И никто больше не имеет значения

Приют Вула, Лондон, Англия 1933 год, июль

— Ты Том, да? Он обернулся, ожидая очередных насмешек. Никто здесь не обращался к нему с такой интонацией, если не собирался потом ударить его или поиздеваться. За его спиной стоял новенький. Том уже видел его — Эван Джулиан Милтон. Пару недель назад его привел сюда полицейский. Мальчик не помнил ни своего имени, ни фамилии. Его назвали в честь кузена директрисы, второе имя — «Джулиан» — дали в честь нашедшего его мужчины, а откуда взялась фамилия, Том не знал. Все девочки обсуждали, как красив новенький, поэтому последние несколько дней он проводил на улице, избегая вопросов вроде: «А что ты о нем думаешь?». Мальчишка сразу же расположил к себе воспитателей. Даже Марта, не выносившая детей — Том не понимал, зачем она тогда здесь работает — не могла удержать улыбку, когда Милтон смотрел на нее своими невинными зелеными глазами и застенчиво улыбался. Том признавал, что завидует. Сам он так не умел. Все обитатели приюта считали его грубым, жестоким и странным. Ненормальным. Он видел, что Милтон притворяется, что ему не нравятся ни Марта, ни миссис Коул, ни Эми Бенсон, которой он с очаровательным румянцем помогал зашнуровывать ботинки. В его глазах светилось отвращение, когда Билли Стаббс неуклюже хлопал его по плечу и совал в руки своего кролика. Сам Том терпеть не мог животных и знал, что Милтон разделяет его мнение. — Что тебе нужно? — резко спросил он. Змея, обвившаяся вокруг его ноги, потерлась головой о грубую ткань штанов и зашипела: — Говорящий волнуется. От человека не пахнет плохо, человек не хочет вреда. Пусть Говорящий не беспокоится. — Говорящий? — те самые зеленые глаза, которыми восхищались девчонки, широко распахнулись. — Ты можешь говорить со змеями? — Да, могу, — вздернул нос Том и тут же растерял весь свой запал. — Но откуда ты знаешь, как она меня назвала? Милтон непринужденно уселся на траву рядом с ним и бесстрашно протянул руку к змее: — Иди сюда, дай мне себя погладить. Я могу понимать их, — он повернулся к Тому и чуть улыбнулся, — с тех пор, как мне было четыре. Они умные, мне просто очень хотелось знать, о чем они шипят. Жаль, что я не могу говорить с ними… — он разочарованно поджал губы, но тут же восхищенно улыбнулся, взглянув на Тома, — зато ты можешь! Это потрясающе! Том прищурился. — Как так может быть? — неприязненно произнес он. — Ты просто захотел понимать их, и все? — Да, — пожал плечами Милтон, — со мной так часто бывает. Как и с тобой. Бенсон рассказала мне, что с тобой часто происходят странности. Это случается, когда ты злишься или рад, да? Со мной бывает то же самое. Поверь, как только это случится снова, они возненавидят меня. Так всегда бывает, — он пожал плечами, не испытывая никаких неудобств, будто и не раскрыл вовсе свой огромный секрет. — Ты такой же? — шепотом спросил Том. — Именно! — сверкнул улыбкой Милтон. — Поэтому ты подошел ко мне? — Нет, — мальчик оперся на руки и склонил голову набок, — просто в этом месте есть они, и есть ты. Я хотел сравнить. — Сравнил? — грубо бросил Том, отворачиваясь. Все было и так ясно: теперь Милтон вернется в свою компанию, а Том останется один. Так всегда было, и он наслаждался одиночеством. Ему не нужны друзья. — Сравнил. И я выбираю тебя. ***

