Мелания

То, что Мэлли научилась ходить, похоже, самый большой пиздец в жизни Микки. Во всяком случае, так он говорит сам себе, снова и снова, избегая думать о чем-то по-настоящему хреновом, о том блядском кошмаре, который он переживает. Это он говорит себе, стараясь позабыть о чертовой дыре в его груди, дыре, которая имеет форму Йена. Прошло две недели с тех пор, как он последний раз видел его, и то, что Мэлли пошла, самый большой пиздец в его жизни. Он повторяет это, когда в очередной раз ловит Мэлли и оттаскивает ее прочь от шкафа, где она была опасно близка к открыванию бутылки с отбеливателем. Она вертится, и лопочет, и верещит в его руках, и как только он опускает ее на пол гостиной, пулей уносится в сторону кухни. Он стонет, закрывает глаза на одну долгую секунду, перед тем как последовать за ней. Он уже не видит ее. — Вернись назад, маленькая засранка, — бормочет он, пытаясь вычислить, в каком шкафу она на этот раз. Он знает, что должен был подготовить квартиру к этому событию, но до недавнего времени в этом не было необходимости. Она ползала месяцами, но без особой охоты, передвигаясь на небольшие расстояния, иногда доставая игрушку в нескольких шагах или следуя за ним, когда он пытался заставить ее ходить и шел в другую комнату без нее. Микки не понимал, как ему повезло, пока она не сделала первые шаги; теперь она явно предпочитает этот способ передвижения, потому что не перестает двигаться ни на минуту с тех пор, как поняла, как это делать. Если быть честным, возможно, время для этого не самое худшее. Это не то чтобы здорово, но пришлось кстати. Очень удобно иметь что-то, что заполняет все его время. Он не скучает по Йену. Он повторяет это себе, снова и снова. Он не скучает по Йену. Он не расстраивается каждый раз, когда какой-нибудь рыжий входит в магазин; он не сглатывает, глядя на веснушки, усыпавшие нос Мэлли; он не отводит взгляд, когда на горизонте появляется кто-то со знакомыми чертами; он не ходит более длинной дорогой, избегая проходить мимо бара, где Йен работает. Никто ничего не докажет. Мэлли тем временем пытается влезть в шкаф с едой. Могло быть хуже, предполагает Микки, подхватывает ее и щекочет ей животик, пытаясь отвлечь от исследования всех щелей и углов их квартиры. Он устал гоняться за ней, так что подбрасывает ее в воздух какое-то время, слушая ее восторженные визги. Это мило. Он не очень-то улыбается в эти дни, но она единственная, кто всегда может вызвать улыбку у него на лице. После укачивания девочка выглядит достаточно утомленной, и он надеется, что она успокоится на некоторое время. Микки падает на диван и усаживает Мэлли на пол у своих ног, подпихивая ей пару игрушек с усыпанного ими ковра. Она подбирает потрепанного зеленого мишку и выглядит достаточно увлеченной им, так что Микки позволяет своей голове упасть на валик дивана и закрыть глаза на секунду. Он так чертовски устал. Он — что ж, по большому счету, — он не идиот. Он знает. Он скучает по Йену, и он знает это. Он скучает по Йену так сильно, что это ранит каждый день, как ружейный выстрел, так сильно, что он, блядь, мог бы кричать. Блядь. Жаль только, что это ничего не изменит. Он лежит с закрытыми глазами еще минуту, просто стараясь дышать, стараясь сфокусироваться на всем том хорошем, что у него по-прежнему есть, стараясь сфокусироваться на том, что все будет в порядке. Он Микки, блядь, Милкович. Он проходил через вещи похуже, и он всегда, всегда умудрялся выжить. К тому же сейчас у него есть Мэлли. Это не как в прошлый раз, когда Йен исчез, оставив его ни с чем. У него есть Мэлли, которую он, может быть, любит больше всех на этой планете. Он справится. Он открывает глаза, поднимает голову. Первое, что он видит — это Мэлли, которая сидит на полу в кухне и хихикает. Следующее, что он видит — это провод в ее руках. — Нет, Мэлли!.. Дерьмо! — кричит он, делая огромный прыжок и подскакивая к ней, но слишком поздно. Потому что она самая шустрая маленькая засранка, какую он когда-либо знал. Она с силой дергает за провод, и кофеварка, которую он неосторожно поставил на самый край стола, падает и разбивается в ту же секунду, как он подхватывает Мэлли на руки.

