Во имя любви. Часть 1. Преодолевая барьеры

- День Рожденья, грустный праздник, - надрывался в гостиной чей-то не вполне трезвый голос, многократно усиленный микрофоном. – Но ты улыбнись, улыбнись, улыбнись, не грусти напрасно! Романа Исаевича передёрнуло, и он потянулся за новым бокалом коньяка. Вот уж действительно грустный праздник, чёрт бы его побрал. Итак, ему пятьдесят шесть. Дата не круглая, потому и гуляли дома. В прошлом году пришлось снимать дорогущий ресторан. Его воля, он бы вообще не отмечал все эти даты. Мало того, что приходится тратить уйму денег на банкет, так ещё потом целый вечер выслушивай неискренние комплименты и вой коллег по цеху. Кто там сейчас, простите за это выражение, поёт? Облонский, что ли? Ни слуха, ни голоса. Он вообще-то фокусник, эстрадно-цирковое заканчивал. Но в богемной тусовке давно сложилась традиция превращать дни рождения в капустники, на которых каждый занимается не своим делом. Певцы анекдоты рассказывают, драматические артисты танцуют, кто ничего не умеет, тот поёт. Так вроде веселее. Кому, интересно? Роману Исаевичу вот совсем не весело. Вяземский допил коньяк и отставил пустой бокал. Мимо пронеслась нанятая официантка с подносом закусок. Заметив хозяина вечера, скучающего в кресле, притормозила, наклонилась с подносом. - Что-нибудь желаете? Роман Исаевич оглядел тарелки: суши какие-то, канапешки с сыром и виноградом, тарталетки. Тьфу, пожрать нечего. Махнул рукой, отсылая официантку подальше. Завывания про «День рождения» сменились чем-то ритмичным, громыхающим, и Вяземский почувствовал, как под ногами ощутимо завибрировал деревянный пол. Всё, танцы начались. Стокилограммовые тушки коллег и острые шпильки их длинноногих спутниц. Дом жалко. Надо было всё-таки ресторан снимать. Дом у Вяземских был старый, с историей. Как и любой в Переделкино. Когда-то его отец, известный советский писатель, получил его в качестве дачи. Во время перестройки, когда отца уже не стало, Роман Исаевич подсуетился и дом приватизировал. Потом кое-что изменил, конечно, расширил, добавил второй этаж, сделал современную отделку. У него, тогда уже владельца собственной театральной антрепризы, ставшей очень популярной в девяностые, средства имелись. Можно было вообще всё снести и новый особняк построить, но Вяземский не захотел. Новоделов-то полно, а вот дом с историей – это престижно. Так что основная часть осталась старой, деревянной. И сейчас она ходила ходуном. - Эй, ты тут совсем заскучал? К нему подсел Глеб. Тоже с коньяком, только, в отличие от именинника, в самом прекрасном расположении духа. Пиджак расстёгнут, глаза горят, в руке тарталетка. Ну хоть кому-то его праздник не поперёк жизни! - Иди пригласи Ташу потанцевать! – предложил он. – А то она совсем замоталась тут всё организовывать. - Вот и пригласи, - буркнул Вяземский. – У меня уже голова болит от этого тарарама. - Твоя жена, вообще-то, - заметил Глеб. – Давай, друг, делай улыбающуюся морду. А то тебя сейчас нафотографируют, а завтра во всех журналах появятся статьи о том, что артист Вяземский на своём дне рождения грустил о потерянной любви. - О чём я грустил? Что за бред? - А ты думаешь? Писать бред нынче модно. Про меня вот недавно написали, что я на гастролях в Питере три дня кутил с топ-моделью. - А ты? – усмехнулся Вяземский. - Что я? – Глеб поднял брови. – Я кутил всего два дня. Возраст, знаешь ли. Роман Исаевич совсем скис. Немов был старше его на два года, но приключения на любовном фронте и не думал заканчивать. О его похождениях в богемной тусовке ходили легенды, хотя сам Глеб Васильевич уже лет тридцать усиленно поддерживал образ правильного советского, а теперь уже российского певца и примерного семьянина. Обаятельная