А вокруг - только море...

Sleeping At Last – Arctic Sleeping At Last – Uranus Sleeping At Last – Pacific Sleeping At Last – Neptune Sleeping At Last – Mars Sleeping At Last – Venus Он чувствует, что стены кабинета неприятно давят на сознание, заставляя сидящего на софе парня хмуриться. Тот сверлит взглядом манящую и одновременно отторгающую темно-зеленую обложку с его аккуратным именем вверху. Он не может заставить себя раскрыть ее, полистать страницы, не может даже спокойно дышать здесь, сидя в одиночестве. Теперь, когда тот знает, что Дженсен прятал в этом месте всю свою прошлую жизнь, ему кажется, что воздух словно пропитан тайной – тайной, которая станет явью в тот же миг, когда он прочитает содержимое этой папки. - Дженни, - зовет Миша, прикладывая ладонь ко лбу. За дверью слышится шорох, и она открывается, впуская в комнату растрепанного и окутанного волнением парня, стоящего под дверью все это время. – Я еще не читал, и я... я не хочу делать это без тебя. Мне кажется, в этот момент нам обоим будет лучше, если мы будем рядом. Тот всматривается в его лицо, но он лишь кивает, слабо улыбнувшись. Миша притягивает его к себе, обнимая и целуя в висок, после просто прижимаясь своим лбом к его. Что бы там ни было, они не потеряют друг друга, никогда – это то, что во что его просят верить. Это то, во что лишь хочет верить он сам. Они сидят так пару минут, наполненных странным напряжением, которое он не смог бы описать, но оно исчезает, стоит им посмотреть друг на друга и тихо вздохнуть. Дженсен первый подается вперед и целует его – трепетно, нежно, но передает в этом касании что-то еще – горечь и грусть по поводу неизвестности, что с ними будет потом. Он не старается успокоиться, ведь Миша сам не знает, что думать: он лишь чувствует, что нужен зеленоглазому сейчас, и ласково поглаживает его по спине, наслаждаясь их близостью. - Спасибо, - благодарит тот, сам не зная за что, но Дженсен понимает. Он всегда понимает его, даже если брюнет совсем запутался. – Думаю, теперь я готов. Он утыкается ему в плечо, когда Миша кладет на колени папку, сразу же открывая – к чему затягивать это еще больше? – и углубляется в чтение, чуть сжимая его ладонь в своей, но он не может смотреть – просто не в состоянии. Он и так знает, что тот увидит. «Контракт.» Заголовок жирным текстом выделяется на самом верху потрепанной страницы, заполненной сухим машинным шрифтом и аккуратным, почти каллиграфическим почерком в нужных местах. Миша втягивает носом воздух, опуская взгляд ниже, и Дженсен все же открывает один глаз, чтобы прочесть самому: Имя: Дженсен Эклз. Возраст: 18 лет. Дата рождения: 01.03.19... . Миша молчит, читая, и в его глазах блестит радость, постепенно сменяясь серьезностью – он погружается в свои мысли, и зеленоглазый читает вместе с ним, вздрагивая, когда тот вдруг подает голос. - Это было... очень тяжело? – спрашивает тот, чуть поворачивая голову, и Дженсен поднимает на него взгляд, полный недоумения. – Работать на меня, в самом начале. Он улыбается и чуть кивает, отстраняясь и садясь ровно, поглаживая его руку большим пальцем. Да, было сложно, непонятно, и страх ошибки преследовал его на каждом шагу – вдруг разочарует? Мишу сложно было понять, особенно ему. Он долгие годы жил почти без общения, забыв про человеческие качества, чувства, и самым важным для него было лишь соблюдение правил – все это легко читается сейчас на его лице, лице человека, с таким трудом забывшего все, что его гложет. Он хочет оказаться в его объятиях сейчас, но сдерживается – тот не прочел еще и половины того, что должен, и... Он не станет рисковать тем, что тот действительно собрался это сделать. - Твои данные и медицинская карта? – вновь тихо интересуется тот, откладывая прочитанный контракт в сторону. Дженсен смотрит на заголовок и кивает, отводя взгляд. Все, что может отделить Мишу от него навечно, сейчас находится в этих чуть выцветших строчках на пожелтевшей от времени бумаге, и он взволнован, он в панике, и он не верит, что сам пошел на это. «Хочешь прочитать без меня?» - брюнет видит его неловкость, но качает головой отрицательно, однако улыбка его гаснет, сталкиваясь с тревогой в глазах парня. Ему и самому неспокойно, ведь у Дженсена действительно серьезные основания для таких переживаний, но он все равно чуть склоняется, начиная доверительно шептать, пытаясь поймать его взгляд. - Я не изменю своего мнения о тебе, Дженни. Главное то, что есть сейчас, так? – он кивает, но все равно выпускает его руку из своей, закрывая лицо ладонями. Он старается не обращать внимания на эту потерю тепла, но не может, когда решает скосить глаза, громко сглатывая, когда Миша с глубоким вздохом начинает читать, все больше и больше распахивая глаза с каждой новой строчкой. Его руки дрожат, когда он вынимает горячий пирог из духовки, сделанный только ради того, чтобы занять себя в этом ужасном ожидании наверняка уже принятого Мишей