Глеб
Осень разлилась по деревьям бордовыми огнями. Уже сошла летняя духота, и по ночам прихватывал лёгкий морозец. Вот и сегодня прихватил. Вместе с прошедшим вчера мелким дождём очаровательное сочетание. Солнце и гололёд. Глеб выкрутил руль к подъездной дорожке, прихватил из салона коробку, затянутую в подарочную упаковку. Открыл калитку, пересёк двор, привычно поморщился от лая мелкой кудлатой собачонки, любимицы хозяйки дома. Внутри было людно и шумно. Поискал глазами хозяев. Один из них вынырнул из гостиной, удивлённо округлил глаза. — А ты что здесь делаешь? — Хм, ну спасибо за тёплый приём, — усмехнулся Глеб, небрежно перекидывая коробку хозяину. Собеседник смутился. — Я имею в виду, ты же в командировке был. — Раньше вернулся. У тебя же свадьба. — Послезавтра. — А мальчишник? Согласное хмыканье. Да уж, чтобы он упустил случай прогуляться в любимый клуб? Максим поднял глаза, и Глебу показалось, что в них затаилась смутная тревога. — Что случилось? Нет, они не были друзьями. И приятелями тоже. Но судьба любит выкинуть злую шутку. Максим уже седьмой год был Глебу кем-то вроде сводного брата. Человеческая природа непостижима: Глеб был уверен — это Максим постарался избавиться от Саши… и Максим же был рядом все эти шесть жутких лет. В школе он быстро и жёстко затыкал рты праздношатающимся и мимопроходящим, сильно заинтересовавшимся открывшейся ориентацией первого ученика. Он же поколотил Глеба, когда тот какого-то чёрта шагнул под машину у школьного перекрёстка. Правда, перед этим он его выдернул из-под колёс. Было это ещё в первый месяц Сашиного исчезновения, и, как Глеб ни силился, так и не вспомнил, почему всё-таки сделал тот страшный шаг на трассу. Он вроде бы не собирался кончать жизнь самоубийством, возможно, он просто ушёл в себя, как всегда в те дни. В университеты они пошли разные — Глеб, как и планировал, поступил в мед, Максим наплевал на отцовские желания и пошёл в юридический, но всё равно регулярно появлялся в его жизни, точно напоминание о гнетущем прошлом. Глеб его не гнал, хотя и общаться без дела они перестали. Возможно, Максима угнетало чувство вины, возможно, ему нравилось помыкать потерявшим интерес к жизни парнем, в любом случае, Максим остался в его окружении. Да ещё и эта странная запутанная кровная связь — отец Глеба воспитывал Макса… «Воспитывал», скорее. Высокомерный надменный тип с тиранскими замашками. Глеб так и не нашёл с ним общий язык, да они оба как-то не слишком и старались, просто однажды этот монстр связался в больнице с его матерью и сообщил, что намерен официально признать Глеба. Глебу тогда было всё равно, Глеб в те дни был способен только бездумно выйти под машину… Много чего случилось за эти годы, а с тех пор, как он остался совсем один, этот дом и эта семья стали единственным родным местом, как бы дико это ни звучало. — Да нет, — Максим почесал коротко стриженый затылок. — Просто мы тебя не ждали сегодня. Глеб прислушался к шуму из гостиной. В коридор выскочила незнакомая девица, увидала разговаривающих. — Ой-ой, — весело хихикнула она, попятилась и обратно скрылась в гостиной. «Свидетель, свидетель приехал», — тут же зашептались из-за дверей и в коридор уже целенаправленно высунулось несколько голов. Максим поморщился, Глеб усмехнулся. Сам он, даже если когда-то и бросился под машину, не собирался так зверски кончать жизнь самоубийством, да и Макс женился, скорее, просто потому, что статус обязывал. Да и надо же когда-то семью заводить, так почему бы не сейчас — нашёл подходящую и вперёд, на баррикады. Иногда мать Максима пыталась ему намекнуть, что тоже пора бы, Глеб рассеянно соглашался, но и