Легенды Наэдара. Яйцо ледяного дракона

                    Сон был тревожным. Снился Илбрин и то, как Леславе хотелось его отругать, но язык не слушался, из-за чего ей удавались лишь несвязные звуки. Ощущения были странные и неприятные — словно она потеряла своё тело и парит в невесомости. И пытается докричаться до Илбрина, схватить его, но ничего не выходит.       Сон превращался в кошмар. Илбрин исчез, а она падала всё стремительней, мазнула по тонкой грани между сном и реальностью и распахнула глаза. Рот ей зажали до того, как княжна успела закричать. Вопль застрял где-то в горле, а конечности не слушались, завёрнутые в одеяло и не позволяя защититься. Ореолом её окружали грубые лица наёмников. Стало ясно — её похитили и к этому причастен Войтек. Не щадя голосовых связок, остервенело извиваясь и вырываясь, Леслава пыталась кричать, позвать Пшемисла или Илбрина, но железные пальцы настолько крепко сжимали её, что челюстей было не раздвинуть. И крик разрывался в глубине груди, как брошенный камень в жерле вулкана.       Князь приехал так быстро, как только смог — следующим днём. Налегке, чтобы никто не смог его задерживать, накрыв голову капюшоном и прихватив с собой двоих людей. Гнал лошадь всю ночь едва ли не галопом да так, что до смерти загнал. Просто знал свою дочь, знал, что даже охрана из двадцати человек на месте её не удержит, если не поспешить. А князю хотелось не только увидеть её живой и здоровой, так ещё и всыпать за сорванную свадьбу. Наримен наверняка принял отсутствие невесты как личное оскорбление и совсем скоро явится лично. Всеволод слышал, что человек этот обид никогда не прощал.       В лагере князя встретили вином и мясом, но тот отказался, прямиком отправившись к дочери. Палатка была самой дальней и просторной, а у входа играли в кости всего два наёмника. Всеволод ускорил шаг, приготовившись к тому, что княжна ускользнула ужом в неизвестном направлении, но, отдёрнув полог, обнаружил внутри шарахнувшегося воробьём русоволосого мальчишку. Ногу его пленила толстая цепь, с которой мальчишка пытался безуспешно расправиться найденным камнем.       — Отец! — пискнул мальчишка, выронив из онемевших пальцев «отмычку». Подойдя ближе и присмотревшись, князь узнал в оборванце свою дочь. Чумазая, с всклокоченными короткими волосами, вся в синяках и ссадинах, с забившейся под ногти грязью, в крестьянских обносках на худое тело, но всё же это была Елена. Живая, целая, всё с теми же карими глазами, как у матери.       Душа встрепенулась, заполнив всё тело желанием обнять дочь, прижать покрепче и говорить, как он беспокоился, как скучал. Княжеский же долг требовал проявить хладнокровие и паршивку наказать. В два больших шага срезав расстояние между ними, князь наотмашь наградил взвизгнувшую дочь оплеухой.       — Ты опозорила нашу семью! — разъярённым львом накинулся на девчонку князь. — Ты подвела своё государство! Себя лишила чести! — Всеволод с брезгливостью на лице дёрнул дочь за короткие остриженные волосы, он ещё помнил её прекрасную длинную косу. — Как князь, верный своему народу, я должен предать тебя суду, и хорошо, если тебя закроют в башне! Но я готов поговорить с солнцеликим, если он станет слушать. Молись, чтобы Наримен взял тебя, глупую, в жёны и золото в качестве извинения.       Услышав знакомое имя, Леслава вздрогнула и уставилась круглыми глазами на отца. Гавел Дворжак рассказывал о нём, но все истории пьянчуги воспринимались как сказки. Слишком могущественным и непоколебимым он в них выглядел.       