Be the light

Nell - It's okay Exo-K - Moonlight

POV Сурим       Этой ночью я не усну.       Донхо. Он свалился на мою голову, как всегда, неожиданно. И - да, я его не ждала, хотя согласно нашей договоренности, он должен был приходить ко мне раз в неделю стабильно и по собственному желанию. Но до нынешнего момента он пропал на целых три недели, и мне было как-то фиолетово, где он и что с ним. Просто у моего закадычного друга была плохая привычка - не ставить меня в известность о том, что происходило в его жизни. Но тем не менее он хотел еще и в моей какую-то роль играть.       И вот теперь Донхо здесь, и, конечно же, пришел в самый неподходящий момент. А мне так хотелось еще немного побыть с Чихо, дыша свежим вечерним воздухом и зная, что его озябшие руки греет стаканчик моего любимого горячего шоколада. Черт, мне только-только начали нравиться короткие моменты в моей жизни, когда я могла почувствовать себя сентиментальной, и тут совершенно не к месту вклинился мой друг. Теперь я и не знала, чего мне ждать от завтрашнего дня, да и от сегодняшней ночи тоже, в общем-то. Как результат моего запутанного душевного и физического состояния - обкусанная со всех возможных сторон булочка, принесенная Донхо, и наполовину выпитая кружка уже остывшего чая. При том, что холодным я его категорически не приемлю. Хаш настороженно сидит рядом, как охранник, который не может покинуть свой пост из-за волнения. Я прямо чувствую, как его шерсть электризуется в нескольких сантиметрах от моей ноги.       И только мой друг, кажется, совсем не обращает внимания на ощутимо сгустившуюся атмосферу в квартире. Он деловито топает туда-сюда, что-то передвигая, шурша пакетами, бормочет себе под нос какую-то детскую песенку. Не знаю, почему, но мне от этой наивной мелодии становится жутко и вообще не по себе, аж передергивает. Опускаю ладонь вниз, пытаясь дотянуться до густой теплой шерсти пса. Он, словно чувствуя мой порыв, приподнимает морду. В миллионный, наверное, раз в мою голову закрадывается мысль, что у нас с ним телепатическая связь. Жаль только, я не понимаю язык животных, а то бы мы с ним болтали дни напролет. - Ты надолго ко мне? - спрашиваю скорее из-за неловкого чувства, что нужно как-то начать разговор. - А? Что? - ну наконец-то соизволил обратить на меня внимание. - А... нет, послезавтра с утра я уйду. Слушай, - его голос приближается, - ты знала, какой у тебя здесь на самом деле бардак? - Нет, откуда... - не хочу этого делать, но вздох вырывается сам собой. Я давно привыкла к нетактичности моего друга, решившего некоторое время назад стать для меня... кем-то большим. Язык не поворачивается назвать его... Нет. Донхо не настолько близок мне. - Прости, я дурак безмозглый... Хотя тебе, наверное, все равно. В твоей квартире каждую неделю бардак. - Три недели... Тебя не было три недели, - бормочу настолько тихо, что вряд ли он слышит. Внезапно поток моих мыслей прерывается звоном разбившегося стекла. - Что... что случилось, Донхо? Что разбилось? - подхватываюсь с места и пытаюсь определить направление звука. Пока я шарю руками в воздухе, обеспокоенно и совершенно бесполезно моргая, рядом откуда ни возьмись возникает голос Донхо, который говорит: - Все в порядке, Сурим. Я нечаянно рамку с фото разбил, вот и все. - Каким фото? - внутри все замирает, потому что я догадываюсь о его ответе. - То, где ты и Сунам, помнишь, я вас еще в парке развлечений фотографировал... - Пошел ты.       Меня не хватает ни на что большее. Протягиваю руку в полной тишине и дожидаюсь, пока в нее ляжет шершавая деревянная рамка с разбитым внутри стеклом. Острый край рассекает кожу на подушечке большого пальца, но у меня не получается воспринимать это реально сейчас. - Осторожнее, ты порезалась... - слабо. Очень слабая и ненужная попытка остановить, ну или прощения попросить заочно, не знаю... - Пошел ты, Донхо.       Звучит настолько искренне, насколько это вообще возможно. Спустя минуту он остается один в комнате.       Я с самого начала была права, говоря, что не усну этой ночью. Вот только не могла и предположить, что это произойдет именно по той причине, по которой произошло. Так и пролежала на нерасправленной кровати, не смыкая невидящих глаз и сжимая разбитое фото в руках. Хаш привычно улегся в ногах, размеренно дыша и слегка ворочаясь время от времени. А я думала. Думала о том, какого цвета темнота моей комнаты. Непроглядно-черная? Темно-синяя, подобная цвету неба перед тем, как оно начинает светлеть? Или насыщенно-сиреневая, как любимая толстовка Сунама?       