Легенда о Тайной Страже. Книга I

Риан встретилась с Баранором на Третьем круге, неподалеку от «Заводи». Ничего необычного не могло быть в том, что девушка в ярком платье с кружком на рукаве говорит с воином в потрепанной одежде… Ничего необычного не было и в том, что они вдвоем прошли к тяжелой двери заведения. Хозяйка с одобрением поглядела на Риан, указывая на дальний от входа стол. Долго сидели молча. Баранор прихлебывал пиво, Риан жеманно потягивала подогретое вино. Когда появилась заказанная утка, и служанка исчезла, Начальник стражи довольно фыркнул и наклонился поближе к столу: — Говори теперь. Она постаралась выглядеть как можно более беззаботно. С игривой улыбкой, точно рассказывая о пустяках, негромко сказала: — У мужа сестры Халласа родичи в Лоссарнахе. Баранор кивнул и улыбнулся ей, отрывая утке крыло. — Он часто брал туда с собой сестру жены, — продолжила Риан и тут же поймала взгляд хозяйки: — Быстро дайте мне что-нибудь съесть, мой лорд, — прошипела она. К ее немалому удивлению, он тотчас оторвал кусочек белого мяса и протянул ей, да не в руки — а ко рту. — Съешь так, — подмигнул Начальник стражи. — Чтобы уж никто не сомневался… — Тогда, быть может, лучше поговорим в моей комнате? — оторопело спросила Риан, прожевав утятину. — Не выйдет, — Баранор качнул головой. — Боюсь, что я прямо отсюда уйду собирать стражу… Говори. — Соседи поговаривали, что у сестрицы Халласа там жених, — покорно продолжила Риан, улыбаясь. — А еще говорили, что кузнец неграмотен, и она помогает ему в делах. Последний раз они ездили в Лоссарнах за две недели до гибели Халласа. Лорд Баранор поднял брови: — Интересно. Даже очень интересно… За две недели, говоришь? Укус собаки двухнедельной давности… Думается мне, Риан, что надо брать эту семейку. Что говорит Фреавин? — Леди Эовин… — Риан против воли смутилась, вспомнив свой поступок, откашлялась. — Леди Эовин сказала ей, что Халлас был отравлен. Красавкой. Красавка есть у любой женщины в Гондоре… — Я тоже об этом думаю, — согласился Начальник стражи. — Спасибо тебе, отличная работа. И хорошая мысль, как нам с тобой теперь встречаться, не привлекая внимание. В Ведомство не приходи. — Лорд Баранор, — Риан отчаянно постаралась, чтобы голос у нее не дрожал, — после того, как это расследование закончится… Что со мной будет? — Я поговорю с лордом Наместником, — воин накрыл ее руку своей ладонью. — Ты превосходно собираешь сведения, ты нам пригодишься и дальше. Хозяйка и служанки наблюдали за ними краем глаза. Хорошо же, пусть смотрят! Сердце Риан пело: она хорошо поработала, Боромир был бы ею доволен… *** — Итак, мы знаем, что Советник Гондора сносился с Харадом с помощью вот этой тайнописи. Чего мы не знаем: как и кто доставлял эти послания. Фарамир говорил, а Хурин неспешно помечал на листе вопросы и слушал вполуха. Когда явился Начальник стражи, королева и княгиня Итилиена сразу ушли куда-то во внутренние покои, оставив мужчин для тяжелого разговора о судьбе заговорщиков. Леди Арвен сказала, что не должно народу Гондора думать, что их участь решают пришлые властительницы, которых многие еще не признали. Король Элессар, кажется, был не согласен, но не стал тратить время на возражения. — Последнее послание было отправлено им перед нападением, отправлено с кораблем умбарца Ангамайте… — продолжил Фарамир, и король закивал, поглядывая на Баранора. — Скорее всего, это не обычный путь: умбарцы пришли случайно, и историю с убийством стража Халласа предвидеть было нельзя. — У меня есть новости о них, — просипел Начальник Стражи и вдруг закашлялся. Когда к нему вернулся голос, он сказал совсем тихо: — Мы взяли под стражу младшую сестру Халласа и мужа его старшей сестры. Они солгали вам, лорд Наместник. У Халласа в комнате нашелся пузырек настойки красавки. Наполовину опорожненный. Его мать признала, что этим средством пользуется лишь ее младшая дочь. Кузнец же попытался сопротивляться, когда мы пришли в дом. Есть еще одно, лорды. Анборн приволок того сбежавшего заговорщика. Мальчишка рассказал, что частенько доставлял письменные заказы этому кузнецу. Сам парень неграмотен, прочесть бумаги он не мог, советник ничем не рисковал. — Теперь мы знаем путь, по которому шли послания, — Наместник с досадой потер висок. — Неудивительно, что Халлас опасался за свою жизнь! И каково ему было узнать, что его семья снюхалась с врагом… — Если бы сообщил вовремя, был бы жив, — сурово сдвинул брови Начальник стражи. — Начал играть в игры — виновен в измене! Фарамир снова поморщился: — А они виновны в убийстве, да в каком! Но если мы уничтожим это гнездо предателей, эта связь будет потеряна. — Быть может, есть и другие, — напомнил ему Арагорн. — Так, но это единственная, которую мы знаем, — возразил Фарамир. — И все же они виновны в преднамеренном убийстве… — Точно так же, как леди Гилмит виновна в измене, — заметил небрежно Хурин, очерчивая пером имена родичей Халласа на листе. — Что ты предлагаешь, лорд Хранитель? — не понял его молодой Наместник. Хурин хмыкнул и мимоходом подумал, что Фарамир скоро надорвется от непосильных трудов, раз уж потерял способность ясно мыслить: — Заставить их работать на нас так же, как ты заставил Ингольда, сынок. Арагорн хлопнул ладонью по столу: — Как ты предлагаешь сделать это? — Не знаю, — пришлось сознаться Хурину. — Ингольда лорд Наместник нашел, чем запугать… Но этих… — Кузнеца не запугаешь, лорд Хранитель, — Начальник Стражи махнул рукой. — Разве что сестру Халласа. Но пугать женщину пытками… Кто возьмется за такое дело? — У меня есть человек, — вдруг сказал Фарамир, — который готов взяться за неприятное дело, если оно необходимо. Лорд Хурин ждал привычной улыбки короля, но Арагорн посмотрел на своего Наместника с подозрением: — Уж не себя ли ты имеешь в виду? — вполголоса спросил он. — Вовсе нет, Ваше Величество. Есть человек, который задолжал мне. — Если слухи об этом разойдутся в Минас Тирите, человеку не жить… — начал, было, Баранор, но Наместник остановил его жестом: — Он не из Минас Тирита. Он не из Гондора. И он не будет жить здесь. Король засмеялся, правда, не слишком весело: — Все-таки у тебя всегда есть нужный человек… Они долго молчали. Элессар сидел, похлопывая ладонью по бумагам, и изредка прищелкивал языком. Потом поднял голову и обвел собравшихся очень серьезным взглядом: — Вы затеваете большую игру, друзья мои, — мягко сказал он. — Вы правы: если Харад пустил корни на землях Гондора, мы должны докопаться до них и иметь возможность их уничтожить в любой момент… Но это труд не на один день, и не на год. И быть может, даже не наши дети сумеют не опасаться врагов в своих землях… А есть еще и земли врагов, о которых мы ничего не знаем. Хурин не сумел промолчать: — Это война, Ваше Величество. В ответ Король покачал головой: — Война может быть благородной. Можно сражаться с врагом лицом к лицу. Можно пощадить сдавшегося врага. Можно даже восхищаться врагом, если он храбро сражается. Но следить за своими и искать предателей в чужих землях — это грязное дело, лорд Хранитель! — Мы говорили с тобой об этом, — Фарамир встал и нервно тряхнул головой. — Тогда. В Итилиене. Руки у Стражей были в крови… — Да, и мы с тобой друг друга поняли, — Арагорн тоже поднялся. Вынул из висевших на кресле ножен Андрил. Взгляды Короля и Наместника скрестились — и Фарамир приметно вздрогнул. Глаза Арагорна сверкнули сталью: — На колено, лорд Наместник, Фарамир, сын Денетора, Капитан Тайной стражи Гондора! Отныне и пока твоя служба не кончена, храни эту землю от тайных козней врагов и происков предателей. Я даю тебе полную свободу выбора. Я