***
Девчонка выглядит очень миленькой. Мамаша — должно быть, черная или цветная, — наградила ее темной кожей и волосами, которые завиваются в тугие кудряшки, кое-как перевязанные парой розовых резинок. Вообще, можно было бы усомниться, что это непонятное мелкое существо — ребенок Тони, если бы не фирменные голубые глаза Милковичей. Учитывая грязную одежду и сломанную пустышку, не скажешь, что за ребенком хорошо смотрят. Однако она не плачет и не похоже, что ее морят голодом или бьют, что уже немало для такого родителя, как Тони. Она пухлая, вертлявая и странно молчаливая, и, что уж там, если не замечать грязь и срыгивания, нельзя не признать — очень симпатичная. Правда, ее внешность не особо поможет Микки не облажаться, присматривая за ней. Вскоре после того, как дверь за Тони закрылась, Микки с непрерывно вертящейся девочкой на руках оглядывается вокруг. Это была плохая идея — взять ребенка, и он знал это, но только сейчас понимает, насколько плохая. В этом доме нет ни одного безопасного места. Он задумывается о том, может ли она уже сидеть самостоятельно. Микки понятия не имеет, в каком чертовом возрасте дети начинают сидеть, стоять и прочее. Но, если учитывать, как малявка крутится и вертится, она не так уж и беспомощна. Маневрируя вокруг ножа, лежащего на полу — и какого хрена делает на полу нож? Он убьет Игги! — Микки подходит к дивану. Бросает на пол пакет, который Тони вручил ему, и затем очень аккуратно опускает ребенка на диван. Он пробует ее посадить, но она падает на бок, переворачивается и начинает пинать воздух своими маленькими ножками в носочках. Микки замечает зажигалку на подушке рядом с ней и торопливо сбрасывает на пол. Затем Микки смотрит на девочку. Она делает… ничего. Просто лежит, счастливая от возможности перебирать ногами, сосать свою сломанную пустышку и понемногу ерзать. У Микки нет ни одной идеи, что делать дальше. Тогда он берет несколько подушек из кресла и кладет их на пол у дивана. Вроде она не собирается куда-нибудь ползти, но все время вертится, и он опасается, что еще один переворот, и она упадет на пол, а это вряд ли полезно для ребенка. Подушки хотя бы смягчат падение. После этого он снова смотрит на ребенка. У него были планы на сегодня, до того, как Тони объявился: они включали душ, немного кокса, пару чужих разбитых коленных чашечек и, возможно, трах с торговцем травкой, про которого Микки недавно узнал, что тот педик. Ничто из этого списка не подходит для того, кто сидит с ребенком. Он даже не может оставить ее одну и сходить в душ. Бог знает, что с ней случится, Микки, конечно, не ангел, но чего он точно не хочет, так это добавить к списку своих проступков убийство хорошенького полугодовалого младенца. Несомненно, нынешняя жизнь Микки не выглядит такой уж захватывающей. Он работает пару дней в неделю в магазине, но это не то же самое, что пару лет назад, нет того веселья. По правде, он остается там только потому, что не может заставить себя искать другую работу. Приятно иметь постоянный источник дохода, даже маленький, и если быть честным, он привязался к Линде — единственному человеку, у которого яйца больше, чем у него. Есть еще одна, менее легальная, работа — ломать коленные чашечки для низкопробных дилеров, знакомых Игги, но такое случается не часто. Последнее время эта халтурка дает ему даже меньше, чем официальная работа. Иногда он покуривает травку, чтобы развлечься, но не употребляет ничего серьезного, не хватало еще вдобавок ко всему стать наркошей. Иногда тусуется со Светланой, пару раз в месяц, наверное, но теперь она живет и работает в другой части города, и они уже не близки. Кроме нее, Игги и его банда метадоновых псевдо-друзей — единственные люди, с кем Микки действительно общается. Надо признать, у него жалкая жизнь. Так что, пожалуй, не стоит переживать, что ребенок нарушил все его планы. Не похоже, что Микки ожидало грандиозное веселье. Вздохнув, он садится на диван рядом с ребенком. Берет пульт. Наконец, у него появился шанс посмотреть «Ice Road Truckers».***
Он смотрит телевизор уже пару часов. Малышка было заскучала, но Микки вытаскивает из пульта батарейки и дает ей понажимать кнопки. Как ни странно, это простое занятие занимает ее гораздо дольше, чем можно ожидать. Каждые несколько секунд он отрывает взгляд от экрана и проверяет ребенка, как чертов параноик: вдруг с ней что-то случится, пока он на нее не смотрит. Тогда ему придется оказывать ей неотложную помощь или делать еще что-нибудь в этом роде. Однако дитя не издает ни звука до начала 3-го эпизода. Этот момент она выбирает, чтобы выплюнуть соску и заплакать. «Черт!» — он слегка подпрыгивает, убавляет громкость телевизора и смотрит, что с ней не так. Пытается засунуть соску обратно, чтобы она успокоилась, но ребенок не позволяет ему это сделать, отчаянно сопротивляясь. Ее личико сморщилось и покраснело, и она издает тонкий писклявый рев, от которого к его беспокойству добавляется раздражение. Впервые за вечер ему приходит в голову идея заглянуть