улыбка, идеальная осанка и шальной взгляд вкупе с ореолом славы и проникновенными песнями о любви, которые он исполнял со сцены вперемешку с гражданским репертуаром, делали его любимцем женщин, чем Глеб Васильевич бессовестно пользовался. - Не трави душу, - вздохнул Вяземский. – А ещё лучший друг, называется. - Ты сам спросил, - пожал плечами Немов. – Кстати, ты не будешь против, если я…м-м-м…чуть раньше покину гостей и отбуду в свою спальню? Вечер затянулся, а Светочка… - О, господи, - простонал Роман Исаевич. – Светочка – это кто? - А вон та симпатичная официантка, беленькая. Ты где таких красоток нашёл? - Всё, Глеб, иди отсюда, - замахал на него руками Вяземский. – Делай, что хочешь. Пусть хоть кому-то сегодня будет весело! Немов легко поднялся и пошёл в направлении веранды, пританцовывая на ходу. Роман Исаевич проводил его завистливым взглядом. Вот как ему это удаётся? Таблетки он, что ли, какие-нибудь волшебные пьёт? Но нет, лучшему другу он бы признался. Они дружили ещё со студенческих лет, и секретов между ними не водилось. Дружили настолько, что в доме Вяземских в Переделкино у Глеба имелась собственная спальня, ибо ночевал он у них чуть ли не чаще, чем у себя в Нововнуково: сбегал от семейной жизни и любящей супруги с диетическими супчиками. Протанцевав до веранды, Глеб Васильевич открыл дверь и оказался на открытой площадке. Веранду Вяземские так и не застеклили, хотя каждый год собирались, и Глеб очень надеялся, что и не соберутся. В хорошую погоду он любил здесь сидеть, дышать свежим воздухом и слушать, как поют птицы. У Вяземских был роскошный сад, а рядом с домом росли три сосны, ветки которых доставали до окон второго этажа, так что здесь всегда пахло хвоей. Сейчас на веранду Глеб вышел, чтобы немного проветриться и настроиться на нужный лад перед приятной встречей со Светочкой. Он предполагал, что все гости внизу, и на веранде никого не окажется, но ошибся. У перил стоял высокий парень, в полумраке, к тому же со спины Глеб его не узнал. Наверное, решил покурить, подумал Глеб. Удачно, можно сигаретку стрельнуть. Своих сигарет Немов не имел, чтобы не искушать себя – певцу вообще-то смолить нежелательно. Но чужие при случае, под настроение, мог покурить весьма охотно. И сейчас у него было как раз такое настроение. Он уже сделал шаг вперёд и открыл рот, чтобы окликнуть парня, но вдруг произошло непредвиденное. Парень поставил ногу на перила, явно намереваясь шагнуть вниз. Реакция у Немова всё ещё была отменной, да и силы не занимать. Он успел схватить парня за куртку в последний момент и резко отдёрнул назад. - Какого чёрта ты творишь? – рявкнул он, разворачивая незадачливого суицидника к себе лицом. – Жить надоело или просто перепил? Никита?! На него огромными и почему-то испуганными глазами смотрел племянник Романа. *** Никита сам не понял, что с ним произошло. Конечно, он не собирался кончать жизнь самоубийством. По крайней мере, не таким глупым способом. Второй этаж, внизу земля. В худшем случае он бы сломал пару костей. Нет, можно было выбрать способ понадёжнее. Но зачем напрягаться? Скоро сам сдохнет. Просто свинство портить дядюшке праздник. На веранде он пытался скрыться от любопытных взглядов, глупых вопросов из серии: «А вы чем занимаетесь?» или «А почему такой симпатичный молодой человек скучает?». Смешно, его уже раза три за вечер пытались «снять» дамы бальзаковского возраста. Одна журналистка, другая, кажется, вообще из эстрадных див. А он говорил тётушке, что не лучшая идея пригласить его на торжество. Но Таша решила, что ему надо развлечься, а уж если она что-то вбила себе в голову… Последний год Ник старался общаться с родственниками только по телефону, но Таша так настаивала, что он всё-таки