Мы с тобою не связаны ни судьбой, ни доверием, Так какая нелепица приоткрыла все двери нам? Как же так получается — я и ты, врозь единые, Мы с тобою вдруг встретились — Нет и Да, половинами. Я не сделаю первый шаг, ты отступишь ещё на два. Что же в этом мире не так? Что же нас вдруг свело с ума? Не услышать мне слов любви, позабыть тебе голос мой; Как же мы с тобой далеки… Как же близко стоим порой… Убирайся прочь! Ты уже идёшь? Нет, не плачу я — это плачет дождь. Ты не нужен мне!.. Ну и где же ты? И опять я жду. Истово. С надеждою…*
Глеб
Самое страшное — когда просыпаешься и ещё не знаешь, что всё уже кончено. Дурак, я почему-то надеялся, что теперь у нас всё будет хорошо, что ты простил и переступил через свою гордость. Или через своих тараканов — в твоей карамельной головке их всегда неисчислимое количество… Нет, мне было не по себе, когда я проснулся без тебя, и всё же я думал… Домой я прилетел, как на крыльях. Я ждал. Тебя? Наверное, чуда. Я дал тебе утро, чтобы объясниться с родителями, потом день… время до вечера. А ты всё не возвращался. Впервые я радовался дню рождения, впервые я ждал гостя. Знаешь, как трудно расставаться с надеждой? Начался и закончился день, пришла и ушла мамина подруга, а я всё ещё надеялся. Тяжелее всего знать, что ты больше не вернёшься, и продолжать сходить с ума, дёргаться от любого шума за дверью, срываться к окну и наблюдать часами за пустым двором. Тот Новый год тоже был ужасен: вместо подарка, я сказал матери, что её сын, скорее всего, гей. — Я влюбился в парня. Она посмотрела на меня сухими усталыми глазами, какие у неё бывали только после тех жутких пересечений с моим отцом. — А он? Конечно, она поняла, о ком я, но мы так и не произнесли твоего имени — не одному мне было больно от твоего бегства. — Нет. Но я заставлял его со мной спать. В конце концов, он меня оставил. Я знаю, твоя мать чистый ангел, если может ужиться с этим чудовищем, но вряд ли даже она способна на такую реакцию: — Тогда я рада. — Потому что он парень? — Нет. Потому что любовь выворачивает наизнанку. Может, я и жестока к своему ребёнку, но я бы желала, чтобы ты никогда не влюбился. Посмотри на меня. Неужели ты хочешь стать таким же?.. Таким же жалким… Таким же сломанным. Опустошённым. Думаю, будь я в другом состоянии, наш папаша бы в жизни не осмелился показаться мне на глаза. Но каким-то образом он влился в мою жизнь; однажды оказалось, что он признал меня своим сыном… и, знаешь, я согласился. Просто чтобы быть ближе к тебе. И даже то, что твоё имя больше не произносится в их доме, меня не смущает. Я часто бываю там. Мне нравится гостиная. Там старое окно с расшатанной рамой. Я не знаю почему, но моё воображение постоянно рисует на подоконнике юркую эльфийскую фигурку… Я смиряюсь… Это страшно… Это неизбежно… Труднее всего первую неделю, когда все мысли и ощущения направлены только на одно — ожидание возвращения. Невыносимо первый месяц — ходить, словно зомби среди живых, и всматриваться в лица, вслушиваться в голоса. Страшно первый год — словно плач за покойником, когда знаешь, что больше не увидишь, и всё равно сердце предательски ёкает, если слышишь знакомое имя или видишь похожий силуэт в толпе… когда нечаянно вспоминаешь жест или привычку, или находишь принадлежащую умершему вещь. Словно ножом по сердцу. …Я едва дождался весны, когда заработали фонтаны, и, как дурак, бродил по ним до вечера. Нет, тогда я тебя уже не искал, я давно понял, что мы можем увидеться только во сне. И всё же я бродил по воде… Возможно, я просто хотел быть ближе к тебе, где бы ты ни был. Где бы ты ни был… Где же ты? Максим мне так и не ответил. — Ни тебе, ни мне, — таков был его ответ. И я просто развернулся и ушёл. Зная тебя — это был только твой выбор. Ты эгоист, каких поискать, уж я знаю, что тебя невозможно перетянуть на свою сторону, если ты сам не захочешь. И ты сам удрал от меня. Ха! Удрал! Ушёл!!! Спокойно и размеренно! Это уже когда я научился жить заново, вспомнил нашу последнюю ночь. Подарок на день рождения?! Это был единственный раз, когда я заснул первым, это был единственный раз, когда доводил меня ты, а не наоборот. Ты заранее всё спланировал… Иногда я думаю, может, ты вообще всё заранее спланировал, и этот кошмар — просто такая изощрённая месть. Когда-то я по глупости показал, как слушать собственный пульс в кулаке. Ночной фокус, которому в детстве меня научила мама, чтобы не боялся кошмаров. Отдай сердце, которое ты по ошибке сжал в пальцах!.. Оно больше не болит и не рвётся, но без него холодно и пусто… Я открываю глаза по утрам и