Мой ангел-хранитель

...Времена темных эльфов вновь прервались и на этот раз навсегда. Беда миновала Асгард и все девять миров. Народ не раз уже говорил, как все случилось, и только из уст людей можно было услышать достоверную информацию, в которой говорится о том, что Малекит после уничтожения его войска и корабля отправился в Мидгард с остатками своих воинов. Схождение миров коснулось Земли и там оно было видно лучше всего, словно могучий Иггдрасиль свел свои ветви вместе, соединяя непостижимые людьми миры. Сделать свое грязное дело Малекиту помешали Тор и его давние знакомые смертные, среди которых непременно находилась и Джейн. С помощью разработанных в ходе научных исследований приборов девушка сумела переместить Малекита в его мрачный мир и запереть его там навсегда под грудой обломков тяжелого корабля. Так все и закончилось, не считая, что инопланетная война все же нашумела по всем мирам, но героем, как всегда, остался Тор, и каждый народ благодарил его за помощь и защиту, без которых они точно бы не выжили. Асгард теперь вновь настигли спокойные времена, о которых люди давно забыли. Забыли, что значит просыпаться и не думать, что сегодня будет напасть врагов, не бояться потерять кого-то из своих близких. Эти времена стали для них долгожданным облегчением, теплом после долголетней зимы, водопадом в солнечной пустыни. Асгард воспрянул под дождями и пасмурным небом, не теряя своего бывалого величия, своей мощи. Горькие потери и утраты, однако, до сих пор угнетали людей, и это, отнюдь, было неизбежно. Некоторые по сей день не могли смириться с мыслью, что больше нет добросердечной Фригги, не верили, что в Асгарде больше нет Тора, даже не верили, что в живых больше нет обманщика Локи, который достиг за свою жизнь лишь ненависти и страха посторонних, хотя сейчас люди говорят о нем как о неожиданном герое. Тор же ушел в Мидгард, оставив правление отцу, оставив его перед сложным решением: кто же сядет на трон после его кончины. Люди старались не задавать себе эти вопросы, пусть это и теребило их, но они умалчивали о своих беспокойствах, не забывая, однако, что осталась у царя ещё принцесса Лафейсон на руках с маленьким сыном, потомком Локи, и эта дева и её ребенок - единственные, кто имеет отношение к царской семье Асгарда. Асы не знали, боялись ли они того, что Один решит сделать Нари наследником, в свете последних событий совсем немногие были не против этого, но большинство даже не хотело принимать тот факт, что на престол Асгарда однажды сядет принц Локисон. Асы были в курсе того, что Сигюн сейчас больна, некоторые даже видели, как Тор нес её по Бифросту на своих широких руках. Людям было известно и казалось странным, что не проявляющий ранее никаких чувств, кроме равнодушия, редкой злости, Один теперь не на шутку беспокоится за жизнь своей невестки, каждый день навещает маленького Нари, даже иногда гуляет с ним, что вообще противоречит принципам Всеотца. Хотя с другой стороны его можно понять: он потерял жену, сын покинул его, меняя родной дом на мир смертных, Локи погиб, и это тоже угнетает царя, как показалось людям. Теперь остались только невестка и внук, и они его семья, которую раньше он не хотел признавать, принимать, был даже озлоблен, был готов упечь вместе с непокорным Локи в подземелье, но сейчас, кажется, он остыл, многое понял, да и многое произошло, чтобы Один поменял свое отношение к Сигюн и её ребенку. Воспоминания того ужасного момента превращаются в сон, все происходит мимолетно, быстро, но взгляд успевает поймать обрывки тех секунд, когда сильное тело пронзает острый меч, когда тихий, не слышный всхлип слетает с его губ, когда он падает на твердую землю, выгибаясь дугой от жуткой боли. Сигюн вздрагивает, с ужасом распахивает глаза и чувствует, как сердце в её груди колотится, угрожая выпрыгнуть наружу, глаза щиплет от непрошеных слез, а легкий озноб пробирает все тело, вереницей мурашек бежит по коже. Сигюн вновь видит перед собой озаренную теплым светом комнату и она пару минут прислушивается к тишине, пытается поймать на слух шум дождя за окном, его барабанные песни, но их нет. Девушка глядит на окно, что который день закрывают плотные шторы зеленого цвета, она видит, что в занавес пытается пробиться солнечный луч, и какое-то облегчение