пришёл. Затянулся в чёрную водолазку под горло, отыскал приличные джинсы и пришёл. Сначала пытался догнаться вискарём, а когда понял, что бесполезно, слинял на веранду. Одно привычное движение, и вот тяжёлые мысли отступили, а мир снова стал наливаться красками. Может быть, даже слишком яркими. В теле появилась приятная лёгкость, такая, что, кажется, можешь летать. Стоит только переступить через невысокие перила и полетишь… Резкий рывок вернул к реальности. А когда Никита увидел, кто держит его за куртку, протрезвел моментально. Это слишком хорошо, чтобы быть глюком. Перед ним стоял тот, встречи с кем он сегодня наиболее тщательно избегал. От Глеба Васильевича пахло коньяком и Trussardi Uomo. Никита хорошо знал этот аромат, сам таким пользовался когда-то. - Какого чёрта ты творишь? Жить надоело или просто перепил? Никита?! Всё, приехали, он его узнал. Они виделись всего дважды или трижды, мельком в доме Вяземских. Последний раз лет пять назад. Но, очевидно, у Немова хорошая память на лица и имена. А Никита… Да Никита узнал бы эти бледно-голубые глаза с прищуром из тысячи… - Со мной всё в порядке, - запинаясь на каждом слове, пробормотал Ник. Язык его не слушался, перед глазами всё плыло, но крепкие руки надёжно держали его за плечи. - Я вижу. Ты, малец, совсем пить не умеешь. Ну-ка пошли. Никита хотел возразить, что он не малец. Тридцатник уже справил, всё-таки. По сравнению с Немовым, конечно, мальчишка, но не надо же так, как с ребёнком! И никуда он с ним не пойдёт. Или пойдёт, на край света, прямо сейчас. Но Глеб Васильевич не слушал его невнятные бормотания и уверенно вёл Ника по коридору. Остановился перед последней дверью, открыл её своим ключом. Никита успел удивиться про себя, что в дядюшкином доме, оказывается, есть комнаты, которые запираются на замок. А в следующую секунду оказался на постели. - Проспись, - бросил ему Немов. – Незачем позориться перед гостями и дядюшку позорить. В доме полно журналистов, только скандала и не хватает. Он хотел уже выйти из комнаты, но остановился на пороге, вернулся, подошёл к окну, удостоверился, что оно закрыто. Постоял, подумал, зачем-то задёрнул шторы. - Здесь решётка, - стараясь чётко выговаривать буквы, сообщил Ник. – Везде решётки. Как в клетке. Лет десять назад, когда Вяземские ещё жили в городе, а в Переделкино приезжали только по выходным, в дом забрались воры. Ничего ценного не нашли, но перевернули все вещи, разбили несколько дорогих Таше тарелок и вынесли пару безделушек, посчитав их антиквариатом. С тех пор Роман Исаевич поставил на все окна решётки. - Ну да, - рассеянно кивнул Немов, явно думая о чём-то другом. – В общем, давай без глупостей. Утром разберёмся! Он вышел, закрыв дверь на ключ. А Никита остался в пахнущей Trussardi Uomo тишине. Некоторое время просто лежал, пытаясь осознать всё, что только что с ним произошло. Мысли путались. Немов, самая запретная его мысль, много лет назад задвинутая на задворки сознания, материализовалась самым неожиданным образом. И стала свидетелем его позора. Теперь Немов будет думать, что он - не умеющий пить, истеричный… Как он там сказал? Слово какое-то странное. Малец, вот. Никита лежал в темноте уже минут двадцать, а запах дорогого одеколона так и не желал выветриваться. Странно. Ник нашарил выключатель стоящей на тумбочке лампы и только, когда зажегся свет, понял, куда он попал. На стуле возле письменного стола висел пиджак Немова. Очевидно, от него и исходил сводящий с ума запах. На столе лежали очки, совсем не такие, какими пользовался дядюшка. Роман Исаевич предпочитал квадратные, в роговой «дедушкиной» оправе, а эти были стильные, узкие. Рядом стояла кожаная барсетка. До Никиты дошло, где он. Это комната