Утренняя молитва

       Тогда       Прайд обитавших на огромной массивной Скале львов встретил Мвези, вопреки её страхам, без враждебности и даже довольно приветливо. Бросив неосторожную фразу, что её предки родом из Прайдленда, чтобы её лучше приняли, Мвези, сперва не желавшая раскрывать тайну своего родства с Наандой, не уверенная, что это именно тот прайд, что знал её мать, явно недооценила любопытство львиц. К концу дня она, сдавшись от расспросов, всё же рассказала, что её мать звали Наандой и она была сестрой королевы Сараби, а также то, что рассказы о Прайдленде она услышала именно от неё, никогда не забывавшей этот прекрасный край и считавшей его своим домом. Услышав это, зрелый лев, которого львице представили как Короля Симбу, тряхнув пышной тёмно-красной гривой, с удивлением воззрился на неё. Его янтарные глаза светились мудростью и благородным спокойствием, и, глядя в них, Мвези ощутила невольный трепет в животе. Однако это был не тот благоговейный страх, что она испытывала перед Мрифи – в этом приятном трепете было куда больше спокойного, а не нервозного, как обычно, уважения перед коронованной особой, и совсем не было гнетущего страха – только почтительное преклонение.       – Похоже, мы родственники, – улыбнулся король, глядя, как Мвези смущается ещё больше. – Я сын королевы Сараби и её супруга, короля Муфасы.       Львица почтительно склонила голову, с трудом переваривая этот факт. Представить себя имеющей отношение к королевской семье ей было так же трудно, как и в краю Кристальных озёр.       – А вы помните мою мать? – робко спросила она, снова поднимая глаза на короля и ощущая, как трепет в животе становится ещё приятнее от осознания того, что она может спокойно говорить с королём.       – Увы, – грустно покачал головой Симба. – Совсем львёнком я убежал из Прайдленда и вернулся уже взрослым львом, не застав свою тётушку здесь. Из детства я помню её совсем смутно, а более мне не довелось её увидеть.       Сердце Мвези сжалось болью – в глубине души она ещё надеялась, что Наанда здесь, или, по крайней мере, была здесь, умерев со спокойной душой в любимом краю...       – Я помню её, – мягко сказала сидящая рядом с супругом Королева Нала, которая очень понравилась Мвези (и не в последнюю очередь за её светлый и приятный цвет шерсти, так похожий на шерсть самой Мвези), и её нефритовые глаза затуманились дымкой воспоминаний. – Она всегда поддерживала королеву Сараби. А когда погибли родители нашего друга Малки, она заботилась о нём, заменив ему мать. Мы храним память о ней как о хорошей, достойной львице.       Мвези тяжело вздохнула. Наверняка её мать была бы рада это услышать. Но увы... Теперь она уже не узнает этого никогда.       – Мы уверены, что ты тоже достойная львица, Мвези, – между тем мягко улыбнулся король. – А потому, если ты желаешь, будем рады видеть тебя частью нашего прайда. Раз уж ты выросла со знанием того, что твой дом – Прайдленд, мы будем рады, если он и вправду станет тебе домом.       – Я благодарю вас, – скрывая радость, склонила голову Мвези, чувствуя, как ей становится тяжело дышать от чувства благодарности и признательности за такие слова и такое доверие к ней. Неужели она и вправду нашла свой дом? Неужели здесь она сможет обрести счастье? Ей так хотелось верить в это!       Первую неделю она присматривалась к львицам, наблюдая за ними на охоте и в жизни. Пока она плохо доверяла им, да и у них доверие к ней, что было вполне естественно, росло постепенно. Воспоминание об Инзи, львице-злыдне и других львицах прайда Северных пустошей, считавших её чужой, было ещё слишком живо в ней, но этим львицам ей хотелось доверять всем сердцем – ведь они были частью того места, которое всегда было её домом, а значит, они просто не могли быть плохими. И ей тоже отчаянно хотелось стать частью этого прайда, стать именно своей, а не чужой среди своих, как она привыкла и о чём ей хотелось бы теперь забыть.       