И небо над нами не будет серым

Раскаты грома становились все громче, словно буря приближалась к самой академии. Быть может, так и было; Элиот не знал и знать не желал, думал только, что в музыкальном классе будет чуть прохладнее, чем всегда. Камина в нем, к сожалению, не было, и даже зимой помещение отапливалось не очень – пальцы не замерзали, но было зябковато. Оставалось надеяться, что никто из скрипачей, что собирались там пару уроков назад, не открыл окно – а то сквозняк был бы обеспечен. Но даже не это было главным. Мысли Элиота сменяли одна другую, и вот, наконец, он вспомнил, что стоит повернуть направо на очередной развилке. Лео этого, конечно, не заметить не мог. – Нам, вообще-то, было прямо, – пробормотал он слегка недовольно. Лео терпеть не мог, когда Элиот менял свои решения на ходу, хуже этого было лишь игнорирование слуги, чем Элиот иногда баловался; но в этот раз не смог не ответить. Не хотелось ничего испортить. – Я знаю, нужно кое-что забрать, – кивнул он, слыша, как стучат низкие каблуки Лео по дощатому полу. Не в такт его шагам, увы, не в такт – хотя… стоило ли расстраиваться? Лео просто шел медленней, и все. – Что? – спросил он, совсем останавливаясь. – Ноты, – пожал плечами Найтрей, а потом бровь его нервно дернулась. – Ноты есть в музыкальном классе. Вот всегда Лео говорил так. Логично, да, рассудительно и даже немного правильно, но… Но вот так вот. Не любопытно, не стараясь что-нибудь выяснить или сунуть нос куда не следует, просто подмечал что-то – и приходилось выворачиваться. Но на сей раз Элиот вывернуться не мог, и, удивительно, ему помог сам Лео. Улыбнулся хитро, хмыкнул, а потом махнул рукой, мол, иди – и Элиот пошел. Недалеко, всего пару дверей пройти нужно было, открыть, поискать аккуратные записи, вынести, прижав листы к груди – чистой стороной от себя, чтобы никто ничего не увидел. Чтобы Лео не увидел ничего раньше времени. – Моим ушам уже больно, – усмехнулся он лукаво, а потом торопливо пошел за недовольно фыркнувшим господином, что не удостоил его ответом. Старая песня. «Я, самоучка, играю куда лучше тебя. Завидно?» «От твоей музыки моя душа в клочья рвется от страданий». «Мне больно даже представлять, что ты мог написать». Они дразнили друг друга одинаковыми фразами и именно поэтому, быть может, старались удивить друг друга и по-настоящему поразить. Для Лео не было ничего лучше, чем мягкий взгляд Элиота; для Элиота не было ничего приятнее, чем яркая улыбка своего слуги. Потому что, несмотря на все свои подколки, умением друг друга они восхищались. И, может, именно нетерпение их обоих сделало путь до музыкального класса таким коротким. Настроить рояль оказалось также несложно; а окна были плотно закрыты, так что в комнате лишь слабо пахло дождем, совсем чуть-чуть, и вообще не было сквозняка. Лео уселся на табуретку, что небрежно пододвинул ногой, и взглянул на господина выжидательно. Вцепился пальцами в деревянное сиденье, так, что костяшки побелели, и очки его как-то нехорошо сверкнули. Хотя… Элиоту это даже сейчас нравилось. Поэтому он просто вздохнул поглубже, перевернул страницу своих аккуратных черновиков и коснулся клавиш, ощущая, как пробегает по всему телу слабая дрожь. Или же это было счастье? Он знал, что это будет прекрасно. Успел сыграть всего несколько раз, ведь Лео чаще всего был рядом, а портить сюрприз не хотелось – но все равно успел узнать и полюбить эту мелодию, как любил только одну, ту, что они часто играли вместе. Почему-то Элиоту казалось, что они даже немного похожи. Быть может, Лео вкладывал в «Лейси» те же чувства, что