***
В такой момент говоришь себе: все катится по пизде, но я хотя бы не сбегаю. Я хотя бы не торчу дома, глотая успокоительное и бегая из угла в угол. Я понятия не имею, что нужно делать, но, по крайней мере, я здесь, готовый сделать что угодно. Шатровая колокольня храма святого Карлоса упирается крестами в небо, нависающее над городом подобно брезенту, который с обратной стороны наполнили водой. Монументальное здание облито дождем и отгорожено от центра города осенним иссохшим парком. Прямая трансляция со съемочной площадки фильма ужасов. Контракт уже подписан, так что никто не станет слушать актеров, которым вдруг захотелось домой, к своим таблеткам для нервов. Когда Стайлза вели сюда, держа с двух сторон, ему даже не завязывали глаз. Рассчитывали, что он, в любом случае, не выйдет, чтобы кому-то рассказать об этом месте. Стайлз не дергался. Если уж попадаешь в такую ситуацию, постарайся продлить себе жизнь примерным поведением. Внутри храма Стайлзу начинает сносить крышу в темноте, похожей на темноту зарытого под землю склепа. - Смотрю, у вас ни страха, ни уважения, - говорит он, и голос отдается эхом от покрытых фресками стен, закругляющихся и сомкнувшихся где-то безумно высоко. Джерард стоит на каменном подъеме, там, где читают проповеди. Поигрывает складным ножом: подбрасывает и ловит. Двое мужчин, пахнущие кожей, туалетной водой и потом, держат Стайлза, заломив ему руки за спину и согнув. Позади - ряды скамеек для прихожан. Какие-то алтари с какими-то мощами. Другие алтари с десятками огрызков свечей за здравие, за упокой, за любовь, за поступление в университет, за прибавку к зарплате. Где-то посреди алтарей - больничная койка, выдранная из палаты, бесчувственный человек на ней делает один вдох в полминуты. На окропленном вовсе не святой водой мраморе - труп смотрителя. И грязные следы намоченных дождем ботинок. И лужа крови, затекающая под скамью, на которой кто-то забыл свою Библию. Человек на больничной койке неподвижен, и невозможно понять, жив он или нет. Слишком далеко, чтобы заметить вероятные трупные пятна или след пулевого ранения. Стайлз пытается, но не может вернуть свое спокойствие. Размеренное дыхание не помогает. Отвлеченные мысли не работают. В его голове - ни единой мысли и животный порыв бежать. Пока он не окажется за сотни километров. Пока не сотрутся ноги. Джерард добродушно посмеивается. Он тычет в Стайлза пальцем жестом, демонстрирующим, что он собирается пошутить. - Ну-ка поддайте огоньку этому маленькому засранцу. Парень номер черт-знает-какой с ленивым вздохом выпрямляет Стайлза и вцепляется покрепче, чтобы парню номер какая-разница было удобнее прописать ему коленом в живот. Они с усилием разгибают его, чтобы повторить процедуру. Стайлз может представить, как на стенках внутренностей наливаются кровью гематомы. Ему почти удается схватить мазохистский экстаз. Ему нужно чувствовать что-то действительно сильное, чтобы отвлечься. Коматозники должны находиться под постоянным наблюдением врачей. Его могли выволочь из больницы несколько дней назад - Стайлзу неделю не давали выйти из дома. Он ничего не знает. Не может вспомнить ни одной медицинской статьи насчет того, как долго дыхательная и кровеносная система работают только за свой счет в состоянии комы. - Стайлз, ты никак его не спасешь, - отрезает Джерард, - нет ни единой вещи в мире, которую ты можешь дать мне. Твой папаша умрет сегодня. Он уже мертв. Стайлз так рвется, что двум крепко сбитым мужикам становится нелегко удерживать его. - Нет ничего, что ты был бы в состоянии сделать, чтобы я тебя прибил. Нет, так не пойдет, - Джерард сует руки в карманы. Он как будто лекцию читает. Смотрит, как профессор на зарвавшегося студента во время спора о венецианской живописи. - Ты знаешь, я не собираюсь тебя убивать. Это было бы такое расточительство. Я закопаю тебя живым. Посажу иву над тобой, Стайлз. Ты мне удобришь почву в саду. Стайлз думает, что Джерард не настолько стар, чтобы впасть в маразм. То, что он с таким рвением проворачивает Стайлза в мясорубке, может значить только, что мозги у Джерарда варят просто прекрасно. Джерард давно все понял. - Но сперва поработаешь у меня лет десять, - рассказывает он, упирая руки в бока и задирая подолы пиджака. - Или двадцать. Ты и в сорок будешь довольно неплох, правда, ребята? «Ребята» ухмыляются. Джерард кивает, и один из них сдирает со Стайлза толстовку. Оттягивает его голову за волосы и вжимается щетинистой мордой в шею, шумно втягивая воздух. Запускает руку под ремень его джинсов. Все, что можно предпринять в ситуации, когда тебя, дуреющего от страха, обливающегося кровью изнутри, замешивают с дерьмом и льют бетон сверху - это безразличие. Лучший способ отвлечься - самогипноз. Поочередно расслаблять все мышцы своего тела и отправлять свое сознание в полет над океаном и Исландией. Никакого полета не получается, потому что отцовская кровать в паре метров. Гипноз не работает, если что-нибудь вас отвлекает, поэтому Стайлз болтается на границе между контролем и паникой и ни на что не надеется. Если Джерард способен притащить сюда коматозника и