решения. Он не смог досидеть до конца, просто не смог, когда брюнет хмуро прикусил нижнюю губу и даже не посмотрел на него, когда он тихо встал и вышел за дверь, чувствуя, как в груди что-то раскалывается на части. Нижняя корочка слегка подгорела, и он аккуратно срезает ее, выкладывая на тарелку и посыпая сверху сахарной пудрой, в добавок украсив замороженной малиной. Он знает, что просто тянет время, вместо того, чтобы сходить к Мише в комнату и узнать все по одному лишь взгляду его любимых глаз, но... Страх, что он потерял все, что делало его счастливым в последние месяцы, сильнее его ненависти к ожиданию. Он не хочет представлять себе худший вариант, не сейчас, когда он понял, что любит всем сердцем. Не сейчас, когда еще два часа назад он касался его губ своими, держа его за руку и разрываясь от мучительной нежности, одновременно чувствуя странное желание сказать ему хоть что-нибудь вслух. Но если бы он мог... Выставляя пирог на стол, он неосознанно зажигает пару свечей, приносит бокалы и бутылку какого-то вина, откупоривая ее как можно тише. Он не слышит шагов, не слышит зовущего его голоса, и впервые за многие годы его вновь начинают пугать тишина и сгущающиеся за окном тени. Сглотнув, он сжимает руки в кулаки и закрывает глаза, зажмуриваясь, чтобы не видеть своих приготовлений к этому ужину, который может оказаться последним. Правильно ли он поступил, уходя из кабинета и оставив Мишу наедине с его прошлым? Не выдержав своих внутренних метаний, он покидает столовую и почти бежит к кабинету. Он хочет убедиться, хочет знать прямо сейчас, что не ошибся с Мишей, не совершил глупость, рассказав ему... Не потерял его так быстро. Дверь приоткрыта, свет все еще горит. Он с замиранием сердца нажимает на ручку, и что-то внутри него обрывается, когда он видит лишь разбросанные по всему помещению бумаги. «Он ушел, конечно, ушел» - мелькает в голове, и ему самому хочется разнести здесь все в клочья, наложить на себя руки, потому что он виноват. Виноват, что доверился, что рассказал о себе, и ему тесно в этом чертовом теле, что сейчас плачет и размазывает слезы по щекам, не зная, как еще реагировать. Больно, очень больно, и это сводит с ума. Он не может оставаться здесь, да и зачем, когда каждый угол коридора напоминает о теплых Мишиных обьятиях и страстных поцелуях, о ласковом шепоте и легком головокружении каждый раз, как он вдыхает аромат его тела – пряный, но сладкий. С бесконечной тоской оглядывая комнату, в которую он не хочет возвращаться больше никогда, Дженсен собирает документы, складывая их в папку, должно быть, слишком бережно, но он не станет винить бумагу в крахе своей жизни, нет. Он знает, что делает выводы слишком рано, но... Разве Миша не пришел бы к нему, если бы хотел его успокоить? Дверь заперта на ключ, и он прижимается к ней лбом. Если все действительно так, и его хозяину, другу, возлюбленному теперь противно на него смотреть, что ему делать? Как поступить? Он замирает, вдруг услышав скрип двери, ее стук об косяк и резкие, тяжелые шаги в его сторону. Что это? Почему?... Он оборачивается, когда те раздаются совсем близко, и встречается взлядом с наполненной яростью синевой, резко вздрагивая и опуская голову, начиная дрожать от страха. - Дженс, - Миша не говорит, не шепчет – он почти рычит, и зеленоглазый весь сжимается, ожидая удара, грубых слов, но никак не крепких объятий и рваного дыхания в ухо. Он застывает, беспомощно свесив руки, голова на удивление пуста. Все пропадает, исчезает, испаряется, и взамен приходит ничто – ни счастья, ни радости, ни слез на место тоски, отчаяния и боли. Он не знает, что делать, что происходит вообще, а потом все накатывает по новой, стоит Мише сжать на его спине руки и вздохнуть судорожно; надежда вспыхивает внутри, обжигая внутренности, горечь остужает, и появляется совершенно необходимое знание, что проступает неожиданно четко – не он тот, кому здесь нужна помощь. Миша дрожит,и Дженсен обнимает его, чувствуя на себе всю тягость того, что испытывает на себе парень – неверие, отрицание, болезненная правда, с которой пришлось столкнуться так неожиданно. Он был так неосмотрителен, эгоистичен, далек от истинного понимания, позволив тому взять в руки и прочесть свою жизнь, как страницы какой-то книги, но его жизнь – не бульварный роман, о котором брюнет забудет так просто. Ему есть дело до Эклза, есть дело до его прошлого, но он не имел понятия о реальном положении вещей. Не Дженсен не был готов к открытию правды, а Миша. «Все хорошо» - он лишь обнимает его крепче, и ему больно самому – что поспешил, что довел до сухих рыданий, но где-то в глубине души появляется трещинка, сквозь которую просачивается немного темной материи. Крохотная, она не причиняет боли, не заставляет его испытывать никаких чувств, но одна мысль на заставляет его мир пошатнуться – его прошлое настигнет его, и тогда всему наступит конец. - Дженни, - голос Миши звучит