Мелания

Мэлли пока не очень дружит с английским, настоящие слова в ее исполнении оставляют желать лучшего, зато полно несуществующих; но, несмотря на это, она без проблем может объяснить, что ей нужно. Когда они пару недель проводят только друг с другом, и она начинает метать гром и молнии, колотить игрушками по полу и лепетать «Мэ-ии, Мэ-ии», он знает, чего она хочет. Микки тянет время еще пару дней, и наконец решает заглянуть к Мэнди по пути с работы. Ради того, чтобы Мэлли заткнулась, он готов пережить неловкие моменты при встрече с соседями Мэнди. Кроме того, не общаться с другими людьми, кроме годовалого ребенка и иногда — своего босса, наверное, не совсем нормально. Его сестра лучше, чем никто. Он стучится в дверь, как вежливое уебище, и поскольку его жизнь любит глупые шутки, он не должен быть удивлен, когда открывает именно Йен. Тем не менее он все-таки не ожидал этого. Волосы Йена немного завиваются на висках, он в спортивных штанах и растянутой голубой футболке, с босыми ногами, стоит, поджимая пальцы на холодном деревянном полу, его рука с печеньем замирает на полпути от удивления. — Э, — произносит Микки. — Па па па! — восторженно восклицает Мэлли, протягивая руки к Йену. На мгновение Микки думает, что она тянется к печенью, но вместо этого ее маленькие пальчики вцепляются в футболку Йена, и она лыбится. Она даже толком не знакома с Йеном, но уже тащится от него. — Зайдете? — спрашивает Йен, осторожно отцепляя пальцы Мэлли от своей футболки, и отходит в сторону, чтобы они могли пройти. Микки закрывает за собой дверь, останавливается и растерянно смотрит, как Йен направляется к холодильнику. — Будешь пиво? — спрашивает он, оборачиваясь через плечо. Микки сглатывает ком в горле и кусает губу. — А тебе можно пить? — уточняет он, прежде чем соображает, что сказал. — Ты же принимаешь таблетки или еще какую-то хрень? Йен замирает, оставив руку на ручке холодильника, а дверцу слегка приоткрытой. Он стоит спиной к Микки, и тот не видит его лица. Йен не дергается и не суетится, он совершенно спокоен. — Мэнди сказала тебе об этом, да? — говорит он равнодушным голосом, который, как Микки чертовски хорошо знает, означает абсолютно противоположное. — Ага, — соглашается Микки, не видя смысла отрицать это. — Она упомянула, а потом я погуглил, ну, и я так понял, что вроде как нельзя смешивать таблетки с алкоголем? Йен замирает на еще одну долгую секунду, потом хлопает дверцей холодильника и разворачивается лицом к Микки. Он смотрит немного настороженно, не более того. — Сейчас я не принимаю ничего тяжелого, — говорит он, не отрывая взгляда от Микки. — Эти таблетки делают меня слегка тормознутым, но я могу позволить себе немного пива. Не очень много, а то я становлюсь пьяным в жопу. Единственная от них радость — легко словить кайф. Микки улыбается на это, наполовину для того, чтобы Йен почувствовал себя лучше, и странная неловкость чуть ослабевает. — Я собираюсь бросить пить, в любом случае, — говорит Микки. — Эээ, знаешь, мы вообще-то пришли к Мэнди, соскучились. Он думает, что, наверное, это очевидно, что он пришел не для того, чтобы поговорить о побочных эффектах таблеток Йена, о которых он вообще не должен знать. Йен молчит какое-то время, просто смотрит на них, словно бы размышляя. Затем он как ни в чем не бывало говорит: — Ее нет. — Вот как, — говорит Микки. Дверь позади него закрыта, если бы не это, он мог бы без проблем выскользнуть назад, чтобы это выглядело естественно. — Ок, мы, тогда пойдем, что ли. — Вам не обязательно уходить, — быстро отвечает Йен, до того как Микки успевает повернуться к двери. Микки застывает на мгновение, потом смотрит на Йена, не зная, чего он ждет, но что бы это ни было, это слишком хорошо, чтобы быть правдой, как всегда с Йеном Галлагером. — Почему, она скоро вернется? — Скорей