Легенды Наэдара. Яйцо ледяного дракона

                    Руины некогда крепкой и жаркой кузницы, потерянно бродящий среди них мастер ковки — всё это отпечаталось в памяти Пшемисла, как болезненное клеймо на крупе скота. Вина выжирала душу голодным волком.       На ночь их вместил кабак напротив. Вальтер пригласил кузнеца выпить вместе и разделить горе старого друга. Кузнеца знала вся округа, он славился добротными мечами и справедливыми ценами. Не раз он в молодости выручал юного чародея, метавшегося по дорогам от одной работёнки к другой.       Не последним делом Вальтер задумал выведать подробности о Войтеке. Гавел Дворжак поддержал застолье, шумно понося торгована, и невольно разрядил обстановку. Кузнец, обычно не охочий до сплетен, раскололся после третьей кружки отменного пива. Он успел отправить в забытье около половины людей Войтека, когда купец, раззадоренный неудачей, воротился к нему с подкреплением — наёмниками Эвса. Сначала он избивал, выкручивал руки кузнецу в надежде узнать, куда испарились мальчишки, потом же приказал перевернуть всю кузницу, да так, чтобы камня на камне не осталось. Вот и не осталось…       На детей ковальный мастер не серчал, знакомства у него кое-какие водились — и уголок отведут, где можно переночевать, и едой поделятся. Потихоньку, день за днём, кузнец отстроит себе новую кузницу, краше предыдущей. Местные-то в бойню ввязаться побоялись, сосед соседу ничего не должен, но помочь чем-то смогут. Да подмастерье ему бы сыскать, чтобы дело быстрей спорилось. Вот если бы Пшемисл согласился?       А Пшемисл бы и рад. Но не мог же он взять да и дать добро, не обговорив всё с Леславой и Илбрином? В конце концов, за полночь кузнец упился вдоволь и захрапел. Вальтер под пьяные песни Гавела Дворжака позволил себе ещё немного насладиться рёбрышками молодого бычка под чесноком с хлебом да варёным с луком и зеленью картофелем. Вприкуску он сетовал на то, как ему осточертели изеннские «помои». Хлопнул потянувшегося к остаткам пива Илбрина по руке, напомнив, что ещё не дорос. Сосредоточил на нём взгляд.       — Итак, чего вы понадобились Войтеку? — Колдун отметил, что стоило ему спросить, и мальчишки напряглись как один. Едва удержались, — Вальтер мог поклясться! — чтоб переглянуться. Пшемисл и Леслав натянулись и вовсе словно тетива добротного лука. Молчали они достаточно долго, вынудив Вальтера задать им следующий вопрос, наводящий: — Украли что-нибудь?       — Меч, — словно бы небрежно ответил Илбрин. — Одолжили.       — Он его уже назад забрал, — закивал Пшемисл, вспомнив тот блещущий каменьями меч, на котором закончилась их жизнь обыкновенных мечтательных мальчишек и начались злоключения.       Оба друга переглянулись, на мгновение вновь ощутив между собой утраченное единство, крепкую дружбу, нажитую дюжиной лет соседских мальчишек-побратимов. Илбрин расслабился, в груди шевельнулся приятный комочек уверенности, что Пшемисл снова с ним.       — Кузнец говорил, что вас ищут родители, — поняв, что так просто мальчишки ничего не расскажут, Вальтер свернул разговор в другую сторону. — Раз так вышло в Эвсе, то я отведу вас к ним.       Возвращаться в Вёселку после всего случившегося Илбрин не торопился — слишком унылой и маленькой она теперь казалась. Но до деревни не один день пути и не два. У него будет достаточно времени, чтобы убедить колдуна в том, что он уже вполне взрослый и годится ему в ученики. Главное, что Вальтер не скинул их на руки чужим людям, а обещался сам вернуть в родительский дом. Поэтому парень скорее порадовался, чем огорчился. Но вот возражения последовали от Пшемисла и тут же пронзили Илбрина стрелой раздора:       — Мы не можем ехать! Мы должны остаться здесь и помочь кузнецу. Он потерял свою кузню, дом, работу, всё из-за нас… Если бы Илбрин не заставил нас бежать, мы могли бы отбиться.       — Хватит винить во всём меня! — взорвавшись гневом, с силой ударил по столу Илбрин и вскочил. Притихшая до того Леслава вздрогнула и испуганно уставилась на сына сапожника. Задорная песня Гавела Дворжака резко оборвалась, пьянчуга икнул и свалился со скамейки. Непотревоженным остался лишь всхрапнувший и перевернувший лицо на другую щёку кузнец.       — Илбрин! — княжна мягко накрыла ладонь друга, чтобы успокоить.       — Мы хотели стать охотниками, чтобы защищать людей от шишей, а не приносить им сплошные несчастья, — не уступил Пшемисл. Он хотел достучаться до Илбрина прежде, чем тот наделает таких ошибок, которые уже ничем нельзя исправить.       — Это ты хотел! — отрезал Илбрин, прожигая друга взглядом и напирая так, что удерживающая его Леслава ярко представила, как окажется либо зажатой между мальчишками, либо как огребёт от одного из них в ухо в драке. — Ты, со своим обострённым чувством справедливости!       — А ты готов променять жизнь на деньги? — теперь уже встал и Пшемисл. Княжне пришлось удерживать и его. В голове суетливо вертелась мысль, почему же Вальтер не вмешается и не остановит их? — Деньги, деньги! Плевать на всех, главное деньги! Ты всю жизнь только и думаешь, что о деньгах!       — Прекратите, пожалуйста… — тоненько пискнула Леслава, не оставляя попыток растолкать друзей.       — Потому что я не хочу гнить в Вёселке и просиживать ночами задницу в кабаке, как Гавел! — в свирепой ярости выпалил Илбрин. Обыкновенно бы отшутившийся, Гавел Дворжак ссутулился с опустевшим взглядом. Слова были брошены сгоряча, но задели за живое. — А днём с бодуна шить чёртовы сапоги, как мой неудачник отец!       — Так чем тебе кузница Эвса не угодила? Мастер нас приютил, накормил, за обучение взялся!       — Так всё дело в этом? Тебе эта кузница покоя не даёт? Вот ты и решил меня кинуть, спрятаться за надёжными стенами и передником кузнеца, как последний трус!       — Потому что мне небезразличны наши жизни! — скрипнув зубами и из остатков сил стерпев унижение, выкрикнул Пшемисл.       — В ремесле охотника нет места чувствам, — отхлебнув пива, проговорил Вальтер, до того не встревавший в перебранку. Оба спорщика замолкли, обернувшись на колдуна, а Леслава позволила себе передышку. — Чувства — это слабость. Зная твою слабость, врагу будет легче тебя убить. Я дам тебе первый урок, Илбрин. Хочешь быть охотником, запри своё сердце ото всех. И никогда не задерживайся на одном месте надолго.       Глаза Илбрина сверкнули, а подбородок гордо вздёрнулся вверх, когда мальчишка смекнул, что колдун на его стороне. Пшемисл же досадливо поджал губы. Зачем чародей так сказал? Илбрина он считал одним из самых дорогих людей, но в последнее время сын сапожника становился всё дальше от него. Однажды лучший друг станет бывшим и потеряется в необъятных землях Наэдара. Пшемисл боялся, что это время уже не за горами.       — Мы выезжаем до рассвета, — добавил Вальтер. — У вас осталось часа четыре, а потом я не посмотрю, спите вы или нет, мешком поперёк крупа кину!       Осушив кружку, грозный колдун поднялся из-за стола, решив тоже вздремнуть часок-другой. И заодно подумать, с чего он начнёт обучать Илбрина. Мальчишка ему определённо нравился, а до Вёселки у него появится ещё время поближе присмотреться к нему. Как-никак Вальтер теперь придворный чародей самого Сар-Джарина, ему положено иметь учеников. И чем больше, тем крепче станет сила и власть ракеша.       Как только Вальтер скрылся на втором этаже кабака, Илбрин вновь посмотрел на Пшемисла, полный намерения последовать советам чародея. Идти за ним или оставаться здесь с Леславой — решать самому Пшемислу.       — Илбрин, быть охотником слишком опасно, — тон голоса Пшемисла звучал спокойнее, он по-прежнему не сдавался. — Тебя могут убить в любой момент. Подумай о Славке. Подумай, каково будет твоему отцу хоронить тебя.       — Не похоронит, — напряжённо отрезал Илбрин, глядя Пшемислу прямо в глаза, и оставил друзей одних.       Наверное, ночевал он у Вальтера, в своей комнате Пшемисл и Леслава его так и не дождались. Гавел Дворжак занял койку в углу и отвернулся к стенке, удивительно тихий — ни храпа, ни звука. Княжна не спала, подтянув коленки к подбородку, и Пшемисл долгое время наблюдал её слабо освещённый луной силуэт, опечаленное лицо. Потом подошёл и сел рядом. Тихо захрустела солома хлипкого тюфяка.       — Как мы можем оставить его? — подняв глаза на друга, поинтересовалась Леслава. Душу зажало в тисках, а сердце трепетало испуганной птицей. Жаль кузнеца. Был бы рядом отец, она бы попросила его отдать приказ да построить новую кузню. Она сама отказалась от власти, от силы, нечего теперь горевать. А с Илбрином было совсем другое… — Я очень люблю вас. Мне так страшно, Пшемисл. Не ссорьтесь…       Сын лекаря подался к ней, и, заметив это, Леслава потянула к нему руки. Её охватило чувство, будто она бабочкой выбралась из кокона к ласковому солнцу и цветущим вересковым полям. Обвив руками вокруг шеи, девушка прижалась всем телом к своему другу. Пшемисл обнял и держал её, защищая от бед и невзгод. Леслава опустила голову и прижалась щекой к крепкому плечу.       Так и просидели они, пока усталость не сморила княжну. Но и во сне она знала, что есть некто рядом, охраняющий её сон.       Когда утро ещё покрывала прохладная дымка тумана, Вальтер в прощании схватился с кузнецом руками. За его спиной, вооружённые и оснащённые свежими конями, стояли семнадцать наёмников — всё, что удалось найти ковальщику. Золота ракеша хватило бы ещё на пять таких когорт, но в сезонье почти все отплыли в море да ушли сопровождать караваны. Да и чародею нужно спешить, чтобы догнать демона.       Илбрин был рад видеть седлающих скакунов Пшемисла и Леславу, даже Гавела Дворжака, бледного и с мешками под глазами, вместе с ними. Друзья держались особняком и за утро не сказали ему ни слова, и глубоко в душе Илбрина скребли кошки. Пшемисл, раньше поддерживающий во всём и всегда, сейчас не смотрел в его сторону. Вообще вёл себя так, будто лучшего друга здесь нет. С Леславой пару раз он пересёкся взглядами, но княжна быстро прятала глаза. А Гавел Дворжак то и дело вздыхал аки мученик.       Наконец туман сошёл, с кузнецом распрощались, пожелали скорейшего восстановления дел и снялись в дорогу. Никто не заметил, как из кабака в проулок юркнул хозяйский мальчишка. Он спешил. На монетку, которую мальчишке пообещали, он сможет купить матери новые сапоги, а себе сладкий дуошский пряник.       