как в тумане, и он резко приходит в себя. Тьма отступает, растворяясь в крепком поцелуе, с которым брюнет вдруг приникает к нему. Он отвечает, закрывая глаза, и горечь схлынивает в никуда, рождая уверенность и спокойствие, что так нужны им обоим – он чувствует, как с каждым движением губ уходит волнение и печаль, и ему хочется лишь продлевать его бесконечно, этот полный слез поцелуй, в котором смешиваются их общие эмоции. Миша растворяется в нем, полностью, и он чувствует, как щемит в груди от того доверия, с которым возлюбленный жмется сейчас к нему, ища поддержку; он любит его, любит так сильно, что не сможет выразить это ни с помощью слов, ни звуков, ни красок, и... Он впервые действительно чувствует себя значимым и сильным. Недопитое вино в высоком бокале темнеет на тумбочке рядом с отрезанным куском пирога, так и не съеденным; двое сидят на диване в гостиной, глядя на наспех разозженный огонь и то, как пламя с охотой обволакивает поленья и испаряющейся шипящей влагой, образующей полупрозрачный сизый дым. Он переводит вгляд на их переплетенные руки, чуть сдвигая лежащую на груди Миши голову, и чувствует поцелуй в макушку, прикрывая глаза. - Это правда? – брюнет заставил его глубоко вздохнуть и кивнуть, и он увидел, что нижняя губа того задрожала, а глаза чуть покраснели. Он робко протянул руку и провел большим пальцем по его скуле, чувствуя влагу, но не смел прикоснуться губами, поцеловать, потому что разговор не был закончен. – Все, что написано там? Голос Миши – голос человека, иллюзии которого только что разлетелись в прах. Дженсен знал, что своими вопросами тот неосознанно старается выстроить новые – что все не так плохо, что это ложь, что он вернется на несколько часов назад и никогда не столкнется с тем, с чем теперь должен жить. Он кивает, забирая у него эту возможность навсегда – для любого человека, кем бы он ни был, глупо пытаться жить в выдуманном мире, и лучше сейчас принять реальность такой, какая она есть, чем погружаться в омут собственных выдуманных реалий. Он не сразу чувствует, как брюнет чуть сдвигается; они смотрят друг другу в глаза, и остальной мир перестает существовать. В глазах Коллинза – понимание, тепло и отголосок боли, в его – надежда на прощение, нежность и уверенность. Он ни за что не скажет, кто первый тянется к другому с поцелуем, не скажет, кто первый скользит языком в чужой рот: он лишь ощущает тягучий жар по всему телу, и толкается в его рот, сплетаясь с его языком своим и наслаждаясь сладостной истомой в низу живота, пока не понимая, что это. - Дженни, - шепчет Миша ему в губы, и он внутренне стонет от звука его хрипловатого голоса, что пробирается под кожу и вызывает тонны мурашек. Он позволяет тому нависнуть сверху и огладить свой бок, мягко проводя своими губами по его и жарко выдыхает воздух, едва рука парня дотрагивается до его живота, скользит на бок и чуть тянет рубашку. Он чувствует, что тонет в ощущениях, но среди них нет страха – не сейчас, когда Миша касается его, должно быть, чересчур откровенно, но... Но потом тот чуть сдвигается, удобнее устраиваясь между его ног, и их обоих просто прошибает током, когда их бедра касаются друг друга. - Прости, - сипло и испуганно произносит тот и вспыхивает до корней волос, тут же отстраняясь, словно обжегшись. - Многочисленные избиения , несколько ножевых ранений, удары тупым предметом, трещины в запястьях и в тазобедренной кости... – перечислял Миша, и его колотило уже ощутимее. Он взял Дженсена за руку и осторожно соединил их пальцы, отведя взгляд. Тот сжал его руку в ответ и обнял, чувствуя такое странное сочетание грусти и спокойствия, все равно неприятно вздрагивая, когда тот добавил совсем тихо, словно боясь своих слов: - Попытка изнасилования? Он кивнул, уткнувшись лбом в его шею. Он чувствовал себя грязным при одном лишь воспоминании, словно... словно те люди все же успели сделать то, что задумали. - Кто? – в голосе парня больше не было ни дрожи, ни горечи, лишь ледяная ярость. Дженсен отстранился, встречаясь с ним взглядом и чувствуя легкий испуг, и резко выдохнул, когда тот прижал его к стенке. – Почему ты не подал заявление? Почему оставил их безнаказанными? Он сглотнул, потому что гнев и злость брюнета пугали, хоть и были вполне ожидаемы. Он сжался, дыша глубоко и загнанно глядя на него из-под полуопущенных ресниц, ожидая удара, которого не последовало. Миша лишь выдохнул и ткнулся лбом в его грудь, расставив руки по обе стороны от его боков. Дженсен только кивает в ответ, прежде чем потрясенно прислушаться к своим ощущениям и перевести взгляд на пах, в котором что-то ощутимо тянет, пульсируя и заставляя его всем телом желать возвращения тела Миши к себе. *** Он чуть улыбается, открывая глаза этим предновогодним утром – чуть грустно, восторженно, всматриваясь в высокий потолок и позволяя себе полежать в постели чуть дольше, чем обычно, и вспомнить все, чем обернулся для него