всего нет, — отвечает Йен. — Но я не занят, так что мы можем поболтать. Если ты хочешь. — Да, я хочу, — вырывается у Микки до того, как он успевает подумать об этом, и тогда он останавливается и думает об этом, и блин… Пиздец, ебаный пиздец. Это, должно быть, происходит в какой-то параллельной вселенной три года назад, когда то, что с ним случалось, не всегда оказывалось полной засадой. Он ни хрена не понимает, что происходит, и может только молиться: пусть этот пиздец, что бы он ни означал, продолжается. — Мы могли бы посмотреть кино, — предлагает Йен, как будто для них это самая нормальная вещь на свете. — Эээ, ребенок. У тебя есть что-нибудь, что не напугает ее до смерти? Йен коротко усмехается, качает головой и идет к телевизору. Микки следует за ним без приглашения, как какая-нибудь чертова крыса за дудочкой, но Мэлли, кажется, хочет того же, так что если кто спросит, у Микки есть оправдание. Они проходят в гостиную, и Микки видит, как Йен достает несколько DVD с полки, они все в простых белых коробках, подписанных ярким зеленым маркером. Он узнает большинство из названий; в основном это старые диснеевские мультики и прочая херня для детей. — Как только Мэнди узнала про ребенка, — объясняет Йен, — она пошла и купила кучу сраных пиратских дисков. Учитывая, что Микки и Мэнди даже толком не разговаривали в то время, Микки считает, что это охуеть как мило. — Зря старалась, — вместо этого говорит он. — Ребенок слишком маленький, чтобы понять, что за херню она вообще смотрит. Для нее оберточная бумага гораздо интереснее, чем гребаные мультики. Тем не менее они выбирают «Леди и бродягу». — Ты знаешь, после того, как ты выбрал для нее имя, нужно начать использовать его, — произносит Йен несколько минут спустя. Микки непонимающе смотрит на него, и Йен объясняет: — Ты только что опять назвал ее «ребенок». — А, — говорит Микки, — да, блядь. Я так думаю, мне придется помучиться, чтобы привыкнуть звать ее Мэлли. — Придется тебе начать это делать как можно скорее, или у нее разовьется какой-нибудь гребаный комплекс, — говорит Йен с улыбкой, но его тон дает понять, что это не шутка. Микки ненавидит себя за то, что хорошо понимает значение этой улыбки и этого тона, потому что помнит времена, когда и то и другое предназначалось в основном ему. Но он не отвечает и делает вид, что чертовски заинтересован тупым мультиком. Микки видел его раньше, когда был ребенком, тетя Рэнди обычно ставила им с Мэнди долбаные кассеты, чтобы спокойно курнуть травки на кухне, но он не помнит его во всех подробностях. Так что, когда наступает сцена с чертовыми спагетти, он удивлен, так как совершенно забыл о ней. Две тупых мультяшных собаки начинают всасывать одну и ту же длинную макаронину, и Микки знает, что должно случиться, до того как это случается, потому что видел это раньше — момент, когда их губы встречаются посередине. Краем глаза он видит, что Йен повернул голову и смотрит прямо на него. Микки косится на Йена, но быстро отворачивается, потому что это все равно что смотреть на чертово солнце, вдобавок он закусывает губу, чтобы не сказать что-нибудь тупое. Собаки на экране целуются, Йен смотрит на Микки и наконец смеется, маленьким ярким смешком, а Микки чувствует, что у него краснеет лицо. — Заткнись к чертовой матери, — огрызается Микки, глаза прикованы к телевизору, но он все равно ни черта не понимает в происходящем на экране, потому что видит только Йена. Он знает, о чем Йен думает, знает, что сам думает про то же самое, и что Йен знает об этом, но ни один из них не произносит этого вслух, так что все в порядке, это так, как будто не по правде. Мир, похоже, сошел с ума, потому что Микки смотрит детский мультик с Йеном Галлагером, и Мэлли устроилась у него на колене, и он не совсем понимает, как реагировать на все