Литтл-Уингинг, графство Суррей, Англия 1989 год, сентябрь

Когда Гарри был совсем маленьким, он не понимал, почему дядя и тетя не любят его. Для него оставалось загадкой, почему он жил в чулане, хотя другие дети имели свои комнаты. В раннем детстве мальчику хотелось тепла, он пытался заслужить любовь Дурслей, но все попытки оканчивались неудачей. С самого начала он слышал чей-то голос у себя в голове. Тот появлялся редко, но всегда помогал: тихий шепот подсказывал, куда спрятаться, чтобы Дадли и его банда не нашли его. Он же объяснил, что стоит только очень сильно захотеть, и случится что-нибудь необычное. Он придал Гарри уверенности в себе, когда тетя Петунья постригла его почти налысо, и Гарри, сконцентрировавшись на своем горячем желании, утром обнаружил волосы на голове. Свою обычную лохматую шевелюру, не поддающуюся расческе. Он предложил представить себя на крыше столовой, когда Гарри убегал от Дадли, и Гарри мгновенно очутился там. Он посоветовал уменьшить тот ужасный коричневый джемпер, чтобы тот просто не налез на него. И Голос всегда был рядом. Утешал, когда Гарри был избит своим собственным кузеном, успокаивал, когда дядя Вернон вновь начинал разглагольствовать о его родителях-алкоголиках и о ненормальности Гарри. И рассказывал. С малолетства Гарри восхищенно слушал рассказы о магии, магическом мире и самых настоящих волшебниках. Он не верил дяде, когда тот кричал, что волшебства не существует — ведь Голос сказал, что оно есть. Он как наяву видел магов в длинных, до пола, мантиях и остроконечных колпаках, гоблинов, пересчитывающих золотые монеты, гномов, добывающих драгоценные камни глубоко под землей. Великанов, лепреконов, домовых эльфов и даже оборотней. Голос уверял, что Гарри — тоже волшебник. И он верил. Верил, что поедет в старинный замок, где летают привидения, а картины умеют двигаться и разговаривать, и будет там учиться. Варить зелья, накладывать чары и изучать заклятия, летать на метле. Услышав про метлы, Гарри сразу же спросил, пользуются ли волшебники ступами, и был немного разочарован, когда оказалось, что это не так. Почему-то Голос говорил о полетах на метле с неприязнью, но зато с удовольствием рассказывал, как здорово летать на гиппогрифах и фестралах. Иногда Гарри задавался вопросом: неужели все дети волшебников имеют такой Голос? Но быстро забывал об этом, когда его Голос заговаривал о другом мальчике, которого звали Том. С самого начала, когда Гарри еще не знал о существовании магии, Голос рассказал, что где-то там его ждет другой мальчик. Его зовут Том, и он знает Гарри, он примет его, не будет называть уродом и больно тыкать под ребра. Голос говорил про то, как они с Томом впервые встретились — тогда Голос был настоящим, живым мальчиком. Рассказал, что Том умел говорить со змеями, прямо как сам Гарри, и тоже умел делать «всякие странности». Тогда-то Гарри и узнал, что «странности» — это волшебство. Однажды Гарри спросил, как раньше звали Голос. Тот с неохотой, но все-таки ответил. И по его просьбе Гарри никогда не называл его по имени: Эван. ***

Приют Вула, Лондон, Англия 1938 год, август

— Милтон? — с удивлением воскликнул Том. — А, нет, Брук. — Милтон, — ухмыльнулся Эван, падая в траву рядом с ним. — Привет, Том, я снова с вами. Меня вернули сюда. — Но почему? — недоверчиво прищурился Том. — Ведь тебя забрали только в начале этого лета. Не слишком ли быстро? — Нет, не слишком. Эван расслабил руки и откинулся на спину, смотря в сероватое небо с проплывающими облаками; Том улегся рядом. — Пришел один человек и сказал, что я с рождения записан в частную школу. Это школа для ненормальных, как выразились мои бывшие приемные родители, и они не хотят иметь с ней — и значит, со мной — ничего общего. Поэтому я снова Милтон, и я снова здесь. — Ко мне тоже приходили и сказали то же самое. Как называется твоя школа? — Хогвартс, — Эван закрыл глаза, — как и твоя, верно? Мы волшебники, Том. Я всегда это подозревал. — Мы особенные, — прошептал Том. — Да. А все эти люди… И Бруки тоже. Они просто жалкие магглы, которые презирают нас, но боятся. Помнишь кролика Билли Стаббса? — О, да, — Том довольно ухмыльнулся. — Больше Стаббс никогда не осмеливался тронуть нас даже пальцем. — Ты уже все купил? Палочку, пергаменты? — Лицо Эвана было безмятежным; казалось, что произошедшее его совсем не волнует. — Нет, я отказался от помощи профессора. — Я тоже. — Значит, пойдем вместе, — решил Том. — Конечно, — Эван открыл глаза, сверкнувшие удовлетворением, — как и раньше. Ты и я, и больше никто не имеет значения. — Ты и я. И другие нам не нужны. ***

