Просыпается он от заунывного воя, который с каждой секундой становится все громче и громче. Не сразу сообразив, что происходит, Микки инстинктивно тянется к оружию под подушкой. Только выскочив из кровати, готовый отразить нападение, он вспоминает то, что вчера случилось. Смотрит вниз: девчонка все еще на полу, в ящике, который Микки приспособил для нее, и она и есть источник разбудившего его шума, а не вымышленный грабитель с писклявым раздражающим плачем. Похоже, она пережила эту ночь. Это победа.
Едва придя в себя после этого происшествия, которое чуть не довело его до сердечного приступа, Микки замечает, что у него сами собой закрываются глаза, и ни капли света не проникает в комнату через сломанные жалюзи.
Машинально потирая лицо, он кидает оружие на кровать, хватает чертов будильник и пялится на него.
Гребаный
час ночи.
Он стонет, но ребенок орет громче, и ему необходимо что-то сделать, чтобы заткнуть ее. Микки включает лампу возле кровати и наклоняется, чтобы взять малышку на руки. Интересно, почему она плачет? Еще более интересно, с какого хрена он должен знать причину. Он ни хрена не разбирается в гребаных младенцах.
Не считая того, что они охуительно маленькие — это наводит Микки на мысль, что есть им надо много и часто, и малышка, должно быть, хочет еще смеси. Уже в дверях спальни, бездумно покачивая девочку на руках в тщетной попытке успокоить, он чует вонь от ее задницы и понимает, что нужно поменять хренов памперс.
Микки не раз приходилось иметь дело с кровью и оружием. Его подстрелили дважды, и сам он не раз стрелял в других. Он избивал людей бейсбольной битой и смотрел, как они истекают кровью. Он способен справиться с болью — быть подстреленным дважды подразумевает это, — кроме того, какое-то время его регулярно и довольно грубо трахали в зад. Микки не имеет ничего против боли, это часть жизни. Он даже думает, что она делает его круче.
Но есть одна вещь, которую он
никогда не хотел делать — менять чертовы обделанные памперсы.
Если в том, чтобы быть геем, есть какие-то плюсы — так это возможность никогда не участвовать во всей этой бестолковой возне с детьми. Но чего уж там, Микки никогда не был везунчиком, и ребенок, похоже, никуда не денется, значит, надо как-то выкручиваться. Бормоча себе под нос ругательства, он находит пакет, оставленный Тони, достает памперс и кладет ребенка на пол. Девчонка продолжает плакать и не старается как-то облегчить ему жизнь.
В первый раз, когда он думает, что справился, Микки поднимает ребенка и памперс тут же соскальзывает — он забыл застегнуть липучки. По крайней мере, малявка к этому времени перестает реветь, однако, когда Микки кладет ее назад для второй попытки, то замечает, что все еще уговаривает ее успокоиться.
— Прекрати орать, черт тебя побери, — беззлобно ворчит он, и от усталости его голос звучит мягче и спокойнее. — Не видишь, я меняю памперс? Посмотрел бы я, как бы ты справилась с этим без меня.
Странно, но пока малышка слышит его голос, ее рев стихает до тихого сопения. Как только Микки замолкает, она начинает подвывать снова, но тише и гораздо менее раздражающе, чем раньше. Похоже, Микки открыл главный отцовский секрет: нужно прямо говорить детям, чего ты хочешь — например, чтобы они заткнулись.
Приведя малышку в порядок и выкинув обосранный памперс, он идет на кухню и делает еще порцию смеси, потому что это вторая и последняя из известных ему причин для ее плача. От недосыпа он плохо соображает, поэтому обливается кипятком, неосторожно встряхивая бутылочку. Он чертыхается, уже не себе под нос, а довольно громко, и это очень кстати напоминает ему о том, что бутылочку надо остудить, прежде чем давать малышке. В прошлый раз только неопытность и медлительность Микки в приготовлении смеси спасла ее от ожога.
Девочка еще не умеет сидеть сама, и чтобы она не подавилась, Микки держит ее на руках, пока она пьет. Он заваливается на диван, уронив голову на валик, и позволяет себе прикрыть глаза. Микки никогда не был ранней пташкой. Он напрягается, чтобы не отрубиться, пока ребенок не приканчивает бутылочку и не срыгивает половину на его рубашку, но она больше не плачет, а наоборот, довольно ерзает и гукает.
