И небо над нами не будет серым

Лео было не очень хорошо. Когда он проснулся, все его тело ломило, а голова трещала от боли – даже собственные мысли вопили в голове слишком громко, будто раскалывая лохматую голову пополам топором. А все почему? А потому, что Элиот не мог обойтись без него. Не мог. Просто не мог, его кошмары были слишком страшными и слишком реалистичными, а Лео… Лео просто не мог не помочь ему. Пусть и был немного раздражен вечером. Пусть и хотел спать. Пусть и вообще мог сделать вид, что не заметил ерзаний Найтрея. Лео никогда не был хорошим слугой, он был… средненьким, даже в те дни, когда честно старался выложиться на полную, но Элиота это устраивало. Он принимал Лео таким, каким он был… Ради, наверное, и тех ночей с ним. Потому что без него Элиот бы не смог успокоиться, только Лео мог ему помочь, и это был его особенный дар. Но ночь, проведенная на холодном полу в позе «зю», не прошла для Лео бесследно. Радовало только одно: из-за головной боли он почти перестал замечать золотые блики, что мерцали вокруг, и был этому очень рад. Он чихнул. – Будь здоров, – сдержанно бросил Элиот, одеваясь, и, услышав еще один чих, повторил: – Будь здоров. – Спасибо и спасибо, – вытер нос рукавом пижамы Лео, тоже думая о том, что стоило бы переодеться. Быстро вскочил, напялил на себя форму, вышел в коридор – нужно было спешить, по утрам в туалетах были огромные очереди. Лео даже страшно было подумать о том, какие очереди в туалет приходится выстаивать бедным ученицам академии Латвидж. Эти мысли не входили в разряд однозначно пристойных, но не задумываться о подобных вещах он просто не мог – потому что в сравнении даже с таким… С таким его жизнь казалась чуточку лучше. «Не все так плохо, как могло бы быть». А когда он вернулся, в туалет ушел уже Элиот. Оставив, что странно, постель незаправленной. С тихой руганью Лео начал выполнять свои обязанности слуги, начав, правда, со своей кровати, но, когда Господин Блистательный Мечник соизволил вернуться, тактично указал на этот факт. – Я убрал твою постель. – Ага, – послышалось в ответ, и Лео на миг даже опешил. «Ага»? «Ага»?! Просто «ага», никакого «спасибо»? – И все? Мог бы попросить убрать, как это делают все нормальные люди, – упер он руки в боки, фыркая. – Ты сам сказал, что мне нужно быть менее чувствительным, – приподнялась бровь Элиота, и он запихнул последнюю книгу в свою сумку. Чернильницу положил сверху, не забыв, конечно, плотно ее закрыть. – И тебе стоило бы причесаться. – Буду звать тебя снежной королевой, – уже немножко зло пробормотал Лео, тоже быстро собирая вещи. – Буду звать тебя лохматусиком, – ухмыльнулся Найтрей. Этого ему делать, очевидно, не стоило, потому что в следующее же мгновение ему по голове прилетело учебником истории, довольно увесистым, к слову. Отскочив от дворянской головы, книга жалобно шлепнулась на пол, зашуршав раскрывшимися страницами. Лео фыркнул опять, на сей раз куда более недобро, но не двинулся; Элиот тоже замер на пару секунд, а потом тяжело вздохнул. Наклонился, поднял учебник, задумчиво рассматривая начавшие уже от времени стираться буквы, и, скрипнув зубами, бросил его обратно. Очевидно, не хотел заехать другу по голове, ведь иначе бы попал точно по черепушке, а не прямо в руки. – Причешись, – вновь сказал он, глядя на слугу, и тот нервно переложил учебник из рук в руку, явно не дорожа таким предметом, как история. – Бегу и падаю, – посмотрел он поверх очков на Элиота, а потом отвернулся, желая закончить этот неприятный разговор. Скрипнули половицы, Элиот сделал пару шагов к нему, а потом почти прошипел: – Ты должен. Лео был должен много чего. Будучи слугой, он редко выполнял свои обязательства, но когда-то ему пришлось выслушать целую лекцию от леди Ванессы о том, каким должен быть слуга. Быть опрятным тоже входило в этот список, и, надо сказать, именно из-за этого Ванесса к нему придралась, но… Но… – Я не должен. Сейчас я, в первую очередь, равноправный ученик Латвиджской академии, как и ты. А ты ведешь себя, как свинья, – процедил он сквозь