Хогвартс 1991 год, сентябрь

Гарри был удивлен, когда за ним пришел Хагрид. До этого Дурсли устроили бесплатное цирковое шоу: заколачивали почтовый ящик, ездили по гостиницам и, в конце концов, забрались в какую-то хижину на скале посреди моря. Иногда он совершенно не понимал пределов их глупости, но вспоминал объяснение Голоса и успокаивался: магглы — они и есть магглы. Он думал, что в волшебный мир его отведет Том, и заранее радовался встрече с героем, кумиром своего детства. Поэтому, когда дверь в хижину выбил огромный, весь заросший волосами и неприятно пахнущий мужчина, он испугался и спрятался за угол, оставив дяде Вернону разбираться с нежданным гостем. Пока Хагрид ругался с дядей и ломал его ружье, Голос спокойно объяснял Гарри, что не стоит бояться. Гость — полувеликан, и Голос встречался с ним. А еще этот пугающий получеловек знал родителей Гарри, и на самом деле совсем не так страшен, как кажется. Гарри с восторгом слушал Хагрида и представлял себе родителей. Отец выглядел в точности как он сам — даже очки те же. Образ мамы рисовался нечетким, виднелись лишь рыжие волосы и ярко-зеленые глаза — прямо как у ведьм и колдуний из сказок. А за их спиной стоял Альбус Дамблдор, поддерживающий в трудные времена — как Голос у самого Гарри. Когда Гарри с восхищением подумал о Дамблдоре, Голос резко оборвал его мысли, сказав, что этому человеку нельзя доверять. Конечно, Гарри хотелось верить такому сильному, по словам Хагрида, и великому волшебнику… но Голос всегда был рядом с ним и еще ни разу не солгал. Поэтому он постарался задвинуть мысли о директоре Хогвартса в дальний уголок сознания. В магазине Олливандера Гарри почти не слышал слов мастера, заглушаемых радостным воплем Голоса: — Эта палочка — сестра палочки Тома! — Сестра? — мысленно переспросил Гарри. — Да! Когда мы с Томом покупали себе палочки, то Олливандер сказал, что его сделана из тиса, а внутри находится перо феникса. — А какой была твоя палочка? — с интересом спросил Гарри. — Вишня и сердечная жила дракона, двенадцать дюймов. Это странно, на самом деле, ведь здесь нас двое, а мне остролист совершенно не подходит, — интонации Голоса приобрели задумчивость, — Это нужно серьезно обдумать, Гарри. Может ли палочка… Он начал что-то тихо бормотать; Гарри давно привык к такому. Голос часто находил себе проблему или внезапно вспоминал очень важный вопрос и сутками не отвечал на его зов. И непонятные слова вроде «квазиклассический» или «парадоксальный» теперь не задерживались в его мозгу, заставляя гадать, что же это все-таки такое. На Распределении Шляпа настойчиво отправляла Гарри на Слизерин. Он попытался обратиться к Голосу, но тот отступил назад, предоставляя выбор ему. Гарри растерялся, впервые за столько лет вынужденный решать самостоятельно, но потом вспомнил надменное лицо того мальчика из поезда, Драко Малфоя, и решил, что лучше уж быть на факультете, где любят магглов, чем с ним. Поэтому Шляпа, после настойчивой просьбы, выкрикнула: — Гриффиндор! ***

Хогвартс 1938 год, сентябрь

— Слизерин! Эван снял Шляпу, отдав ее профессору Дамблдору, и уверенной походкой направился к столу своего нового факультета, бросив подбадривающий взгляд на Тома. Тот кивнул и еле заметно улыбнулся; серые глаза засветились радостью. Том был уверен, что попадет к змеям — еще в приюте они с Эваном подробно все обсудили и пришли к выводу, что нигде не приживутся так хорошо, как там. Ожидания оправдались, и через несколько минут он сел на скамью рядом с довольно ухмыльнувшимся Милтоном. — Я и не сомневался, что ты попадешь сюда, — тихо прошептал тот. — Я тоже. — Только вот мы с тобой, пожалуй, погорячились, Том, — встревожено добавил Эван. — Кажется, здесь нам вновь придется доказывать свое право на существование. — О чем ты? — с недоумением спросил Том. — Мы магглорожденные, помнишь? — Грязнокровки, — с зарождающимся пониманием выдохнул он. — И теперь мы принадлежим факультету Салазара, который испокон веков был рассадником чистокровных. — Именно. Нас ждет непростое время. Слова Эвана оказались пророческими. Их травили, подставляли перед учителями, проклинали из-за угла. Том и Эван отвечали ударом на удар, не спуская оскорблений, но что могли сделать первогодки, пусть даже и одаренные. Поэтому «сладкая парочка», как их издевательски прозвали, часто оказывалась в Больничном крыле. Дамблдор, приходивший, как оказалось, и к Тому в приют, и к Эвану к Брукам, ни на грош не доверял им. Его голубые глаза сверлили мальчиков подозрительным взглядом, когда те перешептывались на уроках. К счастью, оснований для того, чтобы обвинить их в чем-то, у него не было, поэтому недоверчивыми взглядами дело и ограничивалось. Их декан, профессор Слагхорн, напротив, всячески благоволил им. Том с первого дня демонстрировал исключительный талант в Зельях — как и во всем, впрочем. Эвану Зелья не слишком нравились, и он предвкушал момент, когда сможет отказаться от этого предмета. ***