не стану вмешиваться в твои дела. Я не стану даже интересоваться, кто будет под твоим началом. Но помни, что я спрошу с тебя за всякое предательство на наших землях и всякий неуспех в чужих! Хурин с замиранием сердца смотрел, как склонилась черноволосая голова совсем молодого Наместника… Что ты принял на себя, сын Денетора! Какой груз лег на твои плечи! Сколько грязи ты увидишь в жизни… — Ваше Величество, — тихо заметил он, — но если мы посмотрим в будущее, не слишком ли много власти отдано Наместнику, который возглавит Тайную Стражу?.. — Не много ли власти отдано мне, лорд Хранитель? — вдруг усмехнулся Арагорн. — Я буду только рад ею поделиться. Пусть он сам выберет себе преемника и помощника. А я ему доверяю… — Я выбираю тебя, — Фарамир, поднимаясь, глянул прямо в глаза Хурину. — Тебя, лорд Хурин. Король Элессар должен знать о том, кто стоит во главе Стражи. Ты будешь знать все. И мы вместе с тобой составим все нужные установления для работы Тайной стражи и найдем нужных людей. — Ты ведь думал об этом, — Арагорн вдруг бесконечно ласковым жестом взъерошил волосы своему Наместнику. Тот коротко тряхнул головой: — Да. Вот только это не власть, а неприятное дело, которое необходимо выполнить. — Потому-то я тебя и выбрал. Ты будешь выполнять его милостиво, а лорд Хурин поможет выполнять его законно, — мягко заметил Элессар. — Прости меня, друг… — Я служу Гондору, — Наместник невесело улыбнулся. — Да будет так. Но если властителя тяготит власть, должно ли делиться ею с одним человеком… — После поговорим об этом, Фарамир, — остановил его Арагорн. — Не теперь, не в спешке. Лорд Хурин, — вдруг окликнул задумавшегося Хранителя, — так как же нам помиловать заговорщиков? — Вашей волей, ваше величество, и только, — Хурин вздохнул. — Иных оснований быть не может. — Да будет так, — Арагорн кивнул и улыбнулся с внезапной горечью: — Подумать только, эту милость будут превозносить, а милости в ней немного, одна выгода… Фарамир вдруг тихо улыбнулся: — Почему ты думаешь, что в нашей выгоде мало милости? Прежде чем Хурин успел удивиться вольности обращения, Арагорн повернулся к Наместнику и просветлел лицом: — А ведь ты прав, — с некоторым удивлением сказал он. — Каковы бы ни были причины, и какой бы величины камень не висел над головой приговоренных, каждый день жизни драгоценен… За дверями королевских покоев Хурин не удержался и взял Фарамира за рукав, разворачивая к себе: — Ты много думал о Тайной страже, сынок? Молодой Наместник тряхнул головой и широко улыбнулся: — Много. Всю жизнь думал. Вспомни, лорд Хранитель, я ведь разведчик! — Твой отец гордился бы, — не удержался от вздоха Хурин. — Но тебе будет непросто… — Вы ведь поможете мне? С лица Наместника на него смотрели ясные глаза мальчишки, который когда-то дружил с его погибшим сыном… — Конечно, я тебе помогу. *** Что-то изменилось в Эовин… Неприметно для глаза, но достаточно явно для зрения души, которое зорче даже эльфийских глаз. Молодая женщина сидела напротив, гладила тонкими пальцами выступы стеклянного кубка, украшенного изысканным рельефом. Сегодня она не казалась несчастной или обеспокоенной: скорее наоборот, бесконечно уверенной в себе. — Ты выглядишь счастливой, — сказала Арвен, внимательно наблюдая за подругой. Ясные серые глаза глянули на нее с детской безмятежностью. — Я такая и есть, — улыбнулась Эовин. — Зачем ты говоришь мне об этом? — Последние дни ты была какая-то потерянная. Но если не хочешь, не рассказывай мне ни о чем, дорогая. Я просто рада, что ты счастлива. — А ты? — вдруг спросила Эовин и потянулась через столик, чтобы взять руку Арвен. — Ты счастлива, моя королева? — Конечно, — Арвен постаралась улыбнуться как можно более беззаботно. — Король Теоден всегда говорил нам, что ложь королям непозволительна, — Эовин насмешливо сощурилась. — У эльфов не так? — У эльфов ложь вообще не позволительна, — попыталась защититься Арвен. — С чего ты взяла, что я лгу? И что я несчастна? Эовин была стойким бойцом не только с мечом в руках: — Я не говорила, что ты несчастна, — отпарировала она, — я спросила, счастлива ли ты. Арвен засмеялась и сжала ее крепкую ладошку: — Конечно, я счастлива, глупая девочка! Почему я могу быть несчастной? — Не знаю. Ты больше не одинока, моя Королева? — Наверное, я буду более одинока, когда вы уедете, — Арвен не смогла сдержать вздох. — Но пока Эстель рядом… Я знала, на что иду, Эовин. Роханка поднялась и вдруг в два шага очутилась перед Арвен, опускаясь на колени. Подняла серьезное, сосредоточенное личико: — Ты не жалеешь? — А ты никогда не жалеешь о том, что оставила Рохан? — вопросом ответила Арвен. — Не скучаешь по брату? Не хочешь увидеть Медусельд? Эовин вздрогнула: — Хочу. Иногда. Наверное, никогда не перестану скучать… — То-то и оно, — Арвен ласково погладила бархатистую щеку молодой женщины. — Но это не означает, что ты несчастна, дорогая, верно? — Ты такая мудрая, Арвен, ты всегда можешь найти правильные слова, — Эовин со вздохом устроила голову на ее колене. — Хотела бы я быть хоть вполовину такой же мудрой, моя королева. — Не завидуй, дорогая, в мире есть вещи, в которых я понимаю куда меньше, чем ты. — О чем ты сейчас? — О том, о чем сейчас толкуют наши мужья, например. Меня очень беспокоит, что они могут казнить заговорщиков. — Но они заслужили смерть, Арвен! — Эовин выпрямилась, глядя с недоумением. — Подумай сама, они нарушили клятву, они изменили своей земле, предались врагу и хотели совершить подлое убийство! Подумай сама, неужели их можно жалеть? — Я боюсь не за заговорщиков, — Арвен положила руку ей на губы, прерывая кровожадную речь. — Я боюсь за Эстеля и за твоего мужа. И за всех наших друзей. То, что начиналось великой радостью, может обернуться первыми ростками проклятия. Я боюсь за все, за что мы сражались в войнах против Тьмы. — Не понимаю тебя, — Эовин нетерпеливо мотнула головой, стряхивая ее руку. — Понимаю, что не слишком хорошо начинать правление с казней, особенно если ты пришел из другой земли, но все-таки заговорщики заслуживают смерти! — Я тебе иногда завидую, — тихо сказала Арвен, любуясь разгоревшимся лицом молодой женщины. — Ты не мучаешься сомнениями. Эовин вдруг вспыхнула до корней волос: — Еще как мучаюсь, — призналась она. — Но о другом. Враг — это просто. Война — это просто. А вот мирная жизнь… — Ты сейчас думаешь о своем муже, — поддразнила ее Арвен. — У тебя глаза становятся мягче, когда ты думаешь о нем. — Мы говорили о заговорщиках, — досадливо напомнила роханка, краснея еще больше. — Оставим их, — взмолилась Арвен. — Я очень надеюсь, что Эстель послушает меня и помилует этих несчастных, перед которыми я чувствую себя виноватой… — Ты? — Эовин удивленно нахмурилась. — Потому что они боялись эльфов, да? — Да, дорогая. Но я не могу ничего решать. Я чужая в мире людей… — Не глупи, — вдруг оборвала ее Эовин и встала. — Ты королева Гондора и Арнора, Арвен. Будущая мать наследников престола. Ты не чужая здесь и никогда ею не будешь. И если кучка дураков не понимают, как им повезло с такой королевой, не надо обращать на них внимание. — Мать наследников! — вырвалось у Арвен. — О, Эовин, если бы ты знала… — Если бы я знала что? Что у тебя случилось, моя светлая королева? — Ничего, — Арвен грустно опустила голову. — Я так хочу ребенка, Эовин… Стыдно признаться, но я так боюсь, что не смогу… — Я ведь целительница, — Эовин мягко положила руку ей на плечо. — Что у тебя случилось? Почему ты так думаешь? — У эльфов все иначе, не так, как у людей. Дети появляются у нас, только если мы живем спокойной жизнью… — Ты ведь больше не эльф, верно? — тихо