Немова. Пожалуй, единственное место в доме Вяземских, где он никогда не бывал. И, судя по всему, Глеб Васильевич собирался остаться в ней на ночь. Но вместо этого приволок сюда «перебравшего» Никиту и запер. Никита уткнулся лицом в подушку и застонал. Господи, как же стыдно! Подушка тоже пахла Немовым. Никите казалось, что он сходит с ума. Его запах повсюду. И его глаза, бледные, насмешливые, смотрящие в упор. Он лежал и раз за разом прокручивал в голове события прошедшего вечера. Сил встать не было. Да и зачем? Его ведь заперли как нашкодившего мальчишку. Впрочем, он и был нашкодившим великовозрастным мальчишкой. Полным идиотом. А, какая уже теперь разница… *** Сначала скрипнула дверь. Этого оказалось достаточно, чтобы Никита проснулся. Его давно отпустило, но чувства остались по-прежнему обострёнными. Он услышал тяжёлые шаги по деревянному полу. Невесомая Таша такой звук производить не могла. Дядюшка? Пришёл проведать нерадивого племянника? Или отчитать, что больше на него похоже. Но пока Никита пытался собрать в кучу разбегающиеся мысли, дверь снова скрипнула. На пол легла полоска света. Кто-то прошёл в ванную комнату. Вряд ли дядюшка стал бы пользоваться гостевым туалетом. Значит… Никита замер, боясь пошевелиться. Немов вернулся в спальню. Он стоял против окна, и Никита хорошо видел в свете луны, как его персональное божество медленными, усталыми движениями расстёгивает рубашку, выдёргивает ремень из брюк, а потом, немного подумав, снимает и брюки. Аккуратно складывает их по стрелочкам и вешает на спинку стула. Чёрт, ну почему дядюшка сэкономил на фонарях. Света луны явно недоставало, чтобы увидеть во всех подробностях то, что Никита и не мечтал увидеть. Нет, он не должен об этом думать. Он запретил себе много лет назад, ещё перед свадьбой с Ингой. Не будет, не будет, не будет! Но кто тогда мог предположить, что Глеб Васильевич решит раздеться на глазах у него, Ника? Ничего не подозревающий Немов сел на край кровати, спиной к Никите. Чем-то звякнул, наверное, снял часы и наконец улёгся, накрывшись краешком одеяла. Никита очень хотел подвинуться и уступить одеяло целиком, но понимал, что так себя выдаст. Вряд ли Немов захочет разделить с ним постель, если выяснит, что Никита не спит. Скорее всего, просто выпроводит вон из своей спальни. На диван в гостиной, например, теперь уже совершенно свободной от гостей. Никита лежал, не шевелясь, и ждал. Немов уснул моментально, едва голова коснулась подушки, послышалось размеренное дыхание. Никита привстал на локте. Лунный свет как раз падал Немову на лицо, и вблизи можно было рассмотреть его во всех деталях. Без грима и правильного телевизионного освещения, а главное, без маски артиста, он совсем другой. Старше, много старше, чем в телевизоре. Морщинки в уголках глаз, на лбу, даже на переносице. Часто хмурится? На щеках проступила щетина, Никита даже позавидовал. Он в свои тридцать брился раз в два дня, если вспомнит. Впрочем, чего сравнивать, у него сейчас все процессы в организме заторможены. А Немов за собой следит, сразу видно. Мощный разворот плеч, крепкие руки, ничего не висит. Качается? Или подарок от природы? На груди короткая цепочка с замысловатым римским плетением, крестик, слишком крупный для неё. Чем больше он смотрел, тем больше терял над собой контроль. По крови гуляли остатки «дури» и, мешаясь то ли с тестостероном, то ли с адреналином от невероятной близости Немова, сносили крышу. А как иначе объяснить то, что произошло потом? Сначала Никита стянул с него одеяло, обнажив поджарый торс с редкими волосками на груди, зато соблазнительной дорожкой, сбегающей по животу за резинку тёмных «боксёров». Где-то на краю сознания мелькнула мысль, что это конец. Если Немов сейчас