Так что же для тебя любовь?

      …Жить в Академии стало определённо веселее. Подружка Даниэля оказалась достаточно неплохим выбором. Но радовала не столько постель с ней (чего от неумёхи хотеть?), сколько злое бледное лицо Даниэля потом. Сам он девушку и пальцем не тронул. Возможно, боялся показаться ей таким же бесчувственным животным.       — Брезгует, — цинично просветил Блейс замарашку, злорадно наблюдая, как наполняются слезами тёплые глаза. Где только таких глазастых выращивают — она, Даниэль?! Блейс раздражался всякий раз, когда она смотрела на него этими глазищами, голубыми, но в неровном свете газового светильника ненавистно-серыми; каждый раз требовал, чтобы зажмурилась, а ещё лучше переворачивал на живот. Однажды не удержался и вошёл сзади… после этого понял, что больше к ней не прикоснётся. Сам брезговать стал. Только не ею — собой. Он закрывал глаза и представлял, как смешиваются чужие тёмные волосы с его собственными, не такими тёмными, но всё равно в полумраке комнаты почти одного оттенка, видел перед собой тонкую гибкую спину, выгибающуюся под ним, блестящую от пота… покрытую старыми рубцами, огрубевшую от солнца и побоев… Спину Даниэля. И за эти видения он мстил.       Больше всего ему нравилось изводить своего «щита» в борьбе на шестах — едва ли не единственная слабость Даниэля. В огромном зале, облицованном синтетическим янтарём, сохраняющим в помещении круглый год одинаковую температуру, он часами махался с парнем на длинных бамбуковых палках, изгнав прочих желающих повыбивать друг из друга пыль. О, это было чудесное зрелище — здесь Даниэль терял всякую выдержку и накидывался на своего Хозяина, точно взбесившийся овчар — страстно, яростно, непременно желая победить, взять верх. Один раз Блейс поддался, позволил рычащему от переполнявших его чувств питомцу шлёпнуться сверху. И даже разрешил сомкнуться дрожащим от возбуждения пальцам на своей шее. А потом только коротко издевательски скомандовал:       — К ноге.       С Даниэля мигом смыло весь запал, он ошалело уставился на лежащего под ним человека.       — Не слышал приказа? — ровно поинтересовался Блейс. И тут же вывернулся из-под Даниэля, подмял под себя… как когда-то в спальне… как в своих снах. И раздражённо ударил кулаком в солнечное сплетение, чтобы стереть с ненавистного лица эту чёртову маску повиновения!       Парень скрутился ужом, но тут же откатился в сторону, прячась от хозяйской ноги, цопнул откинутый ранее шест, по-кошачьи плавно перетёк в исходную позицию — правая нога чуть впереди, спина ссутулена, руки перехватили шест, защищая корпус. Медленно направил остриё в лицо Блейсу. И оскалился.       Блейс смутно помнил, что было потом. Гадёныш бросил тело вперёд, остро свистнула у лица палка, плечо обожгло непривычной колючей болью.       — За девку мстишь? — всё же едко усмехнулся Блейс. Он тоже откатился в сторону, поднялся, подцепил ногой свой шест. Но руки, в отличие от «щита», развёл, словно приглашая в объятия.       — Она не девка!       Ха-ха, чувства мешают сосредоточиться! Подпустил взбеленившегося парня поближе и ответно хлестнул по плечу шестом. Даниэль зашипел, отскочил. Через широкий вырез на вороте было видно, как вздувается на коже красный желвак.       — А кто? Любовница? Нет, я был её первым… — ядовитая улыбка. Даниэля перекосило, как когда-то, когда он застукал в подсобке двух зажимающихся парней, своих — до этого — приятелей. Оба из Хранителей, поэтому никто их к этому не принуждал… разве что Блейс заплатил их Хозяевам, чтобы заставили, а сам в это время отправил своего питомца за тряпкой, «нечаянно» пролив в спальне графин с вином.       