***
…Тогда, несколько лет назад, операция пошла не по плану: преступник, засевший в дешевом отеле, оказался редкостным профи. Даже Стэн с его сверхъестественным чутьем недооценил выдающиеся способности того парня с первого раза. Тогда шеф рвал и метал, вызывал подкрепление, кричал на весь холл, но сделать ничего не мог. В конце концов он все-таки прикончил цель собственными руками. Но за минуту торжества над поверженным противником он заплатил слишком высокую цену, на взгляд подчиненного. Он помнил, как ожесточенно и отчаянно Стэн пытался доказать, что рано его собрались списать на заслуженную пенсию, что он не стал инвалидом и вполне мог работать в оперативной группе. Ни денежные выплаты, ни тихая почетная должность эксперта его не прельщали. Всеми правдами и неправдами, активизировав все свои связи и ресурсы, Стэн добился своего: встал на ноги и вернулся в строй. Видимо, они перестарались, сшив несколько успешных дел, и возвращение получилось, можно сказать, триумфальным. Это было напряженное время, но потом дела повернули в прежнее русло. Бэнни до сих пор не мог сказать точно, что тогда заставляло его день за днем осведомляться о здоровье шефа, а потом и выполнять его организационные поручения. Ведь первое время тот был в таком состоянии, что едва ли мог представлять угрозу, да и перспектива, что он сможет восстановиться и отомстить за своеволие, была весьма туманной. Тут бы воспользоваться ситуацией и рвать когти из города, но истоки верности подчиненного терялись во времени, как и тот день, когда он ввязался во все это… …На эту опасную дорожку Бэнни ступил давно, в минуту слабости, еще с подачи покойного Малки – тогда он даже не подозревал, как далеко все может зайти, а жизненная ситуация срочно требовала средств. На тайном собрании копов, как и он, прельстившихся обещаниями стороннего заработка, он впервые увидел Стэна. Но впоследствии он довольно быстро убедился, что Стэнсфилд преступил черту закона отнюдь не ради денег. Уже тогда, без малого лет десять назад, его будущий шеф производил впечатление человека, который, мягко говоря, не в себе. Бэнни помнил, как Малки представил всем странного парня в светлом костюме, стоящего спиной к немноголюдному собранию и легкими щелчками пальцев отбивающего ритм мелодии, едва доносящейся до присутствующих из его наушников. – А это – наше секретное оружие, – как можно тише, но доверительно и с восторгом сообщил тогда Малки, стараясь не совершать резких движений. – Хотите быстрый способ самоубийства? Помешайте ему слушать музыку! Мужик был ростом на голову ниже Бэнни и казался ему каким-то обросшим и тщедушным. Когда он все-таки выдернул наушник и повернулся, то обнаружившаяся белая рубашка, жидкая бороденка и расфокусированный взгляд тоже не добавили ассоциаций с Рембо. Так что на фразу о секретном оружии здоровяк только хмыкнул. Но, как потом оказалось, этот пижон с добренькой физиономией лихо управлялся с оружием, предпочитая калибр поубойнее. После приема капсул кислотной расцветки, во время которого с ним происходило что-то страшное, Стэн сеял смерть, не разбирая мужчин и женщин, правых и виноватых. Уж сам он подыскал такой допинг или Малки помог – теперь уже не понять. Отрава в крови не давала ему остановиться, заставляла вести с обреченными задушевные беседы о смысле жизни и искусстве. Особенно по душе Стэну была тема музыки. Но не все его странности можно было списать на зелье. Во вменяемом, казалось бы, состоянии он позволял себе странные вещи – например, прикосновения к провинившимся, даже объятия. Учитывая состав публики, с которой приходилось общаться, это наблюдение первое время навевало не самые приятные соображения насчет его личности. Но у окружающих было достаточно времени, чтобы убедиться, что этот Стэн живет в каком-то своем придуманном мире, и его обуревают далекие от телесности страсти. Иногда Бэнни задумывался: а было ли другое средство утолить эту жажду действия и убийства? Что если лет на десять раньше появились бы компьютерные стрелялки, за которыми любит посидеть его сын? Но было наивно полагать, что есть что-то, способное заменить разговоры о Моцарте перед контрольным выстрелом. Скорой расправой под воображаемые симфонии Бетховена таланты Стэнсфилда, как постепенно выяснилось, не ограничивались. Иногда он мог казаться не от мира сего, но в среде коллег он умел себя поставить. И не только в среде коллег. Стэн обладал редким даром видеть намерения и мотивы человека на три метра вглубь, умел налаживать контакт, выбивать информацию и делать незабываемое внушение. Многие