кого-то грохнуть в стенах храма, то почему бы ему не приказать громилам трахнуть уличного пацана прямо здесь. - И этот твой друг, как там его? Скотт? Как его фамилия? - Сдохни-Старый-Пидор. Что-то французское, кажется. К счастью, парень номер какой-то-там сразу выдергивает руку из его штанов, но от удара кулаком в челюсть у Стайлза лопаются губы. Боль - сплошное наслаждение. Бодрящая, как «Нескафе». Сплюнь пару зубов и вспомни, что жив. Доброе утро. - Послушай, Стайлз, ты доставил мне немало хлопот. Вытащить твоего старика из центрального госпиталя было не два пальца обоссать, скажу откровенно. Давай так: мы закончим здесь сразу, как ты назовешь мне фамилию Скотта и имена людей, которые дают тебе крышу. Если ты будешь посговорчивее, - обещает Джерард, пока Стайлз шумно втягивает кровавые сопли, - то на сегодняшний день останешься в одном куске. - При всей моей любви к светским беседам, - бормочет Стайлз, - сейчас я предпочту отрезанную руку. Левую, пожалуйста. Джерард кивает своим парням. В день, когда фура снесла отцовскую машину на обочину и перевернула, Стайлз, на самом деле, умер. Отломившийся кусок бампера размазал бы ему лицо, если бы не отец. Отец успел накрыть его собой, бампер ударил его в спину и затылок, череп не раскрошился чудом. «Чудом» врачи назвали его кому. «Чудо» - это жизнь Стайлза в последние полтора года. Стайлз хотел бы сказать тому, кто наверху, что, пожалуйста, больше не нужно чудес. Если бы не они, Стайлз бы не встретил Дерека. Дерека с его зелеными глазами, голосом, уверенностью, с этим чувством-без-названия, как будто есть, ради чего трепыхаться, как будто можно перестать нестись галопом и глотать кровавую рвоту; закрыть глаза, спрятаться, уйти. Скрыться за чужой спиной, как дети прячутся за отцовской. Как Стайлз прятался от осколков лобового стекла и летящих с фуры кусков металла. С того момента он запретил себе принимать помощь. Он стал тем, за кого прячутся. - Фамилия Скотта, - рычит мужик, скребущий Стайлзу шею щетиной, которая у него, кажется, по всему телу, даже на мозольных ладонях. - Тратите время. С того момента он - щит, о который ломают дерево и стирают железо. Он думал, что сделан из стали, но ни хрена подобного. Сталь не ржавеет быстро. - Попытка номер три. Во время попытки номер три Стайлзу сложно говорить, он очень занят удушающим кашлем, его легкие наполнены кровью. Один из парней Джерарда обнимает его со спины, сдавив грудь кольцом рук, и резко давит. Потом его сгибают пополам, чтобы помочь проблеваться. Стайлз сплевывает густую кровь со слюной и хрипит: - Нормально. Я в порядке. У парней Джерарда односторонний стокгольмский синдром в отношении Стайлза. Они переглядываются и кивают, снова заламывая ему руки. Он не сопротивляется и не пытается бежать, своей возней они только не дают ему стоять спокойно. Как будто в этом мире у Стайлза есть хоть один сантиметр личного пространства. - Попытка номер четыре: фамилия Скотта. Стайлз набирает побольше воздуха в грудь, чтобы высказаться, потому что его все это уже конкретно достало: - Если вы думаете, что я убил вашу дочь в тот день, когда у вас пропали тридцать тысяч: нет. Клянусь вам. Это сделала Эрика. Я только выебал труп. Парни Джерарда не в состоянии сдержать ухмылки, их губы трясутся и сморщиваются, походя на анусы, так они стараются сдержать смех. И тогда Джерард делает то, что, Стайлз думал, распятия, божество, иконы не дадут ему сделать в храме святого Карлоса: Джерард стреляет в головы обоих своих людей, в два слишком твердых для человека его возраста шага подходит к больничной кровати и приставляет дуло к виску бывшего шерифа города. Стайлз орет так, как никогда не думал, что способен орать; от этого голоса дьявол выронил бы свой горящий трезубец и просто, мать его, обосрался. - НЕТ, БЛЯДЬ, НЕ СМЕЙ! Он так резко срывается с места, что тут же падает. Его колотит такая паника, что мозг на мгновение теряет способность к координации. Периферическое зрение пропадает с хлопком, словно кто-то врезал по выключателю. Стайлз не слышит выстрела, но в его воображении этот выстрел уже звучит. Он как будто доносится из слишком близкого будущего, а Стайлз пытается растянуть мгновение тишины. Он отчетливо понимает: Джерард помешался. Джерард знает, что Стайлз с Эрикой убили его дочь. Джерард просыпается и засыпает с этой мыслью. Джерард жрет с этой мыслью, ходит в туалет, стреляет по людям, представляя, как пуля раскалывает лицо второму убийце его дочери. Если еще может дрочить, Джерард дрочит на это каждый вечер перед сном. Стайлз и Кейт дружили. Стайлз приложил много сил для этого. В тот день, в тот охуенно кошмарный день Стайлз попросил Кейт показать коллекцию револьверов Джерарда. Кейт провела их с Эрикой в кабинет. В этом, сказал бы любой из громил, не было ничего особенного. Кейт имела достаточно власти, а ни у кого из шлюх Джерарда не было достаточно смелости, чтобы рискнуть что-то провернуть. Кроме Стайлза. Кроме Эрики, влюбленной в него по уши. Эрика затянула шнурок от своего ботинка на шее Кейт и давила, пока Стайлз искал дипломат с деньгами под столом. Они сбежали через