помогли его господину создать то, что он играл сейчас – о, это было бы так… здорово. Лео как-то говорил, что играющий Элиот кажется куда более красивым и куда более романтичным, чем обычно, когда возмущается и шипит из-за очередного учебника математики. Он был прав – он просто не мог быть неправ, с его-то аргументами; Элиоту хотелось, чтобы и сейчас Лео был прав. Лично его душе хотелось танцевать. – Название уже есть? – проронил слуга, поправляя очки, и пробежался пальцами по своим темным волосам. – Я не смог придумать, прости, – послышалось в ответ, и Лео слабо улыбнулся. – Это было невероятно. За окном вновь громыхнуло, и сверкнула молния, ударяя в землю – Элиот вздрогнул, чувствуя, что нарушить молчание будет очень сложно. Хотелось просто радоваться, ведь Лео понравилось. Он никогда не раздавал комплименты направо и налево, не такой он человек был – говорил в лицо любую гадость, стоило только повод дать. И тогда в ход мог пойти не только острый язык, о нет, – место находилось и кулакам, и одеялу, в которое можно было кого угодно завернуть и сесть сверху, доказывая свою правоту самым глупым способом… И поэтому его «невероятно» отозвалось в сердце Элиота радостной тяжестью. Он даже не сразу заметил, что Лео встал с табурета и подошел чуть ближе, касаясь его плеча. Толкнул, потом – сильнее, и Элиот подвинулся, пуская его на широкую скамью. Вздохнул, смотря, как чужие пальцы ложатся на черно-белые клавиши, и улыбнулся. Еле заметно кивнул, чувствуя, как спирает дыхание, и подхватил за Лео, что начал парой секунд раньше. «Лейси» ему не принадлежала, пусть Лео и подарил ее Элиоту, но… Элиот, наверное, просто не смог принять такой дар. Поэтому эта мелодия была не только Лео, который ее написал, и не только Элиота, которому она была посвящена – она была их мелодией, их одной песней на двоих. В одиночку они не могли сыграть так, как играли сейчас – от всей души и с таким желанием, что и не снились даже Моцарту. Поэтому играть последние ноты всегда было тяжелее, но и останавливаться было нельзя – ведь тогда бы исчезло все волшебство; оно не рассеялось даже после того, как загудело окно, получив удар толстыми ветвями осины. Обычно они молчали. Сейчас же был тот самый момент, когда Элиот понимал: либо сказать сейчас, либо молчать всегда и до конца. – Лео… Тебе никогда не казалось, что наши души связаны? Тонкие пальцы коснулись пары клавиш, выдавливая из них жалобный стон, а потом проскользили по белоснежным рукавам пиджака. Лео обнял сам себя, а потом ответил почему-то очень тихо: – Ты ведь сейчас не о нашей игре, да? Элиот не любил перемены. Они всегда приводили к чему-то очень… неопределенному, но чаще плохому; а у него не было иных идей, кроме как ответить «Да», так же неслышно. Лео громко фыркнул, зевая, встал из-за рояля. Прикрыл крышку, чуть не ударив Элиота по пальцам, а потом, видя мрачнеющий взгляд холодных глаз, показал на дверь, слабо кивая головой. Элиот как-то умудрился забыть, что у них всегда были преданные слушательницы, которые с визгом разбежались, стоило эту самую дверь открыть. До комнаты они шли молча и очень торопливо – Элиот торопливо, а вот Лео – спеша. Боли не было, только непонимание – а Лео не смотрел Элиоту в лицо, прячась, прячась в своих чертовых лохмах и за своими огромными очками. Молчал, даже, казалось, не дышал – а потом и вовсе пнул дверь ногой, открывая ее совсем не по-джентльменски. Бросил сумку около своей постели, подошел к Элиоту, вырывая и его вещи из цепких пальцев. Две сумки оказались рядом, а ноты, заботливо собранные Найтреем, оказались на прикроватной