Часть шестая
10 августа 2014 г. в 00:53
Ладонь Лео сжалась в кулак сама по себе, как только в голове его возникло желание коснуться пальцами своих губ. Это было странно; это было необычно, это не вызывало... доверия? Лео был готов довериться логике и здравому смыслу, а еще – подсчетам. Подсчетам не математическим, а подсчетам разумным: ведь любой человек понимает, что, если он отличается от остальных, куда выгоднее и безопаснее для себя эти отличия от других скрывать. Так и Лео понимал – понимал с самого детства, что не стоит говорить всем и каждому о том золотистом свете, что он видит.
Потому что он помнил эти косые взгляды, что долго еще не смывались с его кожи.
Так что Лео доверял разуму, а не чувствам. Чувства порою оказывались слишком обманчивы, но...
Если бы Лео доверился разуму и в этот раз, то все закончилось бы, так и не начавшись. Элиот получил бы в ответ на свой вопрос откровенную ложь в тот день, в среду, когда они были в музыкальном классе, и ложь эта была бы хорошо замаскирована, пусть и явно видна под некоторым углом. На самом же деле Элиот получил в ответ правду; это пугало Лео – то, что он вновь рискнул пойти на поводу у своих истинных мыслей.
Лео привык прятаться, но не для раздумий. Теперь же раздумья имели место быть, и ему это не нравилось.
Поэтому в следующий раз он решил опираться на проверенную помощницу – логику, и она подсказывала: плыть по течению проще, чем вертеться в нем волчком. Лео вертеться не хотел. Элиот же не мог не вертеться, и это вызывало у его слуги даже немного сострадания.
В самом же деле, как все было бы просто, если бы Элиот двигался вперед, не оборачиваясь... Так думалось Лео, и он сознательно упускал из виду одну-единственную мысль: когда-нибудь обернуться все же придется, и вот тогда-то задумавшегося слугу своего Элиот, все для себя решивший, обгонит.
Но Элиот, крепко сжимавший эфес меча, сейчас был вполне согласен с жизненной установкой друга.
Френк не был мастером. Разумеется, и ровней Найтрею-младшему он не был, он только учился, но учился усердно и с воодушевлением. Глядя на него, Элиот вспоминал и себя. Когда-то он ведь не просто любил поединки на мечах – когда-то он горел этим, имея глупость накидываться на куда более опытных противников, не имея в запасе ничего. К счастью, слуга дома Рейнсворт все же не отказывал ему – не отказывал и по сей день, вновь и вновь, увы, Элиота побеждая.
Но Элиот знал, что без соревнования с более сильным соперником сам сильнее не станешь. Равно как и отказываться от поединка с более слабым не стоит: а вдруг он все же выиграет, и ты поймешь, что не так хорош в своем увлечении?
Именно поэтому они с Френком иногда встречались.
И на сей раз Элиот был рад, что его мысли ушли в другую сторону.
Сказать по правде, он никогда Френком не любовался, но вот сейчас он был до одури хорош. Не внешностью и лицом – нет, именно своим... своими... Возможностями? Движениями? На лице мальчишки отображалась крайняя сосредоточенность, которая, правда, то и дело отчего-то граничила с удивлением. Френк даже заставил Элиота задуматься, а не оплошал ли он в своем умении владеть мечом, ведь удивить ничем хорошим он его, наверное, не мог.
О дурном же как-то думать не хотелось, но хороший мастер все же принимает как критику, так и свои недостатки, совершенствуя их.
Если честно, на сей раз Элиот был даже рад, что смог выбить из рук Френка меч. Это было закономерно и ожидаемо, но не порадоваться в душе Найтрей-младший почему-то не смог.
– Ты был хорош, – улыбнулся он мальчику, и тот, медленно подбирая свой меч, немножко поклонился ему. Это было даже больше похоже на медленный кивок головой, чем на поклон, но, как ни парадоксально, это был именно поклон.
– Спасибо, рад это слышать, – пробормотал Френк. Почесал нос, смущенно жмурясь, и резко развернулся, чуть не ударяя лезвием по горшку с карликовым деревом, что стоял у него на пути.