воцаряется на душе, когда ванка осознает, что на небесах снова горит солнце, пусть оно освещает землю, украшенную осенью, но оно светит, греет, радует. -Леди Сигюн, вы проснулись? Доброе утро, - слышит она тонкий, нежный голос позади себя. Бирта садится на кресло возле постели, размешивая в стакане очередной отвар, который больная должна принимать по утрам. Ванка нехотя поворачивается лицом к служанке, натягивает одеяло до груди, подпирает подушки, чтобы удобно сесть и облокотиться на них. Асинья подносит к её губам чашку, но Сигюн сама берет её в руки, сама начинает делать маленькие глотки и сморщивать милое бледное личико от неприятного вкуса лечебного снадобья. -Сколько дней я провела в бреду? - спрашивает Сигюн между маленькими глотками. -Почти неделю, Леди, и ещё три дня восстанавливались, приходили в себя, а сейчас вы и вовсе идете на поправку, - с улыбкой сообщает Бирта, складывая чистые полотенца в стопку на прикроватную тумбочку. Сигюн задумалась над чем-то, даже сама не зная над чем, просто устремила блестящие глаза в одну точку, а именно в плотно задернутое окно. -Я не видела Нари так долго, принеси мне его, Бирта, - девушка умоляюще смотрит на служанку, но та отрицательно качает головой, чуть нагибается к ванской дочери, кладет свою тонкую руку на её ладонь. -Нет, Леди, простите, но Нари вы пока увидеть не сможете. Болезнь все ещё не спала до конца, и вам ещё некоторое время не следует встречаться с сыном. - Даже если бы Сигюн настаивала на том, чтобы ей отдали малыша, прислужница все равно не исполнила бы её просьбу, это было строго настрого запрещено лекаршей и Одином. Сигюн понимающе кивнула в ответ. Конечно, Бирта была права и она хочет сделать все только во благо. Тоска по маленькому сынишке съедает Сигюн, но она должна ещё немного потерпеть, полечиться, чтобы наконец увидеть свою кровинку. -Вам не следует переживать за него, Леди Сигюн. Рядом с Нари неотлучно находятся самые опытные кормилицы и няньки, которых приставил Всеотец, и сам же Его Величество каждый день навещает своего внука и проводит с ним много времени. Вы знаете, служанки говорят, что ни разу не видели Одина таким заботливым, да и сам Нари неописуемо радуется, когда царь приходит, - рассказывает Бирта с нескрываемым восхищением, а Сигюн лишь недоуменно хлопает ресницами. -Сам Всеотец? С моим Нари? Но как? Откуда вдруг у царя проявилась такая любовь к потомку ненавистного младшего сына? - спрашивает Сигюн с недоверием, со вспыхнувшими прошлыми обидами. -Что вы, Леди, вашего супруга в Асгарде называют героем после того, что он совершил. Никто не ожидал, что Локи Лафейсон окажет такую помощь старшему принцу Тору и всему Асгарду. От таких новостей девушке вновь захотелось плакать от злости, от горькой обиды, но она сдержалась. Какие же все таки циничные люди окружают её. Всю жизнь они порочили имя Локи, боялись, ненавидели, презирали, желали смерти, а вот теперь называют героем, теперь почитают, хвалят. Только что ему теперь их признание? Для чего оно ему теперь? Для чего признание отца, для чего признание брата? Для чего, если теперь он прозябает у Хель? А там не нужны ему слава и власть, там не нужна ему любовь народа, в которой Сигюн продолжала сомневаться даже сейчас. -Вот как... - шепчет она, сжимая под одеялом руки в кулаки так, что ногти нещадно воткнулись в тонкую кожу. -Как же жалки и низки поступки людей, - сквозь зубы произнесла дева. Теперь ей хотелось поскорее избавиться от болезни, выйти к людям, чтобы взглянуть в их бессовестные глаза, в их глаза, которые она помнит горящие злостью, жгучими насмешками. Теперь она хочет взглянуть в глаза Всеотцу и увидеть его сожаление. Интересно, искренним ли оно будет? Интересно, настоящим ли будет народ, когда жена названного героя Локи пройдет мимо них с гордо поднятой головой? Мысли девы вдруг прервал не навязчивый стук в дверь. Она отвлеклась, обернулась. В покои зашла служанка, принесла поднос с завтраком, а затем, поклонившись, покинула комнаты. -Бирта, скажи, а как моя мама? Где она? - спрашивает девушка у прислужницы, которая подошла к столу, чтобы разложить принесенный завтрак. Этого вопроса асинья боялась больше всего, она ожидала его и, когда он был произнесен Сигюн, невольно вздрогнула, ноги её подкосились, руки задрожали, и