это, и он не понимает, что творится у него в голове. Так что он делает вид, что чертовски заинтересован происходящим на экране, и через минуту он замечает, что Йен тоже отвернулся к телеку. Примерно на середине фильма Мэлли засыпает. Микки не очень удивлен — ей нравится жить по расписанию, а в это время она обычно спит перед ужином. Однако это несколько усложняет ему жизнь, потому что внезапно нет буфера, нет чертового оправдания, чтобы делать вид, что он смотрит тупой фильм и игнорировать Йена. Он подумывает разбудить ее, но не может сделать это. Частично из-за того, что позже он поплатится за это, потому что она начнет капризничать. Он смотрит на нее — она выглядит так чертовски мирно, ее головка лежит на его ноге, большой палец во рту, маленькие ноздри трепещут, когда она потихоньку сопит. Ее ножки пинаются даже во сне. Он протягивает свою руку и кладет ей на голову, перебирает мягкие волнистые кудряшки, чувствуя, как они пружинят под кончиками его пальцев. Микки чувствует, что Йен смотрит на него, но не знает это наверняка. Поэтому он просто тупо таращится в ящик, не понимая ничего из происходящего на экране, вместо этого сосредоточившись на том, чтобы дышать ровно. До тех пор, пока стало невозможно делать вид, что он смотрит ящик. Потому что Йен берет пульт, и они так чертовски близко, что задевают друг друга плечами, когда он делает это, и по спине Микки пробегают мурашки. И тогда Йен нажимает выкл, и экран тухнет. Микки наконец поворачивает голову и смотрит прямо на Йена. Ежу понятно, у него что-то на уме. — Все так чертовски странно, — говорит Йен, поднимая брови и заглядывая прямо Микки в душу. — Даже не пытайся делать вид, что это не так. Просто сидеть здесь с тобой, как будто мы старые друзья или типа того. Как будто между нами ничего не было. Микки делает глубокий прерывистый вдох, подготавливая себя, и понимает… И понимает, что все не так плохо, он не чувствует всего того, что раньше, когда Йен упоминал об их отношениях. Когда ему казалось, что весь гребаный мир давит на него, и он не может думать, не может дышать, не может ничего ответить Йену, даже если бы и захотел. Сейчас, конечно, ему неловко, и только. Как будто он вполне может пережить этот разговор. И — Микки скучал по Йену, он может признать это. Прошло два года, и он повзрослел, это правда. Так что он говорит: — Ок, тогда давай поговорим о том, что между нами было. Это стоило сказать, хотя бы для того, чтобы увидеть особое фирменное выражения шока на лице Йена, которое словно предназначено специально для Микки. Первый раз Микки увидел его, когда сделал Йену минет, потом — когда сказал, что скучал по нему, когда подарил Йену дерьмовый подарок на днюху, и еще после их первого поцелуя. В этот раз Йен шокирован еще больше. — Ты все еще женат? — первое, что спрашивает Йен, не колеблясь. — Формально да, — отвечает Микки. — Это никогда не было по-настоящему, и она съехала, как только мой отец умер. Возможно, теперь она вернулась, я разрешил ей пожить в нашем доме, когда уезжал. На самом деле она неплохая, и мы вроде как друзья. Она поняла, ну, знаешь, что я никогда не захочу трахать ее снова или еще что-нибудь. — О, правда, и почему же? — спрашивает Йен жестким насмешливым тоном. Микки вспоминает ты любишь меня и ты гей, свой ботинок на лице Йена, и его мутит. — Потому что я гей, — говорит он и чувствует облегчение. Он знает это уже какое-то время, но сейчас у него впервые есть причина произнести это вслух. Он немного удивлен, что в принципе сказал это. Судя по выражению лица Йена, и он тоже. — О, — говорит Йен, немного смутившись. Возможно, ему не по себе от того, что он поднял эту тему. — Твоя очередь, — говорит Микки быстро, до того, как Йен передумает. — Чертова армия? Что случилось там? Мне не удалось ничего разузнать за то короткое