Элиот улыбнулся пошире, а потом вздохнул, все же перебарывая себя.
– Скажи, Френк. Почему ты так удивленно на меня смотрел?
Мальчик провел ладонью по рыжей шевелюре, пожимая плечами.
– Да просто, – ответил он совсем уж легко. – А что, нельзя?
– Можно, – осторожно убрал меч в футляр Элиот, уже отвлекаясь. Укладывался меч, как всегда, хорошо, и это несомненно радовало – отчего-то в последнее время футляры для семейной реликвии Найтреев очень уж быстро ломались и просто приходили в негодность, что не могло не печалить.
Элиот встал, чувствуя, как ремень оттягивает плечо. Не очень приятное поначалу, теперь это ощущение стало привычным, как и само дыхание. Элиот же собирался уже уходить, когда его окликнул Френк, тоже убравший свой меч в ножны.
– Элиот... Тебя что-то тревожит?
– Что? Нет, – покачал головой тот, взмахивая рукой. – Увидимся.
«Пока», – послышалось сзади, и Найтрей вздохнул.
Вот что удивило – или напрягло – Френка. Разумеется, Элиот был совсем уж не заинтересован в сегодняшней схватке, и это вполне могло читаться на его лице; наверное, это было бы полным неуважением к противнику – позволить себе показать подобные эмоции.
Поэтому Элиоту очень хотелось ошибиться в своей догадке. Он быстро пошел обратно в их с Лео комнату.
В комнате его ждало многое: разбросанные книги, вываленные из шкафчика туфли и, разумеется, всеобщий бардак. Лео же там не было. Конечно, у Элиота не было особых распоряжений для своего слуги по этому поводу: Лео не был обязан предупреждать господина, что куда-то уходит, и слава богу.
Ведь это бы скатилось в прилюдное «О, господин Найтрей, соизволите ли вы отпустить меня в туалет?», что вместе с образом Лео, построенным будто специально для всех, кроме Элиота, могло бы произвести весьма большой эффект на одноклассников.
Но Лео в комнате не было, и оттого сердце стянуло.
В отличие от Лео, Элиот не умел отвлекаться даже с помощью книг. Но решил попытаться: взял одну, пролистал страницы, вспоминая, на каком же месте остановился сегодня в библиотеке… Вспомнил с трудом. Попытался погрузиться в вовсе не чудесный мир, созданный автором, но это не получилось уже в который за сегодня раз, и Элиот тяжело вздохнул, откладывая роман в сторону.
Как-то теперь в голове стало слишком пусто.
Футляр ощутимо оттягивал плечо, все же он не был слишком легким, и Элиот поставил его на пол, осторожно открывая. Меч был на месте – а где бы он еще мог оказаться? Но Найтрей помнил, что за холодным оружием нужен уход, а последний раз он проверял…
Скрипнувшая дверь отвлекла его от мыслей о мече, и он взмахнул рукой, приветствуя входящего. Лео молча кивнул в ответ, вытирая полотенцем мокрые волосы, и прошел до своей постели, на нее, правда, не садясь.
– Как Френк? – поинтересовался он.
– Как всегда, хотя… чуть получше, – кивнул Элиот, вздыхая. Захлопнул крышку футляра, засовывая его под кровать, и шмыгнул носом. – А ты чем занимался?
– Читал, – пожал плечами Лео.
Это был сам собой напрашивающийся вывод, и Элиот даже захотел улыбнуться. Они же и познакомились в библиотеке – что еще мог делать Лео, кроме как читать? Хотя, на самом деле, мог бы и домашнее задание поделать или задачки по математике порешать… В идеале, разумеется. Но это же Лео: будь он идеальным слугой, слугой бы Элиота он точно не стал. Так ведь?
– Ну… Не совсем читал, – отвел взгляд он. Смысла врать не было: своими словами он задел не только Элиота, но и что-то внутри себя. Задел – не обидел, а будто задал немой вопрос, и вопрос этот отчего-то не умолкал. – Тебе-то мой совет помог?
– Немного, – кивнул Элиот в ответ, вздыхая. – Но… Знаешь, я пришел к выводу, что нужно попробовать. Ведь лучше попробовать и ошибиться, чем не рискнуть и пожалеть.