Но даже если она обещана такому великому правителю, теперь Леслава знала другую жизнь.       — Я не выйду замуж! — собравшись с мужеством, упрямо и дерзко заявила княжна. — Илбрин и Пшемисл придут за мной! Я сбегу, обязательно сбегу, и ты никогда не найдёшь меня…       — Илбрин?.. — повторил князь, прожигая дочь холодным взглядом. — Пшемисл?.. Как только они явятся, я принесу тебе их головы.       — Нет! Ты не посмеешь! — рванула к отвернувшемуся князю Леслава, но цепь держала крепко, и девчонка едва не растянулась на земле и не вывихнула себе ногу. Всеволод слушать не стал, покинул палатку и направился к Войтеку, спорящему с грязным мальчишкой. Мальчишка показался знакомым, но сейчас князя больше беспокоило пребывание Елены на одном месте, а крестьянских подростков он видел столько, что их лица уже сливались в одно.       — У нас был уговор! — кричал парень под гогот развлекающихся наёмников. — За княжну была назначена высокая награда!       — Голова на плечах — вот твоя награда, — отмахиваясь, как от назойливого комара, сморщился Войтек. — А теперь иди отсюда, пока не передумали.       — Это он Елену поймал? — догадался князь и на ходу снял с пояса увесистый мешок. Толпа примолкла, Войтек неразборчиво пробормотал себе под нос. Поравнявшись со спорщиками, Всеволод с презрением бросил деньги мальчишке под ноги. — Держи награду.       Мешок угодил в лужу, с чавком отомстившую нетерпеливому затейнику за столь тяжёлый груз. Врассыпную полетела грязь, налипнув на потасканных сапогах и крестьянских штанах. Грохнул хохот наёмников, но князь не обернулся, вообще не взглянул на униженного мальчишку, уведя Войтека в сторону. Глаза Илбрина сверкнули обидой, смех вокруг бил больно и крепко. Он не стал героем, вернувшим блудную любимую дочь безутешному отцу, не стал достоин хотя бы княжеского внимания, он стал предателем для своего друга и посмешищем для самого низшего контингента людей.       На душе и без того было неспокойно: Войтеку Илбрин давно уж не доверял и за Леславу беспокоился. А теперь беспокоился вдвойне. Вдруг князь действительно запрёт её в башне? Или высечет прилюдно на площади? Стоил ли его горячий порыв такой участи для подруги? Для девчонки, которая не смотрела на них свысока, безоговорочно доверяла им, стала частью их команды. Хуже всего было признавать себя предателем. Как теперь ему смотреть в глаза Леславе и… Пшемислу? В конце концов, если они хотят создать семью, в Академию Илбрин мог бы и один поступить. Друзей это сделало бы счастливыми.       Решительно схватив тяжёлый мешок (жадность всё равно своё отыграла), Илбрин зашагал к палатке, где держали Леславу. Охраны рядом не наблюдалось, но стоило мальчишке приблизиться на десять шагов, как на пути будто из-под земли выросли вооружённые наёмники, человек пятнадцать на одного шестнадцатилетнего мальчишку. Илбрин не стал себе льстить.       — Не велено, — коротко рыкнул впередистоящий, весь покрытый шрамами и ожогами.       — Ну не воровать же я её иду, — пожал плечами Илбрин. Лукавил, за тем и шёл, но, чтобы усыпить бдительность наёмников, говорил в лоб.       — А кто тебя знает? Может, воровать, может, обрюхатить? Деньгу разными способами выманить можно, — непреклонно завил наёмник. — Не велено.       Илбрин поджал губы. Идти против своры головорезов — самоубийство. Можно было отвлечь внимание, но тогда ему понадобится кто-то более авторитетный, пока он будет освобождать Леславу.       Вальтер.       И как ему сразу в голову не пришло?       Илбрин отступил, ощутив тёплый комок надежды.       