этот год. Елка в углу комнаты мягко переливается разноцветными огнями, и при взгляде на нее его улыбка становится шире, когда омраченные смертью родителей и Себастьяна мысли возвращаются к воспоминаниям о том, как он встретил свою настоящую любовь. Они вместе подобрали игрушки, вместе украсили и вместе забыли про все на свете, отвлекаясь друг на друга, но с горем пополам подготовили дом к Рождеству и Новому году, и вот: уже завтра они с самого утра будут готовить новогодние блюда, а после проведут незабываемый вечер, приготовления к которому Миша уже закончил. За окном идет снег, как и последние три дня, и ему кажется, будто он попал в сказку – природа вокруг поражает своей красотой, у него есть дом, огромный, прекрасный и просторный, а самое главное – человек, которого он любит больше жизни. И который, пока что, об этом не знает, но завтра вечером Миша скажет ему, обязательно скажет. Мурашки бегут по его коже, когда он вылезает из-под уютного одеяла, на цыпочках пробираясь в ванную, чтобы принять короткий утренний душ, и, включив воду и раздевшись, прокручивает в голове всю их совместную жизнь в качестве хозяина и подчиненного, двух друзей, а после - возлюбленных. Сейчас он знает и понимает Дженсена почти как самого себя, и как никто другой осознает, как много всего ему пришлось пройти, чтобы получить все, что у него сейчас есть. Дженсен Эклз, его Дженни, - он улыбается, проводя мыльными руками по телу и собирая пену, чтобы ее смыть; ему нравится, как звучит полное имя зеленоглазого парня - изысканно и нежно в то же время, и так подходит хозяину, - нравится произносить его вслух, громким шепотом или же как завершение обычной фразы, но каждый раз, как фамилия парня проносится у него перед глазами, он вспоминает и тот день, когда он узнал о нем больше, чем за все последние месяцы, вместе взятые. Контракт, не прояснивший ничего, кроме возраста и фамилии Дженсена, а так же подробного списка его обязанностей, месячной зарплаты и условий труда – Миша не был разочарован, ведь это помогло ему понять то отстраненное поведение парня, когда они познакомились. Один из пунктов предполагал собой четкое соблюдение субординации и беспрекословное повиновение хозяину, что бы он ни попросил – а значит, зеленоглазому оставалось слепо подчиняться, не зная, что Коллинз потребует. Медицинская карта, школьный диплом, несколько фотографий, которые заставили его содрогнуться от мысли, насколько жестока была к Дженсену жизнь. Он до сих пор помнит тот безжизненный взгляд и ужасную правду, что скрывалась за их зеленью; помнит, как слепая ярость к тем людям поглотила его, и он чуть не сорвался на парне, стоило ему увидеть его; помнит, как тот сжался от испуга, и как они успокаивали друг друга весь вечер, молча, не обсуждая больше ничего, потому что обоим все было ясно, но... Эклз не сказал ни слова, как получил эти травмы, не пояснил, не доверился целиком и полностью, и Мишу беспокоило это так сильно, что он не мог не чувствовать себя обделенным и не считать себя эгоистом. Он делает воду горячее и моет голову, отфыркиваясь, когда пена попадает ему в рот, когда перед глазами предстает еще кое-что, о чем он безуспешно старался не думать в течении последних дней, но с каждым прошедшим становится все сложнее. Он помнит то безумное, совершенно сумашедшее желание беспрестанно обнимать его, целовать, подмять под себя и завладеть им во всех смыслах этого слова – желание, что не дает ему пробыть рядом с зеленоглазым и пяти минут без тяжести в паху и напряжения. Он боится его – боится, что оно возьмет над ним верх, и он причинит боль Дженсену – боль, от которой когда-то его спас. - Дженсен... – шепчет он, выключая воду. Он не может отказать себе в желании любить его, защищать, касаться его губ, лица, светлой кожи, но и не может позволить себе делать это слишком часто, ведь со временем он просто устанет прятать от него свое постоянное возбуждение, устанет втихоря дрочить по ночам, устанет скрывать свои мысли, потому что Дженсен уже сейчас смотрит на него так непонимающе, и Миша... он просто не в состоянии больше убеждать его в том, что его прошлое не повлияло на их настоящее. Когда он находит Дженсена этим утром, он сразу чувствует, что что-то изменилось. Дело ли в бегающем взгляде, утреннем поцелуе не в губы, или в том, что сегодня Дженсен не ест вместе с ним, но сразу после завтрака Миша хмуро проходит на кухню следом за ним, чтобы поговорить и выяснить, в чем дело. - Что случилось? – спрашивает он мягко, разворачивая его к себе. Эклз взвинчен, напряжен, и смотрит куда угодно, но только не на него – не самое лучшее начало для разговора. Он отпускает его, позволяя написать на вытянутой из кармана бумажке; он знает, в чем причина его отчужденности, но ему нужно услышать это из уст самого Дженсена, прежде чем предпринять что-то. «Я хочу показать тебе кое-что. Я обещал сделать это, когда мы закончим с приготовлениями к