спросила Эовин. — Не знаю. Я избрала судьбу Смертной, но разве это изменило что-то в моем теле? Я волнуюсь… Это ведь важно для Гондора и для Эстеля. Что, если я не смогу родить наследника престола, Эовин? — Этих заговорщиков мало убить, их надо на куски порезать за то, что они тебя так напугали, — Эовин прижалась щекой к щеке Арвен, потерлась, как котенок, заставляя улыбнуться. — Хочешь, я сделаю тебе успокоительные капли? Я знаю такие травы… Арвен расхохоталась едва ли не до слез: — Я дочь Элронда, Эовин! Я тоже знаю такие травы! — Так выпей и успокойся, — фыркнула Эовин. — О чем ты тревожишься? Я тебе так скажу: даже в самые спокойные времена твои родичи всегда знали о существовании зла, правда? — Ты права, — с удивлением заметила Арвен. — Как-то я не подумала об этом… Может быть, и вправду все будет хорошо, просто нужно время. — Наверняка, — с безграничной убежденностью сказала Эовин. — С одного взгляда на тебя понятно, что ты просто создана быть матерью. — Почему ты так решила? — Рохиррим знают толк в выведении породы и могут оценить кобылу по стати, — последовал невозмутимый ответ. Они долго смотрели друг на друга, а потом вдруг расхохотались в один голос. Отсмеявшись, Арвен утерла глаза и погладила подругу по щеке. — Ты милая, — просто сказала она. — И ты очень хорошая целительница. Стук в закрытую дверь прервал их беседу. — Ваше величество, его величество желает видеть вас… Арвен почувствовала, как рука Эовин ласково обвила ее талию. — Попробуй еще раз, — поддразнила роханка. — Я пойду, пожалуй. Арвен не удержалась от нового смешка. Сами Валар послали ей такую подругу… *** Эрадан составил чудесную таблицу тайнописи. Фарамир долго крутил в руках лист, разглядывая непонятные знаки. Размышлял. — М-м-мой л-лорд, я в-в-выучил, — робко сказал Эрадан. — Теперь ты прочитаешь любое послание без этой таблицы? — уточнил Фарамир. Рыжий радостно закивал. Его дед неопределенно хмыкнул: — Дурацкую они придумали тайнопись. Слишком просто! — Ты так думаешь, Херион? А ты можешь придумать тайнопись, которую будет невозможно разгадать? Старый книгочей торжествующе хлопнул ладонью по столу: — Да что тут придумывать, лорд Наместник! Впрочем, есть несколько видов тайнописи… Он испытующе поглядел на своих слушателей, вопросительно подняв брови. Фарамир спрятал улыбку и поудобнее устроился в кресле: — Продолжай, прошу тебя. Херион приосанился: — Первый — это вот этот. Замена каждой руны на какой-то символ. Такое разгадать очень просто. Если каждая руна может обозначаться не одним знаком, а, например, числами — это тоже довольно просто, но надо будет угадать сперва, сколько цифр в каждом числе… Есть другие способы: замена слов, например. Тут уж зависит от того, насколько умно придумали эти замены. — Это если текст должен выглядеть безобидно для постороннего читателя, верно? — уточнил Фарамир. Книгочей одобрительно закивал: — Понимаете, мой лорд. Учить вас — одно удовольствие! Можно придумать и другие виды тайнописи. Те, которые без ключа не прочитаешь. Например, назначить одну и ту же книгу ключом. Но книги должны быть одинаковы, и если потеряешь эту книгу… — Я понял, — прервал его Наместник. — Тайнописью тут будут строки и слова в строках. Хорошо. Но не всегда можно взять с собой книгу. Есть ли такая тайнопись, которую нельзя разгадать, но легко использовать? — Я п-придумал, м-м-мой лорд, — заметил Эрадан. — Н-надо вырез-з-зать… В-вот. Он положил на стол странную вещь: квадрат из плотного пергамента, расчерченный на клетки и разделенный на четыре части. Каждый квадратик был пронумерован, некоторые цифры были вырезаны. — Покажи, как это работает, — заинтересовался Фарамир. — Пока не понимаю! — Н-нужно д-д-два кв-в-вадрата… Н-написать и п-п-п-прочитать… Эрадан положил свой странный ключ на лист бумаги, взял донесение заговорщиков и начал быстро вписывать руны в каждую вырезанную клеточку. Повернул квадрат — и продолжил писать. — Эта тайнопись может вскрыться либо случайно, либо если в руки врагу попадет ключ, — охотно объяснил Херион. — Подобрать, где именно надо прорезать дырки, чтобы получился связный текст, почти невозможно. Да и чем больше этот ключ, тем крепче защита. Фарамир с восхищением смотрел на перо в руке Эрадана и получившийся квадратик, заполненный разрозненными рунами: — И выучить можно только номера, которые надо прорезать, верно? Тогда не надо носить с собой ключ постоянно… — Верно, — Херион широко заулыбался. — Именно так, лорд Наместник. — Надо будет подумать, — Фарамир с досадой потер висок. — И вот что, Херион… Эрадан, это тебя тоже касается! Надо будет придумать, какой ключ лучше всего будет дать с собой нашим купцам, отправляющимся в дальние земли. Но учтите, что никто не должен знать, кто придумал эту тайнопись! — Понимаю, — старый книгочей зябко повел плечами. — Если кому-то очень захочется это прочесть, первыми спросят нас… Если будут знать. Фарамир кивнул. — Значит, будем молчать, мой лорд. А над тайнописью мы подумаем, не сомневайтесь… Только скажите: скоро ли мы отправимся в Итилиен? — Скоро. Почему тебя это беспокоит? — Потому что наше с внучком житье в Цитадели не может не вызывать вопросы у наблюдательных, — отрубил Херион. — Ты живешь здесь в качестве будущего распорядителя моей библиотеки и делопроизводителя. Да и через неделю мы уже будем в Итилиене, Херион, — заверил его Фарамир и поднялся. — И так и будешь числиться одним из ближайших ко мне людей. Не беспокойся, не только вы живете в Цитадели в ожидании отъезда в Итилиен… *** Херуфара тоже жил в Цитадели. Серый лобастый волкодав рохиррима лежал, протянувшись поперек двери маленькой комнатки, и Фарамир, выходя, едва не споткнулся о пса, когда они с Херуфарой направились в подземелья. — Ты не берешь его с собой? Рохиррим прогудел с досадой: — Не нужен. Опасно. Может броситься… Кузнеца привели только тогда, когда Херуфара закончил со своими приготовлениями. Распорядитель наказаний у рохиррим не нуждался в сложных приспособлениях. Узник и так был в оковах, нож был всегда с собой у каждого. Крепкая веревка, факел и бурдюк воды… Фарамира передернуло при воспоминании о допросах пленных. Узника, впрочем, тоже, когда он увидел все приготовленное — и жутковатую фигуру с обритым до середины головы черепом и изуродованным лицом. — Лорд Наместник, — побелевший кузнец едва шевелил губами, — я клянусь, чем хотите: я не знаю ничего… Херуфара молча отодвинулся в темный угол подвала. И замер там, сложив на обнаженной груди могучие руки. — Чего ты не знаешь? — участливо спросил Фарамир. — Того, что ты бываешь в Лоссарнахе вместе со своей свояченицей? Кузнец оторопел: — Мой лорд… При чем тут это? Я… я родом оттуда. — Это я знаю. А ты не знал того, что твой шурин был там за две недели до смерти? Кузнец оторопел еще больше: — Халлас? Мой лорд… Фарамир встал. Прошел по подвалу. Все-таки перед ним был гондорец. Свой. Не орк. Не харадец. Не пират. Не мразь, напавшая первой. Не предатель, чья вина доказана. Кузнец выглядел убедительно. Убедительно удивленно. Убедительно испуганно. Но Халлас… Мальчишка Халлас был отравлен. И тошнотворный душок разложения, и синяки на спокойном лице… Херуфара молчал и смотрел ничего не выражающим взглядом. Фарамир постарался взять себя в руки и повернулся к кузнецу: — И все-таки. Ты не хочешь ничего рассказать о своих визитах в Лоссарнах? И о тех людях в Минас Тирите, которые приносили тебе заказы от бывших советников? Кузнец растерянно молчал и жалостно морщил брови. Фарамир вздохнул и знаком подозвал рохиррима. Тот приблизился молча, внушительно воздвигся над низкорослым, крепко скованным