живу тебе назло. Дышу, ем, хожу в школу, в университет, в больницу на практику… Это только в первый год страшно жить, когда проходит шесть — прошлое становится маревом на горизонте. Время летит быстро, и если и не лечит раны, то точно затягивает. Я научился улыбаться. И даже научился не чувствовать себя за это виноватым. И клеймо на плече тоже исчезает, остались только две тонких белых полоски. Однажды я не сдержался и расцарапал их, не желая отдавать времени единственное, что у меня от тебя осталось. Я смотрю в зеркало и до ужаса не хочу меняться. Чтобы при случайной встрече ты меня обязательно узнал. Чтобы посмотрел небесными голубыми глазами и просто улыбнулся. Или твои глаза были серыми? И как ты улыбался? Я не хочу тебя забывать… Я не могу тебя вспомнить… Иногда ты мне снишься. Я никогда не вижу твоего лица, ты идёшь от меня не оборачиваясь, и сколько бы я ни бежал следом, мне тебя не догнать. Раньше ты был совсем близко, но сон снится всё реже, а ты в нём всё дальше. Я боюсь, что однажды не смогу разглядеть даже твою спину. Пытаюсь вспомнить твоё лицо, но не вижу ничего, кроме хитрого прищура и ехидной улыбки. Ты точно мне не приснился? …Это так странно — оборачиваться назад и вспоминать свою первую, ещё детскую, любовь. Тогда всё было максимальным — жизнь или смерть, дружба или вражда, любовь или ненависть. Я давно вырос, научился жить. Разве что по весне, если идёшь мимо, так и тянет лечь на газон и вдохнуть сладкий запах травы. Кажется, когда-то он мне нравился… Сколько ещё я бы хотел тебе рассказать. О себе, о своей жизни. Хотя бы о Майе. После того, как по школе поползли слухи обо мне, она стала моим единственным другом. Странная, всё-таки. Я так и не понял, почему она осталась со мной, наверно, ей тоже не хватает тебя, хотя, как и в твоём доме, с нею мы никогда о тебе не говорим. Ты словно наша общая запечатанная тайна. О, сколько бы я хотел тебе рассказать. Просто мстительно рассказать, как у меня всё хорошо. Я сотни раз придумывал и подбирал слова, которые бы вылил на тебя при встрече. Забывал и придумывал новые. А потом забывал и их, или они мне казались слишком пресными. Так вот, у меня всё хорошо, чтоб ты знал. Я не скучаю и уже давно не терроризирую Максима вопросами о тебе, потому что мне действительно всё равно. Но как же хочется всё это тебе рассказать. Злорадно кинуть в лицо, развернуться и уйти. Но я могу только подбирать слова и складывать их в злые фразы. Я тебя люблю… Я тебя ненавижу… И ещё сильнее люблю… Но остались только пустые фонтаны с солнечной радугой. И, сколько бы я ни тянул к ней руки, она от меня ускользает…Саша
Страшнее всего обрывать все связи разом, точно серпом срезаешь. Ночью я ещё лежал в твоих объятиях, а днём трясусь в поезде до Москвы, чтобы улететь и не вернуться. Какая всё-таки жизнь странная штука, она обязательно сделает круг, чтобы завершить какой-то отрезок. Я встретил тебя в той затхлой, провонявшейся мышами, подсобке. И там же тебя оставил… Сжимаю кулак, чтобы почувствовать щекочущий кожу пульс. Пускай это и глупо, но мне хочется верить, что это бьётся твоё сердце, а не моё собственное. Поначалу я почти всегда ходил со сжимаемой в кулак рукой, до крови впивался ногтями в ладонь. Мне позволили эту маленькую причуду — я был очень послушным, чтобы мне её позволили. Поначалу я брыкался, думал, что сломаю все запреты, но меня только сильнее накачивали лекарствами. Или не лекарствами. Знаешь, как страшно, когда тебя пеленают в смирительную рубашку и на всю ночь привязывают к кровати? Вообще-то, здесь не так уж и плохо, а если прижаться лицом к зарешеченным окнам, то решёток и не видно, словно вокруг нет стен и запоров. Я люблю смотреть в окно — из него видна площадь с фонтаном. Иногда я представляю, как мы бродим по нему, хохоча и дурачась. Глупо, конечно, ты в жизни туда не зайдёшь, будешь наблюдать со стороны. Мне нравится так думать — будто бы однажды я всё же тебя увижу. Ты просто улыбнёшься. Или нахмуришься. Или назовёшь меня Эльфёнком. Не хочу думать, что ты развернёшься и уйдёшь. Не хочу вспоминать, что вообще никогда тебя не увижу. Хочу знать, что ты делаешь сейчас… У нас весна… В палате душно и сухо. Нам разрешили выходить в парк, но меня вернули обратно — думали, я хочу сбежать. А я всего лишь хотел увидеть тот фонтан вблизи. Лето пришло… Трава под окном пожухла и выгорела. Ты когда-то говорил, что тебе нравится травяной запах, я честно пытался его разобрать, но медсестра решила, что у меня приступ, и увела на процедуры. Я послушный, я пошёл сам. Если я не буду слушаться, мне не разрешат