– Ты прямо философ, – отвернулся Лео, и голос его стал будто бы чуть тише. Элиот не знал, улыбается ли он, но был уверен – да, ухмыляется. Это же Лео. Он совсем не такой безэмоциональный, каким кажется, и это очень хорошо.
Хотя иногда мог бы быть и поспокойнее.
– Есть немного. А ты как будто немного нервный, – осторожно спросил Найтрей, наклоняя голову и всматриваясь в лохматый затылок. – Сам-то своему совету следуешь?
– Я бы рад, ведь это было бы правильно, – уклончиво пробормотал слуга, потягиваясь, а потом все же поворачиваясь обратно. – Но и ты ведь не полностью мысли свои очистил?
– За такое время невозможно найти душевный покой. У меня не очень вышло, – честно ответил Элиот. Рука его сама собой дернулась к книге, что последняя осталась лежать в изножье его кровати, и он осторожно положил ее на тумбочку. – Ты предлагаешь пробовать новое, а я даже боюсь представить, что ты под этим подразумеваешь.
«То есть… очень хочу знать, но сам боюсь спросить», – закончилась мысль совсем тихо в его голове. Элиот не был трусливым, но и пилить сук, на котором сидел, не мог – ведь так ему подсказывал здравый смысл.
Лео смотрел прямо на него, и сквозь стекла его очков было видно, что он щурится. Будто рассматривал что-то; и этим чем-то были те самые надоедливые золотистые блики, что упрямо лезли под челку, но… Но в этот момент их будто стало меньше, будто их кто-то собрал в сачок, чтобы не мешать слуге рассматривать своего господина, пытаясь найти ответ в светло-ледяных глазах.
Кровать Элиота прогнулась, когда Лео на нее сел, но не скрипнула. Как и всегда – уголки губ его приподнялись от этой мысли. Найтрей покосился на друга: тот забрался на постель с ногами, сбросив обувь, и это было все же немного на него не похоже.
А с другой стороны – так ожидаемо для затворника, что не чтит большинство правил, просто их игнорируя.
– Ну… Ты можешь попытаться меня поцеловать. Но это не значит, что я не могу ударить тебя в ответ, – поспешно пробормотал он, добавляя, и выжидающе посмотрел на своего господина.
В ответ на это ладони Элиота только коснулись запястий Лео. Сжали несильно, но ощутимо – а потом Найтрей ослабил хватку, проводя по бледной коже кончиками пальцев, совсем слабо холодя.
А по венам Лео почему-то разлилось приятное тепло.
– Не хотелось бы держать тебя в такой момент, – тихо ответил ему Элиот, почему-то смотря на его босые ноги, а не в лицо.
Лео хотел было ответить, но не смог.
Он чувствовал, как дрожали руки Элиота. Тот не был так уверен, как пару дней назад, когда решил поспешить, дабы не отказаться от своего же желания, – но была ли эта спешка чем-то хорошим? Ответить на этот вопрос, пожалуй, было слишком сложно, ведь и сомнения, что зарождались в их сердцах, тоже являлись частью чего-то важного.
Чего-то важного, для чего нужно было немало смелости.
Странно – руки Элиота всегда были холодными, но объятия его согревали, и из них не хотелось убегать. Этот парадокс не давал покоя, но был отложен на пыльную полку где-то в лабиринте сознания Лео, чтобы не мешался – и подобное решение было правильным. Потому что, стоило Элиоту поцеловать Лео впервые, он осознал, что в этом нет ничего дурного.
Прикосновение губ друг к другу – это не поцелуй. Он не имел значения тогда, два дня назад, пусть и смутил их обоих – а вот этот будто подталкивал их к запретной черте, и лишь страх не давал переступить через нее.
Неловко. Глупо и наивно – о нет, не наивно, но и не так, чтобы было чем-то восхищаться, это было просто… приятно. Чуть более распущенно, но все же так неловко, неловко, неловко!
И слишком уж быстро.