кузнецом. Оглядел узника. Подхватил цепь, сковывавшую его руки за спиной, и умело выкрутил так, что кузнец невольно поднялся, охнув и сгибаясь головой к столу. Рванулся — но железо выдержит и не такое. Херуфара даже не пошевелился, и лицо у него осталось каменным. Он сделает… — Ты же понимаешь, что мы умеем спрашивать, — тихо сказал Фарамир, внимательно наблюдая за побагровевшим кузнецом. — Я не харадец, — выплюнул тот в бешенстве. — Не ожидал… Мучить своих… Брататься с этими… — Разве я говорил о Хараде? — Фарамир долго молчал, ожидая ответа, потом продолжил: — Либо ты будешь говорить сам, либо тебя заставят. Выбирай. Кузнец зыркал из-под упавших на лоб волос. Взгляд его метался по подвалу. — Может, дать тебе подумать? Молчание. Херуфара сложил его и вовсе пополам, потащил к стене, в которую был вбита петля для факела. Веревку, оказывается, рохиррим продел в петлю заранее. Повторялось виденное много раз: крюк, висящее на нем существо с невероятно выкрученными руками… Человеческое или нет — неважно. Враг. Он упомянул Харад. Наместник не говорил о нем ни слова. Фарамир сложил руки на столе. Херуфара неспешно размотал с пояса свернутый кнут, вынул кнутовище из сапога. — Кто отравил Халласа? Кузнец смотрел с ненавистью. — С кем вы встречались в Лоссарнахе? Молчание. — За что ты ненавидишь Гондор? Кузнец вытаращил глаза, кажется, даже про страх забыл: — Я ненавижу Гондор?! Я?! Это я мучаю своих? Это я позволяю пиратам убивать наших ребят? Это я позвал их в Город?! Это я не захотел выжечь проклятые земли до самого моря? — Это ты передаешь врагам письма от предателей! — оборвал его Фарамир. — Это ты убил своего родича, который об этом узнал! Это ты… — Это не я! — заорал кузнец. — Какие предатели?! Какое убийство?! Халлас был болен, его укусила собака, ты сам сказал! Его убил пират! — Молчать, — холодно сказал Фарамир, чувствуя загорающееся бешенство: давненько его так не держали за дурака. Херуфара почти без замаха двинул пленника под ложечку, но кузнец разом обмяк на крюке, хватая ртом воздух. — Ты расскажешь мне, кому ты передавал письма. Ты расскажешь мне, что Халлас делал в Лоссарнахе, где его укусила собака. — Я… ничего… не расскажу… — прохрипел кузнец. — Будьте вы прокляты… эльфийские выродки! — Это я уже слышал от тех, кто передавал тебе письма. Если бы кто-то из них выжил, тебя бы просто повесили. Но мне некого спрашивать, кроме тебя, и ты расскажешь мне все, что знаешь. — Я не знаю ничего! По знаку рохиррим потянул веревку. Кузнец напряг могучие плечи, попытался согнуться вперед, поднялся на цыпочки. Фарамир жестом остановил Херуфару. — А так? Хочешь, я расскажу тебе, что с тобой будет? — вкрадчиво спросил он. — Больно — это полбеды, это можно потерпеть. Но потом ты не сможешь шевельнуть рукой. Ты не сможешь взять в руки чашку. Даже если кто-то из твоих друзей выжил, и ты останешься в живых, когда они добьются своего, ты больше никогда не сможешь работать. Хочешь? Кузнец заглотил наживку с проворством окуня: — Если они добьются… Мне заплатят… — Отпусти его, — Фарамир махнул рукой, и кузнец осел на пол бесформенным кулем, тяжко дыша и поскуливая. Херуфара смотрел вопросительно, хорошо, что узник его не видел. Фарамир долго молчал, тянул момент, заставлял кузнеца волноваться. — Итак, тебе обещали заплатить. Могу я поинтересоваться, почем нынче Тьма покупает потомков Нуменора? — А… э-э-э… — Ах, да, я забыл, — Фарамир заулыбался, чувствуя, что у него зубы сводит от отвращения. — Ты не потомок Нуменора. Ты из тех, кому Нуменор когда-то принес новую жизнь… Вытащил из пещер, обогрел огнем. Да. Хорошо, оставим это. Так сколько тебе пообещали заплатить? Кузнец угрюмо насупился. — Я был должен… — Кому и за что? — Советнику. А, все одно пропадать! Кузница моя заложена ему была, он обещал простить долг и дать вдвое сверху, если дело выгорит… Фарамир жестом попросил Херуфару поставить узника на ноги. — Советник мертв, теперь ты должен его дочери, — задумчиво сказал он. — Вот что. Ты расскажешь мне, кому ты передавал письма в Лоссарнахе, а я постараюсь сделать так, чтобы ты остался в живых. Если ты согласишься и дальше передавать эти письма, я уплачу твой долг и стану платить за каждого нового человека, которому ты будешь их передавать. Только скажи мне, кто убил Халласа? — Не понимаю, мой лорд, — замотал головой кузнец. — Не понимаю! Халласа убил умбарец! И его точно укусила собака в Лоссарнахе. — Как он оказался в Лоссарнахе? — быстро спросил Фарамир. Кузнец опустил голову: — Я… взял его с собой. Думал, он поможет… — заговорил горячо: — Мой лорд, я ж не думал, что все так обернется! Что за беда, если какой-то бывший советник переписывается с харадцами по торговым делам? Ясно, что в войну его за это по голове гладить не станут, но дела не бросишь, если дело тебя кормит! Мы трудно жили, я один работал, Халласа избаловали до того, что кузня его не манила, а покручники денег просят! Вот я и крутился, как мог, покорми-ка их всех… Фарамир поморщился: — Избавь меня от своих пояснений и отвечай на вопросы. Значит, Халлас поехал с тобой добровольно? Он знал, зачем ты ездишь в Лоссарнах? — Нет… То есть… Я рассказал ему. А этот поганец сперва оскорбился, потом испугался. Про кузню и заклад он тоже не знал, ему никогда не доводилось работать. Кузнец еще долго нес всякую чепуху про ненависть к умбарцам, про тяжелую долю, про то, что не думал о перевороте. Из его сбивчивых речей Фарамир уяснил главное: кузнец не травил своего шурина. Он действительно верил, что Халласа укусила собака. Когда кузнеца увели, Фарамир посмотрел на Херуфару: — Что скажешь? — Не врал, — пожал плечами рохиррим. — Дурак. Жадный дурак. Слишком глуп, чтобы врать. — Я, пожалуй, соглашусь с тобой… Вот что. Сейчас приведут женщину, которую надо ошеломить так, чтобы она не смогла запираться вообще. Можешь придумать что-нибудь? — Что за женщина? — деловито осведомился распорядитель наказаний. — Привычная к тому, чтобы ее били? Фарамир вспомнил красивую седую мать Халласа. Его самого с его любовью к образованной девушке. Его сестер, изящных и умеющих умно и хорошо говорить. — Надо думать, нет, — он невесело улыбнулся. Рохиррим осклабился, бросил небрежно кнут на скамью. Плетеный круглый ремень развернулся по полу толстой змеей. Херуфара поправил веревку в петле так, чтобы она была заметна. А потом крепко удивил Фарамира: вытащил из захваченной сумки флакончик темного стекла, зубами вытащил пробку и тряхнул маленькую бутылочку. На стену под факелом и на пол под веревкой упали крупные темные капли, очень похожие на кровь. Остатки жидкости распорядитель наказаний вылил лужицей на пол и слегка размазал краем сапога. Отступил к двери, оценивая получившееся зрелище. Прежде, чем начинать следующий допрос, Наместнику Гондора пришлось отсмеяться. *** Анборн, прищурившись, смотрел на балкон. Неожиданно погожий осенний денек прорвался сквозь череду дождей, и теперь Король Элессар говорил с народом, стоя в теплом солнечном свете. Хоть и не впервые Король выходил к Минас Тириту, а все-таки сегодня особенно ясно видна была разница между прежними временами и нынешними… Менестрель вздохнул, вспоминая погибшего лорда Наместника. Денетор, сын Эктелиона, умел говорить. Быть может, чуть высокопарно. Быть может, с легким чувством собственного превосходства. А быть может, тяжелое бремя горя и усталости делало речи Наместника жестче, чем ему самому хотелось. Да и ни о чем хорошем тогда говорить не приходилось. Высокие слова, прикрывающие необходимость. Необходимость отдавать сыновей и мужей кровавым битвам. Необходимость затянуть пояса и лишить детей