В лагере Вальтера царило оживление. Наёмники скручивали палатки, прилаживали к сёдлам коней котелки, проверяли спрятанные за поясом и голенищем сапога ножи. Солнце уже занялось и подпекало, но климат не жалил, как в Изенне. Густые кроны деревьев шипели на беспокоивший их ветер, заглушая непечатные выражения, гремевшие над лагерем. К колдуну удалось пробиться не сразу. Наёмники пихались и заслоняли дорогу живой стеной, не замечая Илбрина, даже несмотря на его довольно высокий рост. И когда мальчишка встал перед Вальтером, тот обратил на ученика внимания не больше, чем на пролетевшую мимо муху.       — Колдун! — раздражённо окликнул Илбрин. — Послушай, колдун! Леслав у Войтека.       — И что? — Вальтер казался совершенно равнодушным, хуже того — так и было.       — Мы должны ему помочь! — настаивал Илбрин.       Оторвавшись от своего занятия, светловолосый чародей взглянул на мальчишку, оглядел с ног до головы, чумазого и всклокоченного, задержался на полном мешочке, посмотрел в глаза. Ученик был полон непоколебимой решимости, но уши пылали от терзавшего Илбрина чувства вины.       — Я не собираюсь гоняться за потерявшимися детишками, — голос Вальтера был твёрд как камень. — В мою задачу входит вернуть эту чёртову дриаду и яйцо правителю Изенны. И пока я стою здесь с тобой, они уходят. И тебе советую больше думать о работе, если ты хочешь стать охотником.       Чародей отвернулся, разговор был закончен. В голове набатом зазвучали слова Пшемисла — он такой же. Он должен был за них держаться, но вместо этого предал своих друзей. Превратился в Вальтера, который бросит тонуть в болоте родную кровь ради выгодного дела, ради титула. На языке появился привкус омерзения. Стать охотником Илбрин по-прежнему хотел, но не таким. Леслава была важной частью их жизни, а если у них с Пшемислом что-то сложится — он как-нибудь переживёт, но предателем прослыть не хочет.       Друг детства среди толпы нашёлся не сразу. Пшемисла удалось поймать по характерному запаху Гавела Дворжака, таскающегося за мальчишкой всюду и не менее оного встревоженного.       — Шем! — Илбрин поймал обеспокоенного беглеца за рукав, и то остановил не сразу. Глаза у Пшемисла были огромными и практически чёрными от испуга, щёки горели, лицо — напротив — белело такими оттенками, что позавидовало бы любое умертвие.       При виде Илбрина выражение его лица изменилось, глаза полыхнули злостью. Пшемисл рванул вперёд и без церемоний врезал другу в челюсть. C силой. Так, что Илбрин пошатнулся. Выронил увесистый мешочек, рассыпавшийся золотым дождём.       На удар Илбрин не ответил, лизнул губу, проверяя, не разбил ли. Взгляд Пшемисла оставался жёстким, с примесью отвращения к человеку, которому он доверял, но который предал. Илбрин понимал: заслужил. Поступил опрометчиво, как идиот, как сопливый обидевшийся мальчишка, вдруг обнаруживший, что не вокруг него одного вертится мир. Невольно нагнулся подобрать деньги.       — Продажная тварь! — выпалил Пшемисл со злостью. Илбрин осознал это мгновением ранее, но голос Пшемисла всё равно хлестнул жгутом. Рука зависла над золотом, сжалась в кулак. Да, он виноват, для себя он признал это. Неужели этого недостаточно?       Поддавшись ярости, Илбрин ударил. Пшемисл отступил, но тут же бросился на друга. Мальчишки сцепились, покатились по земле. Приметившие насыщенное зрелище наёмники тут же взяли их в кольцо, потешаясь и подбадривая. Среди них мельтешил Гавел Дворжак в безуспешной попытке разнять мальчишек. Друзья схватились накрепко, выпуская всю обиду, все недомолвки, накопившиеся за время их случайного путешествия. Кулаки молотили то воздух, то землю, то противника. Гогот и вопли наёмников заполнили всю поляну, а Вальтер не торопился вмешиваться, наблюдая издалека.       — Прекратить! А ну разнялись, черти! — голос Гавела Дворжака рёвом прорезал затихший гомон. Не ожидавшие такого от старика, Илбрин и Пшемисл как по команде замерли, развалившись на земле и во все глаза уставившись на тартыгу.       — Друзья сызмальства, земляки, почти братья, — гневно продолжил попрекать Гавел Дворжак и, не сдержавшись, сплюнул в сердцах. — Тьфу, смотреть противно! — Ухватив обоих за вороты рубах, Гавел Дворжак поднял мальчишек на ноги и потянул в сторону реки. — У-у, бестолочи. Харю умойте.       Повинившиеся друзья пререкаться остереглись, а сетующий Гавел Дворжак дотащил их до реки и окунул в ледяную реку. Ещё и проследил, чтобы опять не заладили. Наёмники кинулись растаскивать обронённое Илбрином золото, их ни на йоту не волновали дрязги между мальчишками.       Илбрин плеснул в лицо холодной воды и посмотрел на дующегося Пшемисла. Выглядел тот неважно. Скула опухла, зарозовела. В растрёпанных волосах застряли комья земли и трава. Одежда покрылась грязными пятнами. Наверное, он и сам выглядел не лучше. Отражение в воде рябило от частых волн.       Гавел Дворжак больше не ворчал. Раздосадованный, сидел в стороне — думал о чём-то своём. Но он был прав. С Пшемислом они неразлучны с сознательного возраста: всегда вместе, всегда друг за друга, разделяли взгляды и стремились к одному и тому же. Так и с Леславой вышло. Илбрину было отчаянно жаль, что он первым не догадался посмотреть на княжну как на девушку. И так же отчаянно не желал, чтобы отдалился от него Пшемисл.       Сейчас, когда Леславы не было рядом, душу сковывало необъяснимое одиночество. Никто не вертелся рядом, давила тишина, никто не пытался помирить их. Без Леславы их команда стала неполноценной.       — Шем, — подобрать слова оказалось трудно, чувство вины сдерживало их плотиной. Неизвестность пугала: поверит ли Пшемисл теперь? — Я хочу вернуть её.       Пшемисл внимательно посмотрел на друга. Зачерпнутая в ладони вода просочилась сквозь пальцы, вернулась в лоно реки. Пшемисл смотрел и с недоверием, и с интересом одновременно. Не знал, как дальше вести себя. Что делать. И, вероятно, куда послать Илбрина.       Определиться и послать не успел, между мальчишками вытянулась рука, сжимающая таинственным образом оказавшуюся у Гавела Дворжака бутыль. Дохнуло спиртным.       — За дружбу! И для храбрости, — на изумлённые взгляды объяснил старик, — нас-то ишь всего трое. Сопляки, вы то бишь, да я. А у князя с полтинник головорезов, навскидку ежели...       У Илбрина был план, как перехитрить противника. Но Гавел Дворжак был прав: силы не равны. В любой момент самый гениальный план мог пойти крахом. Пшемисл ещё мешкал, а Илбрин решительно схватил бутыль и приложился. Сделав глоток, протянул другу.       Тянуть князь не стал — отправил Наримену самую быструю птицу в надежде, что повелитель ещё не сердит и есть возможность договориться. Елену нужно было срочно везти в Изенну. Княжну отмыли, причесали, коротость волос припрятали цветами и нарядили в годное платье. Девчонка, как порядочная ослушница, кусалась, брыкалась и царапалась, но одна не выдюжила.       