Панацея

      Холодный ветер проникал в легкие, давая насладиться свежестью осеннего вечера. Конец сентября в Лондоне поприветствовал жителей постоянными дождями, которые прекращались лишь изредка, давая людям спокойно побродить по улицам. Лишь ветер заставлял их вечно съеживаться от холода, несмотря на теплые одежды. Холод в этом году ударил резко.       Пасмурная погода была обыденностью для Лондона, но люди умели в полной мере всегда наслаждаться и ей. Возможно, все дело просто в том, что жизнь их научила ценить каждый прожитый день. Это касалось далеко не всех, но все же многих тех, которые познали тот ад на Земле, который был всего год назад.       Я вздрогнул при одном воспоминании о прожитых в военное время днях. Я помнил все: как первый механический демон спустился с небес, помнил предсмертные крики и плач, оглушительный рев машин, который их заглушал. Я помнил, как сам воевал, помнил, как сидел в окопах и молился Богу, чтобы увидеть следующий день. Чтобы дожить до победы. Молился за себя и товарищей по оружию, единственных оставшихся в живых друзей. Каждый день был все хуже, каждый день я смотрел на изуродованных людей, потерявших свой разум, и надеялся на то, что не стану таким. Каждый день эта надежда гасла.       Эти мрачные воспоминания врезались мне в мозг и приходили почти каждый день. Сдержать их было трудно: с душевными травмами всегда нелегко бороться. Очень многие из моих знакомых уже год пользовались услугами психиатров, и все равно не излечились даже наполовину. Что касается меня, я ограничился парой недель пьянства и несколькими месяцами замкнутости в себе, после чего я постепенно начал приходить в себя и нагонять упущенное. Я ушел в отставку, нашел приличную работу, что далось мне очень нелегко в связи с недавней войной и ее последствиями. Я нашел свою невесту, с которой лишь изредка выходил на связь из-за отсутствия возможности, и позже мы поженились. За год я успел исполнить свою самую заветную мечту – я зажил нормальной жизнью. Но все равно воспоминания не отпускали.       Возможно, из-за того, что все вокруг напоминало о той войне. До нее все было по-другому. Мы были другими. Некоторые места в Лондоне успели полностью отстроить, и теперь я часто приходил туда лишь для того, чтобы забыться, чтобы хоть какое-то время подумать, что никаких Жнецов не было, никаких войн и смертей не было, что это просто кошмар, который приснился мне однажды, и теперь снится каждую ночь.       Но каждый раз, гуляя в таких местах, я все равно понимал, что мир никогда не станет прежним. И дело не в ужасных воспоминаниях, не в тех знаниях, которых лучше бы у нас не было. Дело в нас самих. Кем мы стали.       Меня все еще бросало в холодный пот, когда я видел возвышавшегося надо мной Жнеца. Наши новые «союзники». И как только люди могут видеть в них друзей?! После всего, что из-за них пережили?!       Меня многие пытались переубедить, но не удалось никому. Каждый раз, когда я видел эти огромные машины, в моих глазах представал разрушенный, горящий Лондон, а в ушах звучали крики умирающих друзей. В конце концов, я начал стараться просто не смотреть на Жнецов и убеждать себя, что мне послышалось, когда звучали их громкие шаги или шум двигателя, когда они отрывались от земли.       Но даже если бы Жнецов не было, лучше бы не стало. Я убеждался в этом каждый раз, когда смотрел в зеркало, рассматривал свое лицо. Помимо большого количества шрамов, полученных на поле боя, было еще кое-что. Тонкие зеленые линии, покрывающие все мое тело, слегка подсвечивали, а ярко-зеленые и немного светящиеся глаза выглядели пустыми, неестественными. Они выглядели неправильно.       Человечество получило море преимуществ, еще ни разу не задумавшись о цене. Неужели им не страшно видеть себя наполовину машинами? Неужели они не пугаются до полусмерти, когда в переулке натыкаются на бродящего хаска? Неужели только мне страшно от такой победы, от такого «прогресса»?..       - Извините, у вас мелочи не найдется?.. – мои размышления прервал чей-то голос. Только сейчас я осознал, что простоял на одном месте около десяти минут, смотря на вид вечернего Лондона. Я обернулся и увидел горбатую старушку в драных лохмотьях: в последнее время такое встречалось чаще и чаще. Ни прогресс в науке, ни эти чертовы Жнецы не исправили вечную бедность, которая разрасталась по всему миру. Нам обещали лучшую жизнь, но сейчас я не видел никакой разницы. Все стало лишь более… синтетическим.       Я протянул старухе немного денег и пошел туда, куда направлялся, прежде чем меня захлестнули собственные мысли.       Каждый вечер я заходил в магазин сладостей и покупал конфеты для своей жены. Элизабет в последнее время стала заядлой сладкоежкой, вопреки всем слухам о том, что беременные чаще хотят есть что-то соленое. Это было довольно странно, даже несмотря на то, что у каждой свои предпочтения в такой период. Однако мне доставляло огромное удовольствие смотреть, как она с радостной улыбкой и блеском в глазах разрывает пакет со сладостями и наедается ими до отвала. Тем не менее, фигура у нее всегда была отличной и не собиралась портиться, так что единственное, о чем я беспокоился каждый раз – это возможный сахарный диабет. На такие высказанные вслух сомнения по этому поводу моя возлюбленная всегда отмахивалась, а анализы крови и впрямь показывали, что уровень сахара в крови не превышает норму.       Я зашел в магазин и насладился долгожданным теплом, вдыхая сладкий запах всевозможных лакомств. Элизабет просила купить три вида сосательных конфет, которые различались начинкой внутри и цветом. Я подошел к продавцу и заказал сладости. Тот насыпал мне в один пакет конфеты красного, синего и зеленого цветов. Расплатившись с ним, я довольный вышел из магазина и вновь поежился от холода, вдохнув в легкие осенний воздух.       Домой я шел через темный и грязный переулок, на всякий случай с осторожностью глядя по сторонам. Привычка, оставшаяся с военного времени, да еще и паранойя, которая появилась спустя месяцы.       Не было слышно ничего, за исключением отдаленного гула толпы и звука моих собственных шагов. Тем не менее, я оставался напряженным, хотя и пытался себя убедить, что это ни к чему.       Внезапно я услышал звук быстрых шагов позади меня, звон упавшей алюминиевой банки и чей-то всхлип. Я резко обернулся и застыл с облегченно колотящимся сердцем, увидев только девочку лет шести, которая прижалась к стене, сжимая в руках мягкую игрушку. Ее большие светло-зеленые заплаканные глаза смотрели на меня с неподдельным отчаянием.       Я остановился в нескольких шагах от девочки. Та еще сильнее прижалась к стене. На ней были какие-то тряпки, которыми она пыталась укутаться, но их было недостаточно, чтобы бороться с холодом. Черные волосы были растрепаны, лицо грязное и в ссадинах, которые, видимо, она получила при каком-то неуклюжем падении. Она прижала к груди не менее грязного плюшевого медведя, который тоже был весьма потрепан: в некоторых местах порван, одна пуговица, служившая в качестве глаза, исчезла.       Зрелище было не из приятных: все дети заслуживают хорошее детство, но далеко не все получают. Смотреть на девочку было больно.       Я сделал один шаг к ребенку, но она тут же испуганно на меня взглянула и попятилась. Я почувствовал себя беспомощным. И что же стало с ней, если она ведет себя с людьми как измученная бездомная кошка?..       Страх. Мука. Отчаяние. Боль. Все это выражалось в ее взгляде, все эти чувства дети не должны испытывать. Ведь они ничем это не заслужили. Но все же… все же… - Я не причиню тебе вреда, - сказал я успокаивающим голосом, стараясь не спугнуть девочку. Та все еще с недоверием смотрела на меня, даже изучала. В конце концов, она просто остановилась, все так же вжавшись в стену. - Откуда мне это знать?..       