Блейс до сих пор не знал, зачем это сделал. Наверно, ему просто не нравились эти «друзья», которым его Даниэль так искренне улыбался. А может ему не нравилось, что Даниель улыбается кому-то, но не ему.       В любом случае, Даниэль принадлежал ему и не должен был смотреть на кого-то ещё!       — Неужели возлюбленная? — пропел сладким медоточивым голосом Блейс.       — Нет! — неожиданно рявкнул Даниэль, и эта вспышка ненависти и гнева была такой непривычной, что Блейс пропустил ещё один удар — по голени. Сцепил зубы, чтобы не заорать, но всё равно очутился перед своим Хранителем на коленях.       Даниэль подошёл ближе, откинул ногой выпавший из руки Хозяина шест. Роли поменялись. Теперь он смотрел на Хранителя снизу вверх, теперь он ждал удара.       — Она моя подруга! — выпалил парень ему в лицо.       — Она притащилась за тобой в этот ад. Она — дура.       Даниэль замахнулся. Та же глупая ошибка — не стоит поддаваться гневу. Подсечка, короткий беззлобный тычок в живот, чтоб выбить воздух из лёгких. Прижал трепыхнувшегося Даниэля к тонкому мягкому мату.       — И ты дурак. Почему не переспал с ней? Я же вас оставлял наедине.       Он даже дёргаться перестал, хлопнул пушистыми короткими ресницами.       — Я не люблю её, — выдавил едва слышно.       — О? — злорадно. — Тоже ищешь Большую и Светлую Любовь? — пальцы привычно потянулись к горлу. Блейс не знал, почему, но ему всегда хотелось схватить своего строптиво-покладистого питомца за горло. Чтобы тогда точно знать, что именно он причина его молчания, а не глупая гордость Даниэля.       — Я… не… ищу… — прохрипел парень. В глазах тухли лампочки. Блейс выжидательно наблюдал. Даниэль, не глядя на покорность, никогда не сдавался — дрался до конца. И не всегда Блейс выходил победителем.       — Уже нашёл? — холодно осведомился он.       Даниэль не ответил — закрыл глаза, чуть ли ни впервые смиряясь с произволом господина, и затих.       Уже вечером, идя из душа, Блейс заглянул на кухню, точно зная, что найдёт «щита» там. Обязательно в компании непутёвой подружки. Девица его порядком бесила. Вечно смотрит своими грустными глазками, вся такая невинная и безобидная. Ей здорово повезло, что он первым обратил на неё внимание — всё, что принадлежало Блейсу, по умолчанию принадлежало ему одному, иначе бы девчонку пустили по кругу в ту же ночь, как он вышвырнул её, наревевшуюся в объятиях Даниэля, из спальни.       Но их там не оказалось. Не нашлась парочка и во дворе. У пруда, у голубятни, в спальне. Зато в ней обнаружился жуткий бардак, будто беглецы спешно искали подходящие вещи. Да так оно и было. А заодно вытрусили шкатулку с мелкими сбережениями и ограбили на одну пропускную карточку.       — Двое молодых людей отправились в сторону причала, — «обрадовал» старый привратник у ворот.       — И ты их пропустил? — рыкнул Блейс, мысленно ругая управителей Академии за то, что не спускают собак сразу вечером, а педантично ждут полуночи. Будут беглецы сидеть и ждать, когда этих страхолюдин им в устрашение повыпускают! Старик недоумённо заморгал. — Ночь на дворе! Никогда не слышал о комендантском часе? И когда это «щиты» имели право покидать территорию Академии без Хозяина?       — А это и были Хозяин и его Хранитель, — непонимающе пролепетал привратник. — Один из них был одет в костюм высшего звена академии и имел знаки отличия Хозяев. И он предъявил пропуск. Вот этот…       Одного взгляда на карточку со своей голограммой хватило, чтобы понять, кто скрывался под личиной Хозяина. И уж точно не нужно было много ума, чтобы догадаться, кем на самом деле был «щит».       — Старый дурак!       — Эй, а пропуск? — в спину крикнул привратник, но Блейс уже мчался по выбитой дороге к причалу, туда, где вот-вот должен был отойти ночной паром.       …Когда-то давно, когда отец приказал убить единственное близкое существо (из-за того и приказал) и мастиф умирал на его руках, Блейс понял, что никогда и никого не подпустит к себе, чтобы больше не смотреть на мир сквозь пелену слёз. Когда-то давно он понял, что с чёрствым сердцем живётся куда легче. Тогда почему сейчас гнал себя до боли в боку? Точно! Хотел придушить осмелившегося предать его гада собственными руками!!! А чёртову девку живой кинуть рыбам, предварительно переломав ноги, чтобы не барахталась. И слёзы на глазах всего лишь от резкого морского воздуха…       Остров, на котором выстроили Академию, был в южных водах, снег здесь выпадал редко, а к концу зимы растаял и тот, что был, но ледяной воздух обжигал лёгкие, сковывал движения, подло пробравшись под единственную рубашку, наспех накинутую в спальне.       — Уплывём со мной!..       Блейс резко затормозил, оставшись скрытым ночью. Невдалеке, прямо у освещённого трапа, стояла ненавистная девчонка, затянутая в форму Даниэля. Парень притянул её к себе, погладил по обстриженным волосам. Но уверенно отстранил и отступил на шаг.       — Прости, нет.       У Блейса против воли вырвался вздох облегчения. Нет! Просто дыхание задерживал, чтобы расслышать, о чём заговорщики говорят.       — Почему? Я же сказала, что твои родители рассчитались по кредитам. Ты можешь вернуться. Они… они так жалеют…       Ха-ха, жалеют! Жалеть можно умирающего пса. Жалеть можно себя, узнав, что тебя боится собственная мать. Жалеть можно провинившегося питомца, который обязательно получит плетей, как только вернётся и склонит голову… Но только не осознанно предавших тебя людей.       — Я тебя люблю! — отчаянно выкрикнула девушка и спрятала лицо в ладонях.       Блейс заскрипел зубами. Любовь! Чёртова любовь! Нет её!!! И быть не может! Это просто химия между двумя, которая со временем выветривается. Это ненавистное состояние свинцовой тяжести, когда и хочешь уйти, и не можешь с места двинуться. Хочешь забыться, а в голове только одни глаза, которые ты примеряешь на других. И злишься, когда не подходят. Это неизлечимая болезнь, рак. Цветёт в душе, как коварная опухоль — ни затоптать, ни вырвать. И можно только насмехаться и издеваться, чтобы не свихнуться окончательно, не признаться в том, что чувствуешь себя гнилым и выжатым из-за какого-то подзаборного крысёныша. Его нужно сломать, заставить умолять, просить о тепле, о любви. Только тогда можно быть спокойным — сломанный он точно никому не будет нужен…       — Что такое любовь для тебя? — спокойно спросил Даниэль стоящую перед ним девушку. По лицу её катились слёзы, она шмыгала носом и цеплялась за его ладони, от чего Блейсу ещё сильнее обычного хотелось придушить Хранителя — чтоб не позволял касаться себя посторонним. — Ты можешь мне ответить на этот вопрос? Нет, только, давай, не об этой романтической чуши, что пишут в дешевых любовных романах…       Девчонка потупилась и заплакала ещё горше. Но Блейс больше не обращал на неё внимания, вышел из скрывавшей его темноты.       — Наговорились уже, — мрачно оповестил он.       Даниэль дёрнулся было от него, но Блейс раздражённо перехватил беглеца за локоть, притянул к себе.       — Господин, отпустите его! — девушка бросилась к Блейсу, повисла на нём, заливая слезами рубаху.       — В жизни не отпущу! — потеряв голову, рявкнул Блейс, отмахнулся от девчонки и поволок Даниэля обратно в Академию.       — Господииин!..       Остановился, обернулся.       — Говорю один раз и больше не повторяю, — тихо и весомо процедил он. — Если ты сейчас же не уберёшься с моих глаз и с этого острова куда подальше, тобой позавтракают местные акулы, уж я очень постараюсь. Уяснила?       Девчонка побледнела, перевела жалобный взгляд на молчаливого Даниэля, но Блейс как бы случайно прикрыл парня собой, встав между ними мрачной стеной.       — Никому. Не. Отдам, — чётко произнёс он. — Брысь отсюда, пока я добрый, иначе ещё и с твоего обожаемого Даниэля шкуру спущу.       Что такое любовь? Это желание править безраздельно. Забрать только себе, спрятать от всего мира. Отобрать у всего мира.       — Прощай, — тихо, но почему-то без сожаления, прошептал Даниэль и сам пошёл за своим Хозяином в Академию.              Наверно, Даниэль понимал, что это неизбежно. Когда Блейс затащил его в спальню, замахнулся и наотмашь ударил по лицу, он даже не попытался уклониться, только и того, что зажмурился.       Ну уж нет, так не пойдёт! Второй удар по другой щеке. Куда более сильный — Даниэль отлетел к господской кровати.       — Смотри на меня, поганец, — прошипел Блейс, склоняясь над парнем, опять превратившимся в пустую бездушную куклу. Даниэль послушно открыл глаза. — Скажи что-нибудь! Сопротивляйся!       — Это приказ? — покорно уточнил юноша.       — Ты меня бесишь! Ты склоняешь голову, но не ломаешься! Ты проигрываешь, а в дураках остаюсь я! Ты меня бесишь!!!       Спокойно:       — Прикажите, и я убью себя…       Всё тот же открытый чистый взгляд, то же спокойное, точно у куклы, лицо. Блейс скривился.       — Приказ… ты так и собираешься жить — по приказу?       — …Если вы этого хотите.       Странная, непривычная покорность. Абсолютная. Неужели всё-таки отъезд подружки детства его сломал? Ведь сам же говорил, что не любил. Или таким оригинальным способом пытался её защитить?       И тут Блейс заметил, куда смотрит Даниэль. На разбитую, разграбленную им же, шкатулку. Деньги! Даниэль его обокрал. Пусть и ради этой дурынды, но именно он должен был расплатиться. А мог только своей покорностью.       Не только покорностью…       Толкнул парня на кровать, протянул к губам руку.       — Целуй, — спокойно и привычно властно потребовал Блейс. Вскочивший было парень вспыхнул, но тут же плечи поникли, он сжался. — И не смей закрывать глаза!..       Ничего не понимающий Даниэль впился взглядом в Хозяина, неловко наклонился к руке и прижался губами к ладони.       …Совсем не так, как вылизывал её мастиф…       Губы скользнули к подушечкам пальцев. Коснулись одного, второго, осторожно забрали пальцы в рот… Нет, он сам вложил пальцы в приоткрытые губы сидящего на его кровати парня, вдавил глубже, чувствуя, как поднимается из глубины болезненное тягучее желание. Даниэль неуверенно потянулся к его поясу, клацнул ремнём. Поднял на Блейса большие глаза…       Он не знал, что делать. Эта мысль была короткой и дикой, и всё же отчаянно краснеющий Даниэль замер перед ним, растеряв всё своё напускное спокойствие. Он был сейчас именно таким, каким Блейс мечтал его увидеть — с живыми эмоциями на лице. Не обязательно улыбка — страх, смятение, неуверенность, стыд… желание. Столько чувств, столько оттенков.       Осторожно, чтобы не спугнуть, притянул к себе, обнял, прижимаясь губами к спутанным ночным ветром чёрным волосам. От них пахло океаном и голубями — свободой, которую он сегодня упустил. Интересно, почему? Хотя неважно, больше Блейс не допустит подобной ошибки, теперь он прикуёт его к себе всеми возможными цепями — моральными, физическими. Лишь бы крысёныш никогда не узнал, что всё это делается не из ненависти, иначе тогда он упустит своё единственное перед ним преимущество — силу. Кто влюбился — тот проиграл, а Блейс не собирается проигрывать. Не ему.       