слышу… - Если захочешь навестить его, Адам в пятой палате. Само отделение расположено на пятом этаже. Его палата в конце коридора. Посещения разрешены после пяти. - Спасибо, Дора! Ты не представляешь, как важно мне было знать об этом! Девушка усмехнулась. Уж она-то знала! - Да не за что! Ещё увидимся! Пока! - Пока! Нанетта дала отбой, швырнула мобильник на подушку. Долго сидела, уставившись в одну точку ничего не видящим взглядом. По щекам в три ручья текли слёзы. В голове беспрестанно вертелось и крутилось одно: её ненаглядный, её единственное на свете солнышко, в больнице, ему плохо! Если бы Адам не покинул её, с ним бы ничего не случилось, она не допустила бы, чтобы хоть волос упал с его головы! Она берегла бы его, как зеницу ока, она бы сдувала с него пылинки, стала бы хоть его рабыней, послушно исполняющей любой его каприз! Ай, ей всё равно, что подобное положение унижает её достоинство как Женщины и Человека! Ничто в этом Мире не имеет значения, ничто и никто, кроме её любимого, кроме Его благополучия и Счастья! И, кто знает, может быть, со временем, такая вот её безграничная Любовь и маниакальная, собачья преданность, сделают своё дело, и Адам вновь скажет ей те самые заветные слова: «Люблю тебя!»… О, тогда… Тогда… Нанетта не знала, что она сделает тогда, просто чувствовала себя способной заставить крутиться Землю в другом направлении! Она должна быть с Ним! Ну, и что, что там Марк! Это не играет для неё абсолютно никакой роли, ну, ни малейшей! Его вообще для неё не существует! Главное – Адам, а всё остальное – пыль! Слёзы высохли, у Нанетты загорелись глаза. Она пойдёт туда прямо сейчас, ночью, невзирая на темень и холод на улице! Она отправиться в больницу и будет стоять там, под окнами, до тех пор, пока не придёт время, пока посетителей не начнут пускать к пациентам! А потом… Она наконец-то увидит Его! Она сможет обнять своего обожаемого, она крепко-крепко прижмётся к нему, она осыплет каждую-каждую несравненную чёрточку Его личика, каждый любимый штришочек, бессчётными поцелуями и ласками! Она будет ласкать его так неистово, будет целовать так сладко, она навсегда изгонит из его сердца и памяти все другие ласки и поцелуи, кроме её собственных! О, она будет умолять его, умолять так, как никогда в Жизни ещё никого не умоляла, чтобы Адам вернулся к ней! Он вернётся, она чувствует, он вернётся! Он не сможет не вернуться к ней, потому что знает, как велика и неизбывна её Любовь к нему, как безумна Страсть, которую она к нему питает! Перед глазами Нанетты витали и кружились в диком, фантастическом танце видения, одно другого притягательнее, одно другого желаннее и слаще… Адам... Её Адам… Её невероятный, сказочный, упрямый, жестокий, невозможный и несносный, безудержно, до Сумасшествия, любимый мальчишка! В этих видениях Нанетта представляла себя в его огненных объятиях, упивалась его жадными поцелуями и необузданными, иступлёнными ласками, отдавалась любимому целиком и полностью, сердцем, душой, телом, всем-всем своим Существом до самого-самого дна, отдавалась с ещё большим Безумием и Страстью! Эти видения так распалили женщину, что она, не давая себе отчёт в том, что делает, принялась ласкать саму себя. Вскоре Нанетту, самую её Суть, потряс невероятной, просто чудовищной силы оргазм. Это её ошарашило! Если она умудрилась достигнуть Завершения, лишь думая о Нём, представляя, как она занимается с Ним Любовью, то легко вообразить, что бы с ней было, какой нереальной силы и глубины достигли бы её чувства и ощущения, произойди подобное (о, какая сладостная Мечта!) на самом деле! Она же просто умрёт от Любви и Страсти к Нему в Его объятиях!