взятая ею чайная ложка упала на поднос, звякнув, стукнувшись о хрустальное блюдце. -Бирта, - вновь позвала Сигюн. -Что случилось? С мамой что-то не в порядке? - в голосе её было слышно беспокойство и некий страх от предстоящего ответа, но дева мужественно ожидала, когда служанка вымолвит хоть слово. Бирта не сомневалась, что её реакция уже заставила девушку усомниться в хорошем. -Нет, Леди Сигюн, с ней все хорошо. С чего вы взяли, что она не в порядке? - служанка боялась повернуться лицом к ванке, она продолжала размешивать сахар в горячем чае. -Бирта, дорогая, повернись, посмотри мне в глаза, - попросила Сигюн, ожидающе глядя на служанку. Девчушка вытерла непрошеные слезы со своих гладких щек, вытерла незаметно, затем, изобразив беспечную улыбку, подошла к ванской дочери, преподнесла ей чай. -Бирта, скажи мне правду, я умоляю, - вновь прозвучала просьба Сигюн, которая поставила чашку с напитком на тумбочку, испытующе глядя в серые глаза служанки. -Леди Сигюн, с вашей мамой все хорошо, я говорю правду, - снова отвечает Бирта, и взгляд её то мечется, то опускается вниз, взирая на подол своего сарафана, то вновь глядит на ожидающую ответа Сигюн. -Ты не умеешь врать, милая Бирта. Я понимаю, ты жалеешь меня, оттягиваешь момент ужасного известия, но мне не станет легче от услышанного ни сейчас, ни потом, чьи бы уста не произнесли это. Ты думаешь, я совсем глупая, Бирта? Мама не зашла ко мне ни разу за эти дни, и уйти она из Асгарда не могла, пока не убедилась бы, что со мной все хорошо. Скажи мне правду, - Сигюн говорила спокойно, стараясь донести до Бирты, что не стоит скрывать истину. Боль раны, которую оставила смерть Локи, не пройдет никогда, и больнее чем сейчас уже не будет, но в неизвестности, в пустой надежде жизнь станет куда более невыносимой, лучше узнать все сейчас. -Умоляю, скажи. -Я знала, что именно мне придется донести до вас эту весть, - вздохнула Бирта, пряча свои слезы. -Леди Сигюн, княжна Бриггита... - служанка запнулась, стараясь подобрать какие-то слова. Но какие слова, говорящие о таком ужасном происшествии, смягчат удар? Какие не подбирай, они принесут боль в любом тоне, в любом обличье. -Она погибла во время нападения эльфов, - девушка могла лишь видеть, как блеснули слезы на глазах ванки, но сама она оставалась спокойной, и это спокойствие почему-то напугало Бирту даже больше, чем если бы Сигюн бросилась в истерику. -Как это произошло? - голос девы дрогнул, но она стойко выдержала врезавшийся в неё удар, который она ожидала получить, но старалась спрятать эту мысль от себя, отогнать её. -Она билась вместе с нашим войском, и в битве эльфы сразили её, однако она успела отнять не мало жизней мрачных воинов, - рассказала Бирта, ругая себя за то, что не сумела солгать. Но, все таки, может это к лучшему? Зачем обманывать? К чему это приведет? Рано или поздно Сигюн все равно бы узнала об этом, и смысла беречь, оттягивать эту новость просто не было. К тому же Бирта готовилась к этому разговору даже после приказа Тора о молчании, она заранее знала, что не сможет упрятать эту весть, не сможет солгать просто потому, что не умеет. -Мама... Матушка моя, - тихо произнесла Сигюн, зарываясь в подушки, начиная тихо всхлипывать. Внутри и так уже ничего не осталось, там все поникло навсегда. Сигюн потеряла всех самых дорогих её сердцу людей, никогда она ещё не чувствовала себя такой одинокой, загнанной в угол добычей, которую преследует большая, настырная беда, время от времени обрушивая на неё свой гнев. И только одно Сигюн не могла понять: за что ей все это? Она лишилась любимого мужа, лишилась родной матери, лишилась светлой, понимающей Фригги, которая заменяла ей порой всех на этом свете. Единственный, кто остался, это сын, самый дорогой Нари. Единственное, что осталось, это обещание. Обещание, которому она никогда не изменит. Обещание жить дальше, обещание, данное Локи. Сигюн была благодарна норнам за то, что они подарили ей сына, не просто сына, а силу для дальнейшей жизни, шанс на новую жизнь, словно новую страницу в книге, чистую страницу, на которой историю Сигюн напишет сама. Однако история создалась уже давно, очень давно, и сочинил её тот, кто привык так жить, расписывая каждый свой шаг, а после воплощая его в реальность. Главным персонажем этой книги является Сигюн, которая даже не подозревает этого, её история, её будущее уже давно предрешено, но пока не раскрыто для неё. Так должно быть. Книга уже давно написана, только пока её никто не открыл, никто не начал читать. Так должно быть. Так пожелал изворотливый Бог обмана. ...