Каменные ограды

Наша жизнь - уплата долга. Прежде всего, наверное, родителям, затем друзьям, всему обществу в целом и стране, конечно же. Мы берем жизнь взаймы, чтобы потом на протяжении всех отведенных нам лет пытаться расплатиться перед теми, кого посчитаем достойными наших средств и благ. Список формируем мы сами. И не факт, что в этом списке окажется наше имя. Мало, кто осознает, что мы сами себе должники. Реальность вспышками оставалась на сетчатке, менялась едва ли не ежесекундно. Кадр. Кадр. Кадр. Звук. Звук. Звук. Никакой целостной картины, лишь куски, отрывки, обрубки чего-то настоящего. Джеки уже знала, что такое восприятие действительности - лишь защитная реакция. Лучше не охватывать картину целиком и довольствоваться мелкими осколками. Лучше видеть раны, а не лица пострадавших. Лучше слышать, как перестает биться сердце, чем слышать чужое рыдание. «Сон. Страшный Сон», — иногда эта мысль рассекает ее сознание, но доказательство приходит само собой, что все это реальное. Кровь горячая и липка на руках, кости твердые, острые, кожа ледяная. Будь это сон, Пьетро бы давно разбудил ее, прижал к себе и начал бы произносить тихо и кратко нечто успокаивающе. Но его нет. И Джеки боится, как бы он ни оказался здесь, как бы кто-нибудь на занес его в подвал полумертвого, искаженного ранами и горькой усмешкой, той, которой он как бы обещает : «Да все будет хорошо, Джеки. Я в порядке». Они постоянно друг другу лгут. В какой-то момент действительность лопается, как мыльный пузырь. Джеки понимает, что ничего не видит, потому что глаза затмевают слезы. Девушка понимает, что просто не может вздохнуть, потому что воздух пропах мертвечиной. Она успевает спрятаться в ванной от образов, но раненные еще стонут за стенами, а их еще живые близкие стучат ей в дверь. Джеки двигает стиральную машину, не позволяя кому-либо ворваться, подходит к раковине, стараясь не встретиться с собственным отражением. Пальцы сами находят лезвие, кровь выступает на бледных подушечках, Джеки шипит, но желание сильнее разума. Это единственное спасение. По-другому никак нельзя. Она уплатила долг своей семье, защищала отца до последнего, она уплатила долг обществу, людям, мутантам, она уплатила долг своей стране. А зачем отдавать силы самой себе? Зачем жить для самой себя? «А как же Пьетро?» Мысль ударила по ребрам, украв дыхание. Уплатила ли она ему свой долг? Нет, потому что это невозможно. У нее нет столько сил, столько любви, заботы, нежности, банального времени, нет ничего, чтобы дать ему взамен. Нет человека - нет долга. - Джеки! Его голос всегда звучит громче остальных. - Джеки! - стук в дверь, чужие стоны на заднем фоне. - Открой дверь! - он бьет ладонью по деревянной глади. Джеки с испугом взвизгнула, пересекаясь с собственным отражением. Лезвие катится вниз по керамике раковины. Дверь бьется о стиральную машину. Руки закрывают лицо, чтобы снова его не увидеть. - Открой дверь! Всхлип. Вой. Она пинает эту чертову стиральную машину. Свист ветра. Дверь закрывается. - Все в порядке, слышишь? Все хорошо, - он прижимает ее к себе, в руках держит два порезанных пальца, с которых продолжает капать кровь. - Я рядом, - в самое ухо. - Слышишь? Дыхание становится медленным и глубоким. Действительность не распадается на кусочки, и теперь она видит ее ужасающую, омерзительную и отталкивающую целостность. И если бы не чувство тепла рядом и не крепкая хватка Пьетро, она бы покончила с этим миром для себя. Только ноющее чувство неоплаченного долга мешает ей быть в безопасности. - Все хорошо, - тихо продолжает он, усаживаестя на край ванны, а ее к себе на колени. Он перебирает ее волосы, иногда вытирает оставшиеся слезы. - Хочешь, сбежим прямо сегодня? Заживем только для нас самих? Никакой больницы, никаких раненных, никакой войны. Утопия. Утопия нереальная. Реальна лишь собственная кровь на пальцах и чужая, что разводами поднимается до самых локтей. Он покрывает ее легкими поцелуями, прижимается лбом к виску и продолжает что-то бормотать. - Мы никуда не уедем, Пьетро, - голос звучит жестко, но надтреснуто. - Мы останемся здесь. Мы нужны здесь. Она знает, он сделает все, что угодно. - Я не смогу жить спокойно, зная, что трусливо сбежала с войны. Что бросила всех этих людей. Я согласна на смерть, но не на трусость. В ответ он тяжело вздыхает, сжимая ее руку в своей. - Что бы ты ни решила, - дыхание касается щеки, - я с тобой. *** Она просит его вернуться на поле битвы, оставить ее в подвале наедине с очередными увечьями и ранами. Она просит его выполнять свой долг. Он целует ее на прощание в щеку, словно ребенок. Военные действия уводят его далеко от ее дома. Запах серы и предстоящей беды. Темные корабли в небе. Стражи. Его уводят насильно, бьют тяжелым предметом в висок и валят на землю, чтобы оттащить подальше. Пьетро слишком важен для этой войны, а сейчас нет ничего важнее ее. Ни жизнь, ни счастье, а уж тем более любовь. Все знают, куда стремятся стражи. Туда, где больше всего мутантов. В подпольный госпиталь. Дом предал ее. Дом ее родителей, маленькой Жаклин. Балки прогнили. Один удар по крыше, и два этажа обрушиваются вниз, как карточный домик. Вся тяжесть ее детства, прошлого и семьи Гардинг падает прямо на нее. Что ж. Она хотя бы искупила долг. *** Еще один поцелуй. Прощальный. В щеку. А затем закрывают крышку. - Что бы ты не решила, я с тобой.