Медный грошик

Медный грошик Лил медленно возвращался домой, прижимая к груди конверт. Маленький белый квадратик дал ему бригадир в конце рабочего дня. Передай своим старшим, сказал он, глядя сквозь подчиненного равнодушными салатовыми глазами. И у Лила свело живот от страха. Ничего хорошего не могло быть в этом конверте. Только одно: увольнение. Он лишится места чернорабочего на рынке, и патрон прикажет кому-нибудь из дшшэ-ррэ, воинов рода, его выпороть — чтоб в следующий раз был старательнее и не давал повода к увольнению. Но ведь он и на этот раз был старательным! Полтора года драил свой участок до блеска, расторопно исполнял все поручения и ни разу не получил ни одного замечания. За что же? Наверно, в страшном конверте было написано — за что, но вряд ли патрон потрудится ему рассказать. В доме было уже по-вечернему оживленно, и ему не удалось незамеченным проскользнуть по лестнице. Два воина выловили его около площадки с кактусами. — Эй, что ты там жмешься, поди сюда, — негромко приказал один из них, Инк, он работал патрульным в городском Управлении. Лил поспешил к ним, проклиная себя за то, что не спрятал бумажку за пазуху. Второй дшшэ-ррэ, Рэйки, ловко вырвал конверт и небрежно его вскрыл. — Это для патрона, тир, — прошептал Лил, пытаясь справиться с трясущимися губами. Теперь ему попадет еще и за вскрытое письмо. — Ну-ну, что тут у нас... Ба! Да тебя уволили, ленивый ублюдок! — Ты, кажется, на рынке работал, — обронил Инк, забирая в свою очередь злосчастные бумаги, уже порядком измятые, и быстро просмотрев их. — Похабное место и платят мало. Едва ли свое содержание окупал. Так что не расстраивайся. Он едва заметно грустно улыбнулся, и Лил замер: неужели это с ним улыбаются и разговаривают почти ласково? Ему захотелось как-то доказать свою полезность, показать Инку, что он достоин такого внимания. И он достал медную монетку из кармашка на рукаве. Она там хранилась уже два дня — редкие чаевые от клиентки. — Вот, — сказал он, протягивая свое подношение гордому дшшэ-ррэ. — Мне дали за хорошую работу. Возьми. Инк удивленно взглянул на подрагивающую ладошку хрупкого ллэ-ил — бесправного темного, почти лишенного магии — а потом взял медяшку, серьёзно сказав: — Спасибо. — Понятно, почему тебя выгнали, — хмыкнул Рэйки. — Что ты еще утаивал, мелкий воришка? С этими словами он больно шлепнул его по щеке и медленно занес руку для следующего удара. Лил зажмурился, прижимая руки к бокам: закрываться было нельзя. По лицу потекли горячие слезы. — Прекрати, — Инк перехватил запястье родича. — Ты же читал, они просто застраивают эту часть рынка какой-то херней. — Ну, надо же, — глумливо протянул тот. — Вот мы и узнали цену нашего доблестного патруля: грош за штуку. — Иди к себе, малыш, я сам передам письмо патрону, — бросил Инк и, злобно ощерившись, закружил вокруг Рэйки. Тот с готовностью скалил клыки в ответ: наверно, давно хотел бросить вызов старшему по статусу. Лил поспешно бросился вверх по лестнице, слыша за собой грохот падающих кактусов и смачные звуки ударов. Он беспрепятственно проник в свою комнатку и свернулся на кровати, вжимаясь в подушку. Хотелось плакать, и одновременно в душе разливалось странное волнующее тепло при воспоминании о тихой улыбке Инка, его серьезном "спасибо". И, самое главное, это: "прекрати". Его защищали. Может, дшшэ-ррэ захочет взять его себе? Он представил, как Инк будет говорить о нем с матронами и патроном, как потом позовет к себе и наденет на шею ремешок со своим знаком. И все будут знать, что он принадлежит патрульному, сильному и уважаемому. И не будут больше бить и ругать... Последние полтора года его и так никто не бил. И по дому не заставляли работать, ведь он приносил деньги. Так, иногда только обругают, если не вовремя подвернешься, или подзатыльник влепят слегонца — для ускорения. Что дома, что на рынке — его почти ценили. Теперь все кончилось... если только Инк не возьмет его. Лил снова и снова представлял, как ему надевают ремешок, как он прислуживает Инку и другим дшшэ-ррэ вечером, а потом они остаются одни... Дальше была неизвестность — стыдная и страшная. Он сходил на ужин и ничего почти не смог там съесть из-за мучившего его тревожного волнения. Инка в столовой не было, и сердце его гулко билось — а вдруг дшшэ-ррэ прямо сейчас говорит о нем со старшими рода. Но время шло, и надежда угасала, сменяясь отчаянием: никто за ним не приходил. Может быть, завтра, подумал он, вытирая глаза. Завтра Инк вспомнит о нем. Стук в дверь раздался совсем поздно ночью, вырвав его из полубредовых сновидений. За ним пришли! Лил плеснул в лицо ледяной водой, надел новую тунику и поспешил за нарядным посыльным. Для чего же его требуют в такое время. Ведь не собираются отдать куда-нибудь в позорное место? Нет, это Инк, должен быть Инк. В большой гостиной и правда оказался Инк: он сидел на коленях посреди комнаты, уперев взгляд в пол, и был облачен в ритуальные одежды. Здесь же находились две старшие матроны, патрон и незнакомые дшшэ-ррэ, женщина и мужчина. Но как? Почему? Ведь это значит, что Инка отдают в чужой род. Надежда больно лопнула в груди, образовав после себя пустоту. Сейчас он будет прислуживать на церемонии, а потом никто никогда не улыбнется ему с такой лаской. И не защитит. Это оказалась вовсе не церемония передачи воина, нет, это была брачная церемония. Незнакомая дшшэ-ррэ брала Инка своим мужем. И она была из третьего сословия; а значит патрульному небывало повезло покинуть презренное четвертое сословие. Будь счастлив, думал Лил, снимая шелковую накидку с плеч новобрачного и скользя взглядом по обнаженному сильному телу. Будущая жена Инка создала плеть тьмы и тело жениха слегка выгнулось от разрывающей боли. Но он не изменил своей коленопреклоненной позы. Она медленно растворила заклятье, ее губы побелели — всем известно, что тьма терзает равно всех прикоснувшихся к ней, невзирая на то, кто призвал ее. Так что новоиспеченные уже супруги разделили страдание. Хотя, чем сильнее дшшэ-ррэ, тем большую боль они способны вытерпеть, это всем известно. Инк встал, накидывая на себя одежду. Его жена сразу отошла в сторону. Лил случайно заглянул ей в лицо и в ужасе отшатнулся: оно было застывшим от бешенства. Может, и не будет Инк счастлив в новом роду, с тоской подумал он. Незнакомый дшшэ-ррэ, наверно патрон жены Инка, холодно улыбнулся: — Отныне ты принадлежишь дому сЗанАре. Полагаю, нас более ничто не задерживает. — Тир Арастен, — поклонился ему Инк и обернулся к своей жене, снова склоняя голову, — тор рШесс. Не найдется ли в вашем доме места для одного ллэ-ил? Гости переглянулись, и чужой патрон кивнул женщине. Она зло оскалилась: — В нашем доме, Инк. В нашем. Найдется. Для какого? Лил почувствовал , как что-то болезненно сжимается у него в груди и животе. А Инк протянул руку и указал прямо на него: — Этого. — Пятьсот, — сказал тир Арастен, патрон дома сЗанАре, бросив на мальчика мимолетный взгляд. Тот задрожал — таким он был страшным. — Шестьсот, — ответила матрона, и тир Арастен больше не торговался. Лил улыбался, глядя на Инка и чувствуя, как теплое счастье разливается внутри его существа. Он будет принадлежать Инку, будет видеть его улыбку и носить его знак. А Инк не позволит никому обижать его. И Инк взял его за руку. *** — Отвратительно, — рявкнула тор рШесс, когда они вчетвером вышли за ворота. Лил втянул голову в плечи. — Никогда не участвовала в более унизительной церемонии, чем эта, с позволения сказать, свадьба, — продолжала разоряться новая госпожа. Новый патрон жутко усмехался. — Простите, тор рШесс, что так унизил вас своим супружеством, — бледнея, сказал Инк. — У меня не было выбора, как вы заметили. — Это же тебя унизили, Инк, — растерянно