привычной сытости. Необходимость заплатить деньги, которые нужны были бы для починки прохудившихся домов или покупки одежды — но шли на стрелы и клинки. Одно выручало Денетора: как и все, он недоедал и не спал ночами, и это было написано на его лице. Как все, носил затрепанный плащ, который так и не сменил до самой смерти. Вместе со всеми провожал своих детей в бой и оплакивал — тоже как все. Король Элессар радовался вместе с народом. И на лице его все-таки были написаны следы нелегкой жизни, а в толпе было много таких лиц. Он уже казался своим, он должен был стать им еще больше с течением лет. А все-таки Анборну был дороже стоявший в полушаге от Короля молодой Наместник Гондора, и он знал, что не один он косится на знакомую фигуру в форме Стража, на красивое и строгое лицо, на котором сейчас играла беззаботная, доверчивая улыбка. Улыбка эта добавляла сторонников и Королю: лорда Фарамира слишком любили в Гондоре, чтобы выступать против того, кого он так явно поддерживал. Но нашлись те, кто не поверил искренности Наместника. И хорошо, что не поверили, а то ухлопали бы обоих сразу, не тратя времени на попытки договориться… Валар, будьте милостивы к Гондору, дайте передохнуть от войн и крови! Восторженно вздохнул рядом глупыш-заговорщик, которого Анборну снова поручили стеречь сегодня. Мальчишка смотрел во все глаза на Королеву и, кажется, впервые искренне готов был упасть на колени перед так ненавидимыми им эльфами. Кажется, он уже забыл, что его сейчас могут вмиг отправить на виселицу. Вот дурень-то! Не человек, а указатель ветра: откуда подуло, туда и повернулся… Но добрый ветер ловит, хоть это хорошо. Улыбался Король, рассказывая о будущих переменах. Обещал мир и спокойствие, просил трудиться честно и не роптать на трудности. А как просветлели его глаза, когда он рисовал картины будущего: безбедной, сытой и красивой жизни, дружбы и мира с соседями! И когда Элессар небрежно упомянул заговор, в толпе поднялся возмущенный ропот: как же так, нашлись злодеи, желавшие уничтожить весь этот прекрасный будущий мир! Король сверкнул белозубой усмешкой на загорелом лице с рублеными чертами и вдруг махнул рукой: — Для первого раза мы прощаем тех, кто испугался возможных перемен. Переубеждать людей лучше не словами, а делами, поэтому мы дадим им возможность увидеть будущие дела. Приказываю освободить тех, кто был схвачен, и считать их восстановленными во всех правах. А семьям погибших мы с лордом Наместником выплатим пособия из своего кармана, верно, лорд Фарамир? Молодой Наместник сделал шаг вперед и поклонился: — Разумеется, ваше величество. И тотчас повернулся к Анборну и другим стражам. Менестрель дернул за конец веревки, загодя завязанной хитрым узлом, и добродушно ткнул мальчишку в плечо: — Благодари Короля, поганец! Потопчешь еще землю! И если у тебя есть хоть капля разума, ты займешься делом, а не тайными кознями… Рядом серьезные и сосредоточенные Стражи снимали веревки с других заключенных. С семьи погибшего Стража Халласа — вот уж этих Анборн придушил бы лично с безмерным наслаждением. Лорда Ингольда Наместник освободил сам. А он-то что тут делал, Страж Анориена, друг детства лорда Фарамира? Неужели и он замешан, не только отец его жены? Но Наместник обнял друга с такой искренней радостью, что Анборн только плечами пожал: наверное, ошибся человек, с кем не бывает… Повезло ему с такими друзьями! Освобожденный пленник дернул Анборна за рукав: — Смотри! Красивая какая… И добрая! Лицо Королевы Арвен светилось безграничной радостью. И с такой любовью смотрела она на своего мужа, что у менестреля руки зачесались немедленно схватиться за лютню и воспеть благословение, снизошедшее на дни и ночи Гондора с приходом родичей эльфов… Он выбрался из толпы и побрел, складывая в уме слова в строчки. Уже отошел на пару кварталов, когда понял, что мальчишка осторожно следует за ним. — Ты что тут делаешь? — неприветливо буркнул Анборн. — Так это… — парень растерянно развел руками. — А куда мне?.. Пришлось махнуть рукой и повести беднягу в ближайший трактир: вряд ли его в заточении хорошо кормили, то-то щеки втянулись у поганца… *** В питейном заведении на улице Ламповщиков царило веселье. Шум стоял такой, что расслышать самого себя было невозможно. Арагорн блаженно потянулся: после церемониальных доспехов походная куртка казалась невесомой, а простецкий эль смягчал пересохшую от долгих речей глотку. Фарамир сидел напротив, гладил кружку и улыбался, явно прислушиваясь к бурлившим вокруг беседам. Обсуждали милость Короля, обсуждали будущее Гондора. Все больше народу, подвыпив, делились со всеми окружающими потаенными до того планами, даже какие-то сделки пытались заключать. С утра продерут глаза — неизвестно, то ли смеяться, то ли плакать будут! — Как дела в Эмин Арнен? — полюбопытствовал Арагорн, отвлекая своего Наместника от подслушивания. — А? — Фарамир поднял на него непонимающий взгляд и тут же виновато улыбнулся. — Отлично. Первые переселенцы уже устроились на месте, вроде, наметили поля под осеннюю пахоту. Остальные собрались, ждут только сигнала. Через три дня уедем, — он снова улыбнулся, на сей раз мечтательно. — Уедете, значит, и оставите нас тут в одиночестве, — шутливо попенял ему Арагорн и поднял кружку: — Ну давай, что ли! За всеобщий успех в делах и за процветание Гондора! — За успех твоего правления, — поправил Фарамир, поднимая кружку. — Вот еще, — фыркнул возмущенный Арагорн. — Можно подумать, я склонен приписывать себе чужие заслуги, а ты записался в придворные льстецы. Уволь, таких и без тебя достаточно. — Да? — сын Денетора поморщился неопределенно. — Хорошо… — Ты что-то хотел сказать, — усмехнулся Арагорн. — Что-то не слишком приятное. Так и говори, не надо заходить издалека и начинать с лести. — Это не лесть. Арагорн догадался: — Рассказывай, в чем ты видишь успех моего правления. Кроме всеобщего успеха в делах и процветания Гондора, как его вижу я. Фарамир замялся, крутя перед собой пивную кружку: — Помнишь, мы говорили о том, с кем следует делиться властью? — Помню. Только давай-ка сперва пропустим еще по кружке, а то и не по одной, чтобы не быть сегодня чересчур серьезными… — Почему? — молодой человек удивился. — Потому что излишняя серьезность вредит откровенности, — пояснил Арагорн, жестом подзывая захлопотанную трактирную служанку. Девчонке явно было все равно, кто эти двое в поношенных одеждах следопыта и итилиенского разведчика. Иначе она бы прислушалась к тому, как решается за столиком ее трактира судьба страны и власти… Арагорн хмыкнул: — Ты говорил, что не должно делиться властью всего с одним человеком, верно? — Не так, — Фарамир с досадой тряхнул головой. — Я сказал, что уж если делиться властью, то не с одним человеком. — Почему? — Потому что это не разделение, а лишь перекладывание своих обязанностей на чужие плечи. — Когда я имел в виду откровенность, я имел в виду не грубость, — наигранно возмутился Арагорн и был вознагражден видом отчаянно смутившегося Наместника. — Шучу я. Хорошо, в таком случае, как ты видишь передачу власти многим? — Ты же хочешь, чтобы люди сами отвечали за что-то, а не надеялись на волю Короля, верно? — вопросом ответил Фарамир. — Это, конечно, свобода. Но и ответственность. Теперь представь, что тебе могут как даровать эту свободу, так и отобрать ее по королевскому произволу! А ответственность при тебе все равно останется. Это как с нынешней помощью княжествам: князь принял на себя долги, дал людям возможность работать по их усмотрению, но помощи может и не дать — его же долги, не людей. — Ты можешь так сделать? — улыбнулся