окно. Легко, как в фильме. Джерард поведал всем, в том числе своему сыну, что его дочь была убита конкурирующей группировкой. Это разожгло серьезный конфликт, в результате которого Джерард получил миллионы. Поймав их, он лично выстрелил в лицо Эрике. Стайлзу даже ничего не сказал. Казалось, Джерард не понял. Посчитал, что Эрика была в кабинете одна, а часть денег потом передала Стайлзу. За эти деньги Джерард и драл его полтора года. Стайлз почти поверил. Где-то в параллельной реальности Джерард давит дулом в висок шерифа так, что сдвигает голову к плечу. И Стайлз просит: - Пожалуйста. Он повторяет это слово сотню тысяч раз. Джерард давит не отпуская. У него начинает неметь рука. Стайлз подползает к нему на коленях и хватается мокрой рукой за белое одеяло на кровати, окрашивая хлопок в красный, вторую приподнимает в немом знаке «стоп», пальцы трясутся. - Двадцать лет. Хорошо. Сделаю, что скажете. Джерард поворачивает голову к нему - к бессмысленным глазам, разбитым губам и отсутствующему выражению на лице. - Мистер Арджент, ударьте меня. Хотите, я вам отсосу. Сейчас. Завтра. Каждый день. Джерард медленно переносит руку, сжимающую револьвер, упирая его в лоб Стайлза, который стоит на коленях и с трудом ворочает языком, чтобы говорить: - Я сделаю все, что скажете. Стайлз выдыхает бесконечно медленно. Он, наконец, может дышать. Его легкие больше не исколоты иглами. Боль в его теле - вишневый сироп, раскатывающийся по венам. Дуло, упирающееся в лоб - поцелуй холодных губ ангела. Что угодно. Что угодно каждый день. Хоть отрезайте по куску и ешьте. Отец будет жить сегодня. Стайлз знает это так же, как таблицу умножения. Как алфавит. Маленькое дежа-вю, когда Джерард подбрасывает револьвер и перехватывает за дуло, чтобы попытаться выбить Стайлзу челюсть. Стайлз хрипит: - Спасибо. Он чувствует себя оглушительно живым. Жизнь сосредоточена в челюсти, во рту, в ребрах, легких, печени, плечевых суставах. Джерард толкает его в грудь ногой, так, что Стайлз опрокидывается на спину. У Джерарда озлобленное лицо с расширенными зрачками. - Ты, дерьма кусок, убил мою дочь. - Мистер Арджент, пожалуйста. Врежьте мне еще раз. - Ты убил ее. - Еще раз, сэр, прошу вас. Джерард не сразу понимает, зачем Стайлз просит его. В первую секунду Джерард думает, что у пацана, наконец, поехала крыша, и он ловит кайф от бульканья крови в своей глотке. Уже через миг до него доходит: Стайлз просит ударить его потому, что в следующую минуту Джерард его кончит. Если недостаточно выпустит пар. У Джерарда сейчас конкретный запор из ярости. Если не дать ему хорошенько просраться, кишечник лопнет и заляпает священные стены. Стайлз приподнимается, протягивает руку и кладет на его дряблую щеку. Джерард мгновенно бьет его снова. И снова. В какой-то момент Джерард настолько погружается в ритм отвешивания ударов, что Стайлз перехватывает револьвер. Для человека его лет у Джерард великолепная реакция. Он выхватывает из-за пояса складной нож и заносит руку раньше, чем Стайлз успевает даже понять, что происходит. Лезвие рушится на Стайлза, и где-то между жизнью и смертью звучит выстрел, отдаваясь рикошетом от стен. Оглушительно, как раскат грома или бой колокола прямо над головой. Джерарда отшвыривает от Стайлза, он валится в полуметре. Он выбил револьвер из руки Стайлза секунду назад. Револьвер валяется в стороне, откинутый под кровать, но чья-то пуля только что вырвала сноп кровавых брызг из горла Джерарда. Стайлз поднимается на коленях и, тяжело дыша, смотрит в лицо Джерарду. Тот хрипит, его глаза лезут наружу и норовят лопнуть. Он неловко трогает свое разорванное горло, пачкаясь в крови, которая льет такими толчками, что заливает все вокруг, брызги оседают на голой груди Стайлза. Джерард пытается что-то сказать. Он широко открывает рот и двигает челюстями, но слышно только бульканье. Стайлз пялится на Джерарда и громко переспрашивает: - Что? - и кривится, когда пара темных капель оседают у него на лице. - Что вы хотите? Говорите гласными. Боже мой, да вы обоссались. Джерард тянется к нему трясущейся рукой, другой зажимая горло, он мажет Стайлзу по лицу, и тот отдергивается. Горло Джерарда выталкивает последние порции крови, и он, наконец, застывает, уставившись вверх. Стайлз поднимается на ноги, его шатает хуже, чем после бутылки вермута. Он оглядывается. Питер идет между рядами с пистолетом в руке, вид у него охуевший - это все, о чем Стайлз успевает подумать, прежде чем перед глазами схлопывается тьма. Питер переходит на бег, чтобы успеть подхватить его и не дать расшибить голову о мраморную ступеньку.***