Принцесса Киара показалась львице слишком инфантильной и беззаботной, кроме того, она знала, что с ней у них дружбы не получится, как когда-то не особо сложилась и с Раби – ввиду трепета и смущения Мвези перед королевскими особами. Витани, сестра принца Кову, оттолкнула её своей резкостью и острым языком, чем весьма напомнила Инзи. На самого принца Кову львица посмотрела лишь единожды, с интересом рассматривая его – в конце концов, он был единственным молодым львом, что она видела помимо Раби, и вообще был единственным львом в прайде, не считая короля. Однако впоследствии она избегала его – она никогда не позволила бы себе засматриваться на уже женатого льва.       Некоторые львицы прайда были противно ворчливы или, напротив, чрезмерно жизнерадостны, что также не внушало молочно-бежевой львице доверия. А некоторые не понравились ей тем, что посматривали на неё слишком угрюмо и недовольно. В итоге больше всего Мвези расположили к себе лишь несколько львиц, одну из которых звали Хила. Её имя слишком царапало душу напоминанием о потерянной подруге, но именно по ассоциации с Илой Мвези и испытывала к ней самую большую симпатию. Хила оказалась умной львицей, хорошей охотницей, всегда способной постоять за себя, но вместе с тем за её внешней силой угадывалось доброе сердце. Мвези явственно видела это, и её тянуло к ней, словно магнитом. В результате, когда король попросил её выбрать одну или нескольких львиц, чтобы они обучили её законам и порядкам Прайдленда, она остановила свой выбор именно на Хиле и ещё одной львице, которая тоже понравилась ей больше остальных. С тех пор она проводила с ними как можно больше времени. Из рассказов Хилы она узнала, что та сама была пришлой здесь, поселившейся в Прайдленде после ещё недавнего и свежего в памяти объединения двух враждовавших ранее прайдов, и прониклась к ней ещё большей симпатией. Вторая львица была местной и куда старше самой Мвези, и хотя молочно-бежевая львица так же прилежно училась у неё и со временем установила с ней хорошие и доверительные отношения, но уроки Хилы, как и сама львица, нравились ей больше. Сама недавно прошедшая через это обучение, Хила прекрасно знала, что именно нужно объяснить и показать новой знакомой, и потому оказалась превосходным учителем. А Мвези с восторгом слушала её, как когда-то слушала и Илу...       Постепенно львицы сблизились и сдружились. Гуляя по Прайдленду или сидя под сенью великой Скалы, они много разговаривали. Именно от Хилы Мвези узнала всю историю войны прайдов и их примирения, узнала обо всём, что случилось в Прайдленде чуть ли не с того момента, как Наанда покинула его. С другими львицами, особенно со второй своей товаркой, у которой выспрашивала всё о матери и её сестре Сараби, Мвези тоже общалась, но не так много, как с Хилой. Именно с ней ей было комфортнее всего, и именно ей хотелось поведать самые сокровенные тайны души. Однако львица не шла на поводу у чувств, упрямо скрывая своё прошлое – знать о её бесплодии и постыдном изгнании этому прайду было совсем ни к чему. Любопытствуя, Хила иногда пыталась выспросить что-нибудь у новой подруги поподробнее, но Мвези упорно переводила тему на что-нибудь другое.       – Знаешь, тебя не зря назвали Мвези, – как-то раз, когда они ночью сидели на равнине, тихо разговаривая и любуясь полной луной, устав от попыток вытянуть что-нибудь из товарки, добродушно усмехнулась Хила. – Ты такая же, как луна. Загадочная. И всегда предстающая только с одной стороны. Никогда не разберёшь, что творится у тебя в душе.       Пожав плечами, Мвези отшутилась, но эти слова навсегда запали ей в душу. Что-то похожее говорила ей и Ила. Что-то похожее ощущала и она сама, наблюдая за фазами ночного светила – постоянного в своей изменчивости. Но ведь Ила понимала её... Пожалуй, лишь только она и одна. И только Иле, несмотря на всю свою симпатию к здешним львицам, Мвези могла доверять как самой себе...       