Легенда о Тайной Страже. Книга I

Сквозь сладкую предрассветную дрему Эовин чувствовала каждую мелочь. Прикосновение к запястью, сплетение пальцев, ладонь на груди… Она подалась назад, чтобы вписаться в изгиб родного тела, лениво шевельнулась, сгибая колено. Еще ленивее повернула голову, подставляя щеку под нетерпеливые поцелуи. Где-то в уголке разума еще блуждали сонные грезы, мешались с желанием, окрашивали все в призрачные краски. Все было хорошо и правильно. И руки, на теплой спросонок коже казавшиеся прохладными, и сильное тело, к которому она прижималась, сворачиваясь клубком, и щекочущий поцелуй в затылок. — Радость, — тихонько шепнул он в ухо, видимо, надеясь, что она проснулась, — почему ты вчера плакала? — Ммм, — она обиженно потерлась щекой о подушку, не желая выбираться из очарованного полусна, — не хочу об этом… — А чего хочешь? Эовин, не глядя, закинула руку назад, прижимая его к себе. Тихо фыркнула, угадывая, как широко он раскрыл удивленные глаза, замерев от неожиданности. — Даже так? — он вдруг легонько сжал зубы на ее затылке, заставив еще сильнее опустить голову. — Ты ведь такая сонная… Теплая… Она лениво потянула его руку туда, куда захотелось, слушая собственное учащенное дыхание. — Золото мое, — шепнул он, и голос у него дрогнул. Она перекатилась на живот, утыкаясь в постель и чувствуя на себе горячую тяжесть. Все было хорошо и правильно… Или не совсем правильно, потому что она не желала просыпаться, а он не пожелал даже голову повернуть на стук в дверь, но удовольствие от этого лишь увеличивалось. Она выгибалась, точно кошка, которую гладят, подставляла затылок, мурлыкала в подушку. А потом уже всхлипывала, сжимая его запястье вытянутыми к изголовью руками… Все было хорошо. Даже лучше. Даже еще лучше, и еще, и она вцепилась зубами в складку простыни, чтобы не вскрикнуть, когда земля качнулась вокруг и уплыла куда-то. Повернула голову, сквозь ресницы глядя ему в глаза. Подставила губы. — Доброе утро? — шутливо спросил он, поднимаясь на локте. Эовин улыбнулась. — Ты вчера пришел очень поздно? — Скорее сегодня очень рано, но это было даже хорошо, — он подмигнул ей. — Ты успела по мне соскучиться. — Ты проснулся, не я, — Эовин сунулась ему носом в плечо. — А я спала и не скучала. — Да? А мне показалось иначе… Она засмеялась, разжимая руки, и он сел, смешным, полудетским жестом потерев глаза. В дверь снова поскреблись с той стороны, тихонько, но настойчиво. — Кого еще принесло в такую рань? — поморщился, вставая и потягиваясь. — Кирион, что случилось? — Ванна готова, мой лорд, — откликнулся старик из-за двери. — А еще вас ожидает какой-то молодой человек, но вид у него предосудительный. — Ох, я и забыл, — Фарамир сокрушенно покачал головой, присев на постель рядом с ней. — Прости, радость, но этого молодого человека предосудительного вида мне надо принять немедленно. — Я подожду, — беззаботно сощурилась она, откидываясь на подушку. — Ты снова уйдешь на целый день? Кивнул. — Скоро мы уедем в Итилиен, радость, — тихо сказал он, гладя ее по волосам. — Совсем скоро, не позже, чем через неделю… Иначе не успеем с осенней пахотой. — Хорошо, — Эовин потянулась поцеловать его. — Не волнуйся, я понимаю. Да еще и заговор этот, — она погладила его по поджившей ссадине на подбородке, ощущая под пальцами колючую щетину — бриться ему теперь было очень неудобно… — И все-таки, почему ты вчера плакала? Эовин досадливо сунулась носом в подушку. Вот зачем этот разговор сейчас? — Тебя ждут, — напомнила она. — Это все глупости. — Ты уверена? — он снова досадливо поморщился. — Хотел бы я иметь время, чтобы заставить тебя говорить! Ты такая странная последние дни, Эовин… Она возликовала: значит, заметил, что у нее на душе тяжесть, а она-то думала! Со всей силой затопившей нежности обняла его за шею. — Иди и не беспокойся. Мне надо подумать самой, прежде чем говорить с тобой. — Ты моя жена, — он сжал пальцы на ее затылке, поднимая ее лицо к своему. — Тебе не надо докладывать мне лишь выверенные планы, ясно? Она расхохоталась. — Неужели ты думаешь, что я тебя боюсь? — поддразнила она, выворачиваясь из его рук. — Иди же, тебя ждут срочные дела! А еще вода остынет… Возмущенно фыркнув, Фарамир встал, и она исподтишка наблюдала за