Даже если Дваин и жаждал вернуться под своды Дремучего леса, то ничем это не показывал. Любопытный дриада словно впервые понял, насколько он свободен за пределами воли Лешего и Изенны. Индиговые глаза интересовались всем: от неведанных им жуков до трухлявых пней, ставших могилами для родственников-дриад.       Величавая Ширак ближе к верховьям превращалась в задорно бурлящую узкую речушку. Она пробивалась между валунами и корневищами деревьев, подмывала облезлый яр и стремительно неслась к равнине, разливаясь вширь и превращаясь в чопорную царственную реку. Дваин походил на неё: стал непослушным, как норовистый скакун, которого ему подобрала предприимчивая ра-сумар.       Алексис избегал путников и караванов, но Ширак то и дело шаловливо льнула к многолюдному Тракту, словно пытаясь подружиться с похожей на неё извилистой пыльной лентой, бегущей к морю. Издали замечая и слыша топот копыт, демон приказывал сходить с дороги, и под прикрытием деревьев и кустов они неумолимо двигались вперёд. В очередной раз до чуткого слуха Алексиса донёсся гул голосов и мычания тягловых волов, ржание коней, но Рута подняла свою благородную ручку и остановила сивую кобылку посреди Тракта. Алексис недовольно проворчал себе под нос и накинул на остроухого Дваина башлык¹.       Первыми из-за поворота показались вооружённые темнолицые всадники, следом — равнодушно бредущие волы с выщербленным ярмом на шее. На повозке сидел хрупкий с виду старец с кнутом, погоняющий громким матерным голосом «тупую скотину», и мальчишка, насвистывающий затейливую мелодию на дудочке. Охрана надвигалась на черноволосую красавицу, без страха перегородившую дорогу, и натянули поводья. Ра-сумар не снизошла до взгляда или слова, терпеливо ожидая появления хозяина каравана. Всадники обменялись парой слов на шоанийском, подозрительно покосились на незнакомку, достойную лучших комнат в гареме ракеша или дикеша, и схватились за рукояти сабель. Неизвестно какая нечисть выбирается нынче из Лесов и притворяется человеком, чтобы очаровать и заманить в ловушку добрых путников.       Дудка оборвала песню, и за спиной Руты огорчённо вздохнул Дваин. В мелодии слышался шёпот ветра и она притягивала лесного нимфу, как зачарованного.       — Ты чьих будешь? — грубо осведомился один из шоанийцев — видимо, главный над ними.       Ра-сумар скривилась на единый миг, после чего на губах появилась очаровательнейшая улыбка. Вперёд вырвался хозяин каравана на маленькой лошадке, мохнатой и кряжистой, словно тяжеловоз. Признав красавицу Руту, всплеснул руками и принялся охаживать, будто некую принцессу. Через несколько минут под угрюмым взглядом шоанийцев ра-сумар придирчиво отбирала лучших жеребцов за сущий бесценок. Торгован лишь кланялся и благодарил Руту за одну из лучших сделок в своей жизни.       Не знали охранники, что их хозяин лет пять назад продал душу демонице. Что прежде купец на девок заглядывался только с болью и ласки дарил им только губами да руками. Что жена, та ещё стерва, лишила его всякой мужской силы и изводила желчными издёвками. Именно так уверовал торговец, да прослышал о сделках с великим ра-сумаром Дуоша. Рута разубеждать его не стала, и теперь вместо ссохшегося стручка в штанах хозяина каравана цвёл завидный баклажан.       Отправив усталых лошадей вместе с караваном в Дуош, где их передадут её слугам, Рута оседлала статного вороного скакуна и вернулась к попутчикам, занятым жарким спором. Дваин уже опробовал нрав гнедого жеребца, выторгованного ра-сумаром, и послал его в галоп. На повороте дороги дриада не удержался в седле. Вдали ещё отчётливо слышался гогот шоанийцев, а Алексис, обрабатывая свежие ссадины нимфы (которые, впрочем, неплохо затягивались сами собой), от души и в самой витиеватой форме пересказывал, как он безмерно «рад», что среди его знакомых значится ещё и несносный лесной мальчишка. Судя по вызывающему взгляду дриады, демон лишь зря воздух сотрясал.       В десяти ярдах неспешно щипал траву гнедой, стрижа ушами. Недалеко жеребец, доставшийся Алексису, фыркал и рыл копытом землю.       — Ты настоящая заноза в заднице, — ворчал демон, вымывая грязь из мерно затягивающейся ранки на локте. Из-за печати внутренняя магия Дваина осталась способна на самую малость. — Леший обезумел, если хочет тебя вернуть.       — Я часть Леса! — упрямо возразил Дваин. — Что принадлежит Лесу, туда и должно вернуться!       — Ты гнойный чирей и жук-короед! — вцепившись в терновые глаза взглядом, отпечатал Алексис. — Создание света, дитя природы, а с коня — осёдланного! — свалился. Обычно лошади шарахаются от подобных мне, но ты, конечно, выделился.       — Я увидел богла! — вставил в оправдание Дваин.       — Кого?       Кто такие боглы, Алексис знал, равно как и то, что эти мерзкие мелкие бесы если и разгуливают по миру, то селятся ближе к городам и деревням. В большинстве своём проказливые одиночки, они с лёгкостью привязывались к вдовам и сиротам, порой даже вступались за них и мстили негодяям.       — Я слышал о них от Эльлегила, — посетовал Дваин, а глаза зажглись, словно северные звёзды. — Я должен подойти к боглу и рассмотреть его получше!       — Нет, это я рассмотрю получше твой зад поперёк моего седла, — пресёк Алексис его порыв вновь подорваться на поиски беса. — Чтоб уж точно не свалился!       Гамадриада обиженно покосился на него и отдёрнул локоть. Подскочил и бросился к шарахнувшемуся коню. Сзади его догнал и сгрёб стальной хваткой Алексис, и Дваин повис в воздухе, успев вдеть в стремя сапог. Конь пугливо отходил, стремя не отдавало добычу, и нимфу растягивали канатом, словно в деревенской игре.       — Ой, нужно было нам задержаться подольше, — почти натурально ахнула приблизившаяся Рута. — Видим, вы забавляетесь…       — Тебе вообще не следовало куда-либо ходить, — оглянулся на неё Алексис и отпустил дриаду. Дваин охнул и встретился с землёй многострадальным задом, гнедой протащил его пару шагов, прежде чем застыть под деревом. — Незачем нам привлекать внимание на Тракте да ещё и с твоими старыми знакомыми.       — Не доверяешь нам? — Руту было сложно обидеть. Она огладила бок своего прекрасного жеребца и тронула округлый тёплый мешок у седла. — Не волнуйся, золотко терновое нам нравится, а ледяного дракона мы заберём лишь в случае, если с тобой что-то случится.       Алексис прожёг демоницу взглядом. Он до сих пор не мог угадать, что заставило ра-сумар отправиться с ними. Если бы её действительно интересовало только яйцо, она нашла бы кого-нибудь преданного ей и отправила следом, вместо того чтобы дышать дорожной пылью самой. Проявила бы интерес к Дваину — давно бы оповестила Высшего демона о проступке Алексиса и его местоположении, и нимфа достался бы в награду ей. Плести интриги Рута умела. При желании суккуб могла бы уже давно править Изенной или целым королевством, а не продавать рабов и наложников всевозможным извращенцам в жарком Дуоше.       — Кстати, мы не видим нашего медового персика, — голос Руты вплёлся виноградной лозой в размышления Алексиса, и, оглянувшись, демон действительно обнаружил рядом пустое пространство и счастливого гнедого жеребца, о чём-то фыркающего с конём Алексиса. Грязно выругавшись, инферно сорвался с места, полный решимости найти мальчишку и выпороть его и без того пострадавшую задницу.       Искать долго не пришлось. Верный своему слову древесный нимфа взобрался на дерево и дружелюбно звал маленькое существо с длинными костлявыми руками-ногами и синеватой пупырчатой кожей. Маленькие острые уши напряжённо вслушивались в каждый шорох, бусинки глаз смотрели недоверчиво и враждебно. Богл ловко убегал от него, впрочем недалеко, странно клацал острозубыми челюстями и высовывал длинный язык. Упрямый Дваин взбирался выше, по самым тонким ветвям, которые давно должны были переломиться и отправить дриаду на землю. Дерево, чувствуя родича, держало его, выжимая все силы из корней.       Алексис, расправив ненадолго крылья, незамедлительно сдёрнул дриаду. Будучи обруган, связан и взвален мешком через круп жеребца, Дваин силился возмущаться, даже укусить, и в придачу был заткнут кляпом. Под вечер, отбив себе весь желудок, дриада наконец вымолил передышку и пообещал не уходить больше от демона ни на шаг.       Надувшись, Дваин долго вертелся на одном месте у костра. Дальше уходить ему демон запретил, и дриаду снедала жажда движения. В конце концов он отыскал что-то в траве, может быть даже и обычного жука, и принялся самозабвенно рассматривать, склонившись так, что ни Рута, ни Алексис не могли увидеть, что же он такое там делает.       Ночью поруганная гордость легла камнем на душу дриаде и не давала уснуть. Рута спряталась в шатре; кони отдыхали, расположившись на мягкой траве, и ревностно фыркали друг на друга. Алексис долго сторожил, пошвыривая тлеющие головёшки в костре, но в конце концов, устало привалившись к стволу дерева, почти задремал.       Сквозь дрёму пробилась нежная ненавязчивая мелодия. Под полуопущенными веками Алексис принялся рассматривать дриаду, сидящего по ту сторону костра. Закутавшись в шерстяное одеяло, он вытягивал из подобранной в траве щепки нестройные, но приятные слуху звуки, переплетающиеся с ночной песней сверчков.       У Дваина ещё плохо получалось, он напряжённо пробовал и так и сяк. Мелодия становилась гармоничнее, лилась и лилась, уводя за собой на тенистые тропы под могучими дубами и буками, к грибным и ягодным полянам, к журчащим, набирающим силы горным ручьям. Дрёма навалилась на Алексиса с новой силой.       Исполнив мелодию до заветного конца, Дваин отнял от губ щепку и улыбнулся. Лёгкие горели от непривычного труда, но последние минуты он слышал, как одобрительно подпевает ему Ширак, пробегая недалеко. В её голосе он различал отзвуки голосов наяд из Дремучего Леса. Дваин отдышался и оглянулся на демона. Спит и даже как будто чему-то улыбается. А Дваину сон не шёл, уж больно напрыгался он в седле у Алексиса, иногда получая по заду за шальные выходки.       Бесшумно выбравшись из-под одеяла, гамадриада хотел было проверить, что там за ленточки светятся среди густой листвы деревьев, но тут в его поле зрения попалось яйцо дракона, заботливо выложенное Алексисом на кожанный мешок впитывать свет луны.       