***

Мэлли — потому что она, блядь, чертовски везуча, в отличие от остальных Милковичей, — в порядке. У нее крохотный порез на ручке, который Микки заклеивает детским пластырем с динозавром, и она ведет себя так, как будто случилось что-то очень веселое и кажется, даже не поняла, что поранилась. Так что, конечно, она в порядке, и он, блядь, счастлив по этому поводу и чувствует облегчение, но у него теперь нет кофе, который полный отстой, если честно. Из-за новоприобретенной подвижности Мэлли, ее режущихся зубок и собственных грустных мыслей, он не очень-то хорошо спит. Он держится, пожалуй, на пятидесяти процентах кофе, сорока процентах шоколадных батончиков и десяти процентах собственного упрямства. Он упадет, если нарушить этот баланс. Поэтому он осмеливается выйти в мир и направляется в кафе. Он давно не был здесь. Когда-то он заходил сюда каждые пару дней, просто чтобы выпить дрянной кофе и выйти наружу из своей квартиры. Но с некоторых пор в его доме стало более комфортно, и он не чувствовал потребности уйти оттуда и покидал его только для работы. Но ему нужен кофе, и он делает над собой усилие. Наряжает Мэлли в ее идиотский ярко-красный комбинезон-парку, надевает пальто и перчатки, и выходит на улицу. Земля слегка припорошена снегом, но это ерунда по сравнению с тем, к чему он привык в Чикаго, так что он не напрягается. Мэлли считает это забавным, и, несмотря на то, что она видела снег раньше, радостно лопочет, как будто разговаривает с ним и заставляет останавливаться каждые несколько шагов, чтобы покопаться в очередной кучке снега на тротуаре. Микки пытается протестовать, но девчонка пинает его ботинками в грудь и морщит личико, как бы предупреждая, что сейчас заревет, если он откажется опустить ее на землю. Это того не стоит. В конце концов он ставит ее перед собой, берет за обе ручки и позволяет ей идти самостоятельно. Это медленная прогулка, потому что у нее маленькие чертовы шажки и она продолжает останавливаться на каждом шагу, инспектируя все на свете, но, по крайней мере, ей весело. Это стоит того, чтобы потратить полчаса на путь до кафе. Когда они наконец-то внутри, Микки подхватывает ее на руки и идет прямо к стойке. Он заказывает большой черный кофе, который поможет ему продержаться на ногах весь день, пончик для инъекции сахара и простой крендель для Мэлли, который она будет просто рвать на кусочки и бросать на пол. Потом он поворачивается, чтобы направиться к столу, и оказывается лицом к лицу с Йеном. — Черт, — говорит Микки охрипшим от неожиданности голосом. Он моргает несколько раз, пытаясь изобразить абсолютно равнодушное лицо, даже когда он видит печаль на лице Йена. Йена, которого Микки не видел две недели, и который выглядит точно так же, как и во время их последнего разговора, если не считать темных кругов под глазами и взъерошенных волос. — Э, привет. — Привет, — говорит Йен. Его голос звучит так же убито, как Микки себя чувствует. — Я все забываю, что мы живем в одном и том же квартале, — говорит Микки, пытаясь облегчить ситуацию. Это не срабатывает. Йен неловко кивает и смотрит на Микки огромными щенячьими глазами, и тогда Мэлли начинает колотить Микки по груди, и он заставляет себя уйти с дороги, пойти и сесть с его кофе, пончиком и кренделем. В этот раз он не приглашает Йена сесть с ними, и тот уходит, ничего не купив.