Хогвартс 1991 год, декабрь

— Сегодня день рождения Тома, — вздохнул Голос. — Сколько ему теперь? — с неожиданным любопытством спросил Гарри. До этого он как-то не интересовался возрастом Тома. — Лучше тебе не знать, — рассмеялись у него в голове, — но он тебя намного старше, поверь. Открывай уже подарок. Гарри пожал плечами и потянулся за свертком. Отношения с однокурсниками у него не складывались. Привыкнув быть в одиночестве, довольствуясь компанией Голоса, он не желал заводить новых знакомств, игнорируя попытки Рона Уизли подружиться. Дин Томас и Симус Финниган с первых дней стали лучшими друзьями, а Невилл Лонгботтом всецело погрузился в учебу. К нему пыталась подойти магглорожденная девочка Грейнджер, но, пару минут послушав цитирование учебников и наставления, что нужно заниматься усерднее, Гарри собрал свои вещи и пересел за другой стол в библиотеке, в очередной раз убедившись в правоте Голоса: магглы и их дети — ненормальные. Поэтому он не ожидал получить хоть какие-то подарки и был очень удивлен, когда, пусть и не в Рождество, но под елкой для него все-таки нашелся какой-то мягкий предмет, обернутый подарочной бумагой. — Это мантия-невидимка! — восторженно выдохнул Голос, когда Гарри встряхнул переливающуюся ткань. — Как шапка-невидимка, только мантия? — уточнил мальчик. — Да, примерно. Там не было открытки или записки? Гарри разворошил бумагу и достал листок пергамента. Незадолго до своей смерти твой отец оставил эту вещь мне. Пришло время вернуть ее его сыну. Используй ее с умом. Желаю тебе очень счастливого Рождества. — Я знаю этот почерк, — внезапно холодным тоном произнес Голос. — Мантию прислал тебе директор. Не надевай ее пока, Гарри, я должен проверить. — Да, конечно. Привычно закрыв глаза, он расслабился и глубоко вздохнул, отстраняясь от происходящего. Мгновением позже его тело задвигалось словно само по себе. Первый раз они провернули это, когда Гарри было шесть. Дядя Вернон запер его в чулане без воды и еды — как раз когда Гарри уменьшил джемпер Дадли. Но прошло несколько дней, а его так и не выпустили. Мягкими уговорами Голос убедил его позволить управлять его телом; он каким-то образом — теперь-то Гарри понимал, что это была магия — открыл вначале дверь чулана, затем дверцу запертого от Дадли холодильника, и Гарри сумел вволю наесться. Позже они часто повторяли этот трюк, и, в конце концов, Гарри стало нравиться быть просто наблюдателем. Он даже предлагал Голосу поменяться местами, отдать ему свое тело, но тот отказался, сказав, что еще не время. — Все в порядке, — вернул его в реальность Голос. — Я от… — Не надо! — воскликнул Гарри. — Побудь так еще немного, я хочу отдохнуть. Пожалуйста. — Ладно-ладно, — хмыкнул Голос в ответ на его умоляющий тон. — Можешь поспать, а я пойду, прогуляюсь. Гарри кивнул где-то в глубине сознания Голоса, взявшего на себя полный контроль, и закрыл свои неосязаемые сейчас глаза. Проснулся он поздним вечером, когда Голос заходил в какой-то пустой класс. — Что мы здесь делаем? — зевнув, спросил он. — От этого места идет сильное магическое излучение, — ответили ему. — Мне стало интересно. В центре помещения стояло высокое зеркало с резной рамой. Наверху были вырезаны непонятные слова. — Еиналеж, — вслух выдохнул Голос. Гарри не понимал, чему тот так удивляется — в отражении был лишь маленький мальчик с потрясенно расширившимися зелеными глазами. — Ты прав, мой мальчик, — раздалось сзади. Голос резко обернулся, и Гарри увидел сидящего на парте профессора Дамблдора. Он не слушал разговор: когда Голос отвел глаза от зеркала, оно стало видно лишь боковым зрением, и Гарри, наконец, понял, чему так удивился Голос. В зеркале рядом с ним отражались родители — точно такие, какими он себе их и представлял. — Ты видишь своих родителей, Гарри, а твой друг Рон, например, увидел бы себя со значком старосты и Кубком школы. — Я вижу не своих родителей, директор, — покачал головой Голос, вновь поворачиваясь к зеркалу, — я вижу там свою семью. Он передал управление телом Гарри и мысленно прошептал: — Я вижу Тома. ***