Сунам. Каждый раз, когда я мысленно произносила его имя, в мои пальцы сильнее и сильнее впивалось стекло. Лишь однажды я видела предрассветную небесную синеву в ярких точках звезд, и тот волшебный раз был с ним. Я помнила все - прикосновения его надежных, заботливых рук, его смех, а иногда в отголосках воспоминаний мелькала даже его улыбка... Улыбка, так похожая на мою. До того непонятного момента, когда даже воспоминания о нем стали не больше, чем счастливыми картинками ушедших дней. Того времени, которое закончилось неожиданно и нежеланно.       Мой брат, мужская версия меня. Я еще помню, что знакомые называли нас двойняшками, а мы хихикали над этим втихомолку. Я действительно очень на него похожа внешне, но он старше. Он был старше меня на три года. Ему было бы сейчас двадцать три...       Слезы стекают по щекам, впитываясь в подушку. Не могу... Как же это тяжело. Думать о нем, зная, что теперь только фотографии хранят в себе доказательства того, что он вообще был. Что он существовал. Что смеялся вместе со мной, держал за руку, переплетая пальцы. Покупал мой любимый шоколад, когда становилось холодно. Кто-нибудь, помогите мне преодолеть эту дикую боль внутри, которая разрывает на куски сердце и не дает сделать новый вдох. Хотя нет, не надо. Я не могу надеяться на исцеление, зная, как виновата перед ним. Я - причина того, что мои родители навещают меня раз в полгода, а любимый братишка мирно спит под слоем холодной, сырой земли.       Хаш, почуяв мои слезы, переползает повыше, ткнувшись мордой мне в подмышку. Такой понятливый и чуткий, мой пес. Наверное, он тоже помнит Сунама. Должен помнить. Как и то, что когда-то его хозяйка смотрела на двух своих любимых озорников ясными светло-карими глазами. End of POV       Следующий день девушка провела по уже привычному, въевшемуся в ее личную повседневность распорядку, когда секунды и мгновения сливаются в минуты, а минуты потом незаметно превращаются в часы. Она ни разу не вспомнила о том, что есть Донхо, что он наверняка скучает у нее в квартире, и что наверняка пойдет в клуб вечером. Ее это волновало настолько же, насколько водителя волнует мошка, врезавшаяся в лобовое стекло. Может, она подумает об этом позже. А может, и не подумает вовсе. Сурим снова и снова растирала в руках масло, согревая его, чтобы потом втереть в чью-нибудь напряженную спину. Она уставшими пальцами разминала чьи-то каменные мышцы, но ее мысли в этот момент были далеко. Картинки в ее голове сменяли одна другую. Она и брат на берегу моря; брат дарит ей тяжелую коробку, перевязанную лентой, на день рождения, которая почему-то скулит; брат согревает ее озябшие ладони, когда они стоят под полосатым навесом, прячась от дождя... Сурим в который раз ловила себя на мысли, что все реже и реже вспоминала его. Все-таки время заставляет забывать, хочешь того или нет. Свою роль сыграло появление новых лиц, конечно же. Например, этого Чихо.       Почему-то в дороге о нем думалось лучше всего. Равномерный гул мотора автомобиля и приглушенный, нестабильный, то и дело перебивающийся звук радио как нельзя лучше способствовали задумчивости Сурим. Она многое отдала бы за возможность смотреть на вечерний город, снова видеть его разноцветные вывески-глаза, наблюдать, как сходятся и расходятся людские ручейки по улицам, чтобы потом больше никогда не пересечься, подглядывать за маленькими, но наверняка значимыми для других жизней сценками под названием "как я провел летний вечер". Да, было бы классно... Но, несмотря на это, было одно желание, которое перекрывало остальные. Любопытнее всего девушке было бы взглянуть на Чихо, ее недавнего знакомого. Она прикусила ноготь большого пальца, размышляя. Может быть, вглядевшись в его лицо, в его глаза, она смогла бы сложить кусочки паззлов и понять, что же ее в нем привлекает. И что привлекло его в ней. Ведь кого заинтересует слепая взъерошенная девчонка вроде Сурим? Правильно, никого. Так почему же Чихо продолжает из вечера в вечер напоминать о себе? Он непонятный, разговаривает грубовато и иногда обрывками, то ли потому, что не находит нужных слов, то ли потому, что их у него слишком много, и они грозятся одновременно вырваться из его рта и превратить предложения в смешную и глупую тарабарщину. А еще у его голоса на удивление много звуковых оттенков - то он звучит по-юношески чисто и ровно, то опускается до вибрирующей в воздухе хрипотцы, вызывая волны мурашек где-то чуть ниже затылка. Его голос такой разный. Интересно, какой его хозяин?       