Черное и белое

- Дженсен, что? - выражение лица парня было таким, что Джаред невольно отступил на шаг. - Действительно, что? За кого ты меня вообще держишь, за тупую шлюху, да? - Слушай, если ты так сердишься на то, что я не звонил, то я как раз об этом и хотел поговорить, - Джаред приблизился к нему и протянул руку в успокаивающем жесте. - Стой! Стой где стоишь. Вот. - Он протянул ему потертую газету. - Хочу видеть, как ты будешь это читать. Джаред осторожно взял газету, не спуская глаз с разъяренного Дженсена. Daily Tribune – респектабельное городское издание. Главный редактор – Нил Гордон, давний бойфренд его матери. На первой полосе красовалось их с Дженсеном, Морганом и Бивером совместное фото возле только что законченной гимнастической стенки. Фото было знакомо Джареду, одно из тех, что презентовала ему Алона, редактор школьной газеты. А вот текст он видел впервые, несмотря на то, что в заголовке красовалось: Это наш город. Эксклюзивное интервью Джареда Падалеки, бизнесмена, мецената и … волонтера. - Что за черт? - Джаред точно знал, что никакого интервью, эксклюзивного или нет, он не давал. Район Коулмайн известен своей напряженной социальной обстановкой, высоким уровнем подростковой преступности и проституции. Казалось бы, именно образовательные учреждения должны бороться с этими негативными явлениями, но уже многие годы, не смотря на регулярные бюджетные вливания, и помощь многочисленных благотворительных организаций, школы Коулмайн оставляют желать лучшего. Наш собеседник, мистер Джаред Падалеки, тот самый наследник известной на всю страну Selective Dynamics, согласился озвучить свою точку зрения по этому вопросу: Оценив ситуацию изнутри, могу сказать, что многие проблемы жителей Коулмайн – дело их же рук. Поясню, мое путешествие в угольный край началось с того, что я пожертвовал некоторую сумму на ремонт школьного спортзала. Казалось бы, сделал благое дело. Но как человек деловой, я решил проконтролировать использование средств, и натолкнулся не только на пассивность дирекции, но и на вопиющую неквалифицированность школьного коллектива. То есть, они могут охотно взять деньги, но вот освоить их, пустить по назначению, в этом я сильно сомневаюсь. И вы решили помочь не только деньгами, но и личным участием? Именно. К счастью, моя квалификация позволяла это сделать. Но как такой занятой человек, семьянин, нашел время для волонтерской работы? Все дело в ответственности. Я прекрасно осознаю, что Коулмайн не изолирован от остального города, даже от моего родного Фей-таун. Если уровень подростковой преступности не будет снижаться, то она имеет все шансы выйти за пределы района. А я как отец, не хочу, чтобы улицы нашего города наводняли банды люмпенов из неблагополучных районов. Автора этого высокопарной, напыщенной мерзости Джаред узнал сразу. И он был очень зол: “Мама, как ты могла? И зачем?” На второй вопрос ответ последовал сразу же. Под “интервью” шел сжатый комментарий от корреспондента: Без сомнения, мистер Падалеки подал всем нам пример сознательности и активной гражданской позиции, которая, к слову, принесла ему и более осязаемые дивиденды, чем благодарность резидентов Коулмайн. Пока мы готовили этот номер к публикации, популярность акций Selective Dynamics среди местных инвесторов возросла почти на 2%. “Вот оно как. Два процента. Вот значит, за сколько ты продала мое слово, мама. Неплохие деньги.” Джаред представил себе, как это читают Морган с Бивером и похолодел. Ему стало чудовищно стыдно. Очень легко было в это поверить, что в один день он будет чуть ли не брататься с ними, а на следующий публично обзовет пассивными и вопиюще неквалифицированными. Он и сам бы поверил, будь он на их месте, слишком уж часто люди его круга поступали с друзьями именно так. Дженсен заговорил, словно прочитав его мысли: - Хорошо провел время, да, Джаред? Сменил обстановку, повеселился, потрахался. А напоследок еще и деньжат состриг. Только пришлось для этого хороших людей обгадить, но это ведь мелочи, правда? - Дженс, дай мне объяснить. Это интервью... - Что? Первый раз видишь? Тебя подставили? Скажи еще, подбросили. Лицо Дженсена, такое красивое и открытое, сейчас было перекошено презрением. Джаред чувствовал это презрение на себе, словно что-то липкое и гадкое стекало по коже. - Но это правда. Я эту дрянь первый раз вижу! Дженсен рассмеялся, сдавленно, горько. - По-твоему, мы все здесь настолько тупые? - Да послушай же ты меня, наконец! - Джаред уже кричал, понимая, что разговор безнадежен. - Не хочу, - на этот раз Дженсен ответил совсем тихо. Лицо его приобрело