И небо над нами не будет серым

Вряд ли кто-нибудь мог сказать, что между Элиотом и Лео что-то изменилось. И дело даже было не в том, что мало кто способен понять истинный характер отношений господина и слуги, которые наедине всегда иначе себя ведут, нежели при людях, нет; дело было в том, что они сами не догадывались. Элиот точно не догадывался. Это было поразительно – Лео точно так же ругался на него, точно так же бесцеремонно противоречил своему господину и точно так же продолжал дразниться. Он должен был… Приблизиться?.. Быть может, да только Элиот все еще оставался на расстоянии вытянутой руки от своего слуги. Руки, которой, правда, теперь было позволено касаться иначе. Единственное, что Элиот смог позволить себе делать иначе – это смотреть на Лео во время занятий. Раньше он делал это украдкой и скучая, да и сейчас не хотел показывать, но… Нет да нет, поглядывал на него, на его опять непричесанные космы, на его тонкие руки, на его сгорбленную спину. Не потому, что хотелось смотреть – боже, конечно, нет. Ведь Элиот не желал наблюдать за своим слугой днями и ночами, не только теперь, но и до этого. Просто теперь в голове появилось много вопросов. Ни один из них не понимал, что изменилось; но главный вопрос звучал не так. Кто они – вот что было важно, вот о чем не мог перестать думать Элиот, а Лео... А Лео просто ежился, чувствуя его взгляд затылком. Не то чтобы он избегал этих мыслей. Он просто очень хотел бы все упростить, и поэтому для Лео все было элементарно – элементарно настолько же, как и выбрать, есть суп ложкой или же вилкой. Вилка была бы очень неудобным решением, неловким и пропускающим бульон сквозь свои зубцы, но пачкающимся. Ложка же напрашивалась сама собой – и другим прибором Лео бы суп есть не стал. Поэтому было в этом что-то приятное – осознавать, что твой господин покоя себе не находит, смотрит на тебя иначе, не так, как всегда – смотрит не как на слугу и не как на друга; смотрит, как… неизвестно на кого. Наверное, они так и оставались друзьями, просто друзьями близкими, очень близкими. И Лео это нравилось. Он не любил лишнее внимание, он не любил шум, он не любил, когда его трогали или хватали, но у них с Элиотом изменилось только одно – то, как работали шестеренки в их головах, вот и все. Хотя… Сидеть с Элиотом за роялем Лео никогда неприятно не было, и это было самым прекрасным. Элиот был тем самым человеком, которому Лео мог позволить чуть больше, чем просто стоять рядом – просто потому, что он был приятен. А для Элиота же Лео был самым близким, только Элиот не мог сам этого принять. Он искал слово, которого просто не было – а Лео как слуга плохой и непутевый совсем не собирался помогать ему в поисках. Ведь проще было бы, если бы господин выполнил всю сложную работу. В этом была хитрость всей их дружбы: Лео был очень плохим слугой, но умудрялся оказаться самым лучшим в глазах своего господина. Как оказалось, слишком уж лучшим, но это приятно грело душу. Хотя и было неожиданно, когда Элиот впервые за долгое время решил отдать работу слуги, собственно, слуге. – Лео, мы кто? Этот вопрос прозвучал над ухом Лео в пятницу, спустя всего день с немногим. И это Лео совсем не понравилось. – Что, вот прям в классе? Давай до комнаты дойдем, а? – недовольно прошипел он, чувствуя, как дрожат его руки. Учебники собрал быстро и зло, запихивая книги в сумку, вздохнул, замер, запрокинув голову, а потом прищурился. – Там я с удовольствием выслушаю твои варианты. И лицо Элиота тут же помрачнело. Лео не знал, что было в его мыслях – пусть Элиот и думал, что, кажется, очень ошибся. Он был в растерянности, растерянности не невинной и детской, а растерянности печальной и опустошающей, сгрызающей душу изнутри… И хуже всего было то, что Лео, к сожалению, чувствовал, что скоро и его захлестнут эти мысли. Он просто хотел, чтобы все было проще; и он сделал выбор без раздумий. Двигаться дальше – это напрашивалось само собой, и это должно было быть очень, очень интересно и захватывающе, а еще невероятно здорово, ведь… никогда еще Лео не удавалось почувствовать чужое тепло иначе, чем закутавшись в заботливо поданное одеяло. Но на самом деле выбор он этот сделал лишь после мучительных минут в душе, когда хотелось только ругаться. Не пришел к итогу – и просто поставил себя перед фактом, пытаясь не думать