Экспертиза на сердце...

А день начался с боли. Ино приоткрыла глаза, зажмурилась. Шея затекла, голова раскалывалась. Заснуть на лабораторном диване – идея не из гениальных. Рядом дремала, уткнувшись в подлокотник, Сакура. Усилием воли Яманако заставила себя окончательно проснуться и, видит бог, не зря... На соседнем диване прислонившись друг к дружке, мирно посапывали Итачи и Сасори. Ино моргнула, проверяя, не галлюцинирует ли её истрёпанный мозг. Акасуно сонно чмокнул губами. Неизвестно, как два заклятых друга дошли до такой умилительности. Кипа бумаг валялась рядом, голова Сасори покоилась на плече Итачи... Яманако нашарила в кармане телефон и, отключив режим вспышки, запечатлела для истории сей славный момент с двух ракурсов. – Опять ты хернёй страдаешь, – сонно проворчал Сасори. Через секунду Акасуно отшатнулся от Итачи, как-то по-детски удивлённо округляя глаза. Ино складывалась пополам от смеха, потревоженные Итачи с Сакурой рассеяно оглядывались. После беспокойного пробуждения выяснилось, что вчерашние страдания были зря. Анализы на токсины ничего не показали. – Оставаться в лаборатории сейчас смысла нет, — зло выпалил Сасори. – Я отвезу вас домой, — произнес Итачи, грациозно потягиваясь. По всем канонам подлости, дом Ино был ближе всех, очередной шанс побыть с Итачи наедине бездарно сорвался. Осталось утешаться мыслью о близости горячей ванны и завтраке. Есть хотелось уже до обморока. Последние события в жизни Ино не располагали к нормальному питанию, и теперь организм требовал своё. В подробностях мечтая о скворчащей глазунье из двух... – а, к чёрту! – трёх яиц и куске белого хлеба, Яманако аж подпрыгивала в попытке идти быстрее. Тихий двор пах летним утром. Суббота — выходной, народу вокруг почти никого... И вот это самое почти сейчас развалилось на лавке у подъезда знакомой ленивой фигурой. Одетый в по-домашнему обрезанные джинсы-шорты и растянутую тёмно-зелёную майку, Шикамару не то спал, не то бодрствовал, закинув голову к небу. Ино плюхнулась рядом и, подставляя лицо солнцу, вместо положенного приветствия капризно произнесла: – Твоя подружка тебя из твоей же квартиры выставила – спать больше негде? Шикамару посмотрел на неё с усталой тоской, нахмурился до морщинок на смуглом лбе. Ино пожалела о желчном приветствии, улыбнулась и весело затараторила: – Слушай, пойдём ко мне на кофе или на завтрак... А то с голоду умираю. Нара протянул ей пакет, который Ино сразу и не заметила. В шуршащей бумаге была куча пачек любимого ванильного печенья, Ино сразу распечатала угощение, затолкала в рот несколько сладких кружков теста, с аппетитом захрустела. – Спасибо, но не стоило так много сразу покупать, у меня дома есть, — довольно улыбаясь, произнесла Ино. – Я не покупал сейчас, — ответил Шикамару. – А откуда тогда? – Дома было... Давно брал. – Но и оставил хоть часть себе... – Не люблю такое. – Ну, я бы пришла – съела. – Пропадет... Солнце жадно вступало в свои права, подогревая пропахший травой воздух. Мимо прошла женщина с пакетом, набитым яркими томатами. – Я уезжаю, — тихо и хрипло, словно со сна, произнёс Шикамару. – Куда? – роясь в сладостях, отозвалась Яманако. – Тель-Авив. – Ух ты..! Надолго? – Не знаю. – В смысле не знаешь? На всё лето, что ли? – Может, и дольше... – Шикамару, ты о чем? А учёба? – Переведусь. – Когда уезжаешь? – Через четыре часа самолёт... Ещё собираться. – Тогда счастливо, — отстранёно произнесла Ино, ощущая подступающую муторную усталость. – И тебе счастливо... Шикамару поднялся и не спеша пошёл по пустому раскаленному на солнце двору. Ино смотрела вслед, тяжесть свинцом разливалась по истрёпанным нервам. В голове, как удар, безнадёжно глухое эхо – «Дома было... Давно брал». Никогда не задумывалась, почему шкаф в прокуренной кухне друга всегда был забит её любимым печеньем ... Сам-то Нара сладкое не ел. Значит, покупал и хранил для... Для идиотки неблагодарной, которая то по одному, то по другому Учихе сохла. Ино сжала в руках бумажный пакет, подскочила и сделала несколько шагов в сторону уже исчезнувшей в переулке чуть ссутуленной фигуры Шикамару. Хотелось догнать... Хватать за край футболки, закатить истерику, чтобы потом зависнуть в пропахшей лимонами квартире, поедая пиццу под все сериалы подряд. Но цитрусовый уют не заменит электричества в позвоночнике... Да и нечестно. Шикамару тоже заслуживает, чтобы кто-то готов был выкинуть ради него жизнь на помойку... Ведь не хуже Итачи. Ино ощутила, как в горле противно давит солёный ком, вспомнилось, что Темари-но-Сообаку – студентка по обмену, на год приехавшая из Тель-Авива...