зубы, глядя в холодные голубые глаза, и Элиот сощурился. Лео не видел в его взгляде ничего необычного – ни гнева, ни злости, ни даже тоски. Это был просто Элиот, его Элиот, но… Вел себя он не так, как всегда. Это не нравилось Лео – а Элиот, должно быть, сам не понимал, зачем это делает. Как он сказал? Это все потому, что Лео не понравилась его излишняя чувственность? Вообще-то Лео не имел в виду, что в его жизни не должна иметь место романтика, но ведь Элиот Найтрей всегда был особенным в плане своего мировосприятия. Порой его не понимали ни мать, ни сестра, ни братья — ни один из братьев, а он с трудом понимал своего слугу. Лео не говорил ничего сложного, но Элиот во всем старался искать подтекст. И, что печально, находил. Этот день был одним из худших среди всех тех, что они проводили вдвоем. Было... мерзко, неправильно, неприятно — а Элиот продолжал гнуть свою линию, продолжал страдать невообразимой ерундой, которую Лео не понимал. Отказывался понимать. Не хотел понимать. Такого не было давно. Даже когда они только познакомились, когда только Элиот предложил Лео стать его слугой, а тот согласился, такого не было. Между ними всегда было тепло, тепло согревающее и нежное, какое-то заботливое тепло... Оно-то и привело их двоих к тому, что было теперь между ними. К этому странному, непонятному, но очень и очень желанному. Лео слишком хорошо помнил это тепло, и ему хотелось его вернуть. Он решил не думать о том, что, как, почему — просто «вернуть», а то потом может быть поздно. О, в какой-то момент он превратился в параноика — и, как оказалось, предчувствие не так уж его и обмануло. После обеда Элиот зажал его в углу, болезненно схватив за руки, и попытался поцеловать, хотя Лео не хотел. Лео ударился головой о стену, и голова Лео, без того раскалывающаяся, заболела еще сильнее. – Да иди ты к черту, – зло пробормотал он, вырываясь, и пнул своего господина под коленку. Это сработало, и Лео смог уйти безнаказанно, оставив Найтрея далеко позади. Его не стали терзать ни совесть, ни горечь, как, впрочем, и любопытство — только обидно стало. Очень. Что за пару дней с Элиотом произошло что-то действительно плохое, что-то не то. «Когда он умудрился настолько сильно удариться головой, чтобы потупеть?» – вот какой вопрос интересовал Лео во вторую очередь. Первоочередным же было его желание вдать Элиоту по его лыбе за его скотство, что сегодня внезапно всплыло наружу. – Ты ведешь себя, как урод. Не хочу с тобой разговаривать, – показательно положив сумку на единственное свободное около себя место, скрипнул зубами Лео. В библиотеке было очень много народу, и она явно не была тем самым укромным уголком, где стоило бы выяснять отношения, но Лео никогда не был правильным во всех смыслах этого слова. – Это потому что ты так захотел, – нервно протянул Элиот, нагло перекладывая сумку своего слуги на стол и садясь рядом. – Я похож на ненормального? – процедил Лео, отгораживаясь стопкой книг, но сумку все же забрал. Не с огромным желанием, конечно, сунул ее себе в ноги под стол — и отодвинулся от Элиота. – Ты сказал, что я должен меньше нелепостей делать. Тебя же раздражало... – запнулся он на миг. – Ну, это... – Это? – выразительно скривились губы Лео, но за его челкой Элиот это вряд ли увидел. А обидно — Лео порой очень хорошо мог показать, как относится ко всему происходящему вокруг дурдому. Элиот дергано почесал свою бровь. – Ну... Нежности и прочее. И тут Лео почти что удержался, чтобы не заржать — не засмеяться, а заржать. При всем его раздражении Элиот сейчас казался ему весьма и весьма забавным, но вот просто простить его поступки, пусть и совершенные по дурости, Лео не мог. Что поделать, и Элиот, и Лео были немножко злопамятны. Поэтому каблук Лео с силой опустился на ботинок Найтрея, и тот, сначала побледнев, тихо взвыл, хватаясь за бедро. – Неприятно, да? Мне тоже, – мстительно протянул Лео, вздергивая нос, и, сгребя учебники с тетрадями в сумку, встал. Осторожно взял чернильницу тремя пальцами и, перешагнув через лавку, гордо удалился к выходу из библиотеки.