***
Доктора Дженсена Эклза нельзя назвать равнодушным человеком. Он хорошо социально приспособлен и даже может посочувствовать в некоторых ситуациях, но только в пределах разумного, не больше. Это не его вина. Очевидно, что его отец нанял на работу психически нестабильных нытиков. Перекладывая блестящие стоматологические инструменты, он упорно игнорировал молчаливые укоризненные взгляды Миши и ждал, пока дверь не хлопнет, и за дверью не стихнет вопль, который пытался унять его ассистент. – Должна существовать какая-то возможность указать работнику на то, что он делает что-то неправильно, – раздраженно пробормотал он. Ни один из упомянутых двух помощников не проронил ни слова, объявили бойкот, что ли? «Если бы они были в Кундузе, то их бы ждала быстрая смерть», – думает Дженсен, но не произносит этого вслух. Вот насколько он социально непостоянен. Будьте довольны и этим. Прежде чем Дженсен почти решился прервать неловкое молчание, Миша, рисуя кавычки в воздухе, сказал: – Человек перенимает грехи других, не думая, но скрывает свои собственные, как азартный игрок скрывает лишние козыри, – и после театральной паузы благоговейно добавил: – Его Святейшество Далай-лама. Миша погрузился в свои собственные мысли, а его невыразительные голубые глаза уставились в одну точку над головой Дженсена. В течение первых нескольких дней Дженсен следил за направлением взгляда своего единственного мужчины-ассистента, пытаясь понять, что же тот видит на ярко-желтых стенах, но вскоре понял, что если на стенах что-то и есть, то это видно только Мише с его просветленным умом. Дженсен вздохнул, обещая самому себе провести давно обещанную проверку на наркотики. Ну, как только он подберет новых опытных работников, которые бы в перспективе могли заменить отцовский бесхарактерный хиппующий персонал. Как-то так.***
Все началось с ужасной ночи, проведенной над унитазом, когда Джаред пытался выблевать свои внутренности. Но это не помогало, боли в животе не проходили, заставляя Джареда сворачиваться калачиком на холодном полу, в промежутках между приступами рвоты. Блевать было уже нечем – выходила только желчь. Утром Джареда разбудил Чад, который споткнулся о его бледную тушку, и довольно-таки чувствительно пнул того в плечо. Его сосед по комнате мгновенно обматерил Джареда на чем свет стоит, но, увидев Падалеки, свернувшегося калачиком, дрожащего и покрытого холодным потом, сразу же заткнулся. Вот это уже было опасно. Они добрались до неотложки только через минут двадцать, еще бы чуть-чуть – и Джареду бы не помогло и противоядие. После осмотра врачом он почувствовал легкое похлопывание по запястью. – Чувак, ты не можешь горстями закидываться этим – это тебе не мятные леденцы, – сказал Чад Джареду, когда тот пришел в себя и лежал такой несчастный и неподвижный на больничной койке. Не обращая внимания на урчащий желудок, Падалеки все-таки отказался от ужина, но пудинг себе все же оставил. – Это был всего лишь тайленол. – Ну, да. Одна таблетка в час. Двадцать четыре часа в сутки. На протяжении уже скольких недель? Не, подожди, не недель – месяцев. Еще бы один день – и твоя печень выглядела бы как те русские, которые гонят самогонку из старых автомобильных шин. Ты находишься практически в состоянии перманентного опьянения, Джей. – Болит, – проскулил Джаред, аккуратно касаясь кончиками пальцев своей левой щеки и поморщился, когда кожа коснулась кожи. Чад кивает, стараясь не закатывать глаза и не обозвать Джареда тупицей, тупым куском идиота. Но это очень больная тема для разговора, и он знает, что Джаред не прислушивается к каким-либо советам, когда дело доходит до этого. – Я знаю. Но после того как чуть не угробил себя, в ближайшее время больше болеутоляющих ты не получишь. Тебе повезло, что печень не пострадала. Прости, что так поступаю с тобой, но у тебя нет другого выхода. Наблюдая за тем, как Джаред опустил плечи, и его громадное тело буквально сжалось, и он стал выглядеть как напуганный маленький ребенок, Чад начал готовить себя к неизбежному. Он может сделать это. Кто-то же должен. – Я уже записал