***

У Хинаты, противно щипало между ног, ныли бёдра... Дверь подвала приоткрылась, прямо на пол женская рука торопливо поставила сначала пакет с мультифруктовым соком, потом поднос, где теснились пластиковые тарелки с горками ломтей хлеба, пахнущей чесноком ветчиной и дешёвым желтоватым сыром. Еды было много, неаккуратно порезанной, как попало раскиданной. Проснувшийся Наруто ел с заразительным аппетитом, клал по два куска сыра и ветчины на хлеб и закидывал их в рот, щурясь от удовольствия. Хината подумала, что он так же сощурится, если его поцелует любимая девушка, та, кого он звал во сне. Стало безнадёжно страшно... Хьюга всхлипнула и мелко задрожала в рыданиях. – Эй, ты чего? – проговорил Наруто, дожевывая — Не плачь, ну что ты? Я сейчас доем и обязательно нас спасу. Не плачь, ну... Ну, лучше поешь. Наруто протянул плачущей девушке любовно сложенный им бутерброд и улыбнулся, Хината невольно улыбнулась в ответ и взяла в руки угощение.

***

Когда-то общежитие при медицинском университете представляло печальное зрелище: разбитые местами, кое-как заделанные окна в коридорах, пузырящийся гнилой линолеум, плесень на стенах гнездившейся на чердаке ванной комнаты, одной на четыре этажа. Деньги на ремонт, регулярно выделяющиеся из бюджета, оседали в карманах попечительского совета, раз в год для отвода глаз белили потолки, красили батареи. Именно в пору самых мрачных для здания времен по обшарпанным коридорам потоптались каблучки ещё тогда юной студентки Цунаде Сенджу. Вдоволь хлебнув печали общажного быта, будущий декан, вступив в должность, устроила трёпку всему руководству. Здание капитально отремонтировали и даже перестроили в рекордно короткие сроки. Несколько ответственных попечителей с особо оттянутыми карманами полетели со своих мест. Теперь уже каждая комната общежития располагала санузлом и душевой, а ванну на чердаке очистили от плесени, превратили в подобие прачечной, заставив стиральными машинами и громоздкой сушилкой. В учебную пору там всегда толкалось много народа, пахло кондиционером для белья и мокрыми тряпками. Сейчас, когда все разъехались на лето, большая чугунная ванна была свободна. Именно сюда, с пачкой лавандовой морской соли, запинаясь в большом махровом халате, поспешила измотанная Сакура. Тёплая вода растворяла горьковато цветочный запах. В раскрытом окне простирался вид на просторную пустоту университетского стадиона. Хорошо... Харуно расслабленно откинула голову на чугунный бортик, когда до слуха донёсся еле уловимый звук собственного мобильного. Досадуя, что забыла телефон в комнате, Сакура твёрдо решила — игнорировать любую помеху заслуженному отдыху. Твёрдость в секунду смягчилась мыслью: «А вдруг Саске» – и мокрая с солёной кожей девушка пошлёпала вниз, матеря себя на все лады. – Утречко, Сакура у меня отличные новости! – бодро отрапортовал телефон голосом Цунаде. – Собирайся: ты до конца лета летишь в Америку, будешь там набираться опыта в медицинский центре при университете Принстон. – Я?.. – ошалело спросила Сакур, даже забыв поздороваться от смятения. – Ну, не я же, — рассмеялась Цунаде. – Меньше вопросов, больше восторгов. Секретарь тебе на почту электронный билет скинула, командировочные на карту перечислят. Вылет завтра в семь утра, тебя встретят и выделят жильё... Только смотри – к сентябрю возвращайся, иначе лично приволоку. – Это так неожиданно... Я даже не знаю, что сказать. – Ну, тогда молчи, пакуй вещи и смотри не потеряйся от счастья... Мне бежать пора, перезвоню. Разговор оборвался короткими гудками и погасшим экраном. Сакура ещё минут десять неподвижно сидела, ощущая, как намокший халат давит на усталые плечи.

***

Цунаде закончила разговор, швырнув мобильный в ворох подушек, закутанная в помятые простыни, Сенджу была настолько притягательна, что Лежащий рядом Пейн потянулся к ней всем телом. – Не понимаю, зачем ты возишься с этой девчонкой, — выдохнул он, пуская дым только что раздавленной сигареты. – Не понимаешь, значит, не лезь. — Ловко вывернувшись из любовных объятий, Цунаде встала с постели. Обнажённая с распущенными волосами, она казалась богиней с полотна Боттичелли, Пейн закатил глаза и поднял руки, как бы говоря «сдаюсь». Что ему смертному влезать в дела богинь. – Харуно, Харуно, такую талантливую голову не бережёшь – хернёй забиваешь... А то и вовсе нарываешься лишиться. Дура... Надо было ещё дальше тебя отослать, — словно сама себе, с досадой шептала Цунаде. – Хочешь, отошлём... Куда скажешь и когда скажешь, — прошептал Пейн, резко поднявшись и обнимая Цунаде со спины, зарываясь лицом в её распущенные волосы. Ощущая, как от запаха, близости этого божественного тела у него в паху нарастает сладко ноющее желание. — Всё, что скажешь.