только. Хорошая она, мягкая, не сказать, чтобы приняла Глеба с распростёртыми объятиями, в то время она сама напоминала зомби. Может, потому и сошлись — обоим было плевать, а потом просто привыкаешь к тем, кто рядом. — Что-то я не помню, чтобы меня назначили свидетелем? — Да не приехал он ещё, — раздражённо буркнул Макс, — вот Вика с подружками и хороводит. Не знаю, чего с ними делать, дом по швам уже трещит — три девки, а будто целая армия. Мать на таблетках. — Вроде же у Вики своя квартира есть? — припомнил Глеб. Припомнил смутно, потому что никогда не интересовался, и вообще не факт, что квартира именно у Вики — чаще Макса пассий менял разве что сам Глеб. Пробовал и с парнями, но бросил, так и не начав — от поцелуя с первым же едва не стошнило. Максим же до этой победительницы расставался с девицами, как только запоминал их имя. Глеб предпочитал имён даже не спрашивать — на один раз вполне можно обойтись и без этого. — У неё в квартире родители и племянницы — как раз днём из Полтавы прилетели, потому сюда сама сбежала, — Макс поморщился от очередной шумовой волны. — Завтра отвезу, к чертям, в гостиницу всю эту кодлу, а то чокнусь и свадьбу отменят по умолчанию. Глеб только хмыкнул. — Нам их класть уже некуда, — не удержался и пожаловался Максим. — А утром ещё и свидетель приезжает, тоже не местный, тоже у нас остановится. Дурдом, блин. То-то он на Глеба так затравленно косился. Ну да, тот иногда вполне мог переночевать в их доме, особенно по возвращении из командировок. В квартире пусто, а после недельного отсутствия ещё и жутко неуютно. Так что он часто себе такое позволял. — Расслабься, я только подарок по дороге закинуть и домой, — успокоил Глеб. Да он бы тут и сам ни за какие коврижки не остался! Шум, вначале принятый им за обычную вечеринку, оказался просто тремя деятельными девицами, а не мальчишником по поводу свадьбы. Наверняка всё веселье будет завтра, и не в измученном предсвадебной суетой доме, а в каком-нибудь клубе, в том же «Аквариуме». — Мог бы и на свадьбу притащить, — обречённо буркнул Макс, тащась следом за Глебом вглубь дома. Коробку он одарил взглядом, в котором читалась тихая ненависть пополам с желанием немедленно повеситься. Глеб, если честно, не особенно понимал Макса — не так уж они и в возрасте, чтобы обвешиваться жёнами и прелестями семейной жизни, тем более, Вика не страдала беременностью — основным предлогом современных свадеб. Максим тоже изменился, он остался прежней нахрапистой самовлюблённой сволочью. И всё же позволил себя охомутать. — А родители где? Глеб почему-то был уверен, что мать Максима прячется от шума у себя в спальне, но её там не было. Не нашлась она и на кухне. В гостиной даже искать не стал — у него, вполне себе здорового, и то голова от шума раскалывается. Предсмертно дзынькнул разбиваемый бокал. — На счастье! — пьяно возвестил молодой женский голос за стеной. Его поддержали хохотом. Максим поморщился. Нет уж, в том аду хозяйки дома точно не найдётся. — Они с отцом уехали к вокзалу. — Ммм… свидетеля встречать? — если честно, Глебу было неинтересно. Уехали да уехали, просто как-то ненормально — побывать в доме и не поприветствовать хозяев. — Нет, — напрягшись, ответил Макс. — Слушай, ты же устал? Так что давай завтра… Подъезжающий автомобиль высветил фарами окна дома. Ну и отлично! Глеб и сам не горел оставаться на этом шабаше. Прошёлся по коридору, ещё раз заслужив восхищённый взгляд высунувшихся девиц, толкнул дверь на улицу. Вполне можно поздороваться и сразу же попрощаться, лишь бы нормы приличия соблюсти. Вышел за ворота. Отец как раз открывал дверцы жене, она разглядела в свете фар вышедшего из-за