Питер поднимает руку и опускает. Сжимает и разжимает пальцы. Дергается. Он не в состоянии ударить Стайлза. Это просто невозможно - бить по этому лицу. По этому телу. Запредельный уровень зла. Питер только трясет его и повторяет: - Ну же, давай, пацан. Очнись! Стайлз сперва давится кашлем, а потом приоткрывает глаза. Смотрит перед собой - обеспокоенное лицо старшего Хейла нависло над ним, а где-то кошмарно далеко вверху сводятся в каменный конус стены. Так высоко и глубоко во тьму, что не видно дна. Стайлзу кажется, что он проспал вечность и вернулся в прошлое. - Слава богу, - Питер обводит взглядом фрески и распятия и тут же начинает соскребать Стайлза с пола, взваливая его руку на свои плечи. Стайлз пытается не мешать ему. Сжимает пальцами его куртку, встряхивает головой, жмурится и распахивает глаза. Оглядывается, видя, как они с Питером удаляются от скамьи, у которой лежит Джерард со своей дырой в горле, с темным мокрым пятном на брюках, в огромной луже крови. Джерард осоловело смотрит вверх и выглядит обычным куском мертвого мяса. Стайлз глубоко выдыхает и опускает голову. Пальцы расслабляются. - Не отключайся, - напряженно говорит Питер, - ты меня понял? Я тебя кину здесь, если отключишься. Как будто Стайлз это контролирует. Питер сильно спешит, Стайлз не успевает переставлять ноги, все его внимание, разбитое сотрясением и потерей крови, фокусируется на перемещении ног с одного места на другое. - Помедленнее, - говорит он сквозь зубы. - Помедленнее? - голос Питера сочится ядом. - Мне вот интересно, кто будет здесь раньше: копы или вся мафия этого поганого мира. На крыльце три дохлых зэка, внутри - труп честного смотрителя храма и наркобарона всея Калифорнии. И мы с тобою, такие неприкаянные, в кровищи, с оружием, обмотанные кишками. - Выкинь пистолет, - бормочет Стайлз. - Не могу. Мамин подарок. - Что за три дохлых зэка? - Я не прошел фейс-контроль, - признается Питер. Стайлз ни о чем не спрашивает, но Питер поясняет: - Ирак. Два года по уши в мясорубке, напомни показать тебе медали. Голос Питера затихает - только кряхтит дыхание, и в тишине кто-то опять бьет по выключателю Стайлза, на мгновение выдергивая его из жизни. - Если бы ты немного помогал мне, было бы очень неплохо, - шипит Питер, а Стайлз касается своего живота и нащупывает мокрое месиво. Над ними уже нет куполов храма - только бездонное небо, затянутое непроглядной тьмой, но больше не извергающее ливень и молнии. Дует холодный, все еще грозовой ветер. - Эй, - хрипло шепчет Стайлз, - мой папа. Нужно забрать его. Питер молчит, только крепче обхватывает его за пояс. - Нужно забрать моего отца, - говорит сквозь кашель Стайлз, - его же найдут люди Арджента. Эй... пусти меня. Питер игнорирует его, а у Стайлза, словно во сне, нет сил шевельнуть рукой. Его тело сдалось, но мозг еще не совсем перемолот в блендере, в который превратился череп. Сердце барахлит, но натужно берет новые обороты, гоняя кровь и прокатывая по телу леденящий страх. Стайлз начинает задыхаться, мышцы сводит. Пробоины по всему телу открываются и проливают то, что еще не покинуло его вены. Стайлз уверен, что в своем состоянии не переживет панической атаки. Но ничего не может поделать. Он шарит по углам растрепанного сознания в поисках хотя бы одной идеи, что может сделать, хотя бы одного плана, и не находит ничего, оглушительное, бездонное, черное и дышащее мраком нихера. - Держи своего друга. Прости, что не в сохранности - но хотя бы не по частям, - доносится из другого мира. И Стайлз, в груди у которого разбухший ком, бьющийся, как загнанная птица, падает в руки Дерека. Стайлз ни черта не видит, потому что сотни две метров назад его веки отказались выполнять основную функцию, но он прекрасно знает, кто это. По запаху, по прикосновению, по чувству, разливающемуся внутри. Чувство-без-названия. Как нырнуть в прохладные целебные воды. Вдохнуть опиум. Доза морфия, едва не доходящая до эйфории. Холодный компресс на лоб и твердая почва. - Все хорошо, - слышит Стайлз шепот, - там полиция. Его забирают в больницу. Завтра займусь переводом. Стайлз слышит тихое: - Все будет хорошо, - и каждая мышца в теле расслабляется с тягучей болью. В машине Стайлз смутными моментами приходит в себя, по паззлам складывая реальность. Он на заднем сидении, полулежит в руках Дерека, головой на его груди. Мерно шумит двигатель, и иногда Хейлы негромко перекидываются парой слов. У Стайлза много вопросов, десятки мыслей, которые трудно, но нужно увязать, и неплохо бы встряхнуться и прийти в себя. Но Дерек держит его, и Стайлзу просто насрать на все. Ощущение безопасности - это часть жизни, которую Стайлз собирает по кускам. Ему спокойно. Ему миллион дней, несколько вечностей не было так тихо. В салоне стоит эфемерный медицинский запах. Дерек прижимает смоченные чем-то бинты к груди и животу Стайлза, иногда переворачивает их и меняет. Стайлз накрывает его руку своей, чтобы не жег антисептиком, и засыпает.***