праздникам, но в последнее время нам было не до того. Ты пойдешь со мной туда? Сейчас?». - Куда? – он удивленно распахивает глаза. Дженсен лишь качает головой и берет его за руку, вопросительно взглянув, и это первый раз за все утро, когда они встречаются взглядами. Миша остается на месте, не идет за ним – лишь сжимает его руку и притягивает к себе, перехватывая за талию и выдыхая в губы. - Я пойду, только если ты обещаешь, что мы поговорим, - тот кивает, невольно посмотрев на его приоткрытый рот, и он решает добавить, чуть улыбнувшись. – И... если ты поцелуешь меня сейчас. Тот издает беззвучный смешок и тянется к нему, все же сменяя гнев на милость и ласково проводя носом по его щеке напоследок. Брюнет лишь обнимает его крепче и прикрывает глаза, думая, что стоять рядом с Дженсеном вот так, соприкасаясь телами и разделяя один воздух на двоих - самое прекрасное чувство из всех, что он испытывал в своей жизни. - Пойдем? – он еле шевелит губами, поглаживая его спину, бока, проводя рукой по шее, не желая отстраняться, но любопытство пересиливает, заставляя недовольно отойти на шаг. Эклз улыбается и тянет его в коридор, не выпуская его руки из своей. Время идет слишком быстро – струится, как песок сквозь пальцы, пока он следует за зеленоглазым мимо знакомых окон и помещений, немного краснея, когда его взгляд соскальзывает на скрытые под мешковатой тканью штанов ягодицы идущего чуть впереди от него Дженсена. Он почти не замечает, как они оказываются на развилке, и с удивлением идет за парнем в ту сторону, где раньше не был. Любые предположения о том, куда они идут, пропадают, когда коридор сменяется узкой лестницей, по которой он никогда не спускался. Узкие окошки находятся слишком высоко, чтобы осветить хоть малую часть ступеней, и он хмыкает, когда Дженсен подает ему ладонь, но все равно соединяет их руки, тут же оказываясь притянутым в теплые объятия; он улыбается и чувствует, что недалек от того, чтобы замурлыкать, словно кот, и жмурится довольно. - Дженни... – выдыхает он томно, закрывая глаза в ожидании поцелуя, но получает лишь смазанное касание губ к щеке и распахивает глаза недоуменно. «Потом» - говорит взгляд того, и Миша закатывает глаза, первый начиная спускаться. Лестница длинная и витая, и он насчитывает почти десять пролетов к тому моменту, как пол под ногами начинает светлеть, и вместе с тем заметно холодеет воздух – он выдыхает облачко пара и спрыгивает с последних ступеней, натыкаясь на стеклянную дверь, за которой находится короткий, полностью из стекла коридор, ведущий к массивному построению странной округлой формы. - Что это? – хмурится он, невольно ежась от холода; Дженсен лишь отпирает дверь и манит его рукой, облизнув губы и тем самым заставив брюнета забыть обо всех вопросах, и лишь зачарованно кивнуть, проскальзывая за ним в стеклянный коридор и восхищаясь сияющим и блестящим снегом, окутавшим деревья и поляну перед домом. Каждая веточка, каждая травинка зеледенела и теперь похожа на произведение искуства, и сейчас, стоя напротив подобной красоты, Миша ощущает себя словно в ледяном царстве, возвращаясь лишь тогда, когда его обнимают сзади, несильно прижавшись. «Замерзнешь» - слышит он легкое ворчание, безмолвное, но вполне осязаемое. - С тобой – нет, - мягко улыбается он, почти шепча. Иногда он задумывается над тем, что именно в Дженсене пробуждает в нем эту нежность, заботливость, которых он за собой не наблюдал в течении всей жизни, но именно сейчас он понимает, что это любовь. Простая в своей трудности, и сложная в целом, он не знает, как описать это чувство. Он просто хочет быть человеком, приземленным, способным на чувства, любящим и любимым, но при этом готов воспарить на небеса от этой самой сильной на свете энергии, что образуется у него внутри и заполняет его без остатка. Он хочет перевернуть для него весь мир и одновременно готов получать в ответ самые крохи, которые, он уверен, все равно сделают его самым счастливым. Он словно наполнен светом, и Дженсен рядом с ним светится тоже, почти искрит от переполняющих эмоций, идущих откуда-то из глубины, таких сильных и притом хрупких. Он отстраняется первым, понимая, что в конце концов для них подобное промедление обернется простудой и саднящим горлом, и с сожалением целует парня в щеку, когда тот вздыхает понимающе и быстро подводит его к мощной железной двери, отпирая ее на удивление легко. Миша бросает последний взгляд на зимние красоты, как вдруг чувствует дуновение теплого, нагретого чем-то воздуха, и пряный, тропический запах, пораженно застывая на пороге. Дженсен втягивает его внутрь и закрывает дверь, пока он распахнутыми от удивления глазами взирает на раскинувшиеся широкие пальмовые листья, свисающие с потолка с затемненными окнами лианы, мелькающие среди совершенно диких зарослей орхидеи, поражающие многообразием оттенков и форм. Высокие стволы незнакомых ему деревьев достигают высоты потолка, едва