ворот Глеба, приветливо вскинула руку. — О, и ты приехал. — Здрасте, тёть Том, — отца он предпочитал не замечать. Тот отвечал взаимностью, от чего у них сложились тёплые, почти дружеские отношения. Глеб раньше терялся в догадках, зачем этому сквалыжному типу вообще приспичило о нём вспомнить, потом просто выкинул вопрос, как не суть важный. — Вам чего это по ночам не спится? Женщина улыбнулась солнечной улыбкой, такой непривычной на её лице, такой тоскливо знакомой. — Да вот, гостя встречала… И счастливо обернулась назад, к мужу, пыхтящему у багажника. Возле него стоял человек, тот самый приезжий, и помогал достать из-под съехавшей от тряски шины свою дорожную сумку. — Надо было с собой на заднее сидение брать, — весело усмехнулась тётя Тома, — эх, мальчики… Глеб разглядывал размытый ночью и слепящим машинным светом силуэт человека, молча сносящего пыхтения старшего Микольского. Кремень-парень — такую силу воли иметь. Ни дёрнется, ни поморщится, будто злые бормотания его совсем не задевают. Просто стоит и смотрит. На него. Странный неестественно прямой взгляд, жгучий и рассеянный одновременно, какой бывает только у детей или блаженных, словно забыл закрыть глаза, да так и спит с открытыми. Глеб прикипел к незнакомцу, во все глаза рассматривая высокий гибкий силуэт. Волосы растрепались с дороги, спутались, спина неестественно прямая, правая рука сжата в кулак — возможно, бормотания не так уж его и не трогают. Жгут глаза из-под острых густых ресниц, беззвучно шевелятся бескровные губы, даже отсюда видно — верхняя короче нижней, словно приоткрыта в постоянном полуудивлённом восторге. Губы… у них всегда были одинаковые губы. Кулак молодого человека сжался ещё сильнее. Сердце Глеба сдавило точно в тисках. Он с трудом сглотнул сухой шершавый ком в горле, в ушах взрывался пульс. Он пожирал глазами незнакомца, пытаясь найти в нём знакомые черты. Высокий, тонкий, гибкий. Не осталось больше острой подростковой угловатости, а из волос ушла яркая солнечная рыжинка, они потемнели и словно потускнели, даже в густых осенних сумерках это было отчётливо видно. Саша закрыл глаза, разрывая с Глебом связь, и улыбнулся, как-то неестественно растягивая губы, точно забыл, как это делается. — Дождь… — тихо сказал он, вдыхая ночной воздух. — Так и знал, что здесь будет пахнуть дождём…Саша
Самолёт и поезд Сашу утомили, разбитый пересадками и не спавший толком предыдущую неделю, он даже не смог вменяемо отреагировать на встречавших его на вокзале родителей. Может, оно и к лучшему — от одной только мысли о предстоящей встрече с отцом, Сашу лихорадило. Всю последнюю неделю, с тех пор, как ему пришла телеграмма с приглашением на свадьбу Максима, а в ней — номер его же мобильного для созвона. Необычное сюрреалистичное ощущение, словно затёртый и давно забытый сон, который приснился опять. Саша неуверенно топтался у выхода, дожидаясь опаздывающего отца. Он бы и сам добрался к дому, но не был уверен, что по ночи так быстро вспомнит дорогу. С отцом приехала мать, отчего ему сразу же стало легко и спокойно. Саша вырос и изменился, но страх перед этим жёстким, даже жестоким человеком никуда не делся. — Ну, здравствуй, — скрипуче каркнул родитель, рассматривая сына знакомыми холодными глазами. — Угу, — выдавил Саша, против воли утыкаясь взглядом себе в туфли. Они не виделись шесть лет, расстались злыми, с колким чувством неприятия друг друга. Время стёрло острые углы, убрало взаимную ненависть, но сделало их ещё более далёкими друг от друга. Саша поёжился, зябко передёрнул плечами, кутаясь в тонкую джинсовку. Холодно. Просто холодно. У него дома климат куда теплее… Мама всхлипнула