тебя на прием. Это тот доктор, о котором я тебе рассказывал. Вся моя семья лечится у него уже долгое время. Поверь мне, он классный старик. Очень сострадательный. Немного ку-ку, но он никогда не скупится на анестезию, это же имеет значение, да? Джаред кивнул, беспокойно теребя руками края накрахмаленной больничной простыни, до тех пор когда они не потеряли свой товарный вид. Чад боролся с искушением отвернуться в сторону, боясь, что ему придется наблюдать, как его лучший друг расплачется как девчонка. – Выбора нет, да? – дрожащим голосом со смирением поинтересовался Джаред. Чад вздохнул и покачал головой: – Прости, приятель. Прием завтра в 14:00, сразу после выписки из больницы. У доктора Эклза, хирурга-стоматолога. Джаред тяжело вздохнул, мысленно соглашаясь на вторую по счету передозировку обезболивающими.***
К обеду Дженсен успел запломбировать четыре кариозных зуба и довел одного пациента до слез. «Это не так уж и плохо», – самодовольно подумал он. В течение первых двух недель все было совсем по-другому. После того как попросил Саманту разместить объявление о конкурсе на вакантное место медсестры, Дженсен вошел в один из стоматологических кабинетов, механически повторяя вежливые приветствия, которые Миша записал специально для него после самого первого рабочего дня, и замер, увидев человека, сидящего на стоматологическом кресле. Он проглатывает ком в горле, надеясь, что это звучит не так громко, как он подумал. Задерживает дыхание. Краснеет. Делает глубокий вдох, определенно слишком громко. Прокашливается. Никого не спрашивая, он пытается успокоиться, натягивая перчатки. У него просто нет слов. Но, черт, парень охрененно сексуален. Огромный. Плечи – как ковш бульдозера, руки созданы для того, чтобы крошить камни в песок (или поставить на место одного озабоченного стоматолога, – подсказал Дженсену противный тонкий голосок в его голове), неприлично узкие джинсы с низкой посадкой обтягивают мускулистые узкие бедра. Тут парень нервно улыбнулся одной из медсестер. Сердце Дженсена замерло в груди. Ямочки. Блядь. И как, по-вашему, теперь он должен работать? Как только Дженсен садится, его пациент – Джаред Падалеки, как было написано в медкарте, – вздрагивает. Краснея, он бормочет робкое «извините», и снова эти ямочки на щеках. «Вот, блин», – думает Дженсен. Годы в горячих точках, а сразила его не пуля и не мина, а слишком хорошо развитая большая скуловая мышца. Гребаное оружие массового поражения. Ну, или типа того. Падалеки спасает Дженсена от выяснения, почему вопрос «Чем могу вам помочь?» заставляет пациента заикаться и вести себя как влюбленный 11-летний подросток, своим лепетом. Он лепечет громко и быстро, тем самым возвращая Дженсена из фантазий, в которых эти огромные сильные руки ласкают его тело, в которых они борются друг с другом до тех пор, пока их блестящая от пота кожа позволяет прикасаться к напряженным мышцам, на землю. – Что? – смущенно переспрашивает он, пытаясь осмыслить полученную информацию. – Детская травма, – повторяет Падалеки, недоверчиво глядя на Дженсена, будто раздумывая, стоит тому довериться или нет. – Не знаю, как это называется, – то, когда зуб не хотел расти, и стоматологу пришлось сверлить кость, чтобы зуб смог вылезти. Господи, это было пиздец как больно, и врач не останавливался, я плакал, никто не помогал мне, и звуки, боже, те звуки, как… как будто моя челюсть развалилась на две части, звук бормашины, и я не мог не смотреть на лампу, всегда же предупреждают не делать этого, точно, – смотреть на лампу и… – Не идти на свет, – поправил его Дженсен, немного озадачено. – Говорят: «Не идите на свет». – Без разницы. Может, я немного, совсем мало, чуточку боюсь и гхм… – великан проглатывает ком в горле, перед тем как уставиться на Дженсена большими влажными глазами. – Пожалуйста, не делайте мне больно! Медсестры с симпатией охают и хихикают как подростки. Две пары рук начинают успокаивающе поглаживать впечатляющие предплечья Падалеки. Дженсен вздыхает, и приятное покалывание в животе уступает место раздражению. Просто отлично. Нытик.