проснётся, он его просто прикончит. Разразится грандиозный скандал, после которого разумнее всего будет завершить начатое вчера и сигануть с балкона. Желательно, более высокого, чем у Вяземских. Но другая мысль вытесняла первую. В жизни нужно попробовать всё. Второго такого шанса у тебя не будет. Да и сколько её у тебя осталось-то, той жизни? Никита наклонился над Немовым и осторожно, боясь разбудить, коснулся его губ. От него по-прежнему пахло коньяком, но теперь к алкоголю примешивался запах табака. Немов курит? Неожиданно. Сигареты не вписывались в образ правильного певца. Это было последнее, о чём Никита успел подумать, потому что Немов вдруг начал отвечать. И не просто отвечать, но и захватывать инициативу, по-прежнему не открывая глаз. - Светочка, - пробормотал он, и сильная рука легла Никите на затылок, властно притягивая к себе. – Ты всё-таки пришла. Никита уже не соображал, что делает. Губы Немова, язык Немова у него во рту, рука Немова на его затылке и член Немова, наливающийся кровью и недвусмысленно поднимающийся под тонкой тканью «боксёров». Это сон. Конечно, это сон, ему просто снится. Очередной наркотический глюк, только и всего. А во сне можно позволить себе всё, что угодно. Он скатился ниже и стянул с Глеба «боксёры», освобождая крупный, почти идеальный орган. Кое-какой опыт у Никиты имелся. О, сколько раз он представлял себе этот момент. Сколько книг, журналов и рассказов в Интернете прочитал. Однажды, в пьяном угаре, коим, впрочем, была вся его жизнь после смерти Инги, даже пробовал. Какой-то случайный парень, подцепленный им в ночном клубе, был готов на все ради дозы. У Ника всегда водились деньги, а наркотики пробуждали в нем тягу к экспериментам. Но тогда эксперимент не удался – стало противно, и Никита запнул все мысли об однополом сексе еще дальше на задворки сознания. И сейчас эти мысли с тех самых задворок рвались наружу в виде вполне конкретных действий. Недостаток опыта заменяло знание собственного тела. Он интуитивно понимал, что нужно делать, чтобы доставить мужчине удовольствие, а нежность и трепет, которые Никита испытывал по отношению к Немову, помогали бороться с собственными комплексами. *** Глеб Васильевич никак не мог нащупать ну тонкую грань, отделяющую сон от яви. Если это явь, то как Света оказалась в его постели? Он же, кажется, сообщил ей, что ничего не получится. Почему не получится? Неважно. А если сон, то чёрт возьми, какой же приятный. Давно ему не снились эротические сны. Сознание включаться не желало, он слишком устал за прошедшие сутки. Оттарабанив двухнедельный гастрольный марафон, прямо с самолёта рванул к Вяземским, чтобы успеть на день рождения лучшего друга. И только там расслабился по полной программе, позволяя себе налегать на коньяк и цеплять официанток. С коньяком, пожалуй, перебрал, глаза открываться тоже не хотели. Зато всё остальное тело реагировало соответственно ситуации. Опыт – его же не пропьёшь. Целоваться он был мастер. И Светочка тоже мастерица, у него давно не было такого потрясающего минета. Глеб Васильевич качался на волнах удовольствия, иногда предпринимая слабые попытки вырваться и завладеть инициативой. Всё же он привык играть главную скрипку. Но чьи-то тёплые руки крепко прижимали его бёдра к постели, и, чёрт возьми, ему было так хорошо… Даже в последний момент Светочка не отстранилась, и Немов едва сдержал стон, закусив губу. Мать же вашу, как хорошо… Когда прокатилась последняя волна удовольствия, он снова попытался подняться. Сил не осталось совсем, но он ведь должен… Он всегда должен быть на высоте. Нужно отблагодарить девочку. Но его повалили обратно на подушки. - Спи, Глебушка. Такой хороший сон. И Глеб Васильевич был абсолютно согласен.