Провёл пальцами по своему же жакету, всё ещё надетому на Даниэля, расстегнул пуговицы, скинул ненужную деталь одежды. В плечо ему ткнулся горячий лоб Даниэля.       — Т-шш, не бойся…       — Я не боюсь, — буркнул упрямо. Только дрожащие плечи выдают с головой.       Кое-как отлепил от себя, поддел подбородок и жадно припал к лицу, выцеловывая лоб, нос, скулы, подбородок. Опустился к шее, прижался к горлу, зализывая постоянные синяки на нём, оставленные своими же руками. Плечо — здесь уже заживает подаренный им же рубец от шеста. Поцелуй, прикус, опять поцелуй — пока над ухом не задохнётся его ненавистный, обожаемый молчун.       Больше он не церемонился — рубашку просто порвал, брюки стянул, забыв расстегнуть ремень, благо Даниэль тощий.       …Не забыть потом откормить, чтоб не кололся рёбрами…       — Что вы делаете? — перепуганный шёпот из подушек.       Блейс усмехается, проводит языком от шеи — по груди, торсу, во впадинку пупка, заставляя дрожать под собой вожделенное тело. Прогиб. Даниэль пытается выбраться на свободу, пальцы комкают простынь. Неправильно — руки отрывают их от постели, перемещают себе на шею. И тут же ногти впиваются уже в него. Больно. Приятно.       — Нет, я передумал!       Кто тебе позволит?       Беглеца возвращают на кровать, прижимают к себе, желая всей кожей почувствовать, как истово колотится в груди маленькое перепуганное сердечко. Поцелуй, чтоб и на губах остался бешеный пульс. Укус — наказание за хныканье. Всхлип. Уже лучше. Пройтись языком по рёбрам — заставить извиваться ещё и от щекотки. Прикусить сосок. Не разжимая зубов пощекотать языком. Скользнуть руками по прессу, пальцами пройтись по напрягшемуся рельефу мышц. Ниже, к лобку — просто дотронуться, удостовериться, что хорошо не только тебе, и тебя хотят не меньше, чем хочешь ты.       Ладони ложатся на талию, осторожно скользят вниз, запоминая каждый изгиб. И как недавно чужие губы целовали его пальцы, его губы целуют руки, пытающиеся прикрыть возбуждённый член.       Беглянок силой возвращают на спину.       Кажется, Даниэль что-то пытается сказать, но не успевает — язык касается головки, опускается по стволу. Лёгкий прикус, только чтобы зубы царапнули горячую кожу, следом поцелуй. И не дожидаясь, пока его всё-таки оттолкнут, забирает возбуждённую плоть в рот. Головка пощекотала нёбо. Даниэль застонал и выгнулся, но вместо освобождения только ещё плотнее вошёл ему в рот. Отлично, попался…       Ладони легли на ягодицы, медленно двинулись к центру. Пальцы нащупали вход, надавили.       — Нет, пожалуйста!       Даниэль всё-таки оттолкнул его слабыми руками, скорчился на другом крае кровати, мелко трясясь и глядя глазами побитой собачонки.       Блейс мрачно воззрился на него. Ну да, как он мог забыть. Большая Светлая Любовь. Мальчишка даже влюблённую в него, точно кошка, подружку не тронул, благородно дожидаясь Истинной Любви. Ха-ха. А вот он не настолько благороден, чтобы оставлять такое сокровище кому-то другому. Уж точно не в первозданной чистоте.       — Сколько было в шкатулке? — едко скривил губы. Даниэля точно хлыстом ударили. — Так сколько?       — Я… я всё верну…       Хм… напомнить ему, что у Хранителей денег не бывает в принципе? Зачем вещам деньги? И на работу такие не устроятся — при проверке сетчатки глаза тут же всплывёт впаянное клеймо Хранителя.       — Конечно. Иди ко мне.       Парень отчаянно зажмурился. И остался на месте. Каким был упрямцем, таким и остался. Потому, наверно, Блейс на него внимание и обратил. Таких приручать сложнее. Таких иногда вообще невозможно приручить.       