***
Вообще-то все проблемы Дженсена могли бы исчезнуть, если бы он решил никогда больше не открывать входную дверь. Это было бы очень легко. Просто всё время держать её закрытой. С другой стороны, пиццу, которую он заказал на ужин, должны же были как-то ему доставить. Конечно же, это не доставщик пиццы. Ну, не он один. Позади парнишки оказались Крис с Джаредом: у бывшего друга в руках оказался термос, который Дженсен признал как своей матери, второй стоял с пустыми руками и выглядел даже ещё более неловко, чем во время приёма. Запихнув двадцатку в ладонь мальчишки, Крис оттер плечом Дженсена в сторону и прошёл в квартиру, словно его пригласили, весело заявив «как просто!». Джаред робко проследовал за ним и, проходя мимо Дженсена, бросил на него взгляд из-под опущенных ресниц. — Какой приятный сюрприз, не хотите ли войти? — пробормотал Дженсен с сарказмом. Он вырвал коробку с пиццей из рук счастливого разносчика прежде, чем со злостью захлопнул дверь, и проследовал за двумя незваными гостями внутрь. Крис перелил дымящийся суп в глубокую миску и кивнул Дженсену, чтобы тот сел за кухонный стол. Джаред стоял у окна, руки он убрал в карманы своей куртки и старался не смотреть на Дженсена. Такое поведение Дженсена совсем не покоробило — он делал то же самое. К тому же, перед ним стоял Крис, на котором он мог сконцентрировать всю свою злость. Положа руку на сердце, Дженсен понимал, что это нечестно, ведь не Крис сдал его родителям, а Сэм или Миша. Скорее всего, это была Сэм. Не говоря уже о том, что он кончил всего лишь двадцать четыре часа назад от прикосновений бедра вовсе не Криса. Точно. Лучше сосредоточиться на том факте, что его подчинённые настучали на него его родителям, словно он был гребаным старшеклассником, прогулявшим алгебру. — Твоя мама хотела забежать сама, но ей пришлось пойти с твоим папой к врачу. Плановая проверка, беспокоиться не о чем. Во всяком случае, она шлёт тебе свою любовь и куриный суп, поэтому будь хорошим мальчиком и всё съешь, — Крис дважды похлопал по барному стулу. — Ты лучше ей перезвони, а не то она завтра же нагрянет сюда и запихнёт термометр в твою задницу, — Крис сделал паузу, задумавшись. — Тебя этим не напугаешь, так ведь? — Дженсен нахмурился и украдкой взглянул на Джареда, который делал вид, что что-то пристально рассматривает через окно. — К тому же, я притащил с собой Джея — он стоял перед твоей дверью. Джаред сказал мне, как долго он прождал тебя вчера, пока ты не соблаговолил его впустить в квартиру. Чувак, тебе реально надо перестать вести себя как отшельник. Если бы не появился разносчик пиццы, то мне бы пришлось выбивать твою дверь ногами. Дженсен фыркнул. Крис всего лишь приподнял бровь, что означало «а ты попробуй» и снова похлопал по стулу. Эклз, упрямясь и скрестив руки на груди, не сдвинулся со своего места. Крис вздохнул и повернулся к Джареду: — Отлично. Кормить его тебе, — выходя из кухни он специально задел плечом Дженсена и бросил: — Я сделал то, о чём меня попросила твоя мама, но у меня есть дела поважнее, чем нянчиться с твоей упрямой задницей. С Кейна хватит. Крис успел прокричать «Позвони родителям, мудак» до того, как за ним с грохотом закрылась входная дверь. Его уход был очень скоропалительным. Крис успел уйти до того, как Дженсен успел его удержать и уговорить не оставлять его здесь одного вместе с Джаредом, который пребывал в глубоком шоке. — Гхм, — начал Джаред. Тишина. — Гхм, — повторил он нерешительно. — С тобой всё в порядке? — Всего лишь желудочный грипп, — соврал Дженсен. — Наверное, съел вчера что-то несвежее. И вообще, это не твоё дело. — Я не это имел в виду, — снова неловко