какое-то странное выражение, словно все эмоции разом покинули его. - Я не хочу тебя слушать. И видеть тебя в своем доме больше не хочу. Мы люди, Джаред. Мы здесь живем, - он описал рукой неопределенный полукруг. Работаем на потогонках, без медицины, без нормального образования и, часто, без возможности выбраться отсюда. Я хочу, чтобы ты понял, это не зоопарк и не база экстремального туризма, для таких зажравшихся козлов, как ты. Это наш дом, и нам не нравиться, когда в него приходят, и вытирают об нас ноги. А теперь уходи, пока я окончательно не вышел из себя, и не съездил тебе по морде. - Так, значит? Совсем недавно стонал подо мной, а теперь “по морде”? - обида, внезапно охватившая Джареда, вылилась в подлое ехидство. “Я приехал сказать, что не могу без тебя. Ты хоть представляешь, скольким мне придется пожертвовать, если о нас узнают? А ты не хочешь меня выслушать? Предпочитаешь верить, что я зажравшийся козел? Тогда слушай это.” Джаред напрягся, ожидая удара. Он был уверен, что Дженсен ударит. Подсознательно, он даже хотел этого, как заслуженного наказания за свою трусость. - Что молчишь? Выговорился? Полегчало? - продолжал Джаред, не глядя в глаза, не замечая, как парень меняется в лице. А когда заметил, ужаснулся. Медленно, словно не доверяя своим движениям, Дженсен осел на кровать. Его зеленые глаза, светившиеся злостью и презрением, словно в один момент выцвели, потускнели, складки между бровей разгладились, а стиснутые кулаки разжались. Он улыбался, как, бывает, улыбаются покойнику на похоронах близкие родственники, провожая в последний путь, все осознав и со всем смирившись. - Прости, - Джаред бросился на колени рядом, застыл, не решаясь дотронуться. - Это все пустое. Выпалил со зла, это не правда. И статья тоже неправда. Не давал я никакого интервью. Дженсен смотрел поверх его головы, куда-то в пустоту и продолжал улыбаться, в уголках его глаз начинала собираться влага. - Когда ты позвонил... Что ты хотел сказать? Хотел сказать, что не могу без тебя. Что соскучился, - Джаред легонько дотронулся до его предплечья. - Хотел тебя увидеть. Наконец он взглянул на него. - Женевьев знает? - Нет. Пока нет, - едва слышно прошептал Джаред. - Хотел предложить мне статус молодой любовницы при зрелой жене? Тут Джаред не знал, что ответить. Стоит ли говорить, что ни к какому решению он так и не пришел, а когда набирал номер Дженсена, милосердно разрешил себе не думать о таких сложных вещах. Для самого Дженсена его молчание было уже достаточно красноречивым. - Джаред, - только сейчас его голос едва уловимо дрогнул, - из этого ничего не выйдет. Не так. Пожалуйста, уходи. На этот раз он говорил очень серьезно. Джаред сжимал руль так, что побелели костяшки на пальцах и изо всех сил старался не гнать и следить за дорогой. Его буквально распирало от несделанного и невысказанного, от энергии, которую он почувствовал в себе, когда наконец-то сделал свой выбор. Впервые в жизни Джаред Падалеки не сомневался, не взвешивал два/три/десять вариантов, а точно знал, что собирается делать. Первым делом он хотел серьезно поговорить с матерью. Он разбудил ее, естественно, и предельно спокойно сообщил, что она не имела ни малейшего права красть его слово, и подписывать что-либо его именем. И что это стало последней каплей. “И с этого момента, дорогая мама, ты не будешь больше манипулировать моей жизнью. Кстати, с этого же момента, я на тебя больше не работаю. Бумаги тебе на подпись передаст секретарь.” Она быстро пришла в себя и затянула старую, проверенную песню о лучших побуждениях, ответственности и разочаровании, но было уже поздно. Последним аргументом стала угроза лишить его наследства. Но слова отскакивали от Джареда, словно горошины от стены, не трогали больше. Ночной разговор с Жен вышел более спокойным но и несоизмеримо более сложным. Разрушать десятилетний брак всегда больно, но у них получилось не скатиться до взаимных обвинений и пошлых ненужных извинений. - Ты уверен? - спросила она, перед тем терпеливо выслушав сбивчивые объяснения Джареда. - Как никогда в жизни. - Что ж. Это очень неприятно, но я достаточно уважаю себя, чтобы не устраивать скандалов и не мстить. Раз ты больше не хочешь быть моим, я отпущу тебя. Они сидели на кухне, за столом, Жен в бордовой атласной ночной сорочке на тонких бретельках, с копной распущенных черных волос, пахнущих дорогим лавандовым шампунем, Джаред смотрел на нее и думал, что она очень красива, и осознавал, совершенно ясно, что давно уже ее не хочет. - Я подозревала, что рано или поздно это случиться, - продолжала она, - тебе начнет не