Хогвартс 1940 год, ноябрь

— Я хочу найти Тайную Комнату, — заявил Том, когда они сидели в Запретной секции библиотеки. — Ты хочешь найти Комнату или василиска в ней? — уточнил Эван. — И то, и другое, я думаю, — медленно произнес Том. — Комнату — чтобы доказать окружающим и самому себе, что ты действительно наследник Слизерина, а василиска — чтобы… — …позаимствовать яд и провести некоторые опыты, — закончил за него Том. — Ты, как всегда, понимаешь меня с полуслова. — Я знаю тебя с семи лет, — ярко улыбнулся Эван, — кому как не мне? Не хочешь же ты сказать, что тебя могут понять все эти избалованные чистокровки, называющие себя твоими друзьями? — Нашими друзьями, — поправил его Том. — Хорошо, нашими друзьями. — Ты — мой первый и единственный друг, и мне не нужен никто другой. — И никто больше не имеет значения, да? — Именно. Том вернулся к книге, поставив на этом точку, но его мысли крутились вокруг сказанного. Это стало их поговоркой, их фразой, по которой они всегда могли узнать друг друга. «Ты и я, и никто больше не имеет значения. Ты и я, и другие нам не нужны». Но было ли это правдой? С тех пор как Том раскрыл свое владение змеиным языком, его стали уважать. Статус мгновенно сменился с «грязнокровки» на «наследника Салазара» — конечно, только в рамках факультета. Те самые аристократы, презрительно смотревшие на него сверху вниз, стали подлизываться, пытаясь заслужить его дружбу, приблизиться к нему. Эвану пришлось тяжелее. Он не желал принимать помощь Тома, не поступаясь своей гордостью, и самостоятельно доказывал, что имеет право считаться слизеринцем. Он зубами выгрыз тот страх, с которым к нему теперь относились, и поднялся на вершину не благодаря дружбе с «наследником», а сам. Эвану было уже четырнадцать; Тому должно было исполниться четырнадцать в декабре. Он видел, какие взгляды бросают на его лучшего друга девушки, да и парни тоже, и постыдно боялся. Боялся, что кто-нибудь отберет у него Эвана, что Том перестанет быть единственным. Конечно, был выход… но Том пока не знал, как отнестись к этому. ***

Хогвартс 1991 год, май

— Голос? — обеспокоенно позвал Гарри. — Ты в порядке? Он сам не понял, как оказался в том самом запретном коридоре, которого с успехом избегал весь год, да еще и в компании младшего Уизли и Грейнджер. Очевидно, эти двое успели подружиться и каким-то образом затащили его сюда с невнятными выкриками: «Это Снейп! Сегодня! Сегодня он украдет камень!». Там была огромная трехголовая собака, и эти двое сумасшедших гриффиндорцев спели ей колыбельную! Что было самым странным — она действительно заснула. Потом были мертвый тролль, какие-то шахматы, метлы, зелья… Гарри не успевал следить за происходящим. И Голос не отзывался, как бы громко он его ни звал. — Голос? Что происходит, ты знаешь? — Гарри, — тихо прошептали в его голове, — ты помнишь, я рассказывал тебе о Темном Лорде? — Помню, — с недоумением ответил он. — Причем тут он? — Он здесь. Гарри вздрогнул и бросил дикий взгляд на единственного, кроме него, человека в комнате. Судя по тюрбану, это был профессор Квиррелл. И тот пока не заметил его, бродя кругами вокруг зеркала, которое они с Голосом отыскали на зимних каникулах. — Здесь только профессор Квиррелл. — Темный Лорд… обладает им. Использует его тело, может управлять им… как я твоим, понимаешь? — О, — понимающе выдохнул Гарри. — Гарри, он не будет рад видеть тебя. Я могу помочь… но для этого ты должен не просто отойти в сторону, ты должен заснуть и пообещать мне, что не будешь смотреть, что происходит. Ты не должен знать. — Но ты ведь мне расскажешь? — Потом. — Хорошо, — доверчиво сказал Гарри, расслабляясь и закрывая глаза. Голос разбудил его примерно через час. Насколько Гарри понял его объяснения, Волдеморт теперь не будет его трогать. А еще — они скоро найдут Тома.