Малыш был интереснее, и Дваин без раздумий сменил курс, не дыша ухватился за края мешка и потянул за собой в кусты. Дракончика хотелось осмотреть, но любой его шорох мог разбудить демона, а тот в свою очередь незамедлительно его свяжет и запакует в одеяло до утра, чтоб другим не мешался.       Меры предосторожности оказались напрасными. Алексис распахнул глаза сразу, как только послышался шелест кустов. Замолкшая мелодия и отсутствие дриады насторожило, слух мгновенно впитал звуки окрест. Мелкий паразит явно льстил себе, если считал, что раз вырос в лесу, то передвигается бесшумно. Демон скользнул тенью, собираясь хорошенько проучить дриаду. Глядишь, и Леший ему «спасибо» скажет. Дваин обнаружился под надёжной защитой ветвей кустарника, с трепетным восхищением разглядывающий переливы хрустальной скорлупы. Не смея прикасаться к палящей поверхности, он что-то нашёптывал яйцу, и Алексису пришлось придвинуться ближе, чтобы расслышать.       — …щай не забыть меня, когда ты вырастешь. Я буду там же, в Дремучем лесу, и буду приходить навещать тебя на Бальму. Ты тоже приходи, Эльлегил совсем не будет против! Они все только выглядят строгими. Вот увидишь, они тебя полюбят. Ты же вырастишь большим и красивым, могучим повелителем стихий. Хозяином…       — Хозяйкой, — мягко поправил Алексис, — это девочка…       — Ой, хозяйкой, — без задней мысли поправился Дваин. Мгновением позже сообразив, что его убежище раскрыто, дриада подскочил на месте и резко обернулся с широко раскрытыми глазами. Кожа мгновенно покрылась мурашками в ожидании худшего, и Алексис оправдал его надежды. Присев рядом, демон залепил ему подзатыльник.       — За то, что стащил яйцо, — пояснил Алексис. Схватившийся за пострадавшее место Дваин отчаянно зашипел, отпугивая всех змей вокруг. Было обидно и больно: Алексис мог бы и поменьше силы вложить в удар — дриада едва не клюнул носом в траву.       — Тебе не кажется, что малышка вправе сама выбирать себе друзей, — негодующе пробормотал Дваин.       — Вот подрастёт и будет выбирать, а пока любой может причинить ей вред, — заявил Алексис.       — Ты веришь, что я могу ей причинить вред?       Дваин спрашивал с искренней обидой и более того — тревогой. Он провёл рукой над скорлупой, ощущая смертельный для него жар. На Алексиса дриада не смотрел, боясь прочесть ответ по глазам.       — Намеренно — нет, — в конце концов сказал демон. — А вот случайно — да. Потому что слишком многого в мире не знаешь.       — Просто ты не хочешь мне рассказать про драконов, — пожаловался Дваин.       Алексис без всякого страха положил ладонь на скорлупу. Жар его не опалил, лишь чуть подсветил кожу синеватым холодным пламенем. Дваин завистливо вздохнул.       — Три вопроса. Я отвечу на три твоих любых вопроса.       Алексис согласился лишь из-за того, что слышал, как Дваин говорил с яйцом недавно. Он знал, как подсластить пилюлю, а может, успел настолько глубоко изучить Дваина за время путешествия, что угодил точно в цель. Вопросы бешеным вихрем взвинтились в голове лесного жителя, захотелось ударить градом. Только Дваин знал, что слово Алексис сдержит, поэтому и вопросы должны быть самыми волнующими.       — Ты когда-нибудь видел Костяного дракона? — едва усмиряя трепыхающееся сердце, выпалил Дваин.       Помедлив и отметив, что гамадриада серьёзно подошёл к его благодушию, Алексис кивнул.       — Почему они доверяют тебе? — спросил Дваин, полостью обратившись во внимание и вглядываясь в лицо демона. На этот раз Алексис молчал дольше, и нимфа поторопил: — Ты обещал ответить на любой мой вопрос.       Обещал, но личные секреты предпочитал держать при себе. Крупинка информации о нём не в те уши, и Алексис рисковал оказаться в лапах ловцов раньше положенного срока. Дваин же был открыт, чист и наивен. Алексис хотел ему верить и… верил. Пора уже признаться самому себе, что за то недолгое время, что они провели вместе, демон успел привязаться к лесному мальчишке, и это делало его уязвимым перед врагом.       Ожидая ответ, дриада накрыл ладонь Алексиса, словно желая почувствовать зарождавшийся стук сердца дракона, его тепло. Демон не отдёрнул руку и ощутил навязчивое желание, чтобы Дваин переплёл пальцы с его.       Сначала, при первых встречах, Алексис был готов разодрать гамадриаду, что заставил за ним бегать, на куски. Потом древесный нимфа не вызывал никаких чувств, кроме раздражения. Когда всё изменилось? Когда появилось желание поцеловать и пойти дальше того, о чём Дваин имел только смутное представление? В жизни демона случалось и так, что он брал и мужчин, и женщин в одинаковом количестве, когда и где хотел… Вот именно — когда и где хотел. Что его заставляло желать и отгонять желание сделать то же с Дваином?       Ему нравился мальчишка: тогда, когда раненый и больной он дрался из последних сил с демоном, перебившим весь караван, вёзший его в Дуош; когда смотрел мужественно и без страха прямо в глаза; когда согласился соблазнить ракеша ради яйца дракона; когда засыпал его тысячами вопросов и неосознанно нуждался в его защите и обществе. Алексису нравились бездонные терновые глаза, редкие веснушки и худое тело.       