Вопрос поставил меня в тупик. Для маленьких детей он нетипичный, даже порой парадоксальный. Я вздохнул. У меня не было ни одной умной мысли, которая хорошо бы аргументировала то, что я не причиню ей зла. Разве слова тут могут помочь? А разве я могу помочь ей? - Ты голодная?.. – не найдя слов, спросил я. Девочка все так же смотрела на меня, не шевелясь. Лишь через несколько секунд она еле заметно кивнула, но все еще боялась ко мне приблизиться. – У меня есть конфеты с собой, будешь?       Я почувствовал себя идиотом. Можно подумать, конфетами можно насытиться. Может, какими-то мучными да и можно, но у меня с собой были только леденцы, которые окажут обратный эффект. Я уже хотел было отказаться от своих слов, но меня прервал ее тоненький голос: - Буду.       Я вздохнул и подошел ближе к ней. Она все еще со страхом смотрела на меня, крепко сжимая своего плюшевого медведя, но с места не сдвинулась. Сев на корточки возле нее, я раскрыл пакет и взял горсть леденцов разных цветов, после чего протянул ей. Все еще неуверенно, девочка глянула на меня, затем на сладости, после чего медленно начала тянуть к ним руку. Затем резко схватила из моей руки первую попавшуюся конфету и снова отстранилась от меня. Я лишь печально улыбнулся, глядя на ее растерянный взгляд. Та смотрела на меня, и в глазах читалось недоумение, словно она была удивлена, что я на нее не напал. - Как тебя зовут? – внезапно спросил я. От моего голоса бедняжка вздрогнула, но затем все же успокоилась. - Молли… - медленно протянула она, сжимая в руке конфету. - Молли… - задумчиво повторил я. – А я – Генри. Рад знакомству. – Я протянул ей руку. Снова растерянно уставившись на меня, Молли отстранилась. Я убрал руку и потупил взгляд, в сотый раз за день ругая себя за свое дурацкое поведение.       Она раскрыла руку, в которой держала конфету. Ей попалась зеленая. С некоторым недоверием поглядев на нее, Молли все же положила ее в рот и начала рассасывать. - Ну как? - Вкусно, - неохотно ответила она мне, отведя взгляд и продолжая наслаждаться вкусом сладости.       Неловкое молчание продолжалось несколько минут. Я все так же сидел на корточках возле нее, потупив взгляд. Мне хотелось ей помочь. Хотелось, но я не знал, как это сделать. - У тебя есть мама? Папа? – полюбопытствовал я. По крайней мере, надо начать с малого.       Молли опустила взгляд и застыла. Она промолчала где-то минуту, и только потом ответила: - Мама…       У нее есть родители… Я вздохнул и покачал головой. Она даже не сирота. У нее есть мать, которая позволяет своей дочери бездомной бродить в темноте на холоде в тряпье! Или я, возможно, чего-то не знаю. Но на данный момент я не мог найти ей оправдания. - Где же твоя мама? Почему ты не пойдешь к ней?       Молли снова не сразу ответила. Теперь в ее взгляде ничего не было кроме боли. Через некоторое время я заметил, как ее глаза увлажнились, после чего она посмотрела на меня. - Я ее боюсь… - Голос дрогнул, слеза пробежала по щеке. Бедное дитя… Неужели ее мать довела ее до такого? Что же она с ней вытворяла?.. - Почему же? – я не унимался. Мне хотелось докопаться до истины. А потом помочь ей. Хоть как-то, но помочь. - После войны она стала другой… - Молли перешла на шепот. – Она стала страшной. Я ее сначала не могла узнать. Мне страшно, когда она приближается… - она расплакалась. Я не нашел, что сказать. Только потом еле слышно выдавил: - И где она сейчас?.. - Она скоро появится, - прошептала девочка, ее взгляд стал неживой. – Она приходит каждый день и приносит еду. Она хочет, чтобы я с ней пошла, но я не могу! Мне страшно! Это не она! Моя мамочка была красивой! У нее были светлые волосы и красивое лицо! От нее пахло цветами! У нее был самый нежный голос на свете! Оно – не мамочка! – Молли еще сильнее сжала плюшевого медведя и уткнулась в него носом, после чего еще сильнее заплакала. Ее боль ощущал и я сам. Мне пришло осознание, что стало с ее матерью.       