сжимать в кулак руку, и тогда я окончательно сойду с ума. Люблю осень… Когда пройдёт дождь, из сада веет сыростью и прелой листвой, тогда мне кажется, что ты где-то рядом, только-только вышел из моей комнаты. Иногда я выбегаю в коридор и действительно ищу тебя, с диким весельем понимая, что сейчас стал полноправным жителем этого весёлого заведения, что быть тебя здесь не может… и всё же я позволяю себе эту безумную глупость. Просто потому что боюсь разучиться мечтать и помнить. Здесь ужасные зимы… Снега почти нет, а если выпадает, то нам всё равно не разрешают скатывать его в снежки. Я разбил окно и сквозь раму собрал немножко прилипшего к подоконнику снега. Порезанную руку мне зашивал практикант, я смотрел на него и представлял твоё хмурое сосредоточенное лицо; я помню, ты хотел стать врачом. Год прошёл. Уже целый год. А я до сих пор помню твой тихий голос, твои губы, вечно полуоткрытые в удивлённом восторге, твою дурацкую привычку лизаться, твои тёплые руки. Если бы мне снились сны, ты наверняка был бы в каждом из них, но из меня их вытравили таблетками и уколами. Иногда мне удаётся обмануть врачей и не выпить лекарств на ночь, тогда мне снятся кошмары. И каждый раз, просыпаясь, в первые блаженные мгновения я верю, что просыпаюсь в твоих объятиях, которые лечили лучше любой химии. Я хочу… Как же я хочу отсюда выйти… плевать на уговор с отцом! Хочу к тебе! Прижаться, как раньше, почувствовать вживую твой запах. …Опять сжимаю ладонь. Старые шрамы уже не ноют даже на погоду — просто старая, не выведенная до конца привычка. Помню, когда мне только наложили швы, я не мог сжать кулак. Та неделя была как в аду, я слонялся по коридорам, часами сидел у стены или молча наблюдал за чёртовым фонтаном на площади, заснеженным и выключенным. А потом… а потом эта дурацкая зависимость понемногу отпустила. Время… врут, что оно лечит — время учит. Я научился жить. Без стука твоего сердца. Без тебя. Знаешь, на что это похоже? Будто с тебя поутру сняли удерживающие ремни и расстегнули усмирительную рубашку. Всё болит и ноет, но ты впервые можешь вольно владеть собственным телом. Однажды я проснулся и неожиданно понял, что это был просто ещё один кошмар, дурацкий затяжной сон без сюжета. Оборачиваюсь назад и вижу двух заблудившихся в жизни детей. Что мы такого нашли друг в друге, чего не было у остальных? Я даже не помню, как ты выглядел, знаю только, что жутко бесил. Смотрю на своё размытое отражение в фонтане на площади, на плещущуюся в воде ребятню. Не могу сдержать улыбки. Мы были такими же — горячими, отчаянными, живыми. Кажется, я любил тебя изводить. Кажется, изводить меня любил ты. Кажется… теперь может только казаться. Может, для кого-то и двадцать лет не срок, но спустя шесть лет все воспоминания размыты, как то же отражение в каменной чаше фонтана. У меня осталась только любовь к гитаре. Помнится, мне нравилось замирать у твоей и проводить пальцами по струнам, слушать мягкий растекающийся перезвон. Я часто забредаю в один магазинчик, где продаются гитары, просто чтобы коснуться струн пальцами. Эта странность так и живёт во мне. Но я давно вылечился и слился с толпой, я больше не мечтаю прогнуть весь мир под себя, я точно знаю, что это невозможно — полтора года в том страшном месте вбивают это знание в подкорку мозга. Я только не знаю, почему иногда просыпаюсь с липким странным чувством… какой-то вязкой безысходности. Словно мне снился кошмар, но я его забыл. Странно, мне ведь не снятся сны… И ты остался так далеко, что я всё чаще думаю, что это было единственное когда-то пригрезившееся мне видение… Я закрываю глаза и мечтаю… это единственное, что осталось от меня прежнего. Теперь, даже встретившись в толпе, ты меня не узнаешь. Да, наверное, и не вспомнишь. Кто я такой, чтобы остаться в твоих мыслях? Всего лишь воришка, отобравший себе отца. Но по ночам, когда вокруг только тишина и ночь, я закрываю глаза и мечтаю, что однажды мы всё же увидимся. И ты улыбнёшься. Или нахмуришься. Или назовёшь той странной нелепой кличкой, которая всё вертится в голове, но как бы я ни старался, так и не получается её вспомнить. Прошло не так уж и много лет… и всё-таки прошла целая жизнь… Остался только шрам на ладони. Иногда я сжимаю пальцы, но сквозь грубые рубцы ничего не чувствую. И устало отпускаю на волю без спроса взятое сердце… --- ** Darling_killer подарила свой оридж, написаный к этой главе http://ficbook.net/readfic/995824 (живая ссылка в шапке фанфика) ** Galateya написала к этой главе стих http://ficbook.net/readfic/1259603 (ссылка есть в посвящениях)