сказала она, и стало видно, насколько она молодая — лет двадцать. — Или для тебя нормально, что дшшэ-ррэ, старшего мужа, покупают, как дорогую шлюху? Моего мужа! — снова взбесилась она. А потом указала на Лила: — А младшего — как дешевую! — Младшего, — прошептал мальчик, не веря своим ушам. Разве смел он надеяться на положение иное, чем слуги и наложника? — Боги, — процедила тор рШесс, как выругалась, и отправилась вместе с патроном к роскошной черной машине. — Четвертое сословие сохранило обычаи древности, — сказал вдалеке тир Арастен. Инк задержался, чтобы коротко обнять Лила. Его рука ласково скользнула по спине и слегка задержалась на ягодицах. — Спасибо, — прошептал Лил, утыкаясь лицом в сильную грудь. — Надо же мне было отплатить за твою щедрость, — немножко грустно улыбнулся Инк. И подбросил в ладони медный грошик. Сказочный замок Инк быстро направился к поджидавшей их машине, и Лил побежал за ним, борясь с острым желанием уцепиться за рукав воина. Нет, нельзя, его статус подняли только что до невозможных высот, но ничто не оправдает такую фамильярность на улице. Хотя очень хочется почувствовать его поддержку, ведь все кажется таким страшным: огромный танкообразный лимузин, подъехавший в их район словно прямиком из другой жизни, новые хозяева, ощутимо давящие своей силой. Хозяева развлекались тем же, чем все остальные дшшэ-ррэ занимались, кажется, каждую минуту своего существования: препирались и готовились передраться. Темные стихии дрожали вокруг, стремясь выплеснуться сквозь их тела. — Ты же в эту сторону вел! — шипела от боли тор рШесс, шаря в спиралевидном заклятии тьмы, жужжащем на ладони своего патрона. — И что, — невозмутимо отвечал тот. — Моя очередь! Дай ключи. — Мне кажется, у тебя есть дела поважнее, чем гробить мою машину, — тир Арастен кивнул в сторону замерших Инка с Лилом и с непередаваемым удовольствием повторил: — Мою машину. Несмотря на ночь, на нем красовались темные очки. Лил не выдержал и невесомо потрогал складку Инковой рубашки. И испуганно отпрянул, когда тот резко развернулся к нему. Но Инк поймал его за руку, притягивая к себе, и Лил с облегчением ткнулся в плечо старшего: не оттолкнули... Внутри было очень много места, бархата и кожи, совсем не похоже на разбитый фургончик, в котором их часто отвозили за город, на родовую ферму. Теперь у Лила был новый род, явно очень богатый, и даже невероятное — своя маленькая семья. Лил счастливо провел ладонью по мягкой боковой панели и прижался к ноге Инка, полагая, что уж на это имеет точно право. Но, видимо, ошибался: госпожа, сидящая спереди, повернулась в их сторону вместе с креслом и с пугающей лаской в голосе спросила: — Как тебя зовут, мелочь? — Лил, — прошептал он, вжимаясь в стенку. Нельзя отводить взгляд, когда к тебе обращаются, и он с усилием поднял голову. И пораженно открыл рот: лицо грозной тор смягчилось странным выражением, она весело и как будто ласково улыбалась. В ее приподнятой ладони смутно переливался какой-то знак, сплетенный из трех ниточек темных стихий: серебро, золото и черное. Хаос, бездна и тьма. — Лил, какое милое имя! Но я считаю, что такой прекрасный нэй не должен сидеть на полу. Никто никогда не обращался к нему так уважительно: нэй. И не называл прекрасным. И не разговаривал так... так... — Закрой свой прелестный ротик, Лил, и брысь на сиденье, — фыркнула госпожа, не дождавшись реакции. Он подскочил и забрался наверх, судорожно обхватив коленки и покраснев чуть не до слез: сейчас его примут за невоспитанного недоумка, недостойного проявленного расположения и милости. Но, наверно, не все потеряно еще: она же сказала "прелестный". — Можешь продолжать тискаться с Инком, — окончательно развеселилась тор рШесс. — Однако, раньше мне казалось, что ллэ-ил четвертого сословия не такие забитые. Инк оторвался от созерцания городских пейзажей и