Обещая себе узнать о парне побольше, когда они в следующий раз столкнутся где-нибудь, Сурим вышла из машины, ведомая Хашем. Духота в воздухе, согласно прогнозу, который она слышала по радио, обещала задержаться еще на пару дней. Казалось, молекулы вокруг просто-напросто застыли, замерли на месте, затрудняя дыхание и вынуждая чаще облизывать сухие губы. Дальше - все по простой схеме: карман - ключи - одна дверь - вторая дверь - прихожая. И тишина, ни звука. Даже слышно дыхание Хаша. Сурим обыденным движением сбросила кеды, отцепила поводок и положила его на трюмо и, опираясь на стены, отправилась на поиски ванной. Некоторое время в квартире было слышно только, как льется вода и цокают по паркету тупые когти пса, бродившего туда-сюда в ожидании хозяйки.       Уже лежа в кровати, девушка обдумывала прошедший день. Ничего интересного не произошло, Донхо еще не пришел, да и сама она никуда не выходила. Не было настроения попросту, хотя сама она неожиданно поймала саму себя на мысли, что хотела бы увидеть нового знакомого, поговорить с ним, вслушиваясь в интонации его голоса, и, может быть, вместе выпить по стаканчику горячего шоколада. Но желать - не значит мочь. Девушка не то чтобы не могла, она была уверена, что сегодняшним вечером не встретит его, и эта уверенность была на удивление убедительной.       Она уже успела задремать, когда в полусне услышала щелчок входной двери. Донхо вернулся, но Сурим решила не встречать его. Он пришел после клуба, и ему наверняка стоило бы отоспаться, потому что он пил там. Насчет этого факта у нее не было сомнений, поскольку такие ситуации повторялись из месяца в месяц. И уж лучше ей было не высовываться из комнаты и вообще никак не выдавать своего присутствия. Тогда, может, все обойдется. Она с замиранием сердца прислушивалась к шаркающим шагам в коридоре, пытаясь понять, удастся ли ей избежать сцен на этот раз. Пьяный Донхо - это определенно не то, с чем хотелось бы столкнуться в середине ночи. Но все же он был другом... А вдруг?...       Но никакого вдруг не произошло. Сурим поняла это, когда звук шагов, сопровождаемый невнятным бубнежем, приблизился к ее комнате. Она тихо чертыхнулась, в сотый раз проклиная свою забывчивость и жалея, что так и не поставила замок на дверь в свою комнату. Хаш, спокойно лежавший в ее ногах, ощутимо напрягся и предостерегающе заскулил. Клацнула ручка, и дверь приоткрылась. Сурим сжалась в комок под одеялом, молясь всем богам, чтобы Донхо не тронул ее в этот раз. Осторожная, едва слышная поступь рядом с ее кроватью - и вот уже легкий плед ползет вниз с укрытых плеч. Хаш рычит, предчувствуя явно не благие намерения Донхо, а Сурим садится на постели и тихо шепчет: - Нет, Донхо... Пожалуйста... Я спать хочу... - она пытается сделать так, чтобы ее голос звучал как можно жалобнее и заспаннее, уповая на то, что это поможет. Но лишь сдавленное пьяное хихиканье слышит она в ответ на свою просьбу. - Ха... ха-ха-ха... Моя маленькая девочка... Тебе неприятно меня видеть? - фразы не несут в себе смысла, как и действия. Здравого, по крайней мере, точно. - Уходи, не устраивай сцен, - ее слабая попытка прекратить проваливается с треском, когда парень скидывает с кровати сопротивляющегося пса, единственного защитника, и выволакивает его за пределы комнаты. - Про... Прости, Хаш... Это для... Это между взрослыми, - бормочет Донхо заплетающимся языком и захлопывает дверь, оставляя того поскуливать и скрестись снаружи. Сурим, напуганная и окончательно проснувшаяся, отползает в дальний угол постели, еле сдерживая уже начавшие скапливаться в уголках глаз слезы. - Ты хочешь опять назавтра сожалеть и просить у меня прощения? - делает девушка последнюю попытку остановить происходящее, - так ведь и будет, Донхо! В следующий раз я просто не пущу тебя! - Ахахах, милая, милая Сурим... - просмеявшись, он тянет слова, как будто собирается их четвертовать - медленно и опасно, - тогда почему ты до сих пор впускаешь меня? Значит, тебе нравится, нравится, когда я рядом...       Его возбужденное, и потому то и дело срывающееся дыхание подкрадывается, надрывая тишину комнаты, все ближе и ближе к дрожащей испуганной девушке, и в конце концов она чувствует, что от Донхо разит алкоголем. Беспорядочные выдохи совсем близко от ее лица - и она замахивается и бьет наугад. И попадает. - Черт! Сучка! - тяжелое разгоряченное тело нависает над ней, с силой придавив к кровати и сжимая тонкие запястья в стальной хватке. Ни двинуться, ни вскрикнуть. Хаш скулит громче. - Я не хотел, честное слово...       