время, что ты вернулся и снова сбежал, с Мэнди. — Все очень просто, — Йен пожимает плечами. — Они выяснили, что я соврал насчет имени и возраста, поэтому вышвырнули меня и приказали никогда не возвращаться обратно. Я чудом избежал неприятностей, только потому, что заключил с ними сделку, пообещал молчать об одном придурке-офицере из учебки. Микки чувствует, что за этими словами скрывается какая-то история, но Йен не дает ему шанса спросить об этом. — В общем, я вернулся домой… Думаю, со мной все было очень хреново. Лип потащил меня к врачу, мне поставили диагноз, и я начал принимать таблетки. Мне полегчало, но оставаться там я все равно не хотел. Через пару недель я сказал Мэнди, что подумываю уехать, она врезала мне и велела в этот раз взять ее с собой. Я не имел понятия, куда хочу направиться, и она сказала, что мы можем двинуть сюда. Вроде как ваша тетя много говорила об этом месте в прошлом или типа того? Я думаю, Мэнди просто хотела быть где угодно, только не в Чикаго, так же как и я. Я больше не мог пойти в армию, и у меня не было никакого плана, так что я просто начал работать в баре, и вроде как застрял там. Он ведет себя так, будто эта история ничего не значит, но Микки видит отголоски боли за его словами. Прошло два года, но их недостаточно, чтобы прийти в себя после крушения всех жизненных планов. Микки всегда считал службу в армии довольно глупой мечтой, но не Йен, он жил ею достаточно долго, и Микки понимает, что это довольно тяжело — знать, чего ты хочешь, и потерять это. Он открывает рот, чтобы что-нибудь сказать на тему армии, но не может придумать что, да и Йен не дает ему продолжить. — Ладно, так что там случилось с твоим отцом? — спрашивает он. Большинство людей не услышали бы сомнений в его голосе, но Микки различает неуверенность, как будто Йен сомневается, не пошлет ли его Микки за такой вопрос. Такой же тон у него был, когда он раньше пытался поговорить о свиданиях, или поцелуях, или о том, чтобы не трахаться с другими. — Мэнди ни за что не соглашается рассказать об этом. Она лишь сказала, что он умер, пока меня не было, но такое впечатление, что она что-то недоговаривает. Микки не гордится своим поступком. Он одобряет его, но не гордится. Он знает, что только один шаг отделял его от серьезных неприятностей. Сейчас он смотрит на произошедшее со стороны, словно сквозь толщу воды или из какого-то другого мира, как будто все это произошло не с ним, а с какой-то другой его версией, для которой все случившееся ломаного гроша не стоит. В его мозгу всплывают образы: его палец на курке, слезы на лице Мэнди и ее упрямо выдвинутая челюсть, и как брызнула кровь после бесшумного выстрела из пистолета с глушителем. В его мозгу всплывают образы, но они больше не ранят его, как раньше. Они выглядят так, будто это произошло с кем-то другим. Его рука на шее Мэлли, она спит у него на бедре, и он может чувствовать ее стабильный медленный пульс под его израненными кончиками пальцев. — Мы убили его, — говорит он Йену и даже не проверяет его реакцию, даже не чувствует себя плохо. — Я и Мэндс. Выстрелили ему в башку, после того как я узнал от Мэнди, что он с ней делал. Не говори ей, что я рассказал тебе, раз она не хочет, чтобы ты знал, возможно, на это есть чертова причина. Йен не выглядит удивленным. А может, он удивлен, но также и рад и скрывает это, может быть, он даже немного горд. То, чего он всегда хотел от Микки — чтобы тот дал отпор своему отцу. Чтобы Микки боролся. И Микки не знал, как объяснить Йену, чей отец даже не был в действительности его отцом, Йену, которому достаточно было любви его братьев и сестер, чтобы не сбиться со своего пути в жизни, чтобы оставаться на плаву: отец Микки всегда был ужасным, злым и жестоким, но он все равно был его отцом. Тем, с кем он в детстве завтракал каждое