По мере того как дни складывались в недели, а недели в месяцы, голос сомнения в подруге и обиды на неё затихал, уступая голосу чувства вины и стыда. Чем больше проходило времени, тем больше Мвези понимала, что вернуться сейчас в Северные пустоши и посмотреть в глаза Иле становится для неё всё сложнее – так постепенно росли эти чувства в ней. А потому возвращаться хотелось всё меньше и меньше, и всё тише звенел внутри голосок совести, всё меньше труда требовалось успокоить себя тем, что раз Ила до сих пор не пришла за ней сюда, в Прайдленд, о местоположении которого она прекрасно знала, то, значит, у неё всё хорошо. Может быть, она уже нашла себе льва, как и хотела, и даже ждёт львят. Может быть, она уже забыла о ней, Мвези, забыла, как некрасиво поступили они друг с другом... Нет, временами львице очень хотелось вернуться и забрать Илу с собой, сюда, в этот прекрасный край, который и вправду оказался на диво плодородным и богатым. Ила была единственным, почему Мвези всё ещё тянуло в край Кристальных озёр. Она была единственным, что не давало забыть о нём как о страшном сне. Но она же была и единственным, почему возвращаться туда было так мучительно стыдно...       В привыкании к новому образу жизни и мучительных воспоминаниях, новых радостях и старых тревогах Мвези не заметила, как прошёл почти год. Казалось, ещё совсем недавно она увидела на горизонте крошечную Скалу, но как же быстро летело время в этом прекрасном краю! Совсем не так, как еле-еле тянулось от одного влажного сезона к другому в Северных пустошах... С ужасом Мвези осознавала, что спустя такой срок возвращаться на родину просто бессмысленно. Что скажет ей Ила, если она вернётся спустя столько времени? Что она сама, Мвези, скажет ей? Как объяснит, что из-за своего чувства стыда перед ней и нежелания возвращаться в этот прайд она не приходила раньше? И что она помнила о ней всегда, просто не могла заставить себя прийти?       А между тем очередным открытием для молочно-бежевой львицы стало то, что засуха была гостьей не только в краю Кристальных озёр, но иногда захаживала и в самые плодородные земли. Однако здесь, в Прайдленде, она не была так опасна: бурная и полноводная речка Зубери со своими многочисленными притоками обеспечивала саванну водой, и засуха должна была быть весьма свирепой, чтобы осушить её, а пастбища полнились травоядными круглый год, ввиду чего голод прайду не грозил. Лишь сильнее, чем в обычный сухой сезон, желтела и выгорала на солнце трава, местами иссыхаясь совсем, да строже становились порядки возле водопоя, где все звери выстраивались в молчаливые и угрюмые вереницы, терпеливо дожидаясь своей строгой очереди на утоление жажды.       А очередной сезон дождей меж тем всё больше задерживался, пока было неясно, придёт ли он вообще, и хотя засуха в Прайдленде была совсем не той, что на грязно-оранжевой равнине, но Мвези не могла отогнать от себя страх перед ней – она слишком хорошо помнила, что это такое, как беспощадно она убивает тех, кто дорог... А потому не могла она и не бояться за Илу. Что, если там, в Северных пустошах, тоже засуха? Кто позаботится об Иле тогда? Есть, конечно, ещё её мать, но она уже совсем дремучая старуха и вряд ли сможет помочь дочери, если та снова заболеет от голода. А Инзи наверняка будет только рада довершить начатое в детстве, отобрав у кузины всю пищу и дав ей умереть...       Львицу передёргивало от этих мыслей, и даже по ночам ей начал сниться образ умирающей Илы. Просыпаясь в холодном поту, Мвези с тревогой смотрела наружу из пещеры на светлеющий кусочек неба, мучительно дожидаясь рассвета, чтобы с ним уйти в Северные пустоши. Но всходило солнце, под его светлыми лучами ситуация не казалась такой уж мрачной, и день за днём возвращение снова и снова откладывалось...       Однако внутреннее напряжение нарастало, и в один из дней, после особенного пугающего сна, львица всё же не выдержала. Она долго не решалась подойти к королю, чтобы объяснить, что ей нужно сходить туда, откуда она пришла, но страх за Илу оказался сильнее неловкости и смущения.       – Хорошо, – выслушав её, кивнул Король Симба. – Это твоё право. Но если это не секрет, может, объяснишь, зачем тебе туда возвращаться, раз ты обрела свой новый дом, который нравится тебе, здесь?       Пару секунд Мвези поколебалась, размышляя. Неужели король не доверял ей до конца? Или же... волновался за неё, что она больше не вернётся?       – Я вернусь, – пообещала она, не заметив, что отвечает больше своим мыслям, чем королю. – Мне нужно лишь навестить её и убедиться, что с ней всё в порядке.       – Её? – не понял лев. – Кого её?       Смутившись своей ошибкой, львица вздохнула и закрыла глаза, и полные боли серо-синие глаза Илы вновь мгновенно вспыхнули в её памяти. Красивые глаза Илы, самой дорогой ей львицы, что всегда была ей как сестра, что была ей даже ближе сестры...       – Сестру, – тихо выдохнула она. – В том прайде у меня осталась сестра. Теперь       Арви не стал рассказывать матери о первом удачном опыте общения со старшими львятами, сочтя это преждевременным. В конце концов, один раз ничего не решает. Дума вот тоже далеко не сразу показал, какая он сволочь. А вот если они не станут обижать его и дальше, и если ему всё-таки удастся подружиться с ними... Что ж, тогда это станет поводом задуматься.       Предостережения матери ещё слишком настойчиво звучали в его голове, и он не торопился доверять шестёрке. Впрочем, видеться с ними ему удавалось нечасто – значительную часть времени старшие львята проводили на своих уроках, а после обычно гуляли по Прайдленду. Напрашиваться же гулять с ними Арви пока не решался: на Скале, рядом с матерью и прайдом, ему было спокойнее общаться с ними – так было куда меньше шансов, что они обидят или побьют его. Даже то, что старшие не выказывали по отношению к нему абсолютно никакой агрессии, не прогоняло крепко вбитые в него матерью страхи, а потому он продолжал настороженно относиться к шестёрке, присматриваясь к поведению подростков. Однако он не мог не признать, что они, как и раньше, нравятся ему. С восторгом он слушал всё, что они говорили, преданно заглядывая им в рот. Частенько он с лёгкой завистью косился на пряди маленьких грив, свисавших с голов мальчиков, или исподтишка разглядывал девочек. Особенно привлекала его Кианга: Бариди, как он понял благодаря внимательному наблюдению, нравилась Фуру, Екунду он, признаться, побаивался за её буйный и беспардонный характер. А вот юная принцесса была вполне себе ничего, и будь он постарше, он бы даже, может быть, осмелился ухаживать за ней. А так он прекрасно понимал, что его внимание вызовет у юной львицы в лучшем случае снисходительную улыбку. Куда уж ему! Для них он был просто ребёнком. «Мы не обижаем маленьких»...       Играли они теперь куда меньше, чем раньше, и Арви оставалось разве что наблюдать, как они бродят по саванне или разговаривают на своём любимом выступе. А жаль – во время игры с ними было бы проще подружиться, чем вклиниваясь в их беседы, пару раз слушателем которых он стал. Старшие львята не возражали против этого, лишь по очереди косились на него, очевидно, не понимая, почему он молчит. Арви действительно молча слушал, с одной стороны, продолжая внимательно наблюдать и присматриваться, а с другой – не зная, что сказать, боясь ляпнуть глупость, боясь, что они засмеют его. Их насмешки над собой, их разочарования в нём львёнок боялся даже больше, чем того, что они могут побить его: тогда ему действительно оставалось бы только признать, что он и вправду неудачник и ничтожество и что Дума был прав. И потому он продолжал упорно молчать, лишь смутно подозревая, что лучше этим он не делает – львята чувствовали его недоверие в этом молчании. Куда охотнее они предпочли бы, чтобы он весело болтал и смеялся, чтобы был открытым – так было проще его понять.       К Суре и Сири он ходил теперь лишь изредка, чаще прикрываясь ими как предлогом, чтобы уйти из-под надзора Мвези к шестёрке. Его общение с лучшими когда-то друзьями стало довольно холодным, поскольку он не мог разобраться в себе, с кем дружить ему хочется больше – с гепардятами либо со старшими львятами. С Сурой и Сири было привычно и комфортно, да, но тяга к шестёрке делала своё дело – во время игр с гепардятами Арви казалось, что он предаёт старших, предпочитая им друзей равнины. Если компания львят узнает об этом, то они наверняка обидятся, размышлял львёнок. А значит, контакты с друзьями нужно было максимально сократить во имя возможной новой, желанной и долгожданной дружбы.       