По пять сотен километров за шесть часов и ни минуты уверенности, что удастся скрыться. Даже если полиция и федералы больше заинтересовались трупом неуловимого и всемогущего Арджента, весь храм заляпан кровью другого человека. На револьвере - отпечатки, не принадлежащие Ардженту, но пуля, убившая его, выпущена из «Дезерт Игл» пятидесятого калибра. Еще четыре пули выуживаются криминалистами из черепов и грудных клеток пособников Арджента. О присутствии второго подозреваемого говорит количество крови единственного имеющегося - он был не в том состоянии, чтобы убить четверых и самостоятельно сделать ноги. Так что, даже если бунт мафии по случаю смерти наркобарона отвлечет копов, то ненадолго. Санта-Роза напоминает один из тех пляжных городов, где снимают молодежные проекты для MTV. Здесь пальмы, дорогие авто, баров и клубов больше, чем бакалейных магазинов. Достаточно людно, чтобы было, где затеряться. Небольшой частный дом, отстроенный по всем правилам модерна и фен-шуя, выходит на рассветное солнце стороной, где спальня. В девять утра пятно света ложится на кровать и заставляет кожу светиться так, что не видно ни единой отметины. Свет бьет в лицо. Рай, - думает Стайлз. Потом вспоминает, что, по законам Библии, должен гореть в аду. Иисус даже не заглянул бы посетовать: - Ты был таким славным ребенком, и во что превратился? Он сразу переправил бы Стайлза на сковородку с порцией наркозависимых шлюх. Боли нет. Впору уверовать в жизнь после смерти, но Стайлз помнит, как посреди ночи, пока Питер пытался настроить плотин и не дать ему истечь кровью, Дерек уехал в круиз по местным аптекам. Стайлз под завязку накачан обезболивающим и, самое плохое, он не сможет встать в очередь на пересадку печени. Не тогда, когда на каждом втором столбе его фото и просьба обратиться в полицию. Первые несколько дней в галдящей солнечной Санта-Розе Стайлз сблевывает все, что съедает. Это поганый йогурт для работы желудка - и весь не переваренный йогурт оказывается снаружи, в массе чего-то темно-красного, местами густого почти до твердого состояния. Дерек стоит рядом на коленях и держит, чтобы Стайлз не опустил голову в унитаз. Питер торчит в дверях со скрещенными на груди руками, прислонившись к косяку, ему не хватает только попкорна для полноты наслаждения картиной, и он говорит, что у Стайлза, возможно, дыра в желудке. Или кишечнике. Судя по тому, что выходит из его организма, там может скоро не остаться ничего. - Ему нужен врач, какого хрена ты думаешь? - Питер так взвинчен, что почти орет. Дерек говорит: - Ему нужно оставаться в живых. - Тут он сдохнет быстрее, чем где-либо. - Засветится где-то, и его найдут. Через него и тебя тоже. Тогда обоих действительно прикончат. - У меня есть номер Дитона... Он привел меня в порядок в прошлый раз. Дерек игнорирует его. Питер постукивает пальцами по бицепсу. Вздыхает. Переминается с ноги на ногу. - В принципе, да, - говорит Питер. - Мы и сами справимся, что я тут драму развожу, подумаешь: ну, синячок, ну, царапинка. Стайлз блюет кровью в этот момент и кривится, рассматривая что-то в красной каше и пытаясь ткнуть пальцем - вдруг пошевелится. Стайлз - в состоянии полуобморока и, возможно, даже не в курсе присутствия Хейлов. Дерек весь день с таким выражением на лице, будто кто-то заново спалил его дом и угнал машину. - Племянник, у тебя есть какой-нибудь носовой платок, нитки и иголка? И скальпель? Наркоза точно нет, так что ударь его чем-нибудь по голове. - Заткнись нахуй. Питер фыркает очень зло, слишком серьезно, учитывая равнодушие, которое он пытается изображать. И уходит. Стайлз залезает в ванную и объявляет, что будет принимать душ. Его жизнь не может стать хуже, потому что Дерек отказывается выходить. Он, мать его, помогает Стайлзу. Впервые в его поганой жизни кто-то моет ему волосы. Держит над унитазом. Стайлз хрипит: «проваливай», говорит: «я сам справлюсь», а этот невозможный придурок не уходит. Он не слышит Стайлза. Его пальцы мягко скребут в волосах, намыленных чем-то с ароматом граната и ананаса. Проводят по шее. По груди. Там, где раны, Дерек моет голыми руками вместо мочалки. Стайлза эмоционально швыряет из желания забить его лицом в угол ванны до конвульсивных приступов благодарности, сдавливающей сердце, как любовь. Он вылезает из ванны, Дерек накидывает ему на плечи махровое полотенце и растирает. Лицо ощущается онемевшим, как гипсовая маска, так странно, что если пощупать - не находишь вывернутых наружу костей и хрящей. Стайлз слышит свой голос, севший, слабый, ломкий, это голос без пяти минут мертвеца. - О, боже мой. Пиздец. Я умираю. Дерек говорит: - Нет. - Еще как. Я чувствую. Такого никогда не было. По-моему, моя печень в унитазе. - Блять, Стайлз, какого хрена. Я вызываю врачей. - Хорошо, давай. А я пока пойду себе ножницы в глаз воткну. Дерек резковато обхватывает его за плечи и ведет в спальню. Укладывает на кровать, потянув на себя, прижимая к своей груди. Он обнимает Стайлза и не позволяет отодвинуться. Как будто все, что не дает гипотетическим силам зла растворить Стайлза в воздухе - его руки. Стайлз хотел бы полежать так и послушать его сердце, стопроцентно живой ритм, но отрубается мгновенно. День, кажется, на шестой ему становится ощутимо легче. Голова начинает соображать. Рвота закончилась, йогурт нашел взаимопонимание с желудком. Как и зеленый чай. К этому моменту, к шестому, вроде бы, дню, Стайлз четко понимает, что любит Дерека Хейла и хочет провести с ним остаток своей жизни. Впрочем, Стайлз не уверен, что за это время Дерек не пытался повеситься на одном из своих галстуков за штуку баксов и не попытается снова. Дерек, вроде бы, взял отпуск. Он проводит все время со Стайлзом. К этому оказалось так легко привыкнуть, что Стайлз уже не уверен, свернет ли он крышку шампуня