Он кидает пустую бутылочку в раковину и возвращается в кровать. Малышка уже не кажется сонной, но Микки все равно укладывает ее назад в ящик-люльку, решив, что хватит ей беспредельничать. У нее есть пустышка, а ему капец как нужно еще поспать.
Следующий раз Микки снова просыпается от ее плача, но уже семь утра, так что ему легче с этим справиться. Они снова меняют памперс и делают смесь, на этот раз чуть лучше, чем в час ночи. По крайней мере, он не забывает застегнуть липучки на памперсе.
У него по-прежнему до хрена дел, но Микки не может ничем заняться, пока девочка с ним. Однако он сильно сомневается, что Тони заберет ее вовремя, а снова смотреть весь день телевизор — не вариант. Набравшись смелости, он идет в комнату Игги и шарит под кроватью, пока не находит старый, побитый вирусами и жизнью ноут, на котором его братцы смотрят порнушку. Микки старается избежать этого по возможности, но блин, ему больше нечем развлечься, пока ребенок нарезает круги по дивану, плача, какая, кушая и требуя постоянного присмотра.
Он находит незапароленный Wi-Fi и проводит остаток дня в интернете. Это не так тупо, как весь вечер пялиться в телевизор, хотя не намного веселее — ребенок по-прежнему то и дело требует внимания.
В семь вечера Микки начинает заводиться. Он знает своего брата, и у него хреновое предчувствие, что Тони решил оторваться с Игги, после того как они закончили свои делишки. В таком случае, могут пройти дни в наркотическом угаре, пока они
вспомнят, что у Тони есть ребенок, оставленный наедине с некомпетентным дядькой. Хотел бы он ошибиться, но Тони никогда не был самым ответственным из братцев Микки, и вряд ли этот случай окажется исключением.
Последнее, что он слышал, — у Тони даже нет мобильника. Друзей у него, кстати, тоже нет. Получается, у Микки нет способа как-то его достать и навалять ему за все это дерьмо.
Микки злится — но все-таки не настолько, чтобы выкинуть ребенка на улицу. У нее действительно больше никого нет. Охуительно стремно и неудачно для такой малышки, и блин, он не может просто взять и избавиться от нее.
Тони так и не возвращается, и Микки снова кладет девочку спать в своей комнате, когда ее маленькие глазки начинают закрываться. Он скармливает ей еще смеси, снова меняет памперсы и не успевает осознать, что еще одна ночь прошла.
Тони по-прежнему нет.
***
На следующий день он снова берется за чертов порнушный ноут. Микки всерьез опасается, что такая херовая нянька, как он, угробит ребенка, поэтому отыскивает несколько сайтов о воспитании детей. Там он узнает, что если малышке, как сказал Тони, шесть месяцев, то ей положено есть что-то еще помимо смеси. Микки находит в кухонном шкафу быстрорастворимое картофельное пюре, которое не так чтобы уж очень просрочено, разводит и впихивает девчонке несколько ложек. Большую часть она выплевывает ему в волосы, но все равно выглядит довольной.
Итак, у них есть пачка картофельного пюре — и больше никакой еды для ребенка, кроме смеси, да и вообще никакой еды. В холодильнике есть пиво и poppers, одна протухшая упаковка сыра и бутылка из-под кетчупа, которую он отказывается считать пустой.
То, что оставил для девчонки Тони, тоже заканчивается. Ребенку нужны памперсы, смесь, другая детская еда и целая пустышка, пока она не подавилась резиной и не задохнулась.
Микки злится, но у него есть немного налички, а если Тони и правда провернул дельце, то ему придется возместить расходы, когда он придет домой. Кроме того, Микки уже два дня сидит взаперти, и было бы неплохо выйти из осточертевшего дома, даже ради такой херни, как покупка памперсов.
Микки решает не париться, заворачивает ребенка в одеяло — ее одежда совсем не подходит для чикагской зимы, какой жопой Тони думал! — и направляется в магазин.
***
«Kash and Grab» закрыт, и Микки проходит еще несколько кварталов до гигантского супермаркета, которого обычно старается избегать. Он берет тележку, в которой спереди есть место для ребенка, и девочка, похоже, находит этот способ передвижения охренительно веселым: смеется, кряхтит, пускает пузыри и глазеет по сторонам. Внутри супермаркета Микки чувствует себя, как в долбанном лабиринте, и тратит уйму времени только на то, чтобы
найти детскую секцию. Еще дольше Микки зависает, соображая, что же ему надо. Он швыряет в тележку пару пачек памперсов, упаковку дешевых пустышек и переходит к еде.