Самым большим заблуждением Арви было то, что он продолжал считать, что его контакты со старшими львятами остаются тайной для матери. Однако Мвези отнюдь не была слепой – она не могла не заметить, где изредка проводит время её сын, а пару раз она даже говорила об этом с Хилой, которой Джуба и Екунда как-то раз пожаловались на замкнутость и угрюмость львёнка. Поведение Арви сбивало их с толку, и они никак не могли понять, как с ним общаться. Хила не уставала талдычить им, чтобы они не смели обижать младшего товарища, но как именно разговаривать с ним, чтобы не обидеть, они не знали, ведь своей реакции он никак не выказывал. Круг непонимания между старшими и младшим продолжал расти, но, несмотря на это, вскоре Арви начал постепенно проникаться к подросткам доверием, видя, что они не только не стремятся обидеть его или посмеяться над ним, но, напротив, с практически взрослым терпением пытаются помочь ему разговориться, при этом разговаривая с ним очень осторожно, чтобы не обидеть.       Мвези наблюдала за этим с тревогой. Она помнила, как бурно Арви отреагировал, когда понял, кто был виноват в том, что он не играл и не рос вместе с ними с детства, и со дня на день ожидала новой бури, когда её сын осознает, что он действительно всегда мог быть частью их компании, не страдая долгие месяцы от одиночества и зависти к их играм... Но ведь всё, что она делала, она делала не со зла, оправдывалась она перед собой. Всю его жизнь она лишь хотела защитить его, чтобы он не повторил судьбу Илы, не страдал так, как она, не становился вынужденным изгоем, что было намного хуже, чем так, уж это-то она знала по себе... Откуда ей было знать, как примут его старшие львята? Откуда ей было знать, что они не такие, как Инзи и Раби? Может, это сейчас они, науськанные Хилой и уже довольно повзрослевшие, а значит, всё же поумневшие, относятся к нему так благосклонно, а в детстве, без указок Хилы, как себя вести, и жестокие в своей детской непосредственности, они бы издевались над ним? Как теперь это проверить?       Конечно, порой Мвези ловила себя на том, что ей совестно думать так плохо об этих львятах, которые, похоже, и вправду были неплохими, во всяком случае сейчас. Но если бы она признала то, что львята хорошие, значит, она вынуждена была бы признать, что ошибалась и напрасно из-за своих страхов сломала сыну жизнь. А признать это было крайне трудно, куда труднее, чем продолжать придумывать себе всё новые и новые оправдания...       К несчастью, для Арви придумывать ей оправдания было делом куда менее увлекательным. Всё больше и больше убеждаясь в том, как сильно заблуждалась его мать, он всё больше и больше начинал злиться. Своего детства, когда он мог спокойно играть с львятами, как он хотел и мечтал, а вместо этого сидел один в пещере или бродил по Северным пустошам, ему было жаль до слёз. Сколько раз он плакался на судьбу, что она так жестоко обошлась с ним! А обошлась с ним жестоко, оказывается, вовсе не судьба, а его собственная мать...       В один из дней, устав терпеть накопившуюся внутри него боль, львёнок подстерёг мать, когда она возвращалась с охоты. Ласково поприветствовав его, она села рядом с ним и, дождавшись, пока остальные львицы пройдут мимо и удалятся на Скалу, вопросительно посмотрела на него. Он же угрюмо молчал, не зная, что сказать. Эмоции бурлили внутри него, но чтобы излить их, нужен был какой-то повод...       Мвези догадывалась, о чём хочет поговорить сын. Она ждала этого уже давно. Ждала, размышляя, что она ему скажет, но так и не могла ничего придумать. Ей ужасно, до смерти не хотелось говорить с ним на эту тему, но она понимала, что придётся. Не сейчас, так спустя время. И лучше, наверное, было сделать это сейчас, отдать ему себя на растерзание, пока он ещё так мал и, по крайней мере, не сбежит от неё куда глаза глядят. Во всяком случае, она надеялась на это.       Они ещё немного помолчали, а потом, вздохнув, Мвези решилась.       – Ты и вправду подружился с ними? – тихо спросила она. Разумеется, Арви не нужно было уточнять, о ком она спрашивает. Если то, что она всё знает, и удивило его, то он предпочёл никак этого не показать.       – Почти, – буркнул он.       Нет, дружбой назвать это было нельзя. Ещё слишком мало доверяли они друг другу, слишком мало знали друг о друге, слишком много между ними было отчуждённости и холодности из-за разделявшей их пропасти. Но львёнок надеялся, что со временем всё это исправится. Ведь дружба и доверие далеко не всегда возникают сразу.       Мвези ещё раз вздохнула.       – Что ты хочешь услышать сейчас? – обреченно поинтересовалась она ещё тише. – Что я плохая мать? Что я ошибалась?       Арви угрюмо молчал.       – Возможно, я ошибалась, – кивнула львица. – Но лишь возможно. То, что они так относятся к тебе сейчас – заслуга Хилы и их возраста. Они уже почти взрослые, и ты сам уже не ребёнок. Иногда бывает так, что дружба с кем-то складывается уже только в сознательном возрасте. Дружите сейчас, пожалуйста. Сейчас я ведь тебя ни в чём не ограничиваю. А тогда я всё-таки была скорее права, чем нет. Никто ведь не знает, как они относились бы к тебе в детстве. А я своими глазами видела, как львята обижают тех, кто...       – Да хватит уже рассказывать про это! – неожиданно взорвался львёнок. – Мне уже надоело слушать про твою Илу, понятно? Я не виноват, что она такая слабачка, что не могла постоять за себя, и росла среди таких моральных уродов! А старшие львята не такие! Они никогда, никогда не обижали бы меня!       Он умолк, тяжело дыша. Сузив глаза, Мвези внимательно смотрела на него.       – Мы никогда не узнаем этого, – монотонно повторила она.       – Просто так и скажи, что ты не считаешь себя виноватой ни в чём! – крикнул львёнок, вскакивая на лапы. – Скажи ещё, что ты запрещала мне дружить с ними ради моего же блага, что ты хотела защитить меня, ну! Скажи!       – Я действительно хотела защитить тебя, – устало выдохнула львица.       – И ты прекрасно защитила меня. От нормального детства! – выкрикнул Арви ещё громче, и на его глазах заблестели злые слёзы. – Как мне теперь дружить с ними, если я не знаю, как с ними общаться?! Спасибо, что сделала меня изгоем, мама! Спасибо, что сломала мне всю жизнь!       Мвези молчала. Наверное, было бы лучше сейчас признать себя виноватой, чтобы сын успокоился, но у неё не поворачивался язык выговорить это. Ну что, что она сделала не так?! В чём она виновата?! Она поклялась защищать и оберегать его, и только это было её целью! Она всегда, всегда желала ему только добра, как он этого не понимает?!       – Ты просто эгоист, – выдохнула она через нос и продолжила, постепенно повышая голос: – Эгоист до мозга костей, как и твои... Твой отец. Не думай, что ты сам сделал мою жизнь прекрасной. Мне тоже пришлось многое вынести из-за тебя! И обвинять меня в том, что я сломала тебе жизнь... Ты просто неблагодарный маленький нахал!       Прозрачные золотисто-карие глаза львёнка распахивались всё шире во время её тирады. Тяжело дыша, Мвези умолкла, ожидая от него новой порции криков, но, к её изумлению, он вдруг успокоился. Лишь тяжело вздымавшаяся грудка выдавала бушующие в нём эмоции.       – Знаешь что? – угрюмо глядя на неё исподлобья, ровно произнёс он. – Это ты просто эгоистка. Сломала мне жизнь и лишь оправдываешь себя. Ты утратила моё доверие. Всё, чему ты учила меня, полная чушь. «Родители всегда правы!», – скривив мордочку, передразнил он. – Так вот, родители далеко не всегда правы, и спасибо, что научила меня этому. Но больше я тебе никогда верить не буду, понятно? Теперь я буду делать всё так, как считаю нужным, понятно? И я больше никогда не потащусь в эту твою мрачную дыру, ясно?! – снова сорвавшись на крик, взвизгнул он.       Оторопев, Мвези ошарашенно смотрела на него, не в силах вымолвить ни слова. Ей хотелось плакать, кричать о том, что он маленький мерзавец, ударить его, но она лишь сидела, застыв на месте и быстро-быстро дыша. Он же, не дожидаясь, пока она отойдёт от шока, повернулся и быстро пошёл к Скале, гордо вздёрнув хвост. Пустым и бессмысленным взглядом львица смотрела ему вслед.