Арагорн. — Ты можешь не дать кому-то помощи? — Нет, наверное, — Фарамир посмотрел в стол. — В эту зиму нет. А потом… У меня не будет такой возможности. — Что же ты намерен делать потом? — Расплачусь с долгами. И если этот год будет недостаточно хорош для Итилиена, чтобы расплатиться с ними из сборов… Я приму долг на себя, чтобы княжество было свободно. А дальше пусть каждое хозяйство выкручивается, как сможет. — Зная твое жалование на посту Наместника, я бы сказал, что этот долг будут выплачивать еще твои правнуки, — не удержался Арагорн. — Погоди, я тебя не понял. Ты хочешь сказать, что казна княжества и твоя собственная казна — не одно и то же? В Королевстве это понятно, но в твоем родовом имении… — Не надо откусывать больше, чем можно проглотить, а то подавишься, — рассмеялся Фарамир. — Моя родовая усадьба — Эмин Арнен. Но теперь у меня под рукой все княжество Итилиен и такая пестрая толпа подданных, что, право, придется как-то делить казну княжества и собственный карман! — Понимаю тебя. И это твой путь разделения власти? Пусть каждое хозяйство выкручивается, как сможет? — Да, — Наместник тряхнул головой. — А я не стану вмешиваться, только приглядывать, что получается лучше, а что хуже. — Неплохая мысль, лишь бы тебе не прогореть на этом, — Арагорн пожал плечами. — Но ты говоришь сейчас только о деньгах, с ними все ясно. Что ты имеешь в виду под свободой людей? Фарамир помялся нерешительно: — Ты верно сказал, что если я прогорю, то мои долги будут выплачивать мои правнуки… Но подумай, знаем ли мы, что будет в головах наших правнуков? — Предлагаешь установить общий закон для Королевства, определяющий свободу подданных? — Арагорн сощурился на остатки пива в кружке и глубоко задумался. — И передать его нашим детям? Фарамир залился краской: — Ваше величество… Это смело, но… — Но я с тобой согласен, — прервал его Арагорн и осушил кружку одним глотком. — Только не думаешь ли ты, что народ может принять это за слабость? Или чувствовать себя незащищенными? — Только не в Гондоре, — твердо ответил Фарамир. — Сколько лет здесь не было королевской власти! Наместник — не Король, об этом все и всегда помнили. Как и о том, что Дом Хурина не был единственным родом, из которого происходили гондорские Наместники. И посмотри, как решительно выступили против тебя те, кто испугался эльфов! — И говорили с тобой, — понимающе кивнул Арагорн. — Потому что побоялись права власти Короля… Помнишь, в ночь перед твоей свадьбой ты рассуждал о праве власти и праве силы? — Не помню, — Фарамир от души рассмеялся и отхлебнул пива. — Слишком много было впечатлений потом, чтобы я запомнил! — А вот я запомнил. Ты сказал, что для правителей право власти опасно, право силы жестоко, а право мудрости противоречиво. Знаешь, друг, я долго искал выход из этого тупика. Фарамир поднял смущенный взгляд, в котором просвечивало любопытство — и тень восхищения. — Ты забыл еще одно право, — Арагорн постучал пальцем по кружке. — Право закона. — Не забыл. Но право власти, силы и мудрости всегда оказываются сильнее права закона, если ими пользуется Король. Вдруг на их стол опустилась тяжелая ладонь, и вновь прибывший склонился к столу: — Сегодня ваше величество превосходно продемонстрировали, что власть закона ничего не стоит… И люди воспользовались этим! — Баранор! — Фарамир разжал руку на мече. — Ты с ума сошел — так появляться? Начальник Стражи поклонился в знак извинения. — Что случилось, лорд Баранор? — спросил, мрачнея, Арагорн. — Сестра стража Халласа, по вашему слову освобожденная из-под стражи, найдена в канаве на Втором круге. Со сломанной шеей. Кто-то восстановил справедливость, уничтожив плоды королевского милосердия… — Вот тебе и «сильнее», — Арагорн хмыкнул и вдруг посмотрел на Баранора. — Нехорошо так говорить, но я рад! Фарамир, побелевший, как полотно, улыбнулся очень кривой улыбкой. Арагорн сочувственно погладил его по плечу: — Выпьем же за то, чтобы власть закона оставалась самой могучей властью в Гондоре. И за то, чтобы хорошие законы были полезнее одного даже самого доброго властителя… *** — Правильно ей шею свернули! Она отравила брата! Зачем она это сделала? — Эовин поднялась с подушки, глядя на мужа сверкающими глазами. — Зачем?! Чего она пыталась добиться? — Не знаю, Эовин, — Фарамир спрятал лицо в ладонях. — Может, испугалась, что их выдадут… У него нестерпимо болела голова, и даже тусклый свет резал глаза. Как тогда, в день убийства Халласа… Давно такого не было! Но и новость, изложенная мрачным Начальником Стражи, была не лучше той. Фарамир махнул рукой и велел не проводить расследования. Несчастный случай и несчастный случай… Даже неинтересно, кто это взялся восстановить справедливость, а для передачи писем хватит и уцелевшего кузнеца. Кстати, не он ли и постарался?.. Успеется узнать, отпустила бы головная боль, стало бы менее муторно на душе и в теле… Эовин деловито выскользнула из постели, прошуршала рубашка по шерстяному одеялу. Звякнул стеклянный кубок, встретившись с горлышком склянки. — Выпей. И ложись. — Отвар ацеласа? — он даже не сумел разлепить веки, Эовин пришлось всунуть ему в руку кубок. — Он самый. Но ведь это ужасно! И вы отпустили ее? Фарамир не хотел говорить. Ему было слишком плохо. Он бы с радостью забылся сном, но пока хоть чуточку не отступила головная боль, уснуть ему точно бы не удалось. Он поднялся, стараясь смотреть сквозь ресницы. Шатаясь, поплелся к кровати — и почувствовал, как Эовин ловко подхватила его под руку. — Не вырывайся и не шипи, — добродушно посоветовала она. — Сам виноват: женился на целительнице. Усадила его на постель, опустилась на пол у ног. — Простудишься, — сквозь зубы выговорил Фарамир. — Не успею. Она помогла ему стянуть сапоги, погладила по колену: — Вы отпустили ее, и тебе от этого так плохо? Или от того, что ее убили? Он выдавил улыбку: — Не знаю, радость. Просто устал, наверное. — Все кончилось, — Эовин приподнялась, мягко толкнула его на постель. — Ложись. Отдыхай. Блаженно закрывая глаза, он слышал, как она прошла по комнате, задула свечу. И почти прыгнула обратно в постель. — Холодно, — пожаловалась, и он откинул руку в сторону: — Иди сюда. Грейся. Эовин укрыла их обоих одеялом, свернулась под боком. — На тебе слишком много надето, чтобы можно было греться… Утром все будет легче. Но самосуд — знак плохого отношения народа к решениям власти. Прав Арагорн: нужны перемены в законах. И тем тяжелее придется самому Фарамиру и его людям, потому что им частенько придется нарушать эти законы во имя защиты от тайных врагов… Ловкие руки бережно распутывали завязки рубашки. Приподниматься не хотелось, хотелось лежать смирно и наслаждаться нежными прикосновениями, дарившими тепло и покой… Ацелас подействовал задолго до того, как он заснул, благодарно прижимаясь щекой к пушистым золотым волосам. *** Кирион подумал, что столь пестрого сборища покои Наместников еще не видали. Но приказ лорда Фарамира был ясен, и старый слуга постарался ничем не выразить своего удивления. Лорд Хурин. Как всегда, спокойный, как всегда, молчит. И все так же спокойно оглядывает всех присутствующих. Ни тени неудовольствия при виде взлохмаченной шевелюры рыжего парнишки, уже являвшегося к Наместнику. Ни тени насмешки над ярким кружком на рукаве Риан. Ни тени брезгливости при взгляде на изуродованное лицо крепкого рохиррима. Высокий Лорд, Хранитель Ключей, хранитель закона. Лорд Баранор. Обычная слегка потрепанная форма без знаков различия. Цепкие глаза и, кажется, вечно настороженные уши, точно у хорошего сторожевого пса. Ему не надо долго смотреть на людей, ему было