Перед ним невьебенно длинный ряд с детским питанием разных производителей и видов — он читает этикетки, но ни хрена не врубается. Он не помнит, какую смесь давал девчонке дома — ни названия, ни для какого она возраста, и даже была ли та смесь молочной или еще какой. С настоящей едой еще сложнее — полки забиты баночками и консервами, коробками и тюбиками, и у Микки нет ни одной долбанной идеи, с чего начать.
— С тобой охуительно много проблем, — бормочет он малышке, которая довольно ерзает в детском отсеке тележки и сосет кулачки.
В тот момент, когда он всерьез обдумывает идею подбросить ребенка под двери ближайшей больницы и умыть руки от всего этого дерьма, к нему подходит незнакомая женщина. У нее огромная тележка, наполненная доверху, за каждую руку цепляется по ребенку — близняшки лет пяти-шести. Женщина останавливается рядом с Микки и улыбается.
— Требуется помощь, милый? — судя по голосу, ситуация кажется ей забавной.
Микки мгновенно хмурится и открывает рот, чтобы послать ее, но за секунду до того, как слова вырвутся наружу, понимает, что ему и вправду чертовски нужна чья-нибудь помощь. Спасение ребенка от голодной смерти по его вине наверняка стоит того, чтобы засунуть свою драгоценную гордость поглубже в задницу.
— Вроде того, — признается он ей. — Это, ну… моего брата ребенок, и я никогда не присматривал за ней раньше.
— Ты знаешь, сколько ей? — спрашивает женщина, хлопая по руке одного из детей, который пытается стянуть конфеты из тележки, при этом не отрывая взгляд от Микки.
— Шесть месяцев, — Микки охуенно повезло, что хоть это Тони ему сказал.
— Она уже начала есть твердую пищу?
— Типа да, — отвечает Микки, надеясь, что вчерашнее кормление не было первым. — Картофельное пюре и прочая фигня. И молочная смесь.
— Отлично, — говорит женщина и начинает сгребать коробки с полки, ничуть не интересуясь мнением Микки. — Вот, эта смесь самая лучшая для ее возраста, и упаковка большая, так что вам хватит на какое-то время. И не надо давать ей что-то особенное, пока она только начинает есть твердую пищу, смотри, ты можешь купить эти баночки с пюре, они специально сделаны для малышей, вкусно и просто, достаточно только фруктовых — возьми несколько яблочных, банановых…
Она загружает упаковки пюрешек в тележку Микки.
— Ээээ… — произносит он, не зная, что сказать. У него странное желание дать ей чаевые. — Ну, типа, спасибо.
— Это спасет тебя на пару ночей, — говорит она и широко улыбается. — Твоя девчушка просто прелесть.
Последняя фраза звучит так, будто она делает Микки комплимент. По его мнению, это просто тупо, он же сказал, что ребенок не его, а будь это и так — внешность ни хрена не достижение. Однако женщина была милой с ним, поэтому Микки не озвучивает свои мысли, а наоборот, пытается изобразить приветливую улыбку и толкает тележку дальше.
Двигаясь по проходу, он попадает в отдел с детской одеждой. Смотрит на свою малышку, завернутую в одеяло, из-под которого торчат наружу розовые ползунки и носочки. Над сваленными в кучу шмотками он замечает надпись
«Распродажа», а среди вещей — толстый пуховик, судя по этикетке, для 10-ти месячных детей. Он слишком большой для девчонки, к тому же ядовито-розовый и с каким-то мехом или пухом на капюшоне — ну просто мечта какой-нибудь малолетней гопницы «с раёна». Но Микки сомневается, что ребенка так уж волнует его внешний вид, а весна выдалась холодная даже для Чикаго, снег начал таять только пару недель назад, и мороз по-прежнему щиплет открытые участки тела.
Он не понимает, какого хера Тони считал нормальным таскать ребенка по улице почти голышом. Микки ни черта не знает о детях, но даже ему понятно, что это неподходящая одежка для такой погоды. Он определенно не хочет, чтобы девочка простыла, так что, недолго думая, кидает в тележку пуховик и пару крохотных носочков. Те, что на ней, какие-то стремные, а один и вовсе дырявый. Тони рассчитается с ним позже, не проблема.
Девчонка улыбается ему из тележки. И пока Микки стоит в очереди, он улыбается ей в ответ, хер пойми, зачем и почему.