Через некоторое время Молли подняла голову и поморщилась, после чего взглянула на меня своими покрасневшими глазами и, всхлипнув, сказала: - Эта конфета плохая… - Как это, плохая? – изумился я. – Ты же говорила, что она вкусная… - Начинка горькая… - ответила она. – Противная.       Я с удивлением взглянул на нее. Вот черт! Продавец убеждал меня, что зеленые конфеты как раз самые вкусные, а их начинка бесподобна.       Я раскрыл пакет и взял одну зеленую конфету. Положив ее в рот, я начал пробовать лакомство. Поверхность сладкая. Даже немного приторная. Не церемонясь и стараясь побыстрее добраться до самой начинки, я зубами расколол леденец. Затем поморщился.       Горько. Очень горько. Я понятия не имел, что же туда надо было подмешать, чтобы получить такой противный вкус. Боюсь, придется расстроить Элизабет словами о том, что зеленые конфеты пришли в негодность…       Или это все конфеты такие? Я, недолго думая, высунул из пакета леденец другого цвета. Его поверхность была не такой нежной и не такой сладкой. Я нетерпеливо расколол конфету. Начинка оказалась очень вкусной. Она не была приторной, не была горькой. Только сладкой в меру и нежной. Одна из лучших конфет, которых я когда-либо ел.       Молли продолжала морщиться от вкуса противного зеленого леденца. Я уже хотел дать ей красный, но тут ее глаза расширились, во взгляде читался испуг. Она шумно вдохнула и попятилась, смотря куда-то за моей спиной. - В чем дело? – спросил я у нее, но она сначала не ответила, лишь изо всех сил сжала свою мягкую игрушку. Затем слезы полились с новой силой. - Она здесь…       Я обернулся и увидел в нескольких шагах от меня хаска. Он, точнее, она стояла неподвижно, сутулясь, как и все эти создания, и крепко держала в руке пакет с какой-то едой, которую добыла неизвестно каким образом. На одно мгновение я изумился. Как она может быть способной на подобное? Неужели хаски не лишены разума? Однако же… возможно, из всего человеческого в них остался только инстинкт. Как у животных. Хаски спустились вниз по эволюции из-за Жнецов. Возможно, у матери Молли проявился материнский инстинкт вместе с некоторыми расплывчатыми воспоминаниями о том, что та – ее дочь. Или не расплывчатыми. В любом случае, она ее помнит…       Я не знал, что хуже – если бы ее родители были просто мертвы, или… это. Возможно, второе. У Молли из-за ее матери покачнулась психика, что вполне понятно, тем более учитывая, что она – маленький ребенок. Она избегает людей. Ее давно уже отправили бы в детдом, но она почти никому не позволяет приблизиться к себе. Ее мать не способна мыслить на таком уровне, чтобы понять, что она не сможет воспитывать отныне свою дочь. Она каждый день приходит к ней, пугая Молли до полусмерти. Хотя и пытается сделать как лучше. Замкнутый круг.       Я смотрел на хаска, не отрывая взгляда, как вдруг услышал, как Молли начала бежать. Тут же обернувшись, я увидел, как она уже заворачивает за угол. - Нет! Постой! – крикнул я ей, но она уже исчезла из виду.       Я погнался за девочкой. Завернув за угол, я увидел, как она в нескольких метрах от меня кутается в своих тряпках. Затем она меня увидела и вновь стала бежать. Я погнался за ней. Молли была на удивление быстрой, и разрыв был достаточно большой. Тем не менее, я не сдавался и продолжал гнаться за ней. - Подожди! Я могу помочь тебе! - Мне никто не может помочь! – крикнула она в ответ. Было слышно, как она плачет. Я побежал быстрее, но тут она снова куда-то завернула. Когда я подбежал к тому месту, ее уже не было видно. Я начал осматриваться.       Меня окружала сплошная серость. Грязные стены домов, запах сигарет, мусорные контейнеры, от которых разило за милю. Я начал искать везде в этом месте. За каждым углом, за контейнерами, везде. - Молли! Молли, вылезай! Я хочу помочь!       