Скоро Дваин вернётся в Лес, они расстанутся и наваждение пройдёт. Может, изредка Алексис будет видеть его, издалека, но к тому времени демон уже станет собой, а дриада найдёт себе новое увлечение.       — Кровь дракона, — решившись и разобравшись с самим собой, наконец ответил Алексис. — Во мне есть какая-то её часть, поэтому драконы чувствуют во мне своего. Но Элириада была особенной.       Особенной, думал Дваин. Насколько особенной? Как получилось, что кровь демона смешана с драконьей? В роду Алексиса были драконы? Или у него произошло смешение крови предумышленно или случайно в бою, как у них с Дваином?       Вопросы шквалом рвались сквозь ограду, которую временно создал для них Дваин. Невыносимо хотелось узнать об Алексисе всё, но он знал, что у него осталась только одна попытка, на которую согласился ответить демон. Потом он снова замолчит и заставит гамадриаду лечь спать. Поэтому из всех мучающих его вопросов нужно было выбрать самый важный. И сейчас больше всего его волновало, что имел ввиду Алексис, называя погибшую драконицу «особенной»? Как близки они были друг другу? Что их связывало? Они были разных рас, но Алексис называл её сестрой, а сейчас — особенной.       А ведь кровь Дваина и Алексиса тоже связана. Часть крови демона течёт в жилах дриады. Неужели между ними ничего нет?       Как все эти вопросы сформулировать в один? Так сильно хотелось понять если не всё, то хотя бы большую часть…       — Почему ты поцеловал меня? — Дваин понял, именно этот вопрос руководил тем роем, что ненасытно жужжал в его голове. С ним происходило что-то странное, такое, что не случалось ни с одной знакомой Дваину нимфой, которая могла бы рассказать ему. Дваина беспокоило, что думает о нём Алексис и почему он не может быть для него таким же, как Элириада? И почему у него раньше не возникало этих ощущений, которые сейчас так и норовят пробиться в его сознание? Почему он то злится на демона, то готов вмиг простить ему самые страшные вещи?       — Захотел, — замешкавшись, буркнул Алексис. Он сбросил руку дриады и взял яйцо, поднимаясь. — Твой лимит вопросов исчерпан, теперь спать.       Просторы и окрестности Вёселки казались давно забытыми, но такими родными. И воздух здесь был какой-то особенный, и глаз радовался каждому знакомому кусту. Бывало, Пшемисл уходил с отцом в здешние рощи — они не кишели шишами и были более приветливы, чем богатый лекарственными травами, но враждебный людям Дремучий лес. Удавалось находить немного, но всё же этого хватало, чтобы поддерживать население Вёселки и близлежащих деревушек в здравии.       Сюда же они сбегали с Илбрином на рыбалку на целый день, от рассвета и до заката. Возвращались голодные, уставшие, мокрые. Отцы драли им уши, но за богатый улов и вкусную материнскую уху прощали. Пшемислу не хватало этих прежних дней, их сердечных дружественных отношений. Но Илбрин, похоже, забыл о нём окончательно: всю дорогу он держался среди наёмников или около Вальтера, стремя к стремени. На друзей — Гавела Дворжака, Леславу и Пшемисла, — он почти не оглядывался. Да и приём его ждал среди них намного холоднее, чем у костра грубых неотёсанных вояк или в палатке чародея, рассказывающего дивные истории и истины этого мира.       Хозяин встречного каравана ничего путного им не сказал, а когда заговорили про поиски демона и дриады, мигом свернул беседу, заторопившись в Дуош. Зато один из шоанийцев, отведя в сторону своего земляка и получив звонкую монету, рассказал о встрече с подозрительной странствующей троицей всего в половине дня пути.       Дальше отряд ехал рысью, Вальтер подгонял коней и сказал быть наготове.       И всё же стрела полетела внезапно. Просто ждали опасности с другой стороны, а она подошла сзади. Буром ввинтившись в плечо Пшемисла, она прошла насквозь, царапнула шею взвизгнувшему и вставшему на дыбы коню и вонзилась в землю. Мальчишка вскрикнул, но каким-то чудом удержался в седле, смог совладать с лошадью. Рядом окликнула Леслава и в мгновение ока оказалась рядом. Всполошился отряд, оглядываясь назад.       Их стремительно настигали наёмники Эвса, не купленные Вальтером. Среди всадников выделялось дородное пузо Войтека.       К неожиданному нападению Вальтеровские наёмники оказались не готовы. Смекнув, что бой посередь проезжего Тракта грозит проигрышем, чародей крикнул разворачивать коней и пытаться уйти. Кони нападавших устали: их нагоняли несколько часов от караванщика, рассказавшего, видать, о промчавшемся отряде, а то и от самого Эвса. А впереди ещё ждало существо, которого в Изенне звали демоном. Сотворив сильный иллюзорный пожар, задержавший Войтека, Вальтер вырвался из окружения, но велел разбить лагерь и отправил перво-наперво посланника на переговоры.       Как-никак, а Войтек — купец и привык торговаться.       Вальтер не ошибся в своих ожиданиях. Войтековская свора, почище головорезов самого чародея, расположилась вблизи. Некоторые — старые знакомые — даже делали перебежки, достали эля и рому, зазвенели железными кружками. Кто-то уже успел подстрелить серого зайца, тушка которого сейчас запекалась над костром. Вальтер и Войтек говорили в поставленной отдельно палатке. Торг шёл и шёл, а чародей и купец всё не приходили к соглашению.       