не касаясь его раскидистыми ветвями. - Здесь есть оранжерея? – сипло спрашивает он, делая шаг вперед и вместо пола чувствуя под ногами рассыпчатую субстанцию. – Песок?... Дженсен кивает, отчего-то выглядя смущенным, и протягивает ему простые пляжные шлепки, взглядом прося переодеть обувь и начиная раздеваться. Он снимает с себя теплый свитер, оставаясь в футболке, и смотрит на него недоуменно; Миша понимает, что до неприличия долго на него пялится, и тут же, кашлянув, сбрасывает тапки и шерстяные носки, кофту и вдруг слышит где-то вдалеке журчание воды, словно... - Покажи мне все! – по-детски восторженно просит он, заглядывая в глаза зачем-то оттягивающего ворот простой белой майки парня, тут же с готовностью кивнувшего и явно скрывшего довольную ухмылку. Они идут по еле заметной тропе, и Миша видит, что здесь давно никто не был – опавшие листья скрывают черный песок, и он ступает по ним с легким шелестом и хрустом, завороженно трогая каждую встречающуюся на пути веточку и соблюдая царящую здесь тишину. Дорожка ведет их чуть вверх, и Миша полной грудью вдыхает густой, насыщенный кислородом воздух, блаженно зажмуриваясь из-за высокой температуры здесь. - Дженни, это... – он хочет подойти к нему и обнять, но когда он открывает глаза, зеленоглазого впереди не оказывается. – Дженс? – зовет он, пробираясь через кустарники. Звук водопада все ближе, и он раздвигает ветки, чтобы в следующий момент застыть чуть удивленно. Небольшой глубокий бассейн берет свое начало около его ног: песок на дне желтый, вода почти прозрачная, и с громким шумом с небольшой, настоящей скалы льется вода, стекая по камням, огибая округлости и оставаясь в расщелинах, чтобы после обрушиться в кристально-чистую воду. Дженсен стоит, подвернув штаны, по колено в бассейне, похожем на небольшое озерко в тропиках, и Миша хочет присоединиться к нему, сплавать к водопаду и встать под ним на подводный выступ, и его фантазия внезапно разыгрывается, стоило ему подумать, что он не видел его без одежды с того самого дня, когда он впервые поцеловал его. Тот вдруг оборачивается и смотрит ему в глаза, без улыбки, серьезно и чуть печально, и выходит из воды, подходя к незаметной скамейке напротив водопада и приглашая Мишу сесть рядом. «Я тоже хотел поговорить с тобой, Миша» - Эклз достает из кармана записку, как только он садится на деревянную доску. - О том же, о чем и я? – спрашивает он и чуть придвигается, так, что они соприкасаются бедрами. «Я должен был сразу рассказать тебе все» - он открывает было рот, чтобы возразить, но Дженсен поднимает руку и пишет дальше: «Не стоило растягивать это так надолго. Я хочу покончить с этой историей, Миш. Я хочу, чтобы ты знал, но, пожалуйста... Если ты не готов, скажи мне.». - Я готов, - сразу же отвечает он, и, подумав, умеряет пыл, устыдившись. – Я думал, что ты не захочешь этого делать, после того, как я... отреагировал неподобающе, - его мучала вина почти все это время, ведь он думал, что тот не стал продолжать развивать эту из-за его поведения, но сейчас... Сейчас его затапливает облегчение, потому что Дженсен делал это из-за заботы о нем. – Я хочу знать о тебе все, и если ты сочтешь меня достойным своей тайны, - он чешет затылок, отведя взгляд, - я буду счастлив, что ты доверился мне. Его целуют – мягко и любяще, заставляя обвить шею парня и коротко, по-идиотски влюбленно вздохнуть, прежде чем встретиться взглядом с чуть потемневшими от страсти и бесконечно прекрасными зелеными глазами, что неярко блестят в этом освещении. «Тогда прочти» - он вытаскивает из кармана сложенный вчетверо большой лист, протягивая ему письмо. Миша смотрит на него лишь мгновение, прежде чем шепнуть на ухо: - Будь со мной, Дженни, - и целует раковину, тогда как в животе все переворачивается от интимности прикосновения и напряженного ожидания, что возвращается, стоит ему взглянуть на лист. «Мне было шестнадцать, когда моя семья решила переехать в другой город из-за одного больничного центра, который обещал мне лечение. У меня было заикание, проблемы с речью, и я часто терпел насмешки от сверстников, не в состоянии сказать ничего против и защитить себя, потому что не умел. В новой школе все стало лишь хуже. Я перешел в десятый класс в середине полугодия, и я не помню, как именно это началось: просто был я, неопытный и ничтожный подросток, чем-то не угодивший королю той школы. Не проходило и дня, чтобы он и его подхалимы не унижали меня, заставляя пить вылитый в унитаз суп и уходить домой в потной и легкой спортивной форме посреди зимы, потому что вся моя одежда оказывалась переброшенной через забор на стройку. Прошел год, и я поступил в предпоследний класс, когда их издевки перешли на новый уровень. Они больше не брали мои личные вещи, они просто унижали меня, физически и морально. Я хотел покончить жизнь самоубийством тогда, потому что это было невозможно вытерпеть. Эта боль, когда тебе ломают кости, эта