в пакет, оставленный Тони, и поискать там подсказку, что делать с плачущим ребенком. Микки, разумеется, не считает Тони идеальным отцом, но тот, у кого уже шесть месяцев есть ребенок, должен хоть что-нибудь знать о детях. В пакете оказывается несколько памперсов, бутылочка и мятый контейнер с детским питанием, похожим на протеиновые коктейли, которые пил Ник, когда какое-то время был одержим бодибилдингом. Менять памперс не хочется, поэтому он решает, что ребенок голоден, и вытаскивает бутылочку и смесь из пакета. Тут же он понимает, что не может пойти на кухню и оставить ее одну, плачущую, на диване. Чертыхаясь себе под нос, он берет ее на руки и встает. Все еще плача, она утыкается ему в шею и цепляется своими маленькими ручками за его плечи. Он пытается не думать, что это мило. Обычно он чувствует себя охуенно некомфортно, когда люди касаются его, пытаясь выразить чувства, но, блин, это же ребенок! Ребенку можно. Он приносит ее и смесь в их убогую кухню рядом с гостиной. Готовить детскую еду на том же столе, где на прошлой неделе Игги фасовал метадон, — не самая лучшая идея. Думая так, Микки каким-то невообразимым способом, одной рукой, очищает стол и застилает полотенцем замызганную поверхность. В конце концов, если малышка выдержала шесть месяцев Тониного отцовства, то должна быть очень живучей. Готовить детскую смесь — то еще чертово удовольствие. Ребенок не хочет сидеть на руках спокойно, пинает его своими маленькими ножками прямо в живот, стискивает в кулачках рубашку и волосы, продолжая при этом противно подвывать, прямо в ухо, пока он кипятит воду и пытается сообразить, как смешивать этот хренов порошок. Слава Богу, на коробке есть инструкция, ебанически длинная и сложная, и он благополучно пропускает половину шагов, считая, что чем быстрее приготовит эту поебень, тем скорее девчонка поест. Инструкция также не помогает ему чудом не обвариться кипятком, когда он берется за чайник, а ребенок выбирает этот момент, чтобы дернуть его за волосы. Несколько минут спустя они двое все еще живы, малышка устраивается у него на руках, счастливо присосавшись к бутылочке и больше не плача, а Микки чувствует себя так, будто выиграл войну. Он запускает «Ice Road Truckers» и старательно не думает о том, как это приятно, когда другое человеческое существо свернулось у тебя на руках.***
В семь часов у нее начинают слипаться глазки. Весь вечер она не переставала вертеться как сумасшедшая, неудивительно, что наконец-то утомилась. Снова лежа на диване, неустанно суча ножками, она сделала попытку выплюнуть пустышку, но Микки сумел всунуть ее обратно, а ее глазки тем временем открывались все медленнее и медленнее после каждого моргания, и стало очевидно, что она засыпает. Микки и до сих пор было непросто, но это событие обещало добавить ему новые проблемы. Она, конечно, вполне счастлива на диване, но Микки не может позволить ей спать тут. Если — и когда — он уснет, она легко может свалиться и повредить себе что-нибудь, и он даже не будет знать об этом. По-видимому, она еще не умеет ползать, но даже если не ушибется, свалившись на пол, то легко достанет кучу небезопасных предметов, которые раскиданы по ковру в доме Милковичей. Но и сидеть с ней на диване всю ночь он тоже совсем не хочет. Телевизор надоел еще несколько часов назад, а чем еще заняться с маленьким ребенком на руках, он не смог придумать. Поэтому Микки делает то, что у него получается лучше всего — импровизирует. Подхватив девочку, он приносит ее в спальню, вытаскивает средний ящик комода, вытряхивает оттуда оружие и прочую дрянь и ставит на пол. Кладет ребенка на свою кровать, хватает запасное одеяло и аккуратно раскладывает в ящике. Одеяло достаточно мягкое, чтобы она не ушиблась о край, если перевернется. Не особо похоже на колыбельку, но это лучшее, что она может получить здесь. Когда он оборачивается к кровати, ребенок спит. Микки теребит губу, чувствуя себя чертовски неуклюжим и опасаясь разбудить девочку. Ее черные ресницы слегка трепещут, маленькие ручки лежат под головой. Она выглядит чертовски мило; и Микки задумывается — был ли он когда-то таким же невинным младенцем, или всегда балансировал на грани, полный адреналина, готовый драться с момента своего рождения. Задержав дыхание, он поднимает ее — осторожно и медленно, как только может, — и помещает в самодельную люльку. Она не просыпается. После этого Микки пересекает комнату и открывает окно. Сидя на подоконнике, наполовину высунувшись из окна, выкуривает три сигареты подряд. Он старательно выдыхает дым на улицу, подальше от младенца. Почти смеясь над собой из-за этого — зная вкусы Тони, вполне возможно, что мамаша девочки всю беременность сидела на метадоне, а он беспокоится из-за чертова сигаретного дыма. Если она Милкович, значит, ей не нужна дополнительная помощь, чтобы все проебать. Снова посмотрев на нее, Микки думает: как это несправедливо, что такое прекрасное существо появилось на свет в их долбанутой семейке. Жизнь не дала ей ни одного шанса.