самостоятельно. Сможет ли он уйти. После всего, что между ними было. После всей блевоты, полуночных приступов жара, матерщины и высоких чувств. Уходить некуда, если не брать в расчет, что уйти можно куда угодно. Он жив, это чудо чудес. Отец лежит в лучшей больнице Калифорнии, и можно зайти на второй круг уличной жизни. Найти другую работу. Официантом, мойщиком машин, мойщиком машин официантов. Подметать листья. Убирать сортиры в кинотеатрах. До момента, пока кто-нибудь из коллег Джерарда, или конкурентов, или полиции, не увидит его подпирающим стенку какого-нибудь центра общественного питания. Возможно, они даже не будут сразу стрелять. Может, захотят обсудить случившееся. «Оу, это вы свели в гроб нашего друга Джерарда?» - «Да, это я». «Можно с вами сфотографироваться?» «Конечно». «Отлично. А теперь встаньте лицом к стене и сфокусируйтесь на том, чтобы отдать душу богу». Многообразие жизни пышущей и пляшущей Санта-Розы для него примерно такое же, как в любом другом городе. За одним исключением: здесь есть Дерек. И это до невероятного весомый аргумент. Он валяется на кровати, головой у Дерека на животе, смотрит телек - крутят недавний матч чемпионата по футболу. Дерек читает какую-то книгу по работе, и, когда он засыпает, Стайлз убирает ее на тумбу и накрывает Дерека. Он готов накрывать Дерека одеялом, приносить ему завтрак в постель, мыть его тачку, гладить рубашки, всю жизнь заниматься только этим, абсолютно бесплатно. Стайлз воспринимает Дерека как совершенную человеческую единицу, ниспосланную с небес, чтобы разбавить грязь и мрак его жизни. Стайлз так одурел от того, что этот парень постоянно рядом, что прекратил подозревать всякий подъеб. Только чувства к Дереку, похожие на эйфорический эффект кодеина, держат Стайлза в Санта-Розе. В этом городе мечты. Только Дерек держит его, своими руками за миллион долларов, в состоянии жизни. Не дает свалиться, балансируя на краю собственноручно вырытой могилы. - Ты мой утешительный приз, - бормочет Стайлз, - я твое наказание. Девять утра, Дерек задергивает шторы, чтобы свет не бил Стайлзу в глаза; его силуэт на фоне залитого солнцем пейзажа напоминает о греческом божестве, и он ничего не отвечает, только неопределенно негромко хмыкает.***
После завтрака Питер уходит в одну из просторных комнат, которую занял для себя, и торчит там часами. Всю последнюю неделю Питер спокоен, как цветок лотоса у подножия храма истины. Спокойствие человека, отрицающего действительность. Стайлз поневоле вспоминает фильмы про зомби. В основном горожане истерили и паковали сумки на другой конец света, но были и те, кто поливал газон и игнорировал своих дохлых соседей, бьющихся в ворота. Суббота: стрижка и полив газона. Обязательная процедура. Зомби-апокалипсис подождет. Суббота, и Питер читает книгу в своей комнате. Пьет малиновый чай. «Дезерт Игл» лежит на прикроватной тумбе рядом с блюдцем, полным эклеров. Стайлз заходит и стоит на пороге с минуту, а Питер делает вид, что не замечает. - Ты легко расправляешься с посттравматическим синдромом. Питер перелистывает страницу. Делает небольшой глоток. Вздыхает. И говорит: - Мой посттравматический синдром только оттого, что теперь опять придется в стену стрелять. Если ты, конечно, не нарвешься еще на кого-нибудь. Хотя, скорее, не «если», а «пока». В мире наркоты и рабовладения за каждую часть твоего тела объявлена такая награда, что скоро ты станешь еще более популярным, если только можешь себе это представить. - Почему ты мне помог? - спрашивает Стайлз. - Не пойми неправильно, это было круто: прицельный выстрел на бегу, развевающиеся волосы, Голливуд, короче, нервно курит. И все-таки, если пропустить пиздеж о том, что тебе дорог Дерек, или хотелось пострелять. - Вовсе не пиздеж, - морщится Питер. - Обе причины подлинны. Но они скорее приятный бонус. А основная причина в том, что твой босс, царствие ему... подземное, сжег дом моей семьи. Вместе со всеми обитателями. Кроме Дерека - Дерек был за две тысячи километров, когда все случилось. Когда-то Дерек упоминал пожар, но никаких подробностей. Видимо, он не знал. - А я был там, - Питер отставляет чашку на тумбу, - и мне потребовались два года психотерапии в Ираке, чтобы забыть, как Арджент застрелил мою сестру. Вернее, чтобы убедиться, что никакое дерьмо уже не вытеснит воспоминание из моей головы. - Твоя сестра - это мама Дерека? Питер кивает. - Ее звали Талия. Стайлз задумывается о том, какие дела у Арджента могли быть с семьей Хейлов, этих идеальных людей. И решает не расспрашивать.***