Оценив пригожий вид дочери, князь велел посадить Елену в карету и глаз с неё не спускать, пока он готовится к отъезду. Пытаться сбежать не имело смысла: карету окружили наёмники. Озлобленные и подозрительные головорезы. Такие признают только звонкую монету, подчиняются тому, кто больше платит, и не остановятся ни перед чем — Леслава поняла это ещё по Эвсу, когда ей, Илбрину, Пшемислу и Гавелу Дворжаку удалось оторваться от них лишь на пирсе, с которого в бочках из-под рыбы они случайно перекочевали в корабль.       Совсем не то, что знакомые с детства солдаты. Те и уважат княжну, и поклонятся, и доброе слово найдут для пленницы.       Только ждать, когда за нею явятся Илбрин и Пшемисл, Леслава не собиралась. Даже если придётся сильно рисковать, замуж она всё равно не пойдёт. Тем более если в женихи пророчат Наримена.       Закрыв окна от посторонних глаз шторками, Леслава оглядела тесную кабинку. Научилась же она исчезать из-под неусыпного взора отцовских людей. Пора оттачивать навык и на наёмниках. Достаточно внушить себе, что они тоже люди.       Неусыпный взор бандитов наверняка польстился бы, но был прикован к возмутившему их рабочее спокойствие давешнему мальчишке из соседнего лагеря. Илбрин как среди своих прогулялся до обоза Войтека, без стеснения пошарил среди поклажи. Когда ни один из наёмников не дёрнулся, сверля мальчишку глазами, но оставаясь на своём посту у кареты, пошарил громче. Выудил уже знакомый меч, вместе с которым вернулось и желание если не присвоить, то хотя бы продать и выручить за него неплохую сумму. Красивая сталь, добротная. Лезвие приветливо подмигнуло на солнце.       — Чего стоите, бараны?! — разрезал оцепеневшую тишину рёв Войтека, торговец щедро отвесил головорезам оплеух и пинков. — Из-под носа тащит поганец! Я вам за что плачу?       Оплаченные наёмники зашевелились, ощетинились оружием и свирепо двинулись на обнаглевшего мальца. Им только и нужен был приказ. Приказ дан — ну и всё, мальчишке недолго веселиться. Илбрин, того и ждавший, резво сорвался с места. Головорезы, не желая возвращаться к Войтеку за добавкой, прогрохотали сапогами следом, едва не своротив по пути тележку с товаром. Купец охнул и для пущей прыти подбодрил мужиков нелетописными выражениями. А кого догнал — полновесным пинком.       — Илбрин… — Леслава выглянула на шум и успела узнать дебошира, да только сзади за юбку княжну что-то решительно потянуло. Взвизгнув, девчонка взбрыкнула ногой наугад. Попала. «Что-то» застонало голосом Пшемисла.       — Пшемисл! — Леслава обернулась так стремительно, что запуталась в юбке, а когда выбралась и нашла потирающего ушибленную макушку друга, с лёгкостью бросилась ему на шею. Очень хотелось разрыдаться, как обычной девчонке, и рассказать, за кого её едва не выдали замуж, но Леслава понимала, что сейчас не до этого. Любое промедление может стоить мальчишкам жизни. Уж отец так залютует, так осерчает, что и слушать не станет криков дочкиных.       Пшемисл тоже не мечтал понапрасну. Едва улыбнулся, приобнял княжну и сразу потянул её подальше от кареты.       — Скорее. Гавел Дворжак уже отстегнул лошадей.       Лошади, озадаченные внезапной сменой южного направления на северное, взволнованно гарцевали и фыркали. Удерживали на месте их только узды, что сжимал в кулаке старый вояка. Пшемисл первым вскочил в седло и протянул руку княжне. Нужно было ехать сразу, но Леслава оглянулась, выискивая среди палаток и кустов Илбрина. Она почти не услышала, как Пшемисл позвал её.       Илбрин показался почти сразу, будто услышав её. С треском прорвался сквозь ближайшие кусты и замер перед княжной как вкопанный. Она была прекрасна. Полные чистой радости карие глаза и светлые, чуть отросшие волосы украшены цветами. Кожа отливала чистотой, в вырезе декольте выделялась небольшая, но уже заметная грудь...       — Ил…       — Елена! — грозный рёв князя заставил вздрогнуть и выставить меч вперёд. Илбрин отступил назад, обороняясь.       — Смеешь угрожать мне, мальчишка? — зашипел рассвирепевший Всеволод, схватившись за рукоять своего меча.       Илбрин не дрогнул. Вокруг князя рассыпались наёмники и пыхтящий Войтек. Последнего больше волновала судьба украденного имущества, нежели княжеская дочка.       — Я не пойду за него замуж, он чудовище! — выпалила Леслава, отвлекая внимание на себя.       — Сделай только шаг в их сторону, паршивка, и ты мне больше не дочь! — выкрикнул князь.       Слова окатили разъедающим ядом, Леславу захлестнуло ледяным страхом и обидой. Отец не хотел её слушать. Как она и думала. Она товар в отцовских руках, игрушка для выкупа клочка власти. Непослушные слёзы скатились по щекам, княжна с трудом проглотила вставший в горле ком. Сорвала с волос цветы, развернулась и уверенно шагнула к мальчишкам и Гавелу Дворжаку. Илбрин сунул ногу в стремя и вспрыгнул на лошадь, подхватил княжну и подстегнул кобылу в бока. Пшемисл и Гавел Дворжак сорвались следом.       — Убить, — мрачно скомандовал князь, поворачивая за своим конём. — Шлюху изловить и приволочь ко мне живой.       Алексис опустил пальцы в ледяную воду и выловил веточку с двумя терновыми ягодами, полными, сочными. Весть из леса. Хозяин знал, что демон выполнил свою часть уговора и Дваин возвращается. Его ждут.       Дваин известию непременно обрадуется, да ещё будет зудеть над ухом остаток дороги, чтоб шли побыстрее, без продыху не останавливались. И коней загонит, и покоя не даст. Коротко покосившись на дриаду, Алексис сунул ягоды в рот и тут же раскусил. Сок брызнул на нёбо, одарив кислым, вяжущим вкусом. Ягоды оказались ранние, и Алексис едва удержался, чтобы не сморщиться.       — Отдай! — злодеяние было немедленно замечено, лиходей атакован. — Это моё!       — Кто нашёл, того и… — Алексис машинально отдёрнул опустевшую и непригодную теперь веточку, когда Дваин повис на другой его руке, пытаясь дотянуться до законного имущества.       — Ты их съел! — обвинительно возопил гамадриада.       — Да, — не устыдился Алексис. — Ты очень вкусный, могу и тебя съесть.       — Они были от Лешего! Он хотел весточку передать!       — Могу поплевать, — предложил демон, всерьёз слегка склонившись к ладошке Дваина, — по слюне прочитаешь.       Дваин резко отдёрнул руку. Спорить с демонами проку нет, дриада давно это понял. Особенно с этим, что достался ему в охранники. Леший либо рассудком помутился, либо пришёл в полнейшее отчаяние, отправив за ним Алексиса. Бессильно зарычав, нимфа надулся и оставил бесплотные попытки вернуть хотя бы остатки послания. Отошёл к фыркающим лошадям и, скрестив руки на груди, рухнул под дерево, всем видом показывая, как он злится.       — Алексис не любит слухи и вести, — мягким голосом поделилась Рута, поглаживая лошадку по морде. Мигом забыв о своём негодовании, Дваин уставился на девушку, и та не подвела, пояснила: — Мы познакомились с нашим другом тогда ещё, в молодые годы нашей красоты… Он был очень молод, горяч нравом и бесшабашен. И его тянуло заявить о себе — в странствиях, в великих боях. Мы тоже искали себе место в этом мире… Был у нас общий знакомый демон, Асмодей, к нему-то в армию мы и попали.       — В армию? — Из рассказов и легенд Дваин всегда считал, что каждый демон всю жизнь проживает сам по себе, а если есть необходимость в армии, то набирает озлобленных низших тварей преисподней, ни перед чем не останавливающихся на пути.       — Дабы осадить некий замок, — кивнула Рута и покачала головой. — Демонам очень сложно оставить после себя потомство. Но одна дивная птичка на хвосте принесла, что нашему милому Асмодею подарит наследника единственный человек, да ещё и юноша королевских кровей. Принц оказался… мягко говоря, простак простаком, не вызывал нашего интереса — казалось, бери в мужья и вей верёвки. Но стоило этому принцу увидеть посватавшегося жениха, как он тут же взбесился. Отказался от выгодного союза, сверг с трона короля, своего отца, и объявил могучему Асмодею непримиримую войну.       — И чем всё закончилось? — Дваин так и не смог уловить связи между известиями и рассказом Руты.       — Наш милый друг Асмодей своего добился, вступил с принцем в брак, но избранник его судьбы оказался столь скверного характера, что потом несколько лет Асмодей ходил и думал, как утеплить замок, потому что Его Высочеству было холодно. — Рута с улыбкой подождала, пока Дваин просмеётся. — Послания не всегда несут добрые известия. Вот потому Алексис и не любит вести. Не хочет, чтобы избранник его судьбы вил из него верёвки…       — А как же людские суеверия? — вдруг вспомнил Дваин.       — Не всегда и не на всех землях люди были рабами суеверий, — вполголоса, задумчиво ответила Рута.       — И всё же это было мне послание, — Дваин невольно съёжился и почесал лопатку, где на коже была выжжена печать. Магии очень не хватало. Хотя бы для того, чтобы хлестнуть зарвавшегося демона. — Его оно никак не касалось.       — А может, наш сладкий персик, не вкусивший любви, ему нравится? — елейно процедила Рута, проведя пальчиком по подбородку древесного нимфы. Уловив в округлившихся синих глазах интерес, продолжила: — Вы скоро расстанетесь на веки вечные. Он уйдёт навсегда. В тебе не просыпается никаких чувств, свет наших очей?..       Дваин об этом не задумывался. Казалось, Алексис теперь всегда будет рядом, надоедать и издеваться над ним. Да и куда ему деться, ведь Бальма совсем рядом с Лесом. Но внутри всё равно ужалило пустотой. Её остриём ножа разрезало ощущение присутствия настоящего, пугающего зла, его жажды убийства. Рута встрепенулась. С рыком жуткое чудовище выпрыгнуло вперёд, заградив своим телом ра-сумар и гамадриаду. Показавшиеся впереди лошади заржали, встав на дыбы и едва не скинув наездников. Демон хотел было броситься на незваных гостей, но Дваин намертво вцепился в его тело.       — Алексис, стой!       Демон остановился, больше ошарашенный глупостью дриады, нежели прислушавшись. Гамадриада вгляделся в лица, всадники в свою очередь не спешили поворачивать назад. И скоро стало ясно почему. За ними показалась погоня, явно настроенная недружелюбно. Горизонт заволокло облаком пыли.       — Эта девочка помогла мне, — произнёс Дваин, не отрывая глаз от княжны. — Я умирал от жажды, она дала мне воды…       — Рута, ты не голодна? Обед мчится к нам галопом! — Не дослушав, демон бросился. Дваин не удержал его. Княжна взвизгнула, ожидая худшего, и вжалась в Илбрина. Пшемисл схватился за кинжал, но не успел его даже вынуть из-за пояса. Демон проскочил мимо, лишь всколыхнув ветерком. Он нападал на преследователей. Он слышал Дваина. Он понял, что человеческие дети и их спутник — не враги.       Нравился ли ему Алексис? Что он будет чувствовать, если он уйдёт?       — За нами! — скомандовала детям Рута, хватая Дваина за запястье и толкая к лошадям. Дваин опомниться не успел, как их лошади и присоединившиеся к ним дети мчались по тракту к Дремучему лесу. Позади встал на защиту демон.