Щеку обжигает пощечина. Горячо и больно. Звонкий вскрик Сурим тут же заглушен в самом зародыше широкой костлявой ладонью Донхо. Отчаянный укус - и незамедлительный удар второй руки по лицу. Массивный перстень на его пальце проходится по скуле, оставляя жгучий алый след, и девушка отключается. Темнота и беззвучие. И боль на краю сознания.       Следующее, что чувствует Сурим - тянущая боль во всем теле. Некоторое время она просто лежит, пытаясь собрать остатки себя по кусочкам. Рука занемела от неудобной позы, не пошевелить. Черт. Дрянь. Долбаная дрянь. Он не тронул ее там, где она боялась больше всего, зато от ударов по лицу осталась тупая боль и вполне ощутимый жар на щеке. Уголок рта тоже пекло. Она с трудом разлепила сухие губы и высунула кончик языка, чтобы убедиться. Да, так и есть. Губа разбита. Как только пальцы на руке начали обретать чувствительность, о чем сообщало нарастающее покалывание под кожей, она поднесла их к пострадавшей щеке. Царапина. И под глазом синяк, потому что болит, если надавить. Какая же Дохо все-таки дрянь...       Тяжелое беспокойное дыхание рядом - ладонь нащупывает теплую короткую взъерошенную шерсть Хаша. Он уткнулся носом в бок и так, скорее всего, пролежал с того момента, как пьянь впустила его обратно в комнату. Присутствия самого Донхо Сурим не чувствует, всю квартиру сковывает мертвая тишина. Внезапно где-то под кроватью, скорее всего сброшенный в порыве пьяного гнева Донхо, начинает разрываться телефон. Девушка, постанывая, ползет по покрывалу к краю постели и, опустив руку на пол, нашаривает звенящий аппарат. Хриплым, больным голосом говорит, что не выйдет в ближайшую пару дней на работу, получает необходимое согласие и отключается, протяжно вздохнув.       Когда она выходит на улицу, укутанная в толстовку, спрятавшаяся под широким капюшоном, она удивленно замечает, что пес идет позади, а не впереди, как обычно. А еще то, что воздух тяжелый и спертый, и что дует прохладный ветер. Нашарив в кармане кнопочки плеера, она включает любимую песню, слова которой доносятся из наушников, болтающихся на хрупкой шее. Порывы ветра раздувают спутанные пряди челки. Сурим садится на одну из дворовых лавочек и поднимает лицо к небу. Каждый раз после того, как уходит Донхо, она так делает. Это помогает ей справиться, выдержать. Всегда помогало.       Она не хотела ничего - ни пить, ни есть, ни разговаривать, даже с Хашем. Она просто смотрела в небо пустым, ничего не выражающим взглядом, и молчала, слушая звуки улицы. Не важно, обжигало ли ее солнце, или присыпало тонким слоем снега в такие моменты - так она выпускала боль и обиду из недр своей искалеченной души. Только это она и могла делать, и считала, что так правильно. Ведь Донхо был единственным, кто остался с ней, не смотря ни на что. Он помогал ей с уборкой квартиры, с уходом за Хашем, с покупками иногда... Ну и что, что он пил. Ну и что. Ну и что... Не важно. Только он и есть у нее из друзей. Да, ей удобнее было называть его другом, чем знакомым. Само слово "друг" было теплым, надежным, так приятно срывалось с языка... Он был каким-никаким, но все же другом, а другу можно многое простить. Даже собственную боль. Ведь это всего лишь боль.       Сурим плакала, глядя вверх на грозовые тучи и не видя их. Они сплошной чернильной тенью нависли над городом, грозя обрушить на пыльные улицы разгневанные потоки воды. И вот уже первые тяжелые капли начали колотить по крышам, падая на все, что параллельно небу, и на лицо Сурим тоже. Они одновременно смывали ее слезы и причиняли боль пострадавшей коже. Второй по счету дождь за последнюю неделю. Слишком часто. Наверное, она так бы и сидела на лавочке, подставив лицо под упругие ледяные струи и постепенно промокая насквозь, если бы не одно но: совершенно неожиданно она оказалась вне зоны досягаемости дождя. И к плоскому шмяканью капель по земле рядом с лавочкой прибавилась частая дробь по поверхности чьего-то зонта, появившегося из ниоткуда и нависшего над Сурим. - Д... Донхо? - она повернула слепое лицо вбок, надеясь угадать обладателя зонта, и тут ее коснулся отголосок запаха, заставившего сердце сделать восторженный кульбит внутри. У девушки появилась надежда на исцеление. - Хм... Забыла уже, что ли? - знакомый хрипловатый голос совсем рядом, только сверху. Голос, произнесший то долгожданное, о чем мечталось последние пару дней. - Чихо я, Чи-хо... Когда уже запомнишь?