и повисла на шее сына, что-то невнятно бормоча про то, как он изменился и вырос, и как она по нему скучала. Саша вяло отметил про себя, что, даже скучая, она его не навестила, но тут же отмёл эти мысли — всю свою злость он оставил позади, уже давно перестал грубить людям; и вообще взрослые люди всегда оценивают ситуацию со всех сторон — не навещала, значит, не могла. Переезд до Новороссийска тоже не самый лёгкий, уж не с её здоровьем. Странно, но он… не огорчён. Ни отсутствием в своей жизни матери, ни вообще семьи. Он с самого детства был эгоистом, привыкшим быть сам по себе. Может, потому и не смог с ними ужиться? Немножко горько, немножко обидно, немножко грустно… всё равно. Отец молча хмыкал, а мать мялась, не решаясь подступить к выросшему сыну. Саша уезжал ещё ребёнком, диким необузданным подростком, сбившимся с пути и назначившим себе во враги весь мир, а вернулся взрослым человеком, обуздавшим своих демонов и смотрящим на мир глазами реалиста. Он прекрасно понимал, что приглашение ему выслали чисто формальное, и, если бы он не откликнулся, наверное, семья бы только вздохнула с облегчением. Но осень… осень до сих пор разжигала в Саше хулиганские, мальчишеские ещё, повадки. А ещё осенью промозгло и тоскливо, и никакое отопление не спасёт, если в квартире пусто и кроме его сердца стучат разве что настенные часы, поэтому он позвонил и сказал, что обязательно будет. Домой ехали молча. Отец что-то спросил про его работу, он узнал, как у мамы здоровье, и всё. Разговор не клеился, не было общего для них клея. Разве что Саша вспомнил и из вежливости поинтересовался хотя бы именем невесты. Узнал и опять замолчал, притворился спящим, чтобы развеять гнетущую тишину. — И Глеб здесь, — уже когда они подъезжали, заметила мать, глядя на припаркованную машину. Саша дёрнулся, но под пристальным отцовским взглядом, сверлящим из зеркала заднего вида, опять расслабился и спокойно засопел носом. После того, как Саша поставил условие, чтобы Глеба признали сыном, отец, конечно же, заинтересовался, с чего вдруг такая забота, уж не он ли таинственный любовник рехнувшегося чада. Мерзко, если честно. Конечно, он угадал, но… как же он ненавидел спящего с парнем сына, что так легко влепил туда же вожделение к родной крови, с жадной злостью требуя ответа, угадал ли. Даже страшно представить реакцию, если бы выяснил, что угадал. Гомосексуальность и инцест, ниже падать уже некуда. Саше пришлось лечиться от этого долгие восемнадцать месяцев, хотя, иногда ему казалось, что это отец упросил начальницу диспансера держать его до конца выпускного класса… Конечно, Саша соврал, и Максим почему-то это подтвердил, а потом Саша уехал и, как и обещал, забыл сюда дорогу. За его лечение, а потом обучение, платилось регулярно, так что нельзя было сказать, чтоб отец совсем уж от него отказался. Да он и не отказывался от сына, он просто упёк его туда, где ему смогли вернуть уплывшие мозги. Отец был врачом, а не чародеем, чтобы лечить любые хвори, но он знал, где их можно лечить. Сейчас Саша это отлично понимал. Отец был прав, что выкинул его так далеко от дома — вдали от семьи он быстро научился принимать жизнь такой, какая она есть, а не строить хрустальные иллюзии. Любить парня? Это даже не чушь, это словно поменять небо с землёй! Невозможно, противоестественно, дико и просто глупо! Чего ждать от подобных чувств? А чего он вообще дождался? Полтора года в палате три на четыре и паутины шрамов на ладони и в сердце. И всё же он был благодарен человеку, пристально рассматривающему его в зеркале. На работе уже давно привыкли к его причудам и, не глядя на внешность, перестали пытаться