посмотрел на робко заглядывающего ему в лицо младшего. — Род Тирэй, — сказал он и обнял Лила за плечи, — по праву гордится строгостью нравов... во всех сферах жизни. И ллэ-ил рода Тирэй не позволяют себе бездельничать, безнравственно отираясь с чужими дшшэ-ррэ. — О... внушает уважение, — она крутанулась в кресле и положила подбородок на плечо патрону: — Ты знал об этом, папочка? — Откуда мне? — лениво процедил тот. Лил смотрел на них с восторгом: они точно были из другого мира, из фантазийного мира теледрам, где у всех были матери и отцы, и где дшшэ-ррэ называли ллэ-ил младшими братьями. — А ллэ-ил рода сЗанАре просто погрязли в безделье, — радостно захихикала достопочтенная тор, глядя на Инка. Тот молчал, сжимая губы, Лил чувствовал бешеную пульсацию хаоса в его теле, похожую на нервную дрожь. — Ты несправедлива, — фыркнул тир Арастен. — О, нет, я справедлива! Ведь ллэ-ил созданы для любви, веселья и искусств... не так ли, Лил? — Да... тор Шесс... — Лил завороженно следил, как хищное выражение покидает лицо госпожи каждый раз, когда она обращается к нему, и отвечал, не задумываясь. А потом вдруг осознал, что они говорили о любви и ужасно смутился: — То есть, простите... я не хотел сказать... я не такой... вовсе не думаю только о любви... Последние слова он произнес совсем шепотом и спрятал лицо в ладонях, чувствуя себя ужасно... безнравственным. Но никто не стал смеяться и ругать его. Наоборот, Инк обнял его двумя руками и посадил себе на колени, а госпожа устроилась рядом и поцеловала в щеку. Губы у нее были ужасно горячие, а глаза светились в полутьме. И горячими были ладони Инка, скользящие по его спине и бокам. Лил сжал колени и заерзал, чувствуя, как в паху наливается теплом и тяжестью. — Милый, — шепнула она, касаясь губами его уха. Инк осторожно прикусил кончик второго. Все тело Лила (и даже голова) покрылось мурашками. — Щекотно! — шепнул он, пряча уши. — Не сопротивляйся своей госпоже, — строго сказал Инк, беря его за руки и укладывая их на колени. — Не занудствуй, Инк, мне нравится, что малыш такой скромный, — она потянулась снова поцеловать Лила — явно в губы. Тут машина остановилась, и тор рШесс выскочила наружу, мгновенно забыв о своих похабных намерениях: — Пойдемте, я покажу вам спальню! Инк крепко сжимал ладонь Лила, а тот дополнительно вцепился в него и второй рукой и восхищенно вертел головой. Все вокруг казалось таким сказочным: темный сад, в котором фосфоресцировали бледные цветы и огромные грибы, острые башенки дома с призрачными огоньками в окнах.... Ветряк с развевающимися ленточками на лопастях — казалось, они поют какую-то ночную мелодию. Лил остановился, пытаясь разобрать ее, а Инк не торопил его, тихо стоял рядом и тоже прислушивался. Внутри дом оказался таким же чудесным, просто не верилось, что можно жить среди всех этих драгоценных шелков, картин и оружия. И огромных пустых комнат. Лил заглядывал по дороге в каждую и удивлялся беспечной трате пространства. Хотелось все заставить хотя бы кактусами. Они догнали хозяев. Тор рШесс нацелилась на низкую винтовую лестницу, но была выловлена патроном. — На твоем месте я бы сначала слегка покормил своих мужчин, — сказал он, снимая очки. И Лил спрятался за спину Инка, помня, какой страшный у него взгляд. Потом осторожно выглянул и обмер: отец и дочь смотрели прямо на него и одинаково усмехались. И тор рШесс снова была насмешливой и ласковой, а прозрачные глаза тира Арастена больше не были страшными, они словно смеялись. Лил доверчиво улыбнулся в ответ, а потом взглянул вверх, на Инка, а тот глядел на него грустно и серьезно. Тор рШесс привела их на кухню и неопределенно махнула рукой: — Еда где-то тут, — потом указала на распахнутые двери: — Накрывать там. И убежала. Лил принялся инспектировать все шкафы и полки. Добычу — мясо, фрукты, тонкое серебро и прозрачный фарфор — он