***

Микки никогда не был так счастлив, что его работа не требует каких-то значительных усилий. Сканировать штрих-коды, выставлять консервированные супы на полки и грозить кулаком потенциальным магазинным воришкам, когда все твое существо просто заледенело — все, на что он на самом деле способен в эти дни, пока весь его мозг поглощен попыткой отвлечься от тоски. Джули явно замечает это, потому что она вроде как чаще забегает в его смены, играя с Мэлли и бросая на него обеспокоенные взгляды. Ему нравится Джули, очень, они стали довольно близки за последние пару месяцев. Но ему по-прежнему не очень нравится идея, что она может о чем-то догадываться. Поэтому он чувствует облегчение, когда она наконец-то затрагивает эту тему. На следующий день после встречи в кофейне Микки еще более убит, чем был, настолько, что у него занимает целую минуту найти штрих-код на пачке детских крекеров. Джули, как обычно, играет с Мэлли, но как только за посетителями закрывается дверь, она делает свой ход. — Ты в порядке? — спрашивает она, оставляя Мэлли играть самостоятельно, и опирается на прилавок, напротив Микки. — Ты выглядишь очень расстроенным последние пару недель. — Черт, это так, — бормочет он и трет глаза. — Я, эх …тяжелый разрыв. У него хриплый голос — это один из нескольких раз, когда он произносит «разрыв» вслух после того, как все случилось, и это нисколько не становится проще, нисколько не менее больно понимать, что это действительно то, через что он проходит. Ее лицо становится отвратительно понимающим на мгновение, и она наклоняется чуть ближе. Он надеется, что она не собирается попытаться обнять его или еще что-нибудь в том же духе. Она не пытается обнять, но то, что она делает гораздо хуже. Она смотрит на него своими большими понимающими глазами — и в следующую секунду перегибается через прилавок и целует его. — Что за на хуй! — кричит он, вскакивает со своего стула и, спотыкаясь, отпрыгивает от нее. Она молчит и смотрит на него одну секунду, а потом начинает заливаться краской и прикрывает рот ладонью. — О-о, дерьмо, — говорит она, кидает встревоженный взгляд на Мэлли, которая все так же играет позади прилавка. — Это было абсолютно не вовремя, да? Ты только что прекратил одни отношения, и я твой босс и… Микки понимает, с внезапным облегчением, что Джули не знает. — Я думал, Линда сказала тебе, что я гей! — восклицает он, вспоминая ее слова при первой встрече: Линда рассказала ей его душещипательную историю, а, блядь, что это могла быть за история, если не про Йена? Но судя по тому, как брови Джули стремительно ползут вверх, а ее лицо мгновенно краснеет еще сильнее, он предполагает, что нет. — Нет! — кричит она в ответ, по лицу пробегает невероятный ужас. — О Боже, она сказала мне, что ты был влюблен и вы расстались, и насчет твоей кошмарной семейки, и что ты растишь маленькую девочку, которой некуда больше деться, я просто подумала… — Что ж, ты подумала неправильно, — резко обрывает он, но тут же ему становится стыдно. На самом деле, это не ее вина, в конце концов, по нему так сразу и не скажешь. — Я просто, — повторяет она, пряча лицо в руках. — Я просто видела, как ты обращаешься с Мэлли, какой ты хороший отец, и ты начал мне нравиться, так, наверное. — О, — говорит он. — Черт. Уф, я гей. Настоящий чертов гей. Так что — извини? — Все в порядке, — она убирает руки от лица и жалобно смотрит на него. — Мне очень, очень жаль, что так получилось. — Ладно, — отвечает он неловко, снова садится на стул, позади прилавка, с которого он подскочил, когда она поцеловала его. — Так значит, человек, с которым ты расстался, парень? — поколебавшись, спрашивает она. Вроде она в порядке — не переживает больше по поводу своего позора, после того как недоразумение разъяснилось. — В точку, — а потом, потому что голова у него идет кругом, он растерян, все еще пытается осмыслить произошедшее и не совсем контролирует то, что говорит, добавляет: — Любовь всей моей блядской жизни. — И он порвал с тобой? — спрашивает она с симпатией в глазах и выглядит при этом такой же убитой, каким он себя чувствует. Он прочищает горло и смотрит вниз на ручку, лежащую на прилавке, поднимает ее и крутит в пальцах, просто чтобы чем-то занять руки. — Не, черт, я — я порвал с ним. Когда он произносит это вслух, признание звучит даже хуже, чем-то, как он чувствует внутри. Джули явно думает так же — она молчит несколько секунд, и когда он, наконец, отрывает глаза от ручки, у нее отвисшая челюсть, а на лице что-то между растерянностью и ужасом. Несколько мгновений они просто смотрят друг на друга. Затем она дает ему оплеуху. — Что ж, это был пиздец какой глупый поступок! — говорит Джули с легкой улыбкой. Микки не может сдержать смех — удивительно, но ему становится чуть-чуть полегче, впервые за последние дни. — Нуу, черт, тем не менее у меня были причины. — Унылое дерьмо, — парирует она тут же. — Любовь всей моей жизни — это не та фраза, которой разбрасываются направо и налево. Микки смотрит на нее, широко открыв глаза. — Возможно, — соглашается он наконец и снова смотрит на свои руки. У него нет ни малейшего понятия о том, правильно ли он поступает, и от этого ему еще хуже. Гораздо хуже, чем он мог себе представить. Но он делает это для Мэлли, и сейчас трудно сказать, принесет ли ей это пользу в будущем. Он считал, что да. Он и теперь так считает, или… Бля. Он и понятия не имеет. — Совершенно точно, — настаивает Джули. Она уже не такая красная, небольшое смущение в ее глазах уступило место ее обычной решительности. — Короче, что ты собираешься с этим делать?

***

По дороге домой Микки размышляет, какая у него чертовски ебанутая жизнь. Мэлли не в настроении шалить, за что он благодарен ей как никогда. Они укладываются вместе на диване, Микки включает один из ее любимых мультиков, она устраивается у него на груди и смотрит. Вскоре девочка засыпает, а у Микки не поднимается рука, чтобы переложить ее. Он смотрит вниз на ее кудрявые волосы, на пухлые ручонки, вцепившиеся в его рубашку. Иногда ему самому не верится, что он так сильно любит ее. Но сейчас он думает о том, что даже любовь к ней совсем не помогает ему скучать по Йену меньше.