вонь от их грязных ботинок, эти оскорбления и удары, которые я пережил. Я вырос замкнутым, пугливым социопатом, и у меня случалась истерика почти каждый раз, когда кто-либо пытался прикоснуться ко мне, даже родители. Как ни смешно, это было не самое страшное, что мне довелось испытать. В январе выпускного класса, я возвращался домой из больницы слишком поздно, и решил срезать путь, пройдя по переулку. Их было трое, может, больше, от них разило перегаром за версту и несло сигаретами, а я... а я был легкой добычей. У одного из них был нож, и они просто проткнули мне кожу в нескольких местах, забавляясь. Я не мог отбиться, ведь кем я был, щуплым мальчишкой против банды пьяных в хлам мужчин постарше. Они избили меня, и я начал плакать. Слезы просто покатились из глаз, я не мог остановить их, не мог перестать рыдать. Я не помню, в какой момент они стали пытаться меня раздеть, я лишь сжался и беспорядочно махал руками и ногами, и случайно попал по одному из них, и... он просто всадил в меня нож. Несколько раз. Я почти обезумел от боли и едва не отключился, как вдруг услышал знакомый голос того парня, кто издевался надо мной в школе. Пришел в себя я уже в больнице, перевязанный, избитый, и мои родители... Они не зашли в мою палату, не успокоили меня. Моя жизнь рухнула в один миг, и с тех пор я не произнес больше ни слова. Каждый раз, как я пытался, мое горло начинало болеть, и я содрогался в конвульсиях, отчего швы расходились и их приходилось вновь зашивать. Врач назвал это психосоматической немотой. Я почти излечил свое заикание к тому моменту, и проблем не должно было возникуть, но все вышло, как вышло. Я не прошу от тебя жалости или сочувствия. Просто отнесись к этому, как к данному, Миша, не пытайся исправить. Я не хочу больше говорить, потому что мой голос ни разу в моей жизни не принес мне ничего, кроме страданий. Я не смогу выразить словами всю мою благодарность к тебе за то, что ты помог мне обрести уверенность в себе и своих силах. За полгода с тобой я узнал больше, чем за предыдущие почти двадцать пять лет жизни. Спасибо тебе, Миша.» *** Он смотрит на мягкий и словно воздушный снег, зажигая несколько свечей в помещении. Кукушка на часах медленно отбивает десять часов вечера, и он подкидывает несколько бревен в камин из тайных запасов в углу за печью, тут же закрывая оставшиеся вазой с искуственными цветами, собранными в высокий букет выше его ростом. Стол уже расставлен, накрыт, и ломится от разных блюд, что он начал готовить еще рано утром, не отходя от плиты почти весь день, ни при каких обстоятельствах не впуская туда Коллинза и десять минут назад отправив его за дровами хотя, конечно, это был просто предлог, чтобы успеть подготовить их праздничный ужин. Вчерашний вечер закончился более чем хорошо для них обоих: они провели его в оранжерее, наслаждаясь теплом и ютясь на скамейке. Поцелуи Миши были словно извиняющимися, чрезмерно нежными, но в итоге они оба сорвались и перешли к более грубым, но... он все еще не понимает, почему тот вдруг ушел, оставив его одного. - Дженни, а зачем нам?... Ох, - он оборачивается, чтобы вовремя подхватить огромную стопку дров у него из рук, положить ее на пол и встать вплотную к парню. – Это... Это... Он с замиранием сердца ожидает вердикта, но Миша не произносит больше ни слова, а просто подается вперед и целует его благодарно и восхищенно, и его щеки начинают алеть. «У меня есть подарок для тебя» - пишет он, подходя к камину и беря с полки небольшую деревянную коробочку, перевязанную атласной лентой. Он чувствует, как все внутри трепещет от волнения, но несколько недель назад он понял, что именно он может и до безумия хочет подарить любимому, и сейчас его руки дрожат, протягивая ему шкатулку. - Я открою его в полночь. Как только ты получишь мой, - Миша смущенно принимает его подарок и кладет в карман. – Сейчас я слишком хочу попробовать все, что ты сделал. Он улыбается счастливо, не в силах прекратить с предвкушением поглядывать на часы и внутренне негодовать, почему время тянется так медленно. Его блюда получились просто превосходно, и он довольно соскабливает с тарелки уже третий кусок десерта, несмотря на съеденный до этого салат, запеченый картофель, курицу и несколько видов гарнира. Конечно, он приготовил все с расчетом на двоих человек, но... Он понятия не имел, что можно опустошить большинство тарелок так быстро. - Это божественно, - вырывается у Миши, когда Дженсен убирает у него из-под носа опустевшую тарелку. Тот выглядит донельзя сытым и довольным, и он бы начал переживать за слишком большое количество пищи на ночь, но тот резво вскакивает, подходя к нему и целуя в щеку. – У меня есть одно предложение. «Какое?» - удивляется он, впрочем, кивая. - Давай сыграем в три желания? – тихим шепотом говорит тот, и его глаза почти черные в свете огня, губы чуть приоткрыты, и он чувствует проежавшую по позвоночнику дрожь, как только между ними