складывал на кухонный стол, а Инк уносил все в столовую. Потом он нашел набор для гросга и нерешительно спросил: — Можно я заварю, Инк? — Наверно, можно. — Да, хозяева так добры, им будет приятно, я умею делать очень вкусный... — он перебирал разные смеси, как сокровища. *** Инк сложил на груди руки, прислонясь к проему двери, и смотрел на хрупкого измученного ллэ-ил. Мальчик словно сиял изнутри радостным светом, и это было невыносимо. С ними всегда так, думал он, они преданно и доверчиво раскрываются от малейшего внимания. И летят, как бабочки к солнцу, чтобы обжечься огнем хаоса. Доверяют раз за разом, забывая прошлое и надеясь заново. Раз за разом, пока не сгорят. — Лил, — позвал он, и тот вздрогнул, отрываясь от священнодействия с гросгом. — Это просто любезность, Лил. Все дшшэ-ррэ свободных сословий теперь будут любезны с тобой. Их любезность ничего не значит, просто маска. Ты должен помнить, что только воины рода сЗанАре имеют власть и несут ответственность защищать и заботиться. Все, кроме одного, вспомнил он. Тир Арастен. Жрец и аристократ. Что вы делаете, высокородный тир, среди беспечного третьего сословия? Даже семью завели и научились изображать чувства. Теперь вам понадобился я. Зачем? Мысли метались, словно мухи под стеклом, и внезапно разлетелись: малыш подошел к нему и целовал руки, заглядывая своими невозможными синими глазами, кажется, прямо в душу. Все лучше, чем медленно подыхать там, в который раз подумал он, прижимая к себе Лила. Даже если через пару десятков лет он окажется на алтаре Ллос. И мальчика точно никто не тронет... рШесс слишком безупречна, чтобы обидеть ллэ-ил даже словом, а тиру Арастену малыш не нужен. Знак Тхэ ***Лил Лил все очень красиво расставил в столовой... ну, ему так показалось. Вдруг для богатого дома его старания будут выглядеть безвкусно? Он с сомнением обошел вокруг стола, переставил местами две вазы. И вздохнул: лучше все равно не получилось. И не получится уже. А еще он не знал, сколько выставлять приборов. Кто к ним присоединится? Но он нашел замечательный выход: поставил запасные приборы на серебряный посудный столик. Если кто-нибудь придет, то можно будет быстро обслужить. Тор рШесс задерживалась, и Лил присел на диван рядом с Инком. Было как-то неловко. Вот если бы ему не запретили сидеть на полу, то можно было бы прижаться щекой к колену старшего, а тот бы погладил его по голове... Инк расслабленно откинулся, даже глаза прикрыл и совсем, совсем не обращал на него внимания. Лил робко поелозил, подобрал под себя ноги, а потом осторожно протянул руку и потрогал Инка за колено. Дшшэ-ррэ приоткрыл один глаз, но ничего не сказал. Ободрившись, мальчик гораздо смелее провел дрожащими пальчиками по его ноге. Инк не шевелился, и Лил обнаглел окончательно: погладил колено уже всей ладонью. Потом, не сводя взгляда с его лица, начал медленно наклоняться. Глаза Инка распахнулись, а на лице появилось удивленное выражение. Но ни одного запрещающего слова не было сказано, и Лил беспрепятственно устроил голову на его коленях. И наконец осуществил мечту: потерся об них щекой. ***Инк Инк облегченно улыбнулся и принялся перебирать короткие белые прядки, отчего малыш блаженно зажмурился. — Кушать хочется... Я ничего не ел на ужине, — шепотом признался он. — Потерпи. Если госпожа через пять минут не придет, я пойду поищу ее. — Спасибо, Инк, — Лил снова поймал его руку и принялся по очереди целовать каждый палец. Инк закусил губу и с подозрением заглянул ему в лицо, повернув к себе за подбородок. Но Лил так счастливо улыбнулся ему в ответ, что стало ясно: малыш просто не понимает, что делает. И строгое "подожди с этим госпожу" не прозвучало. Просто еще один никому не нужный мальчишка из сотен таких же. Его даже ничему не учили. Лишь сурово берегли невинность — чтобы продать за монет пятьдесят. В четвертом сословии