Наступила тихая ночь, которую сегодня не украсил дождь, на небе из под облаков выплывала луна, кое-где были видны проблески галактик и звезд. Дворец Одина был окутан мраком, от невероятно теплой ночи с земли поднялся легкий туман, который расстилался почти до самых гор. Нигде не горели свечи, ни в одном окне, ни в одном доме, и только в пустынных коридорах дворца на стенах блестели огни, освещавшие дорогу. Тишину ночи, которая повисла в чертогах Одина, нарушал бесшумный, почти неслышный шорох чьих-то шагов. Если бы сейчас ветер пел песню или дождь лил за окном, тех шагов не было бы слышно совсем, но сегодня словно все стихии умолкли, притихли, как будто бы наблюдая за ночным гостем, который хочет навестить свою возлюбленную, пройти в комнаты так тихо, чтобы никто не заметил, не услышал, он хочет сесть возле её ложе, открыв спящей девушке свое истинное лицо, но только все сделать так же тихо, чтобы она не проснулась и не узнала настоящей правды. Один открывает дверь её комнат по взмаху руки, с дверных ручек, как и прежде, послушно сползают его подчиненные змеи-охранники. Они не издают ни звука, не смея ослушаться хозяина, который приставил к своим губам указательный палец. Вот он уже в комнате, и здесь ничего не меняется, разве что возле постели Сигюн никто не сидит, и именно поэтому царь и решил навестить девушку сегодня, точно зная, что не застанет там служанки или лекарши. Всеотец переступает порог, подзывает пальцами дверь, которая, подвластная его невидимой магии, без лишнего шума закрывается. Мужчина не делает резких движений, но подходит все ближе к спящей ванке, которая мирно сопит во сне, которую уже не мучает температура, не изнуряет озноб, которая теперь выглядит почти как прежде, не считая легкой бледности на прекрасном лице, и только тоска и боль съедают её изнутри. Один присаживается на кресло возле ложе, долго он смотрит на очертания её лица в ночи, которого иногда касается отблеск серебряной луны, словно выделяя контуры её скул, губ, век. Его рука протягивается к ней, только рука эта уже совсем иная, та самая нежная, гладкая, чуть холодная, но родная. Он боится, что она очнется от его прикосновения, но не прикоснуться к ней он просто не может. В тот раз, когда он приходил, речь шла о жизни Сигюн, и размениваться на свои чувства и желания он не собирался. Зато теперь, когда беда миновала, обошла ванку стороной, он может позволить себе ощутить её теплую кожу. Его тонкие пальцы приглаживают локон её волос, затем ведут по скуле вниз, чуть задевая уголок губ, далее ладонь исследует её плечо, потом нежно опускается по локтю, запястью, наконец, находит её пальцы, накрывает их своими, чуть сжимает. Его зеленые глаза, которые горят в ночи так демонично, не могут оторваться от созерцания девушки - он слишком долго её не видел такой спокойной, такой безмятежной. Он сидит возле неё, следя за её сном, и винит себя, понимает, что он вновь причина её страданий. Чем же он платит ей за её любовь? Слезами, болью, жестокостью. Но он не умеет по-другому, он такой, какой он есть. И он готов прямо сейчас раскрыться ей, но он не может, пока рано. И осознание этого заставляют его просто возненавидеть себя. Он снова ей лжет, он вынужден лгать, он будет лгать просто потому, что по-другому не умеет жить. Его уже не исправить, не переделать, и как бы он не старался уберечь от обмана свою любимую, он делает только хуже, только больнее. Осталось ещё чуть-чуть, скоро все изменится, все встанет на свои места, а точнее - все встанет так, как он сам захочет все поставить. Напоследок он наклоняется к ней и осторожно, невесомо касается её своими губами, на которых после мимолетного поцелуя блеснула нежная улыбка дьявола. Заботливые руки укрыли её оголенные плечи пуховым одеялом. -Я люблю тебя, Сигюн, - прошептал он, рискуя, что девушка проснется, но она лишь недовольно сморщилась, когда ощутила какие-то странные прикосновения, а слов она и вовсе не услышала - как же тихо они были произнесены, нарочно тихо.