тумбочке, очень заботливо сложенные. И в конце концов Лео затащил в комнату Элиота, закрывая за ним дверь. – Лео… – осторожно окликнул его тот. Лео не сел на постель; Элиот не смог сесть тоже, хотя его ноги и были словно ватные. Пальцы Лео пробежали по спинке кровати, нервно, болезненно – а потом он глубоко вдохнул. – Просто повтори это еще раз, если не передумал. Губы, казалось, пересохли вновь, и Элиот сжал кулаки, впиваясь ногтями в свои же ладони. – Тебе никогда не казалось… – тихо начал он, видя, как сжимают пальцы Лео спинку кровати так же, как сжимали табуретку там, в музыкальном классе. – Что… наши души связаны? И он увидел взгляд своего слуги даже через толстые стекла его огроменных очков, глаза не удивленные, но и не впечатленные – нет, Лео смотрел на него с каким-то ненормальным непониманием, но в то же время… смирением. Его ноги, наконец, подкосились, и он сел на постель, тяжело вздыхая. Элиот опустился напротив него, на свою кровать, слыша, как скрипят пружины на кровати Лео, и ответил таким же тяжелым вздохом. Он знал: Лео никогда его не бросит и не предаст, но почему-то этих мыслей было всегда мало. Сейчас – особенно, и они совсем не успокаивали. Поэтому, стоило Лео чуть поднять взгляд, дыхание Элиота перехватило вновь. – Разумеется, – произнес он не четко, не твердо, а совсем слабо. Не так, как всегда; без насмешки и без улыбки, без… Без гнева. – Это… «Да»? – спросил Элиот его, чувствуя, как дрожит собственный голос. – В следующий раз не тормози, как сейчас, – наконец-то ухмыльнулся слуга, а потом прикрыл губы рукой, почти смеясь. Ему стало легче, намного легче – а глаза Элиота все так же пристально следили за ним, ожидая и почти умоляя. – Ты попросил меня повторить! – воскликнул тот наконец-то, воскликнул громко и даже немного раздраженно, а потом ударил по тумбочке ладонью, не запугивая, а просто давая себе выход. – И я повторил! И Лео помедлил еще пару мгновений, словно наслаждаясь моментом – а потом все же не смог молчать. Это было бы очень жестоко. – Да, это значило «да». И Элиоту в один момент стало очень холодно. Потянулись минуты – одна, другая, такие легкие и простые, но такие до ужаса неловкие. Не было даже сил улыбнуться – кровь стучала в висках, не давая даже просто осознать до конца все сказанное, но позволяя губам дрожать. Улыбнуться у Элиота тоже не получилось; а Лео встал с постели, делая пару шагов на дрожащих ногах. – Я в душевую, – произнес он, доставая из-под подушки пижаму, и тяжело вздохнул, бросая любопытный взгляд на господина. Тот ответил не менее озадаченным, но все же более спокойным – и кивнул, рассеянно, непонимающе. Дверь за Лео закрылась тихо, а потом из-за нее послышалось несколько неразборчивых слов. Зная Лео, Элиот улыбнулся: скорее всего, он ругался, и от этого на душе стало как-то легче. Он не знал, что будет дальше. Они поняли друг друга, поняли же, но… Чем это станет? Во что превратится? И когда, главное, они оба смогут дышать нормально, не слыша биения своего сердца в висках? Они будут делать… Что? Все ведь останется, как было. Элиоту хотелось бы; это было бы просто замечательно, ведь ему так же хотелось иногда класть свою руку поверх ладони Лео, когда они в очередной раз заканчивали «Лейси», или точно так же, как и всегда… нет, не всегда – как и изредка в шутку заплетать ему косы. Ну, и еще чего-то, того, что заставляло Элиота зажмуриваться и бить ногой по деревянной спинке кровати от одной только мысли. Элиот Найтрей не любил перемены; он им не доверял. Но иногда перемены были к лучшему, и ему хотелось верить, что все будет хорошо.