вылуплялось слишком много ллэ-ил. И слишком слабые дшшэ-ррэ. И совсем мало женщин. Он снова закрыл глаза, расслабляясь, и подумал, что если бы его судьба не переменилась так неожиданно, то мог бы выкупить Лила сам, у него была заначка, сто семьдесят девять монет. И потом бы, конечно, оставил себе. Малыш бы тоже был рад, наверняка о большем и не мечтал... А деньги, кстати, потеряны, он не успел забрать их из своей комнаты. Хотя, что такое сто семьдесят девять монет, золотая молодежь спускает по сотне за вечер. Такие, как его жена. Но все равно, унизительно входить в новый род совсем нищим, даже одежды нет, кроме этой свадебной накидки с фальшивой позолотой. Хорошо еще, что и ту не отобрали, не выставили на улицу голым, спасибо, дорогие бывшие родичи. Наверно, тор рШесс испугались с ее так откровенно демонстрируемым бешенством. Впрочем, вернемся к родным баранам. Наверняка, имея при себе зависимое существо, жить среди родни стало бы еще невыносимее. Терпеть всех этих злобных ублюдков, так и норовивших всадить нож в спину. Они бы отыгрывались на мальчике, это точно. А нормальные темные с ним не общались. На работе — потому что он кеврон, четвертое сословие. А что может быть общего у них, благородных вторых и достопочтенных третьих, свободных и обеспеченных, с ним, не властным над собой ни в чем, и всегда безденежным? А подобные ему общались только с близким кругом, не замечая никого вокруг. Инк лишился своего круга давно, когда его безжалостно продали в чужой род, род Тирэй, одного, и с тех пор ни один приличный кеврон не снисходил к нему ни с малейшим чувством, кроме безличной вежливости, как бы он ни старался. Оставалась только компания отщепенцев и моральных уродов, с которыми сойтись было невозможно из элементарной брезгливости. Никакому темному нельзя жить одному, а ему хотелось выть от одиночества и холода в главном доме первого по численности кевронского рода города. Наверно, потому так поразил его медный грошик, подаренный мальчиком. Первый подарок за тридцать два года. И малыш Лил, отдающий все, что у него есть за случайно проявленную справедливость. Тридцать лет назад он бы и не заметил, это показалось бы ему забавной выходкой, или глупой попыткой обратить на себя внимание. Но если столько времени в бессмысленной надежде протягивать другим руки, чтоб получать лишь пинки, то разве можно самому поступить подобным образом. Прошедшее сделало его чутким к чужой боли. Он сжимал в кулаке медяшку, разукрашивая наглую морду этого придурка Рэйки. Не выпускал из рук, когда направлялся в купальню, смыть кровь. Душу грела глупая, неразумная благодарность к мальчишке, хотелось сделать в ответ что-нибудь хорошее и защитить от всех. Как бы его взять себе, но при этом не привлечь внимание доброжелателей к пацану? Ни разу в жизни ему не доводилось хитрить и играть, и тогда он просто не представлял, как подступиться к задаче. До купален он тогда не дошел, сам патрон Майро выловил его: — Ты. Явишься в парадную. Немедленно. — Позволь хотя бы умыться, — сказал Инк и получил в ответ по зубам и, разумеется, ни слова вдобавок. Не столько больно, сколько унизительно. В парадной была вторая матрона и еще три воина — самые сильные из молодых. Инк заслужил пару презрительных взглядов за потрепанный вид и опоздание. Их четверых заперли в маленькой боковой комнате, и из разговора мужчин он понял, что род продает одного воина в третье сословие. Как всегда его ни о чем не предупредили. Все были взбудоражены, ведь известно, что свободные сословия, вторые и третьи, принимают в род только через брак. Или берут наемников. Но пойти наемником — это просто работа, для этого не надо продавать. Они несколько раз обсудили этот вопрос, убеждая себя в невероятном: скоро кто-то из присутствующих получит золотой билетик в другую жизнь. Инк не особо волновался по этому поводу: смешно