довольно одного взгляда, чтобы сохранить эти лица в памяти навечно. Что тут делают высокие лорды? Или что тут делают все остальные? Старый Херион, гондорец, всю жизнь проживший в Пиннат Гелин, но до сих пор сохранивший повадки жителя крупного города… Скандален, вспыльчив, умен и безжалостно логичен. Кирион уже успел выяснить, что мало кто умеет так втереть в грязь одним взглядом, базарным словом умыть противника до ушей — и язвительно ухмыльнуться, отходя в сторонку. Но сегодня старому слуге с книгочеем не до споров между собой: зачем-то они оба должны присутствовать по приказу Наместника. Рыжий парень оказался внуком Хериона, Эраданом. Неуклюжий, взлохмаченный, со странными горящими глазами и тонкими-тонкими руками. Эти руки не удержат тяжелое оружие. Эти руки не поднимут оружия даже ради защиты собственной жизни. Его пальцы испачканы чернилами, в его отрешенном взгляде — обрывки странных мыслей, точно он пытается уловить связь лепнины на потолке не то со сторонами света, не то с формой следа снежного барса… Ему, казалось, вообще не интересно, ради чего их собрали здесь. Анборн. Растворился в тени у окна и улыбался оттуда Наместнику. Кирион еще помнил дикий скандал, связанный с его именем и сочинениями по адресу Дома Хурина… Помнил даже, как хохотали сыновья лорда Денетора, сочиняя достойный ответ языкатому менестрелю. Пели удачные строчки, звали Кириона оценить написанное, требовали еще вина — для вдохновения, как выразился тогда лорд Боромир… А вот поди ж ты, теперь Анборн смотрел на Фарамира с тихим обожанием. И явно ждал чего-то хорошего. Риан, еще одна старая знакомая, крутилась на месте, подкалывая расплетающиеся косы, слишком густые и толстые, чтобы не сваливаться с ее головки… Нежное личико, глубоко посаженные серые глаза в тенях длинных ресниц, точно горные озера в обрамлении елового леса… Кириону было многое известно про эту девушку. Тем удивительнее было ее новое появление здесь теперь, когда лорда Боромира нет в живых, а в сердце Наместника безраздельно властвует золотоволосая роханская принцесса… Кстати, о роханцах. Кто этот чудовищно изуродованный бритый крепыш с палаческим кнутом за поясом? Неужели он из людей леди Эовин? Хотя скорее уж из людей лорда Фарамира — но до чего же это все было странно! Роханец бросал такие взгляды на Риан, будто увидел воплощение древних божеств, Риан хмурилась — и это тоже было странно. Еще двоих Кирион не знал, хорошо хоть, выглядели оба прилично. По одежде один — целитель, второй — мастеровой. Из обрывочных разговоров старик понял, что они вовсе не просты: благородного происхождения, мастера своего дела. Беседа между ними шла странная: обсуждали горючий состав для взрывов и способы его хранения в железных емкостях… Фарамир тоже смотрел на собравшихся. В отличие от Кириона, он их всех знал поименно и знал, чем ценен каждый из них. Кирион тоже был ценен и тоже должен был присутствовать: именно он должен знать в лицо тех, кого следует пропускать к Наместнику в любое время дня и ночи. Не хватало многих. Ингольда, которому выпала сомнительная честь служить приманкой для врагов. Но Ингольд сам виноват, что его клятвам теперь нет веры, пока под его ухом кукует ночная кукушка Гилмит. Не хватало купца Аглахада, вчера отправившегося в свое опасное путешествие вместе с Ангамайте, которого тоже почему-то хочется числить среди своих людей. Ладно хоть, Ангелимир здесь… Не только оружейник, но и хорошее прикрытие для писем Аглахада. Не было остроглазой и наблюдательной хозяйки «Заводи». Безгранично преданного Берегонда и его бесстрашного сынишки Бергиля, который пока мал. Ульфанга, который будет совершенно необходим, когда войдет в возраст. И сколько еще в Гондоре и Арноре было таких! Смелых, верных и преданных людей, которые пожелали бы сражаться за страну свободы, которой должно стать Объединенное королевство. Стать по задумке Арагорна, Наследника Исильдура, которого сейчас тоже очень не хватало Наместнику. Пусть будет так. Все, кого не хватает здесь, станут на страже Гондора прямо и открыто. Но только те, кто здесь сейчас собрался, будут знать грязь и мерзость, с которой им придется столкнуться, чтобы защитить страну, остальные не должны даже подозревать об этом. «Надо ли ставить необходимость в защите в вину людям?» — вдруг прозвучал в ушах Фарамира голос отца так ясно, что он едва не обернулся, чтобы поискать глазами Денетора. Может быть, отец гордился бы им сейчас. Им и теми, кто собрался сейчас здесь, чтобы выслушать его и принести клятву верности новому миру. Фарамир шагнул вперед: — Я предлагаю вам сегодня взять на себя обязанность защищать тех, кто не может защитить себя от несправедливости. Я предлагаю вам взять на себя обязанность решать, что справедливо, а что нет. Вам будут ведомы тайные желания людей, вы станете отстранять несправедливость и отводить беды от беспомощных… *** Эмин Арнен был прекрасен! Зеленые холмы с серыми скальными выходами были так похожи на Рохан после дождей, что Эовин пришлось напомнить себе, что здесь уже давным-давно наступила осень. Лес стоял стеной вокруг древнего холма, и липы трогательно шуршали последними круглыми листочками, похожими на золотые монеты, среди темных стрел елей и могучих буков, которые уронят свою кожистую листву только с первым снегом. Фарамир осадил Нейту и обернулся. Лицо у него светилось от счастья, только в глазах притаилась легкая неуверенность. — Какая красота! — выдохнула Эовин, ничуть не покривив душой, и увидела, как его сомнение тает. — Добро пожаловать в свои владения, княгиня Итилиена, — он широко повел рукой вокруг. — Здесь будет стоять наш дом, наш город, наше княжество! Эовин со смехом протянула ему руку: — Ты счастлив, друг мой? — Безумно, — ответил он очень серьезно. — Впрочем, едем же, нас ждут! Население будущей столицы княжества и вправду уже собралось для встречи своих властителей. Гондорцы и рохирримы еще приглядывались друг к другу, но смешались совершенно по-дружески. Молодые черноволосые воины шушукались с золотоволосыми красавицами в походных одеждах, ясноглазые и могучие Всадники посматривали украдкой на гордых дочерей Нуменора, пусть и в простеньких платьях и подбитых мехом плащах. Народ собрался все больше молодой: у Эовин мелькнула шутливая мысль, что на свадебных подарках князья рискуют разориться в эту же зиму. Но тут вперед выступил Берегонд, сопровождаемый Херуфарой — и все перешептывания в толпе стихли. За их спинами приблизилась незнакомая маленькая женщина, несшая на подносе два кубка, над которыми вилось синеватое пламя. Фарамир спрыгнул с лошади и подал руку Эовин. Воины из их свиты тут же забрали лошадей. Эовин почему-то стало холодно: может быть, от торжественности момента, а может, от внезапного ощущения дома, которым повеяло и от замершей толпы, и от окрестных деревьев, и от этих двоих — рохиррима и гондорца, встречавших их на пороге новой жизни. Она сжала сильную руку мужа и выше подняла голову. Берегонд и Херуфара преклонили колена и сказали почти одновременно: — Эмин Арнен приветствует князя Фарамира и княгиню Эовин. Мы в вашей власти. Маленькая женщина выступила вперед и с поклоном подала кубки. Фарамир передал один из них Эовин, второй взял сам. Огонь выглядел пугающе, но муж незаметно подмигнул — и Эовин все-таки решилась поднять теплый кубок. — Мы приветствуем вас, друзья, на землях Итилиена, — звучный голос, привыкший повелевать, раскатился над холмами Эмин Арнен. — И клянемся, что будем служить вам и этой земле, как вы служите нам. — Клянусь, — выдохнула Эовин, повинуясь сжавшим ее руку пальцам. Толпа с любопытством