«Не смотри на меня просто так», – промелькнуло в темном взгляде, и Элиот покорно пошел на поводу, касаясь мягких губ вновь. Уже чуть более торопливо, более требовательно, но все еще не умея и не зная, как и зачем, что и куда, даже несколько по-собственнически – ноги Найтрея-младшего тоже оказались на постели, и он толкнулся, укладывая Лео на мягкую свою подушку.
Темные волосы разметались по белой ткани, и Лео вздохнул, давая господину нависнуть сверху, но выгибаясь навстречу, так, чтобы провести пальцем по пуговицам жилета.
– Тебе и правда понравилось.
Господин не обязан всегда отвечать слуге, и на сей раз Элиот решил этим правилом воспользоваться.
Он просто не мог ответить, Лео бы потом заел его насмерть – а тот только коснулся дужек своих очков, словно боясь их снять. Элиот же его от этого страха избавил, кладя их на ту книгу, что недавно сам устроил на тумбочке.
Вокруг Элиота был этот свет, но его было так мало, что Лео почувствовал себя немного, чуть-чуть счастливее. Элиот заменил собой свет – и это было прекрасно, прекрасно для Лео, который хотел видеть его таким, какой он есть на самом деле, без разных приукрашений своего больного сознания.
А Элиот не мог оторвать взгляда от Лео.
У него ведь были такие красивые глаза, такие... неповторимые. Темные, как сама ночь, глубокие – они не затягивали внутрь, но манили, подобно чему-то прекрасному, а в глубине, в самой глубине отражалось что-то невероятное.
Элиот вспомнил, как ему говорила Ванесса: глаза человека – это путь в его душу. У Лео были такие прекрасные глаза, что о красоте его души можно было только мечтать, и именно поэтому к ней так хотелось прикоснуться.
Лео молчал. Его ладони упирались в широкие плечи Найтрея, нет, не совсем упирались, скромно лежали, и он не смел пошевелиться. Он не хотел открывать себе мир и позволить кому-то открыть самого себя, но... в этот раз его не спрашивали, и он был готов покориться судьбе.
Разве что... Элиот вновь подался вперед, и пальцы Лео коснулись кончика его носа.
– Элиот, прошу... Будь нежнее.
Эти слова не были самыми подходящими, но Лео хотелось это сказать – и следующий поцелуй стал самым ласковым и самым осторожным из всех, что Лео когда-либо получал.
Они оба будто боялись дышать, но не могли сопротивляться друг другу. В действии таком было слишком много всего, всего, о чем они и думать-то не смели, но всего, в чем целый мир мог оказаться. И это упускать не хотелось, да, было тут немножко любопытства.
А еще – осознания того, что, если все хорошо, смысла избегать этого не стоит.
Ладонь Элиота оказалась на груди Лео, не вжимая его в подушку, а словно пытаясь удержать – и Элиот ощутил, что сквозь тонкую ткань ночной пижамы своего слуги он чувствует его дыхание.
А еще – как движутся мышцы под бледной кожей, позволяя рукам Лео слабо обнять, а пальцам – провести по той едва заметной линии на шее юного Найтрея, где начинали расти колкие волосы.
После же осталось только ловить губами чужое дыхание, чувствуя, что смущения не то что след простыл – его не было. И от этого на сердце становилось легче. На обоих сердцах.
Элиот лег рядом, поближе к стене. Как оказалось, они оба вполне помещались на одной казенной кровати академии и могли спокойно лежать, не мешая друг другу. Только босые ноги Лео задевали иногда холодный металл в изножье – они оказались чуть ниже, чем думали. От этого Лео ерзал, но скоро успокоился, переводя дух.
– Никто никуда не идет размышлять.
– Я думаю, да, – ответил ему Найтрей, неловко находя запястье слуги где-то около своего бока. Не улыбнулся, но посмотрел на Лео, зная, что ответный взгляд не поймает, но все равно посмотрел.
Вообще думать можно было прямо здесь, друг около друга. Лео вырвался из объятий, но не переполз к себе, давая держать себя за руку – и уже это было хорошо само по себе. Но думать не хотелось.
Куда правильнее было бы сказать себе не заморачиваться мелочами и продолжать исполнять то, что совесть обычно не выпускает дальше темных мыслей.
Или совесть эта на самом деле была страхом?