утро, тем, кто давал ему глотнуть пива на семейных сборищах, пока мама не видела, тем, кто хлопнул Микки по спине и сказал «гляньте-ка, настоящий мужик растет», с гордостью в голосе, когда тот сделал свой первый выстрел. Микки любил своего отца, несмотря ни на что, он ненавидел себя за это, но все равно любил его. Он по-прежнему любит его, даже если ему не нравится думать об этом. Как оказалось, ты можешь любить кого-то и все равно убить его без сожаления. Микки ждет еще вопросов от Йена, или как минимум реакцию на свое признание в отцеубийстве, но тот молчит. Вместо этого он немного подвигается на диване, всем телом повернувшись к Микки, и смотрит. Микки внезапно осознает, что они абсолютно одни в квартире, если не считать спящего ребенка. Он осознает, что у него закипает кровь, а пульс стучит слишком громко, осознает, что внезапно становится труднее дышать. Он смотрит Йену в глаза и с трудом сглатывает. Он мог бы потеряться в этих блядских глазах, во всем, что они значат для него, во всем, о чем они напоминают ему. Воздух между ними плотный и словно наэлектризованный, волоски на руках у Микки встают дыбом. Телевизор выключен, Мэлли спит, вокруг тишина, и он может слышать, как у Йена бьется пульс глубоко в горле. Тот двигается еще чуть ближе к Микки. Микки инстинктивно облизывает губы, потому что они горят и чешутся. Он по-прежнему смотрит Йену в глаза, но еще он видит его губы. Они целовались всего два раза. Оба раза это было так охуенно, что Микки отчаянно хочет повторить, он даже не знал, что способен так хотеть чего-либо. Прошло два года с тех пор, как он поцеловал Йена Галлагера, и у него до сих пор дух захватывает при воспоминании об этом. Воздух между ними словно намагничен и притягивает его еще ближе к Йену. Микки думает — да пошло оно все. Он наклоняется к Йену, ему плохо от того, что он хочет этого так сильно и не может получить, плохо от того, что он всегда сам отказывал себе в этом. Сейчас время взять то, что он хочет, решает он, время наплевать на последствия, или может быть принять тот факт, что последствия могут быть просто охренительно приятными и он не должен их бояться. Каждый дюйм его тела пронизан желанием, он приближается к Йену Галлагеру, потому что у него есть выбор, и ему плохо от того, что возможно он неправильный… И тут с шумом открывается входная дверь, за мгновение и за миллиметр до того, как их губы могут соприкоснуться. Микки отшатывается назад до того, как вошедший может увидеть, как далеко они зашли. Он бормочет «бля», он не может смотреть сейчас на Йена, так что вместо этого он поворачивает голову, чтобы посмотреть на вошедшего. Это Эмма, охуенно нудная соседка, которая не любит, когда он матерится. Она в наушниках, провода тянутся в ее сумку, она не догадывается, чему только что помешала, и когда поднимает голову, приветливо машет Йену, бросает на Микки неуверенный взгляд и идет прямо к себе в комнату. После того, как она закрывает дверь, они снова одни, но момент упущен. Микки вспомнил прошлое, тысячу и одну причину, почему он недостаточно хорош для Йена, почему у них никогда ничего не получится. — Э, слушай, я думаю, Мэнди не скоро вернется, так что я отправлю ей СМС позже, — торопливо произносит он, подхватывает все еще спящего ребенка и собирает ее вещи так быстро, как это можно сделать одной рукой, избегая встречаться с Йеном глазами. — Мне надо уложить ее в кроватку, завтра на работу, ты понимаешь. Здорово было повидаться с тобой, чел. Наверно, он позабыл половину вещей Мэлли, но это не важно, он должен уйти отсюда до того, как Йен скажет что-нибудь, так что Микки просто спешит к двери и уходит. Он проходит не меньше половины пути до их дома, дрожа от холода и растирая глаза, чувствуя, как Мэлли сопит ему в шею, когда, наконец, понимает, что может снова дышать.