договоренности были заключены лично им, а не его боссом. Через пару лет уже было трудно сказать сходу, является ли он подчиненным Малки или все-таки его начальником. Но Малки по-прежнему оставался единственным человеком, кто знал, как правильно обращаться с «секретным оружием». Он один умел и мог позволить себе остановить разбушевавшегося Стэна, урезонить и успокоить его. Пока был жив. Сколь жесток был Стэн с теми, кто подавал повод в его тайной, преступной жизни, столь же обыденным и даже приветливым он был в Управлении. Он знал многое о коллегах и людях, с которыми ему доводилось пересекаться по делам, в том числе об их близких. С людьми из его легальной жизни это играло исключительно в приятном ключе. А вот если какой-нибудь наркодилер начинал артачиться или даже угрожать, то Стэну достаточно было лишь невзначай сказать что-то вроде: – В моих делах так удобно не иметь семьи! Такие намеки Стэн выдавал с совершенно невинным видом, и работали они безотказно. Это было самое хорошее в том, втором Стэне – при желании он мог разрулить ситуацию по бескровному сценарию…***
Часть отряда разошлась по третьему этажу, тишина обнадеживала. Парни, проходящие мимо с чуть слышным бряцаньем оружия и элементов экипировки, уходили выше. В мелькании их теней в углу на площадке равнодушно лежал скорчившийся труп еще одного бандита, недвижный, как грязный вытертый кафель пола, и в луже крови похожий на гусеницу, разбившуюся об асфальт. Подручный успокаивал себя главным образом тем, что по роду деятельности чаще всего приходилось иметь дело с законченным дерьмом. Порой под горячую руку попадали женщины сомнительной репутации, которым не хватало благоразумия или ума, чтобы держаться подальше от подобных парней и наркоты. Иногда стечение обстоятельств и случайные жертвы пробуждали совесть Бэнни, но ее отлично успокаивали пара глотков чего покрепче вечером в баре и неплохая добавка к скромному жалованью. Этот дополнительный доход он, продажный – да, он был честен с собой! – продажный полицейский, копил на образование для своих детей. Пусть у них все сложится, и им не придется идти на сделки с совестью, как их отцу. Но после одного инцидента – того самого, когда этот раздолбай Уилли Блад случайно подстрелил мальчика, Бэнни неделю не мог найти оправдание своему участию в делах Стэна. Но и тогда он залил совесть виски и усыпил ее мечтами о будущем своих детей. Благодаря обостренной интуиции шеф умел чувствовать настроения подчиненных, но вот прощать, в том числе эти самые настроения, он не умел. И вот Бэнни в какой-то момент понял, что его снова терзают сомнения. И на этот раз дело не в трупах, не в наркотиках… Загвоздка состояла в этой девушке со смешным именем, с которой Стэн развлекался как-то по-своему. Нет, его можно понять по-человечески и по-мужски, но все же… Отголосок отцовского чувства не давал Бэнни покоя. Эта Матильда напоминала ему его собственную дочь, только повзрослевшую и серьезную. Но он-то свою девочку защитит, подскажет, а эта практикантка еще и сиротка, и Стэн словно этим пользовался. Ну, ладно, шеф: пусть даже он что-то понял в жизни, или это причуда, или одиночество, или кости болят. Всякое бывает! Ее-то что к нему тащит, если она хорошо его знает? Это же Стэн: сегодня обнимает, а завтра у него что-то переклинит. Даже сюда ее принесло, надо же. Как-то это неправильно. Можно пожалеть их обоих – наивную девочку и больного душевно и физически шефа. Но девочку почему-то жальче. Тем временем отряд разошелся по зданию, раз за разом оживал эфир – парни передавали, что все чисто. И тут раздался одинокий выстрел на первом этаже. Секундой позже эфир взорвался от запросов дальнейших действий. Бэнни приказал выслать часть отряда на второй этаж и переключил частоту. – Я Бэнни. У вас все в порядке?.. Стэн, ответь. Стэн не отвечал. Бэнни несколько раз повторил запрос. Никакого результата. Шеф сказал оставаться на месте. Бэнни всегда был убежден, что инициатива наказуема, но уже дважды происходила какая-то хрень, когда он подчинялся и пускал все на самотек: в первый раз Стэна ранили, во второй он чуть не погиб. И Бэнни срочно выдвинулся на первый этаж, на ходу забирая с собой поддержку из четырех человек. Прикрывая друг друга, они в считанные секунды спустились. Площадка, выщербленные двери с разбитым стеклом, коридор, лампочки горят через одну. Двое парней заняли двери на площадку, двое – проход в одну из комнат, Бэнни – дверь напротив. Не успели они предпринять новую перебежку, как в апартаментах с дверью на середину коридора послышались быстрые шаги.