Взломщик

      Шерлок продолжил играть на своей скрипке, наполняя квартиру мягкой, меланхоличной мелодией, идеальной для подобного вечера. Прошлой ночью он спал около пяти часов - заряда энергии ему бы хватило еще на пару дней, или по крайней мере до тех пор, пока Джон не начнет ныть, что Шерлоку нужен отдых. Холмс всегда раздражался, когда доктор начинал говорить в тоне: "я знаю, о чем говорю, паршивец", но в глубине души ему это нравилось. Нравилось знать, что рядом есть кто-то, кто беспокоится о нем; Шерлок, конечно, не привык к такому, но ему быстро полюбилась забота Джона, несмотря на то, что он бы никогда не признался в этом Ватсону.       Холмс тоже заботился о докторе по-своему. Детектив знал, что ему все еще снятся кошмары о войне. Ну, "кошмары" - это еще слабо сказано... Больше бы подошло "ночной террор". В такие ночи Джон просыпался от собственного крика, а затем шел вниз на кухню за стаканом воды, а Шерлок никогда не встречался с ним взглядом. Он знал, что доктор этого стесняется, так что Холмс отвлекал его, рассказывая о новом эксперименте, пока Джон скитался по первому этажу.       Детектив заметил, что эти кошмары тревожат Джона чаще тогда, когда он идет спать в стрессовом состоянии; он также понял, что по вечерам, когда он играет на своей скрипке, доктор спит крепче. Так что Шерлок часто специально играл на музыкальном инструменте в надежде успокоить своего неугомонного сожителя. Это была единственная отрада, которую он мог предоставить доктору, не изнуряя себя. Что-то, что он мог сделать для Джона без его ведома. Маленькая радость, с помощью которой Шерлок мог стать ближе к доктору.       В тот особый вечер, перед тем, как Шерлок одарил Джона пылким взглядом, перед тем, как Джон закрылся в туалете, перед "гляделками", Холмс пытался заглушить свои мысли музыкой; он знал, что у Ватсона была тяжелый день в больнице. Шерлок буквально видел напряженность в теле доктора, как только тот пересек порог квартиры. Детектив всегда гордился тем, что мог "прочитать" любого человека словно карту города, и Ватсон не был исключением.       Джон открыл дверь, и Шерлок, осмотрев его, быстро составил пару выводов. "Вымокший. Вряд ли брал такси. Шел пешком". "Почему пешком? Напряженный день?". "Напряжение в шее и плечах, сгорбленная фигура. Сухой рот. Стиснутые челюсти. Да, напряженный день". "Пятно горчицы на нижней части джемпера. Всегда выдавливает ее слишком много на рулетики из бекона. Он ест их на ланч. Пятно сохнет около четырех часов. Значит, он не ел до часу дня. Поздний ланч. Из-за пациента, которому немедленно требовалось внимание? - Шерлок вспомнил о новости по телевизору, где рассказывалось о человеке, получившем огнестрельное ранение. - Косвэй-стрит. 11:34 утра. Четыре минуты езды до госпиталя им. Святой Марии. Да, точно, жертва с огнестрелом".       Шерлок прервал свой процесс дедукции, когда Джон бросил мокрую одежду в корзину для белья, которую Миссис Хадсон настояла купить.       Холмс почувствовал, как расширились его ноздри и участился пульс, даже несмотря на то, что он сказал самому себе не смотреть в сторону доктора. Но он не мог разорвать зрительный контакт с Джоном. Шерлок изучал его шрам, бывший словно из кошмаров Ватсона - единственное напоминание о том, что он был солдатом.       В голову к Холмсу закралась фантазия, которую он даже не попытался остановить. Джон в своей униформе, Шерлок стоит на коленях перед ним, а тот грубо отдает приказы.       Детектив почувствовал мелкую дрожь, пробежавшую вверх по позвоночнику, прежде чем заставил себя отвернуться, но он опоздал. Взгляд доктора встретился с взглядом Шерлока, и Холмс заметил, как Ватсон судорожно вздохнул. Навыки дедукции, которые, как он думал, были доведены до совершенства, сейчас, кажется, подводили его.       До этого момента Шерлок мог бы похвастаться кому угодно, что может "прочитать" Джона Ватсона так же хорошо, как и любого другого глупого человека, но сейчас Джон вел себя так, как ранее почти никогда не вел. Он удивил Шерлока.              У доктора было настороженное выражение лица, которое Холмс до этого считал невозможным. По всей видимости, Джон мог как-то сделать себя "нечитаемым" для этого высокого и черноволосого детектива, и Шерлок задался вопросом, насколько хорошо (или плохо) он все-таки знает доктора. "Что еще он скрывает в себе, охраняет от посторонних? Почему он все скрывает от меня?", - мысли хлынули потоком в голову Шерлока, в то время как он водил смычком по струнам скрипки, создавая приятные слуху музыкальные рисунки.       Потерянный в своих мыслях, Холмс даже не заметил ни восходящего солнца, ни суеты, что началась на улицах с первыми лучами. Единственное, что отвлекло его от мыслей, была мягкая поступь босых ног, спускающихся по лестнице. Шерлок улыбнулся, но не посмотрел в сторону Джона. - Когда ты в последний раз спал? - спросил доктор по пути к своему креслу. - Спать. Так глупо. Есть ведь много других полезных вещей, которые можно сделать за то время, пока другие спят. - единственное, что сказал Холмс Ватсону. - Шерлок, ты не ответил на мой вопрос. - Я в курсе, Джон. Пытаюсь воздержаться от констатирования очевидного. Это ужасно скучно. - Просто, черт возьми, ответь мне! Неужели это так сложно?!       Шерлок повернулся и уставился на Джона, удивленный его всплеску эмоций. Доктор сидел с раскрытым ртом, словно сам не верил тем словам, что только что произнес, и быстро принес извинения. - Прости. Мне так жаль. Мало спал прошлой ночью.       Детектив ничего не ответил, он просто смотрел, как Джон надевает обувь и, промямлив быстрое "пока", намеревается быстро выйти из квартиры, но не достаточно быстро, как того хочет.       Шерлок отложил скрипку, чувствуя тугой узел, завязывающийся где-то в животе от резкого тона Ватсона. Воспоминания от грубого вопроса вызвали мелкую дрожь в его теле, но тут Шерлок понял еще кое-что: он провел целый вечер за музыкальным инструментом, играя любимые мелодии Джона. Тот никогда не жаловался. Доктор полноценно поспал и выглядел хорошо отдохнувшим в тот момент, когда сел в кресло, готовый начать новый день. Детектив улыбнулся.