мелькает кончик розового языка. Зеленоглазый завороженно смотрит, и кивает еще раз, даже толком не поняв, на что соглашается. – Я первый, хорошо? Он кивает и смотрит, как Миша берет со стола пустую уже бутылку, выливая последние капли в бокал и кладя на пол, усаживаясь и говоря ему сделать то же самое. Он хмурится, но с любопытством следит за начавшей вращаться бутылкой, через пару секунд указавшей на Коллинза горлышком. - Поцелуй меня, - просит брюнет, вытягивая губы и закрывая глаза, чуть посмеиваясь. Дженсен хихикает про себя и дразняще прикасается к его щеке, после переходя губами на его рот. Они лениво целуются, до жути разнежившись и не желая отстраняться, но он хватает бутылку и крутит, пытаясь сделать так, чтобы она указала на него. «Расскажи мне о своей мечте» - он смеется, когда лицо парня вытягивается и он разочарованно хмурится, про себя уже гадая, каким будет следующее желание того. - Я хочу организовать собственный благотворительный фонд и фирму по строительству домов. Я мечтаю помогать людям, обделенным в том или ином смысле, помогать им вставать на ноги. Это делает меня счастливым – понимание, что я могу сделать этот мир чуточку лучше, но... я не стану использовать большую часть денег моего отца, хоть и получил их в наследство. Я мечтаю сам всего достичь, - под конец ему чудится румянец на его щеках, и он просто обнимает его, перетягиваясь через пустое пространство с бутылкой между ними. Он хочет выразить свою поддержку и восхищение, и объятия единственный способ, который кажется ему уместным сейчас. Они сидят так, пока его спина не начинает затекать, а Миша не бросает взгляд на часы, как-то чересчур резко закручивая бутыль. - Мое желание... – он чуть удивляется, что пока что им не выпало загадывать желание два раза подряд, но это ничто посравнению с неожиданной просьбой, которая звучит в следующий миг. – Сходи со мной кое-куда. «Хорошо» - он недоуменно принимает руку брюнета, поднимаясь на ноги. Почему они уходят? Куда? До Нового года всего тринадцать минут, почему они?... Он прерывает свои мысли, решив просто поверить ему – тот знает, что делает, и, возможно, он просто хочет выйти на улицу или зайти к нему в спальню, чтобы что-нибудь взять или, наоборот, положить, но... Они идут совсем не в ту сторону, направляясь к черной лестнице. Следуя за Мишей наверх, он подозревает, что пункт назначения – его спальня, но они останавливаются около двери на третий этаж, не дойдя пару пролетов. Они редко бывали здесь вдвоем – эта часть дома пугала его своей роскошью, и он приходил сюда лишь для уборки, чтобы содержать ее в чистоте. Единственное место, куда они приходили в последнее время все чаще – небольшая библиотека округлой формы, светлая и уютная, в которую они выбирались, чтобы посидеть в тишине и почитать, иногда в одиночестве. За четыре минуты до Нового года Миша подводит его к массивным резным дверям, останавливаясь и поворачиваясь к нему, чтобы притянуть к себе и поцеловать. - Я обещал, что посмотрю твой подарок, только когда ты увидишь мой, - начинает он, и Эклз кивает чуть растерянно. – Открой двери. Он колеблется мгновение и неуверенно протягивает руку, чтобы опустить ее на прохладный металл дверной ручки. Бросив один быстрый взгляд и увидев ободряющую улыбку, он чуть поворачивает ее; дверь тут же покорно открывается, медленно, чуть скрипя, и он загядывает внутрь, прежде чем войти, осторожно и неспешно. Королевских размеров кровать стоит на небольшом постаменте, к которому ведут две ступени; балдахин свисает по краям, широкие окна покрыл морозный узор. Эта спальня прекрасна, и нравится ему даже больше, чем Мишина, но он все еще не понимает, к чему тот ведет. - Я хочу тебе кое-в-чем признаться, Дженни, - начинает тот, как только он оборачивается. Его тон непривычно серьезный, но он не медлит, сразу продолжая свою речь. – Ты стал для меня всем, Дженсен. С самой первой секунды... я почувствовал, что ты будешь особенным для меня, и я оказался прав. Я влюбился в тебя, точнее... я тебя люблю. Его голос чуть дрожит, а у Дженсена все пересыхает в горле, а в голове вдруг становится пусто. Любит?... - Скажи что-нибудь, - просит тот тихо, и Дженсен вдруг отмирает, улыбаясь как-то странно и указывая на торчащую из кармана парня коробочку. «Там» - взглядом говорит он, все еще пребывая в легком ступоре и борясь с искушением повалить его на кровать и зацеловать до смерти. Он громко сглатывает, и в этот же миг Миша открывает шкатулку, читая записку, засунутую внутрь. «Займись со мной любовью». - Что? – выдыхает брюнет, испуганно замирая на месте. Дженсен пишет короткую записку, протягивает ему и тут же целует горячо и страстно, слыша, как на заднем плане часы отбивают начало нового дня и года. Записка падает под их ноги, пока они смеются счастливо и не могут прекратить целоваться и вжиматься друг в друга, надписью вверх. «Считай это моим следующим желанием, Миш. Я люблю тебя».