***
В то время как Клаус искал свою дочь, в другом конце больницы шла жестокая война. Самая настоящая война, не на жизнь, а на смерть. Сын против матери. Это немыслимо, это невозможно и страшно, но выбора у них не было. Родные люди, которые так много пережили вместе, у которых столь много общих воспоминаний, были вынуждены биться друг с другом до последнего. До того самого момента, когда кто-то навсегда покинет мир, а другой останется победителем, который совсем не обрадуется своей победе. Да и победа ли это, если ты своими собственными руками уничтожил частичку своего прошлого, когда-то дорого тебе человека? Боль съедала сердце, разум отказывался воспринимать происходящее как действительность, но никто не собирался отступать. И они, превозмогая эту боль, наносили друг другу всё больше и больше ран. Наносили они их и себе, только тех ран было не видно: кровоточащими царапинами они оставались на душе. Они сражались долго, неистово. Но и спустя много-много времени, когда им показалось, будто дерутся они уже сутки, исход битвы так и не стал ясен. Однако никто из них не собирался сдаваться, ведь они сражались за свои мечты. И тогда как силы у противников были примерно равны, эти мечты были противоположными. Один дрался за жизнь своей племянницы, другая же - за её смерть. В независимости от того, кто станет победителем, а кто умрёт... В независимости от исхода битвы и от количества ран на телах живых и мёртвых, заранее известно лишь одно: так или иначе больно будет всем. Без смертей в этой войне не обойтись. И без тяготящих душу воспоминаний - тоже. Осознание того, что дерётся с собственной матерью, что в любой момент он может убить родного человека, приводило Элайджу в состояние шока или даже ужаса. Он знал, что должен сделать это, но где-то глубоко внутри него разразилась буря из сомнений и противоречий. Однако он упорно старался выбраться из неё, потому что знал: ради племянницы, ради своего брата, ради семьи он сделает всё, что угодно. Даже убьёт мать, ту женщину, которая стремится к смерти собственной внучки... Сражение шло уже несколько часов подряд. Оно изрядно всех вымотало и оставило много ран. Но, превозмогая усталость и боль, они продолжали свою битву. Вампиры и ведьма не уступали, не сдавались. И в те моменты, когда было слишком тяжело, вместо шага назад делали шаг вперёд. Ещё один шаг к победе. Они шли на всё, чтобы убить Эстер, они старались изо всех сил и применяли все свои приёмы. Однако дрались не все. Давина знала, что у неё есть сила. Достаточная для того, чтобы убить ведьму. И если бы она решилась, если бы переступила через себя, сломала эти преграды в виде своих принципов, она бы смогла наконец закончить эту битву. Но... она никогда не станет убийцей! Даже если Марсель её просит, почти умоляет помочь, она этого не сделает. Давина просто не может сделать шаг, не может сказать и слова. Ей больно. Больно от того, что она видит, как сын идёт на мать, а мама - на своего сына, на свою племянницу. Ей больно от того, что она стала свидетелем раскола семьи, что люди, которые были так дороги друг другу, в мгновение ока стали врагами. Что они убивают и себя, и свою семью! Нет, она не сможет так поступить. Смогла ли она когда-нибудь убить свою мать? Конечно же, нет. Давина никогда бы осмелилась с ней что-либо сделать, даже если та совершила бы нечто ужасное. На то это и семья, чтобы чувствовать себя в ней защищённой. И она совершенно не понимает Элайджу: неужели он способен убить свою родственницу? Хотя на это и есть причины, но лишь факт того, что эта женщина дала им жизнь, перекрывает всё. Она вырастила их, подарила им имена. Она их мама!.. Её терзания продолжались бы ещё очень долго, если бы она не услышала крик души. Крик, в котором было много боли. Клаус. Это его голос. В нём столько муки, столько страдания, что становится понятно: он потерял нечто очень ценное, свой лучик света, свою надежду. Эта девочка, его дочь, Хоуп... При воспоминаниях о том, в каком состоянии был Никлаус, когда просил помощи, она поняла, что готова. Она убьёт эту женщину, посмевшую тронуть свою внучку, маленькую девочку, которая была так дорога для её сына. Собравшись с силами, Давина произнесла запретное заклинание. В то же мгновение ветер проник в комнату, снеся всё на своём пути и раскидав людей в разные стороны. И только они - Давина и Эстер - остались на своих местах. Хотя Эстер и пыталась сопротивляться, она так не смогла сдвинуться, будто всё её тело застыло, подобно восковой кукле. Женщина могла лишь стоять и огромными глазами смотреть на юную ведьму, которая без особых усилий смогла прибить её к полу. Она чувствовала, что медленно угасает, и в какой-то момент пришло осознание того, что ей настал