попытался Джаред. — Я пытаюсь сказать то, что, гхм, что случилось прошлым вечером… Блядь. Нам, вероятно, не стоит начинать этот разговор без присутствия ещё одного человека, чтобы ты не чувство… — он поднял свои руки ладонями к Дженсену, немного согнув ноги в коленях, словно хотел выглядеть немного меньше и ниже. — Я здесь не для того, чтобы тебя обидеть. Дженсен непонимающе уставился на него. — Мне жаль, Дженсен. Очень. Я не хотел набрасываться на тебя, я имею в виду, я думал, тебе понравилось, ты так… — он остановился, покачал головой, словно отговаривая себя не говорить следующее: — Я знаю, что даже если парень кончил, это не означает, что он это сделал по своей воле. У Дженсена отвисла челюсть. Так Джаред думает, что… Не… Не может же он на полном серьёзе думать, что… — Я ничего не должен был делать, я уверен на все сто процентов, что не должен был прижимать тебя к двери не спросив, но, честно… И потом, когда ты ушёл, я понял, что был в такой ярости, поэтому не был уверен в том, расслышал ли я, как ты сказал «нет», — Джаред опустил плечи ещё ниже и крепко обнял себя руками, выглядя совершенно несчастным. Дженсен с растерянностью заметил, что подбородок Падалеки стал подозрительно подрагивать. Джаред испуганно встретился взглядом с Дженсеном. Его голос практически надломился, когда он спросил: — Ты сказал мне «нет»? И на одну жестокую, гнетущую долю секунды Дженсен хотел сказать «да». Да, я просил тебя остановиться, но ты меня не послушал. Это было бы так просто. Обвинить во всём Джареда. Это было бы прекрасным оправданием никогда с ним больше не встречаться; сказать ему, чтобы он даже и думать не смел с ним снова связаться, ни по работе, ни в частном порядке; закрыть эту главу своей жизни и продолжать жить дальше, предпочтительнее в другом штате или в другой вселенной. Эта мысль напугала его. Он был не настолько труслив, он не хотел думать о себе как о человеке, который бы мог так поступить с другим человеком. Но, тем не менее... — Нет, — ответил Дженсен, выпрямляясь. — Я не сказал «нет». — Джаред смотрел на него огромными испуганными глазами с надеждой, сомнением и мольбой. — Я мог бы. Но не стал. Потому что хотел этого, — откашлялся Дженсен. — Я не какая-нибудь дебильная беспомощная девица: если бы хотел высвободиться — высвободился бы. Я солдат, который годами служил на передовой. Если бы я хотел, то надрал бы твою изнеженную задницу так, что тебе бы не понадобились билеты до самих Гавайев, — и медленно уговаривать себя быть справедливо рассерженным было приятнее, нежели быть растерянным. Все, что ему сейчас оставалось сделать, — свалить всю вину на алкоголь, и всё станет просто отлично. — К тому же я был настолько пьян, что не мог бы вспомнить и собственное имя. Проблеск надежды мгновенно исчез с лица Джареда: — Я знаю. Я не должен был тобой воспользоваться. Это приводило в бешенство — видеть Джареда таким: кротким, маленьким, чуть ли не тенью человека, которым он был прошлым вечером, человека, который сводил Дженсена с ума с первого взгляда до того момента, пока он не начал скулить как белка. — Да пошло оно всё, — со злостью выплюнул Дженсен и сделал два шага в сторону Джареда, резко притягивая его голову вниз, цепляясь пальцами за непослушные длинные пряди, с силой прижимаясь своими губами к губами Джареда. Он ворвался языком в рот Джареда, вылизывая его изнутри, провоцируя Падалеки на ответную реакцию. Но Джаред отступил назад, смахнул непослушные волосы со своего лба, и спросил, затаив дыхание: — Ты уверен? Дженсен закатил глаза, пробормотал «заткнись» и потянул Джареда за подол его мятой рубашки за собой в сторону спальни.Глава 3. Часть 4.