Планы об отъезде на другую сторону земного шара - что-то вроде соломинки, за которую пытаешься ухватиться, когда кубарем летишь вниз с обрыва. Вроде как: да, через секунду нам суждено разбиться о скалы и нанизаться на риф, но сейчас, еще в полете, мы прикидываем, не удастся ли ухватиться вон за ту ветку. Не удастся. Поправляясь, Стайлз возвращается к обычному состоянию. Шутит, треплется, жрет таблетки. Дерек не замечает никаких перемен. Кроме того, что все это теперь - спектакль. Стайлзу не смешно, наедине с собой он не дергается и молчит, а таблетки то выплевывает, то выпивает пол-пачки за раз - в зависимости от того, хочется ли ему сухой душащей боли или бесчувствия, когда сердце сокращается два раза в минуту. Ему исполнилось девятнадцать, но почему-то кажется, что намного больше. Иногда Стайлз мажет вокруг себя бессмысленным ищущим взглядом, как потерявшийся пес. Как заключенный, который спустя лет двадцать строгого режима, бывает, по привычке оглядывается в поисках лазейки. Как сбежать обратно на волю. Ко всему дерьму, которое его сюда привело. Когда Дерек просыпается посреди ночи, Стайлз каждый раз лежит рядом и пялится в потолок. У него сна ни в одном глазу. Мертвая маска на его лице отбивает желание прикоснуться и спросить, в чем дело. Дерек все-таки делает это. Поднимается на локте, подавляет вздох и заговаривает, а Стайлз моргает и кривит улыбку, нацепляет ее на себя, как раковый больной - аппарат искусственного дыхания. «Ладно-ладно, я дышу, видишь? Все хорошо». Фатальные повреждения. Механизм ремонту не подлежит, тормоза выбиты, управлять невозможно, лучше направьте в дерево и сдайте на металлолом. Адреналиновая наркомания. Стайлз хочет свалить отсюда. В Санта-Розе так светло, что даже глубокой ночью белеют стены и потолки. Глаза поблескивают на бледных лицах. Дерек притягивает Стайлза к себе и накрывает рукой, как ребенок - игрушку. Утыкаясь лбом в висок, опуская веки, с натужным усилием вдыхая смутный запах. Стайлз накрывает его предплечье ладонями и слегка поглаживает. Язык немых. «Ты уйдешь, и я не смогу тебя удержать». «Прости». В какой-то момент, засыпая, Дерек хрипло со сна бормочет: - Ты обещал. - Прости. - Ни хера. Стайлз не без труда разворачивается под его рукой, чтобы обнять, приблизиться, высвободить руку и мягко гладить. - Я двухгодовалый труп, Дерек. И патологический лжец. Каждая мышца тяжелеет, наливается горьким свинцом. Диафрагма затвердевает цементом, ребра намертво окольцевали легкие. Хочется сдавить кулаки. Разбить о стену. Каждую кость под собственной шкурой - выломать. Пальцы Стайлза гладят за ухом, перебираются к шее, к затылку. Легкие прикосновения, как летний ветер. Дерек закрывает глаза. - Я тебя люблю, - говорит Стайлз, - больше всего, что у меня было, и чего не было. Стайлз смотрит во все глаза. Они мокрые и блестят в темноте, как маленькие звезды. Признание не звучит, как признание. Слишком много помех в голосе. - Но я не смогу жить тут, нормально, как все, понимаешь, я - не нормальный. Я конченый. Конченый человек. - Заткнись, Стайлз. - Я не смогу вот эту всю нормальную жизнь. У меня дыра в голове, в груди, я весь как сыр. Ты только представь свою будущую жизнь, Дерек. Возвращаешься с работы, а я лежу на полу в блевоте, обколотый героином. Ты приходишь с работы, а я вырезаю у себя на груди сердечко тебе в подарок. Приходишь ты домой, а я как раз толкаю стул, на котором стою, петля у меня на шее подцеплена за швейцарскую люстру стоимостью в миллион долларов. - Заткнись. Хватит. Дерек встает с постели. Стайлз садится и продолжает, посмеиваясь: - Нет, ну ты представь: сидишь ты в офисе, среди интеллигентных людей, готовых лизать тебе зад сутки напролет, а тут звонит телефон, и офицер полиции говорит тебе, что твой парень нажрался в баре и затеял драку, и его там выебали десять человек. Дерек спотыкается о валяющийся на полу рюкзак и, выругавшись, пинает его под кровать. - Видишь, ты даже слышать этого не можешь. Что будет, когда это начнет происходить? - спрашивает Стайлз. - Я не знаю. - Нет, скажи мне. Что будет, Дерек? Ты меня выгонишь? - Не знаю. - Выгонишь, да? Не станешь терпеть этого дерьма? Дерек стоит к нему спиной и мерит пол медленными тяжелыми шагами, не зная, куда себя деть. Ему становится душно в комнате, как будто кто-то переборщил, усиливая отопление. - Так давай я уйду, думая, что я кому-то нравился, - Стайлз больше не смеется, голос звучит спокойно. - Пусть у меня останется воспоминание о том, что кто-то не считал меня куском говна, достойного только вонючего ботинка. Такое маленькое чужое заблуждение. - Я никогда не посчитаю тебя... этим. - Ты просто еще не знаешь. - Знаю достаточно, - резко говорит Дерек, - ты не виноват ни в чем из того, что с тобой произошло. Люди вокруг тебя - дерьмо, те, кто испоганил тебе жизнь. Это они, а не ты. Я ни в чем не заблуждаюсь. Если мне когда-то придет в голову попросить тебя на выход, это потому, что я сам - один из таких ублюдков. Стайлз приоткрывает рот, и Дерек отрезает: - Заткнись, - он сжимает и разжимает пальцы. Вдох. Немного успокоиться. - Закончили разговор. Пусть все будет, как будет. Как ты говоришь. - Про петлю тоже? - Про все сразу. - Окей. Дерек выходит из комнаты, врубает в кухне свет и достает пиво из холодильника. Присаживается на край стола и сдергивает зубами крышку. - Оуч, - болезненно кривится Стайлз, зайдя следом. - Оставишь меня на пару минут? - цедит Дерек. - Чтоб ты мебель переломал? - фыркает Стайлз. - Мебель не виновна. Я не буду уходить от ответственности. - Просто отъебись и иди спать. - Дай мне пять минут. У Дерека в груди кусок мяса кипит в раскаленном масле. Пузырятся ожоги. Пиво кажется теплым, шипит и не