Пленник

Кап. Кап. Кап. Хибари медленно открыл глаза, отчаянно надеясь, что весь ужас вчерашнего вечера просто страшный сон. Кап. Кап. Кап. Холодные капли воды стекали с потолка и звонко разбивались, падая на бледную кожу пленника. Кап. Кап. Кап. В пронзительной тишине стук капель звучал особенно громко, отдаваясь болью где-то далеко в голове. Одна капля скользнула по щеке, оставляя на коже влажный след. Словно слеза. Хибари с трудом присел и попытался хоть как-то размять затекшие конечности. Оковы сильно натерли запястья, когда он вчера яростно вырывался из них, стремясь освободиться из цепких рук садиста-графа. Воспоминание больно кольнула еще трепыхающуюся в агонии гордость и заставило разжечь в душе нестерпимую ненависть к человеку, посмевшему топтаться на его самолюбии. Никогда прежде Кея не чувствовал такую боль. На ее фоне физическая боль казалась лишь досадной добавкой к боли душевной. Никто никогда не смел его так унижать. А те, кто пытались, уже спали вечным сном. По спине пробежались мурашки от внезапно подувшего холодка. Обнаженное тело не мог согреть какой-то плащ, тем более, что укрываться им Хибари был не намерен. Насквозь пропахшая мерзким графом тряпка вызывала у него стойкое отвращение. Казалось, что этот приторный, противный аромат впитался в каждую клеточку его тела, в каждый камешек этой чертовой темницы… Почувствовав подступающую к горлу тошноту, Кея быстро отвернулся в сторону: сидеть в луже собственной блевотины не очень-то хотелось. Прочистив желудок, он тяжело откинулся на влажную стену, громко и учащенно дыша. Воздух со свистом вырывался из горла, заставляя заходиться в сухом кашле, раздирающем дыхательные пути. При каждом резком выдохе или вдохе зверски болели сломанные ребра, грозя вот-вот воткнуться в какой-нибудь жизненно важный орган. Боль пульсировала в голове, а уже оттуда расходилась по всему телу, перемешивалась с душевными ранами и застилала глаза кровавой пеленой. Хотелось кого-нибудь убить. Неважно кого. Казалось, с чьей-то смертью поутихнет эта сумасшедшая боль, бешено колотящаяся внутри. Ярость, бессильная злоба, странное чувство опустошения вливали силы в едва живое тело, заставляли биться в оковах, скрипеть зубами, чуть ли не стирая их в порошок. Хотелось завыть во все горло, громко, душераздирающе, чтобы ту мразь, наверняка сидящую сейчас в своем жалком подобии трона, пробрало до самых костей. Глухой стук и сдавленный писк послужили усладой для ушей, а вид раздавленного грызуна и разбрызганная кровь малость успокоили разбушевавшуюся в душе кровожадность. Хибари попытался дотянуться до лежащего на коленях плаща, чтобы выбросить его подальше, но руки не дотягивались, удерживаемые тяжелыми цепями. Странно, вчера они казались длиннее. Смрад, исходящий от этой тряпки стал уже совсем невыносимым, и Кея приготовился к второму приступу тошноты, как дверь со скрежетом открылась. Внутрь кто-то вошел, но Хибари не смог разглядеть вошедшего из-за плохого освещения, горящие свечи в коридоре лишь больше напускали тень, скрывая гостя. Хибари рванулся вперед, чуть ли не вывернув руки, и, злобно сощурив глаза, уставился на человека, оказавшегося простым стражником, до полусмерти испугавшемся такой реакции. - Ты что, Эд, это же всего-навсего пленник. Он тебя даже коснуться не сможет. – подтолкнул его второй мужчина, входя внутрь. - Ага. Вчера он чуть не убил Роджера. – с сомнением возразил ему первый, с опаской подходя ближе. – Ты поосторожней, Том. Тот захохотал и грубо пнул Хибари по ноге. - Видишь? Господин Мукуро хорошенько поработал над его поведением. – усмехнулся он, насмешливо глядя на оцепеневшего пленника. – Эти дикари вообще очень подавляемые люди. И… Договорить он не успел: Хибари, воспользовавшись моментом, пнул его со всей силы по ногам, а когда тот грузно упал на него сверху, вцепился зубами в его горло. - Ах ты ублюдок! – другой стражник сразу осмелел и, схватив висевшую на поясе дубину, бросился на помощь своему товарищу. Кея, не смотря на побои, разжал челюсть только тогда, когда лежащее на нем тело перестало биться в судорогах и замерло. - Том, Том, как ты?! – оттащил его в сторону Эд, весь трясясь от ужаса. Ответом ему послужило молчание. Впрочем, теперь Том уже никогда не заговорит. - Чтоб тебя… - слова застряли в горле, стоило взглянуть на лицо Хибари. Ледяные