хватать. Хм. Никогда бы не подумала, что это будет парень. Джареда был как никогда благодарен ей за ее спокойствие и невозмутимость. Он чувствовал, что каким бы твердым ни было его решение, начни она плакать и умолять его остаться, он бы не выдержал. А Жен вспоминала один из самых сложных уроков, преподнесенных ей Джулией. Однажды, когда ей было двенадцать, папа принес ей с охоты лисенка. Рики, так она назвала его, стал ее любимцем. Она тщательно изучила все лисьи предпочтения и повадки, кормила лучшими лакомствами, выгуливала, заботилась. А Рики вырос в изумительно красивого огненно-рыжего лиса и затосковал. Лежал днями в своем вольере люкс-класса, отказывался от еды, хотя ветеринар признавал зверя здоровым. Тогда Джулия объяснила ей, что как бы хорош ни был вольер, Рики все равно тоскует по лесу, и если она, Жен, хочет о нем позаботиться, то нужно отпустить его. Расстаться с ним. Джулия говорила, что Рики не забудет дорогу до особняка, и если захочет, то обязательно будет приходить к ней в гости, и она сможет кормить его лакомствами. Естественно, Женевьев отказалась. Ей мало было кормить любимца время от времени, она жаждала иметь полный контроль над своим имуществом. А через какое-то время Рики умер. Такой ценой Жен усвоила урок, что с живыми существами, будь то животные или люди, не так как с игрушками - удерживая их силой, ты все равно так или иначе потеряешь их. Жен едва слышно вздохнула: - Переночуй сегодня у Чада, ладно? Уверена, он не будет против. А потом созвонимся и все обговорим. Чтобы ты не переживал, скажу сразу, я не буду возражать против совместной опеки. - Жен... - Нет-нет. Давай сегодня без объяснений. Потом поговорим, хорошо? Джаред быстро собрал самые необходимые вещи и ушел. Жен налила себе бокал красного и свернулась калачиком на диване в гостиной. Ей было плохо. Хоть многие чувства и были ей недоступны, но она всегда осознавала, насколько отличается от других. И иногда, очень-очень редко, чувствовала себя из-за этого уродом. В ту ночь она так и не уснула. Впрочем Джаред и Чад тоже просидели до самого утра на кухне. Джаред немного нервно потягивал заботливо предложенный виски и изливал душу, вытягивал на свет божий долгую вереницу затаенных воспоминаний, мыслей. Он был похож на реку, что на долгие годы была перекрыта плотинами, загнивала, зарастала тиной и камышом, пока землетрясение не разрушило плотины, и вода не полилась свободно, вычищая русло от всего затхлого мусора, унося его на дно самого глубокого океана. Все. Это уже прошлое. Это только память. Чад мало говорил, много слушал. Он и сам был в той ловушке в которую угодил Джаред, рано осиротевший, ребенком он вечно старался угодить мачехе, пытаясь заслужить любовь примерным поведением и хорошими оценками. Но после смерти отца все изменилось. Чад потерял опору и пустился во все тяжкие, протестуя против всего мира, пытаясь найти настоящего себя, а на деле лишь добиваясь все новых и новых высот в искусстве саморазрушения. Кто знает, что бы с ним стало, если бы не Палома. А Джаред так и остался тем примерным мальчиком, с замиранием сердца протягивающим маме контрольную с оценкой. Или больше нет? Чад видел на какую дорогу ступает младший, и радовался за него, и боялся, потому что знал, что тот, кто идет своими ногами, неизбежно спотыкается и падает. Истощенный эмоционально, и слегка похмельный Джаред отсыпался почти до самого вечера. Ему снился Дженсен, они гуляли по Централ-парку, взявшись за руки, ветер дул им в спины, поднимая в воздух ажурные желтые листья. Дженсен был как никогда красив и очень-очень спокоен, он ободряюще сжимал руку Джареда и говорил: “Там за шкафом спрятаны две картины. Это тебе, ты их возьми на память, и остальные, какие захочешь, только портреты ребятам оставь, хорошо? И прости, что я тебе не верил, я теперь все вижу. Джаред, ты только живи, ладно?” Джаред не запомнил сон. Проснувшись и наскоро привев себя в порядок, он поспешил на свою, уже бывшую работу, подписать бумаги, а оттуда, сразу в Коулмайн. Джаред был окрылен, счастлив, преисполнен надежд. Он предвкушал, как встретит его под домом и расскажет все, объяснит, как скажет, что любит, что больше никуда, никогда не уйдет. Как будет убеждать, доказывать, умолять, и наконец сломит сопротивление этого отчаянного гордеца, поцелует и прижмет к себе. Сегодня. Всегда. “Мы прерываем нашу радиопередачу для срочного сообщения. Сегодня, в 17.00 произошел взрыв на шахте №4 Коулмайн Индастриз. С момента взрыва госпитализировано 82 пострадавших, по предварительным данным, более тысячи рабочих все еще остаются под завалами.”