Дуэль на жизнь

Доктор плачет из-за того, что случилось, и за тем, что случиться не успело. Мастер в его руках неподвижен и впервые за их невыносимо долгое знакомство молчалив. И все вокруг, все участники этой кульминации длиной в год и развязки длиной в минуту, все они молчат тоже, потому что когда на твоих глазах развёртывается подобная сцена, только и остаётся, что молчать. На авианосце тишина; даже Доктор плачет почти беззвучно. Он знает, что многие из стоящих рядом довольны тем, как повернулись события, а самое главное, едва ли он может упрекнуть их в этом. И всё же — так неприятно и горько думать о том, что кто-то искренне рад чьей-то смерти, даже если он сам имеет право радоваться ей больше, чем все эти люди вместе взятые. Ему нужно подняться, нужно объяснить кучке перепуганных свидетелей, что делать дальше, нужно приземлиться и сжечь тело Мастера, а потом закрыть за собой дверь ТАРДИС и в очередной раз из бесчисленного количества разов сделать вид, что оставляет недавнее происшествие в прошлом — в угоду новым. Но он не поднимается, не может подняться. В конце концов, он повелитель времени — теперь уже точно последний — и он имеет право на эти секунды. Всё, что ему нужно сейчас — это несколько секунд. Ещё несколько секунд. Ещё. Ещё. Веко Мастера дёргается. Раньше такое уже случалось: будто бы упавший замертво Мастер вдруг вскакивал на ноги в самый неожиданный момент и заканчивал очередной коварный план последним штрихом, непременно сопровождая его коротким и явно продуманным заранее монологом; у него всегда была склонность к пафосным финалам. Но не сейчас, на этот раз Доктор слишком близко, и он может отличить настоящую боль от надуманной; ему и самому почти физически больно. Чёрный пиджак Мастера набух от крови, и нет никаких признаков начала регенерации, а значит, это просто угасающие предсмертные конвульсии. Веко дрожит снова, а потом покорно замирает. Доктору остаётся только удостовериться; он расстёгивает несколько пуговиц рубашки и прикладывает ладонь сначала к одной стороне чужой груди, затем к другой. И он удостоверяется; удостоверяется в том, что Мастер слишком хорош для того, чтобы так рано мириться с его гибелью, потому что одно из его сердец всё ещё бьётся. Как если бы его разум приказал телу умереть, но сердце отказалось слушаться, и теперь просило Доктора помочь, оправдать выбранное имя. Пока он поднимает и несёт Мастера в ТАРДИС, тишина не нарушается. Почти никто даже не глядит в их сторону, а тот, кто случайно бросает взгляд, сейчас же его отводит. Кроме Джека — Джек смотрит сочувствующе. Что ж, возможно, Доктор и правда достоин сочувствия сейчас, так ничему и не научившийся, вновь пытающийся помочь тому, кто по всем очевидным законам не достоин сожаления. Марта смотрит понимающе; Марта всегда понимала его. Может быть, она даже верит, что он поступает правильно. Он прощается с ними коротким кивком головы, как будто его верные спутники не заслужили большего. Ему остаётся надеяться, что это не будет их самым ярким воспоминанием – то, как он бросил их на месте трагедии, убедившись, что их жизни в безопасности, но ничуть не позаботившись о чувствах. Предпочтя им своего заклятого врага. Возможно, однажды он вернётся и попросит прощения, но это случится не скоро — по крайней мере, для него — потому что как только за ними захлопнутся двери ТАРДИС, не только Мастер станет пленником, но и Доктор вместе с ним. Но даже тогда он вряд ли сможет объяснить им, почему выбрал Мастера. Почему всегда выбирал Мастера. Наверное, это потому, что Джек, и Марта, и все, кто был раньше, кто путешествовал с ним бок о бок, были сильными, и он мог оставить их – нет, не со спокойным сердцем, но зная, что они не пропадут, если он вдруг исчезнет. А Мастер, сколько бы раз ни пытался уничтожить его раньше, никогда не доводил начатое до конца, потому что нуждался — всегда, а сейчас — больше, чем когда-либо. Когда-то давно Рани сравнила их с сообщающимися сосудами, думая, что чем хуже одному из них, тем лучше другому, но ошиблась. Доктор не чувствовал себя хорошо, если Мастеру было плохо — ни раньше, ни сейчас. ТАРДИС неприветлива, Доктор чувствует, что ей не нравится присутствие Мастера, ещё недавно издевавшегося над ней, пытавшегося превратить её в оружие. Но ей придётся привыкнуть, потому что он уже здесь, внутри, и он останется здесь — ну же, радуйся, Доктор, ты ведь этого хотел. Обычно на все уточнения вроде «доктор чего?» он неизменно отвечал «всего», но главное значение его прозвища – тот, кто лечит. На самом деле, он не слишком хорош в этом. Всего лишь пулевое ранение, оказавшееся совсем не пустяковым для упрямого повелителя времени, который отказался регенерировать. За все свои циклы регенераций Доктор выучил, что этот процесс неизбежен; как будто гигантский поток подхватывает тебя, разбивает о камни и собирает заново уже другим человеком. Но Мастер умудрился остановить эту волну одной только силой воли. Или правильнее будет сказать, силой ненависти? Насколько сильно нужно ненавидеть, чтобы предпочесть смерть проигрышу? Доктор промакивает рану. Как пригодилась бы сейчас Марта, но он не будет возвращаться за ней, потому что боится изменить решение, оказавшись там снова. У Мастера теперь дрожат оба века, а потом он зажмуривается и открывает глаза. — Что ты сделал? — спрашивает он очень ядовито и очень ровно. Доктор помнит, что когда у него работало только одно сердце, он едва мог говорить, задыхаясь и корчась от боли, но у Мастера голос почти не дрожит, и лежит он совсем неподвижно. — Я помогу тебе, — поможет во что бы то ни стало, потому что на Земле доктора лечат всех без исключения, даже преступников. Мастер смеётся, кашляет, снова смеётся и произносит одно-единственное слово: — Попробуй. Да, Мастер не просто не хочет, чтобы Доктор помог ему. Он устроит из этого игру. Он превратит это в поединок со ставками, он сделает свою жизнь предметом манипуляций и споров. Он отомстит Доктору за то, что тот всё-таки похитил и запер его, приложив все усилия, чтобы умереть медленно и мучительно на его глазах. Похоже, он и вправду был блестящим. Невероятным. Неповторимым. Окончательным. Психом.