вытянуть на свидания. Или, если были очень настырны, получали первое, которое всегда же оказывалось последним. Его ли неразговорчивость, или угрюмость, или, быть может, обычная отрешённость от действительности, но что-то обязательно отталкивало. Девушек. Парни Сашу не интересовали, как и он их. Это успокаивало. Он вообще редко выходил из состояния покоя, всё своё буйство и непокорность Саша оставил за высоким забором психоневрологического диспансера. Потому и сейчас растёкся по заднему сиденью, собирая в кулак волю. Всё хорошо, всё просто замечательно. Он устал, его растрясло в пути, он укачался и просто хочет спать. И трясёт его только поэтому. — Всё хорошо? — всё-таки не выдержал отец. Саша посмотрел в зеркало, где отражались пристальные сощуренные глаза. Врать он всегда умел, а после больницы, стёршей с его лица мимику, это стало получаться просто великолепно. — Я хочу спать. Устал. Отец кивнул и вырулил к дому. Фары высветили открывающуюся калитку и выходящего из неё человека. Всего смазанное мгновение, но сердце пропустило удар и болезненно замерло. Вышел не Глеб — какой-то молодой человек с рассеянным отсутствующим взглядом. Равнодушно скользнул глазами по их машине. Отец как раз выпустил из салона жену. Саша вышел и направился к багажнику доставать сумку. — О, и ты приехал, — весело заметила мама незнакомцу. — Здрасте, тёть Том. Вам чего по ночам не спится? В груди стало горячо и больно. Голос был глухой и какой-то надтреснутый, незнакомый, но интонация… когда-то Сашу жутко бесили насмешливые надменные нотки в голосе, но так явно он мог различить их только у одного-единственного человека. Пальцы сами разжались, и сумка брякнулась обратно, зацепив запаску, тут же красиво упавшую сверху. — Да вот, гостя встречала… Отец раздражённо зашипел, пытаясь вывернуть сумку из-под злополучного колеса. Саша постарался отвлечься, только привычно сжал в кулак правую руку. Пульс рванул даже через порезанную ладонь, оглушая и вгоняя в жар. — Надо было с собой на заднее сиденье брать, — мама обернулась к нему, усмехнулась, — эх, мальчики… Саша её не видел. В мире вдруг стало оглушительно тихо и пусто. Застывший напротив него человек смотрел жуткими незнакомыми глазами, пустыми, выжженными. Даже светлые волосы выцвели до какого-то тусклого мышиного оттенка. Лицо бледное, острые скулы, хмурая складка между тонкими бровями. Знакомые до последней чёрточки линии. И в то же время совсем незнакомые черты. Три шага между ними. Пропасть в целую вечность. Колючие светлые глаза вспыхнули узнаванием, растерянностью… и злобой. Будто волна с головой накрыла. Узнал. Не забыл. Рука сжалась сильнее, по венам понёсся оглушительный перестук двух сердец — его настоящего и вымышленного — Глеба. Глеб… Привкус тлена на губах — он так давно не произносил это имя даже в мыслях. Полустёртое, запыленное, запретное… манящее. Не потому у него пропал сон, что семья позвала домой — он знал, кого здесь встретит. Он боялся этого. Он этого желал. Просто увидеть и удостовериться, что с ним всё в порядке. Всё в порядке. Жив, здоров. Большего Саше и не надо для тихого спокойного счастья. Уже не в состоянии сдержаться, он закрыл глаза, хотя бы так спасая себя от рвущихся наружу, уже таких непривычных, эмоций, и растянул губы в дикой, неконтролируемой улыбке, давно ушедшей от него вместе с чувствами и воспоминаниями. Вдохнул обжигающий воздух. Всего каких-то три метра. Когда-то он ловил запах мряки за сотни шагов — видел парк через решётку окна и скорее представлял, чем действительно слышал этот странный сырой терпкий аромат. — Дождь… — тихо прошептал он. — Так и знал, что здесь будет пахнуть дождём…