надеяться, что какая-либо женщина польстится на него рядом с такими красавчиками, как двое из этих парней. Третий, судя по его грустному виду, оценивал свои шансы так же, но все-таки на что-то надеялся. Инк даже не надеялся. Закрыл глаза и проспал в углу все те часы, что их там держали. Мучительная надежда вспыхнула позже, когда он, обнаженный, вошел в парадную. И увидел тор рШесс. Бывшая напарница, превратившая когда-то в ад четырнадцать месяцев его жизни, будучи тринадцатилетней малявкой на первом году службы. Но ведь тогда это были всего лишь статусные игры, доказав свое превосходство, зловредная девчонка внезапно обернулась образцом вежливости и безукоризненного следования долгу. После этого они были напарниками еще четыре года, прежде чем тор рШесс перешла в другой отдел, у них были нормальные отношения... Может, теперь... может, она предпочтет взять в дом не чужака, а того, кого хорошо знает? "Забери меня отсюда, рШесс, — думал он, сжимая в кулаке монетку. — Забери, и я буду предан тебе до смерти". Он не поднимал глаз, стыдясь того, что все могут прочесть эту мольбу в них. Потом вспомнил Лила — смешно, ллэ-ил осмелился сделать такой отчаянно смелый первый шаг, а он ведет себя, как трус. И посмотрел на рШесс. Та была зла, как вырвавшийся пустынный бес. И одновременно довольна, как пустынный бес, внезапно нарвавшийся на жирного барашка. Роль барашка исполнял самый красивый из предлагаемых ей воинов, перед ним она и стояла, зловеще ухмыляясь. Кто бы сомневался, глупо было надеяться. Тор рШесс почувствовала его взгляд и обернулась. На ее лице мелькнуло странное выражение: вроде как у пустынного бесенка, собравшегося пообедать, а тут сюрприз — баран-то разговаривает. — Инк, — сказала она и, резко развернувшись, отошла к отцу. Он не сразу понял, что все кончилось, выбор сделан. Догадался только, когда ему велели выйти на середину, а на плечи накинули золотую накидку. Тир Арастен принялся торговаться с матронами, а они с рШесс застыли друг напротив друга. Он — все так же на коленях, она — в положении "вольно", руки за спину. Инк благодарно ей улыбнулся, а она нервно скривила губы в ответ, словно все происходящее доставляло ей страдание. Да, — подумал он, — что может быть радостного для такой юной и амбициозной темной в союзе с мужчиной, не ценным буквально ничем — ни силой, ни происхождением, ни внешностью. Просто потому, что ее отцу понадобился еще один воин в семье. Ее собственная сила давила физически, грозя вырваться из-под контроля и взорвать все вокруг. Если бы не присутствие высокородного тира Арастена, по ощущениям напоминающего огромный спящий вулкан, никто не осмелился бы приблизиться к ней ближе, чем на сто метров. А Инк бы не побоялся приблизиться, эти показательные потери контроля казались ему именно показательными. Ведь, потеряй она контроль на самом деле, то не заметила бы его безмолвное обещание преданности и не приняла его. И так хотелось верить, что его преданность будет нужна в новой семье. Роду Тирэй она и даром была не нужна. Разве что с доплатой. Он снова стиснул кулак с монеткой и обратился к патрону Майро — чтобы тот позвал на церемонию Лила. Майро еле заметно дернул рукой, подавляя привычный порыв к зуботычине, и сделал вид, что с ним говорило пустое место. — Встал. И позвал. Тварь. Кого велел. Мой муж, — в тихом голосе рШесс гремел рык, словно она погружалась в боевой транс. Все обернулись. Майро как подбросило. И при взгляде на его недостойную поспешность, Инк ощутил легкое злорадство: сейчас ты узнаешь, приятель, что такое статусные игры в исполнении дочери высокородного жреца. Жаль, мало узнаешь. В тот момент он полностью ощутил изменение собственного статуса. Как бы плохо к нему ни будут относиться в новом роду, отныне никто и никогда не посмеет его игнорировать. Даже аристократы... хотя как раз эти бы лучше всегда