Раненого Шема обхаживали Гавел Дворжак и Леслава. Мальчишка кичился смелостью, дулся от боли в руке, но упрямо твердил, что это царапина. Друзья не слушали. Раздобыв у костра выпивку, тартыга не пожалел её на лечение и даже не заикнулся, что негоже так тратить священное зелье. Княжна бережно промыла рану Пшемисла и нашла тряпицу, которой перетянула плечо.       В кольце наёмников, окруживших костёр и бойко громыхавших здравицами и байками, сидел Илбрин и изредка кидал на Пшемисла обеспокоенные взгляды. В руках он крепко сжимал жестяную кружку с горячительным пойлом, налитым неким расщедрившимся мечником. Едва он пытался подняться, как сосед хлопал его по спине, едва не сбивая в костёр, и Илбрин вынужденно садился обратно. Позже его позвал Вальтер, и мальчишка послушно прислуживал ему и Войтеку, какой-то половиной души гордясь выделенной ему честью. А второй тревожась за Шема, о чьём самочувствии мог лишь догадываться.       Но разговор Вальтера и Войтека был слишком важен для них — для безопасности сбежавшей княжны. Илбрин не мог уйти.       Хмурый Пшемисл не знал, чем занят лучший друг: Гавел Дворжак сидел так, чтобы раненый не мог видеть лагерь. Вертелась рядышком Леслава, отвлекая разговорами и заботой. Княжне хотелось подойти и накричать на Илбрина за его холодность, но в окружении убийц и насильников она рисковала лишь навлечь на них беду. А потом друг и вовсе куда-то исчез, когда она решилась отвести его в сторону и высказать то, что на сердце.       Разочарованная княжна вернулась в уголок, обустроенный ею и Гавелом Дворжаком. Пьянчуга, как ни странно уже второй день не бравший спиртного в рот, выглядел изрядно постаревшим и усталым. Сидя у походного лежбища Шема, старик застывшим взглядом всматривался в пасущихся коней. Мальчишка спал, жмурясь от калёной боли в плече.       Леслава села рядом, решив, что будет стеречь сон друга до рассвета. И ещё дождётся обязательно Илбрина и скажет ему… А что скажет — о том Леслава решила подумать. Сотни фраз выпестывала, клеила и отметала, придумывая, что ответит ей Илбрин, а что она снова и снова будет втолковывать в его легкомысленную голову.       Проснувшись, Шем так и отыскал её, шепчущую даже во сне бессвязные обвинения другу. Гавел Дворжак в наступающих сумерках пробирался между наёмниками и высматривал съестное к позднему ужину. Запах жаренного мяса пропитал воздух, а у них, обеспокоенных Пшемислом, крохи во рту так и не побывало.       Ощутив естественный позыв, Пшемисл смущённо заворочался, тронул перевязанное плечо и потом, осторожно выбравшись из-под одеяла и стараясь на потревожить сон княжны, побрёл в недалеко виднеющийся лесок. Исполнив задуманное, Шем было повернулся к лагерю, но передумал. За деревьями, плотной стеной отгородившими от грубых голосов, отыскалось чудо.       Тонкий стебелёк цветущего льна сломился, и Пшемисл поднёс долгунец к носу, вдохнув тонкий нежный аромат. Потянулся за вторым. Леславе должно понравиться.       Всё чаще сын лекаря стал замечать, какой лучезарный и добрый был у Леславы взгляд, как пленительно она порой улыбалась, как старается ради них казаться сильной. Ни разу он не слышал от княжны, что она устала, что хочет спать под крышей или что скучает по дому. Не пожаловалась и там, в изеннской тюрьме, хотя знала, что их ожидала не лучшая участь, если бы не Вальтер. Она была удивительной, и Пшемислу не хотелось даже мысли допускать, что когда-нибудь с ней придётся расстаться. Она уже стала ему слишком близка, она стала ему семьёй. Как отец или… Илбрин. Когда-то.       — Пшемисл, я тебя везде ищу! Ты же ранен!       Обернувшись, Пшемисл обнаружил приближающуюся к нему Леславу. Вытянувшись струной, мальчишка покрылся румянцем.       Леслава остановилась по левую руку и смущения друга не заметила. Всё её внимание поглощала рана Шема, и только потом она рассмотрела раскинувшееся льняное поле, усыпанное нежными голубыми цветами. Леслава не сдержала восхищённого вздоха. Воздух благоухал, а небо мерно приобретало золотисто-розовые оттенки с пока ещё редкой россыпью первых звёзд. Деревья вдалеке превращались в тёмные силуэты. Спокойный тёплый ветер ласково шевелил волосы и гладил кожу.       — Никогда не видела ничего прекраснее, — поделилась княжна. — Дома я не выходила за пределы нашего сада. Отец всегда учил, что за стеной опасно.       — Ты скучаешь? — услышать утвердительный ответ Пшемисл боялся, но всё же набрался смелости спросить.       — Только по отцу, немного, — посмотрев на него, Леслава улыбнулась, чуть сморщив нос. — Но я бы ни за что не вернулась назад. Я… мне нравится быть с вами.       Чувствуя себя глупо и безумно неловко, не находя слов и задыхаясь от разгоревшегося внутри жара, Пшемисл протянул здоровой рукой подруге собранный букетик. Пучок неказистых цветов льна вдруг показался совершенно нелепым. Изумлённо заглянув другу в лицо и немного растерявшись, княжна мягко приняла знак внимания, смутившись не меньше Пшемисла. Даже простое «спасибо» застряло где-то в горле. Девчонка потупила взгляд, мигом задеревенев телом и сжав стебли букета. Служанки каждый день приносили в её комнату цветы, но никогда ещё их не дарил ей мужчина. И момент этот Леслава представляла себе иначе, по крайней мере в её воображении на ней было красивое платье, а не мальчишеские обноски да отрезанная коса.       