глаза, лихорадочно сверкавшие в темноте и кровожадный оскал, исказивший залитое кровью лицо. Стражник попятился назад, спотыкаясь о неровности каменного пола. - Чудовище. – прошептал он онемевшими губами и бросился наутек. Когда человек, которого ты жаждешь убить, умирает от твоей руки, ты испытываешь невероятный прилив радости и удовольствия. Мрачное удовлетворение от убийства жалкой крысы не сравнится с той эйфорией, которую сейчас испытал Хибари. Мерзкий запах ублюдочного графа, исходивший буквально от всего, что находилось внутри темницы, сменился на прекрасный аромат крови, и Кея жадно вдыхал его, не обращая внимания на мигом отразившиеся на такое действие ребра. Он облизывал губы, на которых осталась кровь убитого, и млел от ее металлического вкуса. Эта смерть не сотрет воспоминания о вчерашнем унижении, но хотя бы на время сгладит боль надломленной гордости. В следующую минуту в темницу ворвалась группа людей, гордо именуемых стражей, и Хибари закрыл глаза, позволяя себе утонуть в темноте. *** Мукуро восхищенно щелкнул языком, выслушивая доклад начальника стражи. Ежедневные скучные обязанности внезапно открылись с другой стороны. Убил! Вооруженного стражника убил! Да еще как! Перегрызть горло – это ж каким кровожадным нужно быть? - А вот то, что его побили – это зря. – Мукуро поджал губы. Нет-нет, ему не нужен мертвый Хибари Кея, так неинтересно. Он нужен живым, пышащим ненавистью и самоуверенностью, готовым в любую секунду вцепиться в глотку. В буквальном смысле. - Но, господин, он же убил одного из наших!... – мужчина осекся, наткнувшись на колючий взгляд графа. – Прошу прощения, мы поступили опрометчиво. Мукуро кивнул, тут же позабыв о его существовании, и медленно опустился в свое кресло, с которого мгновением назад вскочил, услышав об инциденте на нижнем уровне. Кто бы мог подумать, что забредший убийца, скитающийся по странам, окажется настолько интересным. Жаль только, что сегодня с ним нельзя… кхм, поразвлечься. Трудно описать, какое возбуждение испытал Мукуро вчерашним вечером, едва войдя в темницу. Убитая крыса и кровь, стекающая с тонких пальцев, выглядели так одурманивающее прекрасно, что пошла кругом голова. Добавив к этому, что парнишка выглядит совсем недурно, и смотрит так… возбуждающе, немудрено, что Мукуро сорвало напрочь крышу. Он зажмурился, блаженно растекшись по креслу, и махнул рукой, давая знак присутствующим очистить помещение. «Убью. Я убью тебя». И взгляд, полный ненависти. Прекрасен. Хибари Кея просто прекрасен. Такого пленника у Мукуро еще не было. Можно даже похвастаться перед Занзасом, направо и налево хваставшимся своим белобрысым чудом. Как жаль, что Мукуро собственными глазами не видел смерть своего подчиненного. Он много бы отдал, чтобы это увидеть. Хорошо, хоть фантазия развита на ура, можно явственно представить это происшествие. Рокудо откинулся на спинку кресла и провел ладонью по бугорку на брюках. От представленной им картины, уже стало тесно в штанах. Лязгнула пряжка ремня, освобождая разгоряченную плоть. Серые глаза, внимательно следящие за своей добычей. Мукуро прерывисто вдохнул, тяжело вздымая грудь. Темная кровь, капающая с подбородка. Тихий стон, вырвавшийся из груди. Обнаженное худое тело, напряженно замеревшее над своей жертвой. Мукуро вцепился свободной рукой в подлокотник кресла, сжав его до боли в пальцах. Хищный оскал и сверкающие азартом глаза. Дрожь волной пронеслась по телу, и граф со стоном опустился на пол, прикладывая горячие ладони к холодному мрамору, пытаясь прийти в себя. Давно он не успокаивал себя подобным образом. Перед глазами все еще маячил образ маньяка, заточенного в подземелье, но Мукуро уже мог держать себя в руках. Сегодня он уже поиграл, пусть эта игра и состоялась лишь в его мыслях. Уняв дрожь в руках и приведя себя в относительный порядок, граф вернулся к своим обыденным делам. Игры играми, но и о работе не стоит забывать. О своих игрушках можно подумать и попозже. Игрушки всегда вспоминаются только при желании с ними играть, в остальное время они бесполезны. Старые любимые игрушки, уже весьма потрепанные и затисканные, никогда не восстают против своих хозяев. Они мирно пылятся в ящиках и комодах в ожидании, когда же о них вспомнят. Таких не вспоминают. Ведь игрушки, нарушающие представления о них, всегда более желанны.