притихла. Фарамир снова подмигнул — и залпом опрокинул пылающую жидкость себе в рот. Эовин собрала все свое мужество и сделала то же самое. Огонь не обжег, но питье оказалось жутко крепким, прокатилось палящим комком в горло, разом согрело все внутри. Пока Эовин старалась не закашляться, Фарамир поднял опустевший кубок из дорогого стекла и вдруг звонко выкрикнул: — Да будут счастливыми все наши годы на этих землях, друзья! — и швырнул посудину на камни под ногами. Стекло, зазвенело, брызнув мельчайшими осколками, и народ восторженно загомонил, вытягивая шеи, чтобы посмотреть. Эовин примерилась — и шваркнула с плеча свой кубок оземь. Рохирримы ответили восторженным воплем: кажется, у нее получилось еще удачнее, да и куда зрелищнее — это точно! С удивлением она поняла, что в голове у нее шумит, а по телу разливается искрящееся веселье. — Крепкая штука! — шепнула она мужу, когда он повел ее вперед, отвечая на восторженные приветствия толпы. Фарамир только улыбнулся в ответ и покрепче устроил ее руку на своей руке. Так они и шли по селению, сопровождаемые Берегондом, Херуфарой и маленькой женщиной с подносом, а следом за ними валили толпой рохирримы и гондорцы, шутили, горланили, перекрикивались и пытались задавать вопросы. Эовин с удивлением заметила, насколько ловко и аккуратно здесь все уже было устроено: роханские шатры и гондорские палатки стояли рядами, явно на отведенных местах, центральную улицу отгораживали от домов выкопанные канавки, в которых бежали говорливые ручейки. Верховые лошади были привязаны у коновязей. Основной табун пришел следом за ними — и на пороге единственного деревянного дома во всем Эмин Арнен они долго стояли, глядя на текущую мимо массу ног, грив и боков, прогоняемую по улице к дальним выгонам. Лошади шли весело, изредка пытались то отщипнуть травки, то попить воды из канавки: Итилиен им явно пришелся по душе. Овец не стали прогонять через селение, овечий помет ядовит и не должен попадать в питьевую воду. Но лошади были теперь такими же полноправными жителями княжества, как и гондорцы, и рохирримы. — Вы замечательно потрудились, — тихонько сказал Фарамир Берегонду и Херуфаре. — Много было хлопот? — Нет, мой лорд, — Берегонд махнул рукой. — Была пара споров о местах для домов, но это все потом можно перерешить. — Это временно, — прогудел Херуфара. — Зачем спорить, если временно? — Благодарю вас обоих, — Фарамир улыбнулся им. — А что вечером? — Вечером будем гулять, — сообщил озабоченно Берегонд. — Вот там, где намечена центральная площадь. — Пойдемте, леди, — потянула вдруг Эовин за рукав та самая маленькая женщина. — Я вам там приготовила воду для умывания, да и сумки вьючные с ваших лошадей сняли, переоденетесь с дороги. И вы идемте все, обед стынет. — Айлинель у нас строгая, — подмигнул Фарамир. — Пока все не съешь, из-за стола не выйдешь. — А где наши лошади? — заволновалась Эовин. Перед ней тут же выросли двое мальчишек. Один широко ухмыльнулся ей, кланяясь, и она сразу узнала Бергиля. Второй был незнакомым: узкоглазый, смуглый и маленький. Истерлинг? Неужели? — Ульфанг! — воскликнул Фарамир. — Да ты совсем оправился! Бывший пленник сложил ладони у груди и отвесил церемонный поклон. — Мой лорд, — с сильным акцентом выговорил он на Вестроне, — моя леди… Ваша лошади есть хорошо. — Чудно, — Фарамир улыбнулся мальчишке. — Рад, что ты здесь прижился. Ульфанг приоткрыл рот, но замялся… — Говори, — разрешил князь. — Или, скорее, спрашивай! — Ваша лошадь, — выдавил Ульфанг. — Откуда? — Не знаю, ее купили у заезжих торговцев, — Фарамир наверняка удивился. — А что, знакомая порода? — Позвольте мне… Она ходить. Умею, — замирая, пробормотал Ульфанг. Эовин с улыбкой смотрела, как ее муж ласково треплет маленького истерлинга по голове. — Думаю, Нейта будет счастлива, если к ней будут прикасаться дружеские руки. Но у нас еще две лошади, Ульфанг. Возьмешься? — Будет честь. Спасибо, — мальчишка просиял, вдруг хлопнул Бергиля по плечу. И тут же получил поперек спины полотенцем от Айлинэль. — А ну брысь отсюда, сорванцы! Дайте пройти князю и княгине! Вот проныра, — пожаловалась она Фарамиру, указывая на Ульфанга, — везде успевает, уж на работу напросился! Идите, идите, чего же вы стоите! *** Мальчишки сидели и таращились на большой костер, пылающий посреди палаточного лагеря Эмин Арнен. У костра танцевали пары, кто-то брякал на лютне, кто-то разливал пенящуюся брагу по подставленным кубкам и простым деревянным чашкам. — Эх, и красиво, — Бергиль ткнул Ульфанга в бок. — А представляешь, как красиво будет, когда мы город отстроим! — Тишина, — приятель-истерлинг строго сдвинул брови. — Князь. Говорить… Не говорить собрался поднявшийся лорд Фарамир: кто-то протянул ему лютню. Бергиль аж задохнулся от восторга: — Лорд Фарамир споет нам новый танец! Князь Итилиена заулыбался. Притихли рохиррим и гондорцы вокруг костра, устроила подбородок на скрещенных руках княгиня Эовин. Зазвенела лютня привычным гондорским перебором, подхватила мелодию вторая в руках Анборна — давным-давно сыгранная пара. У итилиенских разведчиков глаза заблестели, когда они быстро разбирались по голосам… Я хочу открыть глаза к свету последнего края. О, Феантури! Там, где мать жива, брат смеется, а отец прощает. * — О, Феантури! — складно подхватил итилиенский отряд, и Бергиль не выдержал: фыркнул. Там, где у пропасти, у края ты протягиваешь руку мне. О, Феантури! Там, где мы не устаем любить друг друга, там, где смерти нет. О, Феантури! Краска выступила на щеках княгини Итилиена, зашушукались женщины, поглядывая на нее с улыбками. Там, где дни, что нам остались, и все ночи, что не знали мы. О, Феантури! Там, где дети беззаботные играют и не знают Тьмы. О, Феантури! Где не льется кровь товарищей моих в безжалостной войне. О, Феантури! Там, где мы не устаем любить друг друга, там, где смерти нет. О, Феантури! Завтра эту песню споют на всех перекрестках! У Бергиля дыхание перехватило от удовольствия, а Ульфанг уже прищелкивал пальцами в трехтактном сдвигающемся ритме — гондорском… Один миг на то, чтобы с тобой забыться, Сердце подарить тебе и наслаждаться, Один миг на то, чтобы с тобой забыться, Предложить тебе со мной навек остаться. Одно мгновение на все! Взлетает голос над притихшей толпой: О, Феантури, Пошлите смерти — но ради жизни, И дайте жизни — но лишь с любовью, Чтоб каждый день ты стояла рядом… Каждый день… О, Феантури! Пошлите смерти — но ради жизни… Повторили припев хором. Кое-кто уже даже начал плясать, сперва осторожно, за кругом света от костра, потом начали хлопать ладони, кто-то из гондорцев потащил в круг золотокосых рохирримок… Айлинэль, утирая головным платком слезы с глаз, подошла к мальчишкам и села, обнимая обоих сразу. Бергиль недовольно покрутил головой: — Мам! Почему воины поют о любви? Надо бы петь о подвигах, а они… Айлинэль глянула на него с улыбкой, вздохнула и погладила по голове: — Глупый ты еще, Бергиль! Кто же захочет слушать о войне, когда война кончилась так недавно! — А больше войны не будет? — спросил Бергиль, прижимаясь к ее теплой руке. Мать снова вздохнула и вдруг показала на воинов, гондорцев и рохирримов, плясавших у костра, на князя и княгиню, кружившихся в паре и смотревших только друг на друга, на отца, подбрасывавшего ветки в костер: — Конечно, нет, сынок. Разве они допустят? Бергиль улегся ей на колени и посмотрел в небо. Светлый круг Итиль катился над землями молодого княжества, где-то за холмом в развалинах старого города истошно завопил сыч и почти сразу умолк. — Ульфанг! — окликнул Бергиль истерлинга. — Слышишь? Сыч кричит! Надо бы нам его поймать.