Наверное, она бы сгорела со стыда, если бы среди долгунца не загорелся огонёк. А за ним ещё один. Светлячки один за другим покрывали поле крохотными звёздами, словно отражающая ночное небо озёрная гладь.       — Шем, это чудесно, — полушёпотом поделилась Леслава, впитывая каждую деталь разворачивающегося перед ней волшебства и не заметив, что, подобно Илбрину, сократила его имя. Пшемисл скосил на неё глаза и слегка улыбнулся. Он не загадывал, но природа приняла его сторону, устроив для него и Леславы такой великолепный вечер.       Почувствовав на себе взгляд, княжна встретилась с ним глазами. Отдавшись на волю чувствам и желаниям, Пшемисл склонил голову, потянувшись к губам Леславы. Не совсем понимая, что происходит, девчонка прикрыла глаза, готовая впервые ощутить тёплые и мягкие прикосновения. Но позади что-то хрустнуло и тяжело сорвалось с места. Пшемисл и Леслава, вспугнутые, оглянулись. В сумерках мелькнул знакомый силуэт и скрылся среди деревьев.       — Наверное, пора возвращаться, — Пшемисл был готов защищать Леславу от кого угодно, но узнанный в беглеце Илбрин напомнил, что их уже заждались и ищут. Княжна кивнула и повела его за собой, тревожно посматривая на рану.       Оглянувшись в очередной раз и не обнаружив на поляне ни Пшемисла, ни Леславы, Илбрин поначалу осмотрелся вокруг, выискивая их глазами. Гавел Дворжак ему не ответил и глянул косо, прямо неодобрительно как-то.       Его неустанно глодало беспокойство за Пшемисла, но подойти к нему Илбрин вечно что-то мешало. Или кто-то. Всю дорогу, пока их не настиг Войтек, он держался позади и сверлил его спину гневным взглядом. Вероятно, друзья и сейчас примут его в штыки, но он хотя бы будет знать, что с Пшемислом всё в порядке и он не истекает кровью. Но увиденное на льняном поле его самого повергло в шок. В первую секунду Илбрин вообще не знал, как отреагировать, но, когда душу затопили обида и колючая ревность, сжал зубы и кулаки, развернулся, хрустнув веткой, и потерянным привидением отправился обратно к лагерю.       Пшемисл променял его на неё, на княжну. И почему покладистость Леславы, полное отсутствие хоть намёка на сопротивление сдавливало грудь стальными тисками? Она не должна была позволять ему такое, а Пшемисл не должен был желать её поцелуя. Они не должны быть вместе. Илбрин не хотел, чтобы они были вместе. Потому что он его лучший друг, а она… она не должна была целовать другого?       Встряхнув головой, Илбрин вернул себе самообладание и хладнокровие. Бушевавшие внутри чувства наталкивали на мысль, что Леслава чужая. Это они мечтали стать охотниками, он и Пшемисл. А с появлением княжны всё изменилось. Из-за неё они начали ссориться, ею постоянно стали заняты мысли Пшемисла, она виновата в том, что они так отдалились друг от друга. И её место не с ними, а среди таких же, как она, князей, лордов и других правителей. Если он вернёт её князю, то их отношения с Пшемислом станут прежними, а за награду они смогут поступить в Академию.       Сердце болезненно трепыхалось. Это же была Леслава, Илбрин любил её так же, как и Пшемисла. Да и Пшемисл жутко разозлится, он же готов был защищать её ценой собственной жизни.       Вот именно. Вальтер учил, что охотник не должен принадлежать чувствам. Они делают его слабым и уязвимым. Продав Леславу Войтеку за выкуп, он сделает лучше всем — и князю, и Леславе, и им с Пшемислом.       Купец нашёлся за ужином, вгрызающийся в сочное мясо кролика и перепачканный жиром. Он поднял глаза, когда мальчишка остановился рядом, насупив брови и переминаясь с ноги на ногу. Поначалу торговец решил, что его прислал Вальтер. Но потом по выражению его лица Войтек понял, что разговор не связан со вчерашними переговорами. Отложив мясо, утерев руки и бороду, пригласил его к карете.       — Я верну её за вознаграждение, княжью дочку, — смело вздёрнув подбородок, проговорил Илбрин. — Насколько вы расщедритесь, господин Войтек, чтобы снискать милость великого князя?       Глаза у купца загорелись. Он назвал цену, Илбрин покачал головой и заломил в три раза выше. Княжна дорого стоит, всё-таки это его друг. Пусть и бывший.       Своё мальчишка выторговал, ни на йоту не уступив.       — Где она? — жадно спросил Войтек, когда они с неоперившимся юнцом стукнули по рукам.       — Леслав, наш друг, — это переодетая княжна.       Войтек махом схватил бумагу и перо с чернилами, торопливо принялся писать весточку, от усердия высунув кончик языка.       — Князя нужно уведомить, — словно самому себе приговаривал Войтек. — Пусть спешат и опознают дочку свою. Скажет, что как есть княжна, там и получишь своё вознаграждение.       Привязав письмо к лапке, торговец выпустил птицу. Издав пронзительный крик, быстрокрылый княжеский сокол направился в Эвс. Он окажется там ещё до рассвета, на руке своего хозяина.