Блейс сам подтянул его к себе, перевернул на живот.       Да, именно эта спина маячила перед ним последние месяцы, сводила с ума.       Дразняще, едва касаясь, провёл пальцами по позвоночнику, полюбовался мурашками по коже. Склонился, прижался к ягодицам губами, заставляя лежащего в его руках человека в очередной раз задохнуться.       Коснулся членом входа. Спина под ним напряглась, на лопатках выступили бисеринки пота. Он видел, как Даниэль зажмурился, кусая губы. Надавил, медленно, непривычно осторожно, продвигаясь внутрь. А Даниэль всё равно скорчился под ним, как не съёживался даже когда его наказывали.       Прижался к нему, повернул к себе ненавистное, любимое лицо и впился в изувеченные губы, забирая себе кровь из ран. И толкнулся внутрь, чувствуя, как поддаются тугие мышцы. Даниэль застонал, упал на живот, не в состоянии удержаться на руках. И неожиданно сам шевельнул бёдрами, заставляя Блейса стиснуть зубы, чтобы не излиться в него прямо сейчас.       Толчок. Хриплое дыхание снизу. Горячо и узко. Ещё движение. Чтобы распробовать до конца, почувствовать, как пульсирует обволакивающая плоть. Стон. Хрип. Толчок. Ещё жарче, ещё теснее. Глубже. Сильнее. Быстрее…       Главное молчать. Чтобы с губ не сорвались предательские слова. Тогда всё останется, как и прежде. Он не смог защитить лижущего руки пса, но сможет уберечь целующего его руки человека, лишь бы тот ничего не узнал.       Любовь странная штука. Ты готов быть даже бездушным чудовищем, лишь бы удержать рядом то, что тебе дорого. Чушь, что любовь заставляет делать других счастливыми, ничего не требуя взамен. Любовь эгоистична: всё, что ты делаешь для избранника — ты делаешь для себя. Именно так. Так что не надо прикидываться белым и пушистым.       Малыш Даниэль тоже не просто так остался на острове — слишком горд, чтобы обворовать и удрать. Он тоже эгоистичен. Вот только его мысли и поступки скрыты за маской. Ничего, теперь у них будет время разгадать тайны друг друга… и скрыть свои собственные…       Любовь разъедает, делает податливым.       Никогда раньше он не позволял себе обманываться. Стоны под ним — любовь? Ха-ха, вина и чувство долга!       Никогда раньше он не позволял себе обманывать. Поцелуи, чтобы зализать кровь? Чтобы самого себя заставить молчать!.. Чтобы поставить своё клеймо там, где его увидят прочие и точно никогда и ни за что не потянут своих похотливых лап.       Но всё это потом, утром… Сейчас впервые можно расслабиться… Целая ночь впереди…       Любовь как болото: стоит упасть — уже не выплывешь. И в последние секунды перед утоплением поймёшь, что и не хочешь выплывать. Лучше утонуть здесь и сейчас, обманываясь, веря, что любишь и любим, чем всю жизнь прожить выжженным бездушным чудовищем.       Словно медленная смерть, но такая сладкая, такая мучительная и желанная…       Такая она… любовь…              P. S. Блейс открыл глаза, полюбовался спиной лежащего рядом человека. За окном расцветал новый день. Тяжёлые, зимние ещё тучи никак не желали выпускать солнце.       Подтянул к себе поближе. Спина напряглась, вжалась в простыни.       — Мне холодно, — безапелляционно заявил Блейс. — Так что будешь спать со мной. Понятно?       Спина неопределённо промолчала.       И уже засыпая, Блейс почувствовал, как к нему осторожно прижались, неловко, будто не совсем веря, что это позволено. И осипшим за ночь голосом тихо буркнули:       — Понятно, — самостоятельно взял его руки, умостился в них, точно в гнезде, и уже куда более довольно проурчал: — Мне тоже холодно… Понятно?