о мелочах, как выбирают между рисом и супом, не думая, с чем подается рис; быть может, это была ошибка. Но Лео не любил думать о своих ошибках, он предпочитал их не видеть в упор и не признавать. Это же было так удобно – быть правым, еще с самого приюта, с дома Фионы. Думать должен был Элиот. Но и Элиоту нужна была помощь, и этого не заметить Лео не мог даже сквозь толстые стекла своих очков. – Прости, – процедил сквозь зубы Элиот. Он чувствовал себя не одураченным – он чувствовал себя полным дураком, и от этого почему-то становилось так… неприятно и мерзко. Лео виноват не был, и это было тем, что занимало его мысли, но… И Элиот не был виноват, так что такой итог напрашивался сам собой. И он был весьма и весьма неправильным. – Мучительно, да? – тихо спросил Лео. Они были разными, но сейчас были слишком уж похожи. А высказывать очевидное становилось так просто, если не слышал почти никто, как сейчас. – Да, – просто согласился с этим Элиот. Сложно было не согласиться. Лео не думал, как должен поступить, ведь иначе его эгоизм уничтожил бы все, что начало только-только появляться. Можно убивать любое растение, начинающее прорастать; но стоит ли убивать все шипастые растения, если из них могут вырасти розы? Поэтому он осторожно накрыл руку Элиота своей, чуть склоняя голову. Пальцы Элиота были красивыми, такими, как и у него самого – тонкими и невероятно изящными, ведь оба они были музыкантами. В этом они были похожи, несмотря на свое положение в обществе. Прекрасно ли было это? Разве что немного забавно. Им нужно было поговорить, но Лео не был готов начать этот разговор. Поэтому Элиота стоило поблагодарить, но был бы Лео Лео, если бы благодарил своего господина за любое его слово? Конечно же, нет. Но именно сейчас им не нужно было даже произносить вслух те слова, что звучали в их головах: им нужно было поговорить. До комнаты шли долго, медленно, нерасторопно, хоть и старались увеличить шаг. Нужно было просто идти чуть быстрее, а не получалось – все было так… туманно. Перед глазами не было пелены, но и дверь за собой Лео закрывал дрожащими руками, боясь чего-то, непонятно чего; а потом, когда поднял глаза на Элиота, ощутил, как весь страх исчез в одно мгновение. – У тебя руки дрожат, – слабо улыбнулся Лео. На подколку не хватало сил, да и желания не было – а Элиот покачал головой. – Сказал тот, кто вцепился в ручку двери так, что аж пальцы побелели. Лео нервно рванул руку, касаясь ладонью шершавой поверхности двери. Прикрыл глаза, вдохнул глубоко, как только смог – и мотнул головой, пытаясь отогнать надоедливые золотистые блики, пляшущие перед глазами. Чтобы просто видеть Элиота четко. – Я не понимаю, что должно между нами быть, – честно сказал слуга. – Но, мне кажется, мы не сможем разобраться за пару минут. – Даже за пару часов, – еле слышно ответил Элиот, доставая руки из карманов. Вздох, другой – всего пара шагов, и этого оказалось достаточно. Взгляд Элиота был так же холоден, как и всегда, но на лице его читалась тревожность. Не боль, но… Это было по-человечески и уж куда лучше, чем страдания, а Лео… Лео просто позволил ему волноваться за двоих. Господин всегда несет ответственность за своего слугу, и именно за это Лео был готов его благодарить. Руки Элиота были совсем рядом и не держали – но уйти было некуда. Элиот точно знал, должен был знать, как происходит подобное – ведь это он читал кучу книжек своей сестры, но… Он, наверное, на самом деле и не догадывался. Просто не умел. Прикосновение его губ был мимолетным и таким легким, таким… невинным. «Холодные», – вот что подумал Лео, скребя ногтями деревянную дверь. Как-то мало этого было, но мысль эта была совсем уж неуместна, хоть и душить ее не хотелось – а потом уже стало поздно возмущаться и чего-то требовать. Черт, всего одно касание, так... осторожно. Элиот отвел взгляд, не стыдливо, но немного неловко. Лео прекрасно его понимал; и сегодня был готов уступить господину самую малость. – Я… в библиотеку, – проронил тот, подбирая с пола сумку, и склонил голову перед своим слугой. Тот улыбнулся краешком губ – и ответил: – Мне тоже надо, но я не пойду. Оказалось, что нужно было вовсе не поговорить. Им нужно было просто остаться наедине, но не утыкаться носом в стену, как это было вчера вечером. И шестеренки в их головах заработали немного получше.