игнорировали. Но зато можно будет забрать с собой Лила. Конечно, войти в достопочтенный род можно только через брак, а рШесс, всегда окруженная холеными красавчиками, не польстится на такого заморыша... Но он попросит их заключить постоянный договор с проживанием, ему не должны отказать в этом. ***рШесс Мне удалось прокрасться в столовую незаметно: слиться с Тьмой и проскользнуть тенями к диванчику, где устроилась эта сладкая парочка. Чтобы взвыть дурным голосом прямо над ними: — Что, не ждали?!? Мальчонка взвился и грохнулся на пол, а Инк перетек в боевую позицию, не вставая. Я с трудом удержалась от зловещего хохота: нет, Тьма порождает безумие, и следует сдерживаться от таких психопатических выходок сразу после слияния с ней. Поэтому я сдержанно давила смех в кулак, колотя второй рукой по спинке дивана. — Мы вас ждали, тор. Чтобы поесть, — произнес Инк своим вечно отмороженным тоном. И я возмутилась: это что, значит, они тут теряли зря время, и душ-секс-поспать откладываются на Бездна знает когда? Ведь скоро утро, а на день у меня куча планов. — Ну, вот оно, счастье в моем лице, дождались. Приступайте. И с чего он вообще взял, что я к ним присоединюсь? У меня даже зубы свело, то ли от желания его покусать, то ли от страстной жажды высказать все свои умные мысли по этому поводу. Я впилась этими самыми зубами в кусок мяса, от греха подальше, и принялась мрачно жевать, снова демонстрируя чудеса сдержанности. Ругаться сейчас точно не стоило, а то потом никакого удовольствия в постели, кроме желания разорвать на кусочки. Ребята сверлили меня непонятными взглядами, даже как-то неловко стало. Я отложила в сторону недогрызенную кость и осведомилась: — Что еще? — Мы вас ждали, тор рШесс, для благословения трапезы. Это очень удачно получилось, что я отложила злополучную кость, а то бы точно подавилась: — Не богохульствуй, Инк, я тебе не жрица. А была бы ей — не стала бы призывать богов на каждый твой пук. — Не призывать, — растерялся он, — а просить благословения... — Какая разница между призывом и просьбой? Он молчал. — Неужто ваши матроны каждый раз взывают к богам за этим? — Выходит, что так... Только те никогда не отвечают нам... — вид у него был слегка ошеломленный и грустный. — Ну, это вам невероятно повезло, что не отвечают — сказала я, ущипнула Лила за попку и не удержалась-таки от зловещего хохота. Лил испуганно ойкнул и шлепнулся на диван. Я устыдилась. Надо сделать им приятное, а то ребята совсем потерянные. И нет, я вовсе не ради первого секса с дшшэ-ррэ такая добрая, а из-за исключительного благородства души. — Благословляю! — и я торжественно сложила перед собой знак Тхэ, Защита. И напыщенно провозгласила, обращаясь к Лилу: — Защита, всегда, везде, во всем. Малыш открыл рот. До чего прелестно безмозглое создание. — Ты должен складывать ладошки чашечкой, Лил, каждый раз когда видишь такой знак, — я вдруг подумала, что обмениваться знаками силы, это традиция средних сословий, наверно, мои мужчины с ней не знакомы. — А если тебе кажется, что кто-либо из дшшэ-ррэ нарушает по отношению к тебе долг Защиты или Закона, то тоже сложи так ладошки, и они обязательно опомнятся. — Защита, — теперь я обращалась к Инку. — Я всегда буду на твоей стороне и прикрою спину. Ты должен тоже ответить мне знаком силы или нанесешь оскорбление. Он неловко повторил мои слова и знак Тхэ, сотворенный только из одной серебряной нити Хаоса. Задрожав, она лопнула. — Знаки силы нельзя творить ложью. — Но я не лгал! — он прижал ладонь к сердцу. — Ты хотел сказать другое. Инк о чем-то думал, кусая губы, а я, спрятавшись от него локтем (типа, в затылке приспичило почесать), корчила рожи Лилу. Тот очаровательно краснел. Наконец, мой старший муж сотворил ровно светящийся знак, хоть и из одной нити, и произнес: — Я буду предан тебе до смерти. Знак, посияв, правильно испарился.