Тишина. Я продолжил искать. Это длилось минут пятнадцать, но все было тщетно. Ее след простыл…       Я тяжко вздохнул, чувствуя себя убитым. Когда я уходил, то напоследок крикнул, в ответе, что она ответит: - Молли! Прошу, выходи… Я помогу тебе…       Тишина. Это место казалось пустым.       Возвращаясь домой, я проходил через то место, где ее встретил. По дороге я снова наткнулся на ее мать-хаска. Та лишь посмотрела на меня в течение нескольких долгих мгновений, после чего опустила голову с некоторой… грустью?..       И ушла. Позже я наткнулся на еду, которую она оставила своей дочери.       Я пришел домой и наконец насладился долгожданным теплом, хотя холод в душе меня все никак не отпускал. Меня вышла поприветствовать моя жена. - Генри, наконец-то ты дома! – она крепко обняла меня. – Что-то ты сегодня задержался. Я уж было начала волноваться, как раз хотела тебе позвонить… - Я в порядке, - натянув фальшивую улыбку, протянул я, после чего снял плащ и повесил его. – Я купил конфеты, как ты и просила.       Ее радостная улыбка немного растопила мрачный холод в моей душе, и от этого я более искренне улыбнулся.       Я понес купленные конфеты на кухню и положил их на стол, после чего сам сел за него. Наконец-то была возможность отдохнуть… - Генри, ты не слышал… - Элизабет вошла на кухню и продолжила что-то готовить у плиты, - что говорят ученые? Я сегодня смотрела новости, и там говорят, что благодаря Синтезу человечество может заполучить бессмертие! Да у нас даже будет возможность отправиться в путешествие за границы своей галактики! Правда, потрясающе?       Я не видел ничего хорошего в бессмертии, а от мысли о том, что нас может поджидать за пределами родной галактики, у меня пробежала дрожь по телу. Элизабет была типичной сторонницей Синтеза, в чем мы сильно отличались, но спорить с ней было бесполезно. И тем более – неприятно. Так что я снова натянуто улыбнулся и пробубнил: - Да, это здорово…       Она широко улыбнулась в ответ, после чего подошла к столу и заглянула в пакет. Элизабет тут же схватила зеленую конфету из него и кинула в рот. - Элизабет… - я забыл предупредить ее об испорченных конфетах. - Да? - В зеленых конфетах начинка плохая. Я пробовал сам. Она горькая до невозможности…       Моя возлюбленная тут же расколола леденец с желанием убедиться, правда ли это. Затем в изумлении подняла брови и взглянула на меня. - Да нет. Начинка очень вкусная!       Я пришел в ступор. Посмотрев на Лиз пару мгновений, я вновь попробовал зеленый леденец. Расколол зубами твердую оболочку и вновь почувствовал вкус начинки.       Горькая. Такая же горькая, как и была. - Попробуй еще одну… - в сильном недоумении и некой растерянности протянул я. Элизабет пожала плечами и взяла еще одну зеленую конфету. - Сладкая. И очень вкусная. Генри, разве тебе не нравится?       Я отвел взгляд. Я не мог понять, что все это значит. Как одна конфета может быть настолько разной для всех на вкус?..       Но потом ко мне пришло осознание…

***

      На следующий день, в выходной, я решил прогуляться с утра. Я вновь прошел мимо того места, где был вчера. Где познакомился с Молли. Тщательно осмотрев его, я заметил, что еды, которая лежала еще вчера, уже нет. Ее съела Молли или кто-то другой? Неизвестно. Но ни ее, ни ее матери здесь не было. Это место было пустым.       Я положил возле стены, где Молли сидела вчера, пакет с красными конфетами. Немного постояв, словно в надежде, что внезапно из-за угла выбежит она, я все же пошел дальше в разочаровании, что не встретил ее вновь.       На языке все еще ощущался горький вкус зеленой конфеты, которую я съел сегодня, в надежде, что она окажется сладкой.       Не оказалась. Эта конфета никогда не станет сладкой.       Не для меня.