способствует тушению пожара, разливающемуся по венам. Но Стайлз, на которого сейчас и смотреть не хочется. Стайлзу удается. Он останавливается перед Дереком, без всякого страха получить по морде обнимает за шею. И это как окунуться в шумную прохладу Ниагары. Стайлз касается губами кожи за ухом, и пальцы расслабляются, оставляя в сторону бутылку. Это как гореть на сотне по Фаренгейту и в какой-то момент зайти в холодную воду с головой. Кровь перестает барабанить в ушах. Свинец растворяется, вступив в реакцию с сухими губами Стайлза. Коснуться его спины - снять собственную головную боль. Слегка прижать к себе, чтобы расслабить затекшие мышцы. Пальцы цепляются за ветку на расстоянии сотни метров от земли. Короткий момент, в который она еще не вырвана с корнем, и до скалы есть пара секунд облегченной надежды. - Спасибо за то, что ты сказал, - бормочет Стайлз, укладывая подбородок ему на плечо и крепко обнимая, так и продолжая стоять между его коленей. Дерек отпивает еще и свободной рукой обнимает его в ответ. И думает, что ничего не выйдет. - Будь у меня деньги, я бы купил тебе космос, - говорит Стайлз. Улыбка не лезет на лицо, но Дерек не может не усмехнуться. - Нахера мне космос? - Ну, как... чтобы символизировать мою любовь. Космос довольно-таки большой. В космосе вакуум. Черные дыры. Астероидные осколки, способные дробить планеты на куски. - Действительно, символично. Стайлз привычно улыбается ему в лицо, в один краешек губ. Его глаза кажутся медовыми не то от освещения, не то от тепла, с которым они смотрят. И это - как греть руки у костра глубоким январем, где-то у подножия гор. Это, если откровенно, решает все проблемы. Дает ответ на все заданные-не заданные вопросы. Адреналин, героин, кодеин, разнообразие нейролептиков, любовь - одна и та же зависимость. Чувство-без-названия. Ответ на любой вопрос.Эпилог
Отказаться от всего гедонистического дерьма, чтобы почувствовать собственное тело под слоями высококачественных фирменных тряпок и гор позолоченной шелухи, засыпавшей, как кладбищенская земля - не так уж сложно. Годы учебы, годы работы, годы создания родиевого, золотого, платинового гроба. Нужно дойти до собственного предела, набрести на вышибающее дух чувство, и никакая задача, связанная с разрушением плодов собственного труда, не покажется трудной. Крис Арджент сидит в кресле для гостей в кабинете Дерека, покачивает закинутой на ногу ногой и рассказывает о смерти своего отца. Ленивыми, безразличными выражениями. Среди федералов говорят, какой-то военный стрелял. Человек двадцать уже давали чистосердечное признание. Люди Джерарда каждый день кого-то вешают за его убийство, но, на самом деле, достоверных следов никто не взял. - Это ведь как-то связано с твоим пацаном? - спрашивает Крис. Тем же тоном. - В последнее время папаша о нем разве что во сне не бредил. Дерек поднимает взгляд, не уверенный, кивнуть или отрицать. Крис говорит: - Увози его подальше отсюда. Дело глохнет на ходу, но есть те, кто не отцепится, пока не получит его голову отдельно от тела. Именно из-за этого предупреждения Дерек дает Питеру в долг, чтобы купить билет в один конец до Бергена. Это родина Кайлин, объясняет Питер. Они поселятся там в дачном коттедже и займутся разведением собак. Куда поехать самим, Дерек и Стайлз пока не решили. Стайлз туманно сказал: «На северо-запад», и Дерек кивнул. Берег на съезде с кольцевой трассы абсолютно пустой. Середина ноября, не пляжная территория, облака затянули небо бледно-серой пеленой. Стайлз сидит на камнях, кутаясь в длинную куртку, стакан кофе у него в замерзших руках испускает белесые клубы. Стайлз наблюдает за прибоем. Попросил притормозить здесь, у придорожного кафе, а потом, взяв свой кофе и уже идя мимо машины, непонятно помахал руками, пытаясь обозначить свои намерения, и пошел вниз по холму, к берегу. Туда, где бьются о камни волны. Дерек открывает дверцу "Тойоты" и выставляет ноги, прикуривая. Осенний ветер холодит шею, и он плотнее натягивает ворот куртки. Калифорния останется позади спустя часа четыре, но расслабляться рано. Он не может быть уверенным, что за ними не ведется слежка. Не может спокойно отпускать от себя Стайлза, даже если речь о паре десятков метров. Не только из-за вероятности увидеть красную точку у него на лбу. Где-то в подкорке он боится, что Стайлз просто уйдет. Не выйдет из очередной кофейни. Сбежит из отеля, пока Дерек будет спать. Просто вдруг исчезнет, сидя на шумном, пахнущем морем побережье, грея холодные пальцы о стакан. Как будто его никогда и не было. Ветер забирается под куртку, под свитер, холод пробирается под кожу. Дерек учится жить с этим чувством. Ради которого отказываются от потом и кровью выстроенных фундаментов. Дерек выдыхает дым в ветер. Смотрит на фигурку Стайлза на фоне Тихого океана. Смутное чувство изгибает уголок губ в улыбке. Стайлз машет в сторону горизонта, жестами объясняя, что это нужно увидеть вблизи. Стайлз, который возвращается к машине и улыбается, по-дурацки проливая кофе на куртку. Чувство, ради которого отказываются от жизни, по словам одного парня, «на миллион долларов».fin