17 июня 2015 г. в 14:05
Машина Дженсена оказалась на своём месте до того, как он сам сподобился её забрать. Ключи лежали в его почтовом ящике на стопке счетов и листовок. Дженсен проверил дважды: никаких записок — только ключи. Он сам не знал, чего ожидать. Дженсен поднялся наверх и сразу прошёл в душ, не потрудившись даже поднять жалюзи или включить свет, — ему хватило всего лишь первых пробивающихся лучей рассвета. Не глядя он включил радио в ванной комнате, надеясь на то, что невыносимо весёлое пение поднимет настроение, перед тем как ему придётся встретить очередное утро понедельника на работе.
Горячая вода медленно просочилась до его костей, смывая утомление вниз к его больным ногам. На заднем фоне, приглушённом льющейся из душа водой, пробился мужской голос, который, цитируя один из последних твитов Обамы, объявил о начале новой эры в истории американской армии.
— Начиная с этого года, — вещал диктор, — ни одному американцу не будет запрещено служить стране, которую они любят, из-за тех, кого они любят.
Дженсен с такой силой врезал по стене, что от боли, прострелившей в его руке, побелело в глазах, и небольшая красная струйка стекла вниз по белой плитке и была смыта водой. Годы ожесточённой самоотверженности и отрицания пошли насмарку, и все из-за политики, которая даже не была официальной, и что в тот единственный раз, когда он оступился и ошибся, его поймали с поличным.
Сдерживая слезы, Дженсен прислонился лбом к холодной плитке. Он мог бы отстоять свое мнение, мог бы сослаться на отмену закона «Не спрашивай, не говори» за три месяца до этой глупой, внезапной вспышки деструктивной похоти, которая заставила его опуститься на колени и отсосать тому чертовски красивому, безрассудному капитану за полкой, укомплектованной до краёв винтовками M16A2. Но тогда никто его не не осудил. Были взгляды, разговоры, прекращающиеся при его появлении в палатке, и смех, когда он из неё выходил. Но никогда не было открытой враждебности. Он мог бы остаться.
Но не остался. В то время как первым открытым солдатам-гомосексуалистам продлили контракты и статусы на Фейсбуке сменились, Дженсен написал заявление на увольнение, аргументируя это решение своим простреленным коленом, и был уверен в том, что никогда не вернётся на службу. Никто не пытался его удержать. И где-то через месяц у его отца случился сердечный приступ.
Дженсен не был даже уверен, почему он по собственному желанию ушёл из армии, когда наконец-то он мог бы просто перестать лгать. Возможно, он устал. Возможно, сомневаясь в том, были ли странные взгляды, шутки за его спиной или напряжение, когда он входил в мужские душевые, реальными или он просто их придумал, угрожали свести его с ума. Возможно, всех этих лет на передовой было достаточно, достаточно страданий, безумных потерь человеческих жизней и, в конце концов, последней каплей стало медленное болезненное исчезновение его прошлой непоколебимой решительности в том, что нахождение здесь было правильным поступком.
Доигрывали последние аккорды American Pie Мадонны, когда Дженсен вышел из душевой кабинки. Рука пиздец как сильно болела. Переутомление и усталость чувствовались ещё сильнее, чем раньше. Он с трудом мог узнать своё отражение в зеркале. Когда он уже успел состариться?
Закутав в тёплое одеяло своё всё ещё влажное и обнажённое тело по самую макушку, Дженсен отправил Саманте сообщение, давая понять, что заболел. Он свернулся клубочком, слишком уставший для того, чтобы перед тем как заснуть, запретить себе рисовать в уме Джареда.