конец. Настал конец её жизни со всеми радостями и неприятностями, настал конец мечтам и отчаянию. Настал конец всему, что она любила. Но Эстер сделала то, что хотела. Она убила Хоуп. И теперь она могла уйти со спокойной душой. А ветер всё усиливался, разнося огонь, что быстро кружил вокруг двух ведьм и сжигал всё на своём пути. В какой-то момент, перебивая завывания ветра, раздался громкий взрыв. Дым окутал всё помещение, не позволяя что-либо увидеть. Но спустя некоторое время пелена пыли осела, открыв поистине ужасающую картину: Эстер лежала не двигаясь, а всё её тело было опалено. Не возникало и доли сомнения, что она мертва. А возле женщины лежала хрупкая девушка без сознания. Она едва дышала, а сердцебиение было настолько слабым, что они поначалу его даже не заметили. Но Давина подавала признаки жизни, значит, она осталась жива. То, что она смогла убить Эстер, при это оставшись в живых, поражало воображение. Элайджа и Марсель поднялись и направились к ведьмам. Первородный поднял мать на руки, а Марсель прошёл к Давине и аккуратно поднял её, при этом укрыв своей курткой. Переглянувшись, мужчины направились туда, где, как они догадались по крикам, находился Клаус. Медленно, но к ним пришло понимание того, что скорее всего маленькая Хоуп умерла. И что сейчас рядом с ней находится душевно убитый Клаус. Ещё раз всё осмотрев, они направились поддержать своего друга, своего брата.***
Включите:Hunger of the pine - Alt-J - Хоуп, нет, пожалуйста! Не покидай меня. Я прошу тебя, милая! Господи, не дай ей умереть. - Никлаус впервые в своей жизни попросил помощи у Бога. Он никогда не верил в эту сомнительную жизнь на небесах, но отчаяние охватило всю его сущность, и мужчина был готов просить помощи у кого угодно. Он был готов на всё, хотя и знал, что никто ему помочь уже не сможет. Хрупкое, бездыханное тело девочки лежало на коленях гибрида. Спутанные грязные волосы рассыпались по полу, руки запрокинулись в безжизненном жесте, а глаза были закрыты. Всё её выражение лица выражало бесконечный покой и умиротворение, как у очень уставшего человека, заснувшего в тишине своего дома. Вот только Хоуп спала слишком тихо, слишком спокойно. И все знали, что она уже не откроет глаза. Мужчина не мог поверить, что потерял свою дочь. Потерял того человека, который хоть как-то порождал в нём надежду. Но теперь её нет. Нет! Её нет! - Господи! Нееет! - заорал вампир и, наклонившись, уткнулся носом в холодную макушку девочки. Ему казалось, что в запахе её волос он чувствовал страшный оттенок смерти. На его крик прибежал Элайджа, но замер на пороге, с сожалением глядя на открывшуюся ему картину. Сзади него стояли Марсель и Давина, в глазах которых читалось всё то же сожаление. Но на черта Никлаусу это сожаление, что оно может ему дать? Оно не вернёт его дочь к жизни, не заставит её вновь улыбаться! Клаус так сильно ударил кулаком по стене, что вся штукатурка посыпалась на пол. Раздался характерный звук маленьких камешков, ударяющихся о холодную твёрдую поверхность. - За что? - Вампир всё продолжал обращаться к невидимому собеседнику. Казалось, он обвинял его во всех грехах, в том числе и в том, что случилось. По его щекам текли слёзы, но он этого даже не замечал, будто и не было этих горячих слёз, будто и его самого не было здесь, в замкнутом, тёмном и так ненавистном ему помещении. - Никлаус, - дрожащим голосом позвал его брат. - Её больше нет. Гибрид повернул голову в сторону вошедших, но его глаза были пустыми. Они, казалось, полностью состояли из воды, были такими прозрачными, что в них нельзя было увидеть чувств и эмоций. Никлаус был сломлен. - Нам надо её похоронить - тихо сказал он. - Она должна приобрести покой. Элайдажа вздрогнул от этих слов, как от пощёчины, и, резко подойдя к столу, со всей силы кинул его в окно. Он любил Хоуп, как свою дочь. Приезжал к ней, дарил подарки, проводил много времени с этой девочкой. Осознание того, что она умерла, что теперь ей не нужно новое платье и не нужны все его подарки, больно отдавалось в сердце. Теперь Хоуп нужен был гроб и покой - это единственное, в чём нуждалось её безжизненное тело. Того солнышка, которое всегда могло поднять настроение окружающим лишь своим присутствием, больше нет. - Да, мы похороним её, - сказал старший брат и взял её за руку. Она было очень холодной, а нежную детскую кожу избороздили раны. Мужчине стало настолько жаль маленькую девочку, что он отвернулся. Он плакал, отчаянно и безысходно. Он просто не мог на неё смотреть. Всё тело Хоуп было в ранах, порезах и синяках - на ней не было живого места. Но было очевидно, что боль её уже нисколько не тревожила. - Я буду любить тебя вечно, - промолвил Никлаус и поцеловал девочку в лоб. *Продолжение следует!*