ним, пока он накидывал на плечи тяжелую ткань домашнего одеяния и затягивал пояс. — Фарамир, — тихо окликнула она мужа, постаравшись добавить в голос мурлыкающую нотку. — Да, радость? — он обернулся, уже погруженный в собственные заботы. — Я действительно по тебе скучала, — подмигнула она, вытягиваясь в полный рост и закидывая руки за голову. На его лице разом отразились удовольствие, желание и досада. — Издеваешься, — со вздохом заметил он. — Ага, — она отвернулась и натянула на плечи одеяло. — Я, пожалуй, еще немного посплю… Или поскучаю… — Радость, — в голосе его отчетливо прозвучало страдание. — Не мучь меня, прошу. Через неделю, не позже, мы уедем в Итилиен, я обещаю тебе… — Да иди уже! — она рассмеялась с нарочитой беззаботностью. — Мне тоже надо собираться в Дом Исцелений, неделя на сборы — это очень немного! Взгляд, исполненный обожания, был ей наградой за ее старания показаться спокойной. *** Кирион выглядел ровно как всегда, будто и не было тяжелого разговора накануне. Даже смерил неодобрительным взглядом неприбранные волосы своего лорда. Эрадан испуганно мялся у окна, тоже взъерошенный и очень смущенный. Фарамир решил не обращать внимания на недовольство старого слуги и плюхнулся в кресло перед столом, на котором стоял дымящийся чайник с крепким камелиевым отваром. Заговоры заговорами, а привычки своих лордов Кирион помнил неукоснительно, и если их день начинался до света, чашка горячего горьковатого напитка была наготове, чтобы вернуть бодрость. — Здравствуй, Эрадан, — Фарамир жестом подозвал его, указывая на соседнее кресло. — Прости, что я в таком виде, но ты просил о срочности, так что я не стал заставлять тебя ждать. Кирион, принеси-ка вторую чашку, наш гость, должно быть, не спал всю ночь, ему тоже будет полезно проснуться. Слуга буркнул что-то себе под нос и исчез. Парень подобрался ближе, не решаясь сесть: — П-простите, м-м-мой лорд… Я, к-кажется, р-р-разбудил в-в-вас… Он окончательно сконфузился и притих. — Ничего, у меня такая работа, — легко ответил ему Фарамир. — Присядь же. Пробовал когда-нибудь такое? — он плеснул в чашку горячего отвара и подвинул парнишке. — К-камелиев-вый отвар. Д-дорого, — Эрадан покраснел. Настал черед смутиться самому Наместнику. — Вот и попробуй, — посоветовал он. — Будем надеяться, что дела Гондора пойдут теперь так, чтобы это перестало быть слишком дорогим удовольствием. И я очень надеюсь, что ты и твой дед нам поможете в этом. Мальчишка посмотрел на него с обожанием и осторожно отпил глоточек. Причмокнул и зажмурился, облизывая обожженную губу: — Вк-к-кусно, м-мой лорд… С-с-спасибо. Вернулся Кирион и неодобрительно нахмурился, глядя, как рыжий, лохматый оборванец прихлебывает напиток из тонкого стекла. Фарамир отослал его досадливым жестом, как только он наполнил вторую чашку. Еще не хватало, чтобы Кирион окончательно заставил мальчишку почувствовать себя шелудивым щенком, нечаянно забежавшим на богатую кухню! — Что там с тайнописью, Эрадан? — перевел разговор на дела. — Удалось что-нибудь разобрать? Глаза мальчишки вспыхнули гордостью, он залился краской до самых корней своей шевелюры, став весь огненно-рыжего цвета. — В-вот, мой лорд, — он выудил из-за пазухи и протянул переписанные листы тайнописи, и к каждому — лист с текстом на Вестроне. — Ого! — Фарамир выхватил у него из рук бумаги. — Как ты это прочитал, волшебник? — П-просто, — Эрадан потупился. — П-п-посчитал знаки. П-п-получились р-руны Эрегиона… С-с-слова из од-дной б-б-буквы… В-вестрон. Д-дальше б-было очень просто, к-к-когда есть несколько р-рун… — Вестрон! — Фарамир отставил чашку, зацепившись взглядом за несколько слов в тексте. — Что? Харад? Пробежал глазами все бумаги, чувствуя, что его невольно пробирает ужас: действительность превзошла самые худшие его ожидания… — В-в-вот еще, — Эрадан вынул из кармана еще две бумаги, — т-т-то, что обг-горело… П-п-рочитать б-было сложно. — Что это за слово? — Фарамир указал на одну из строчек. — М-м-мне показалось, б-было слово «д-донос», — пробормотал Эрадан. — Донесение, скорее, — поправил его Фарамир, сличая обгорелую бумагу с переводом. — Длина строк, видишь? — Д-д-да? — парень удивился. — Я н-не д-д-догадался… П-простите, м-м-м… — Не знаю, как тебя благодарить, — Фарамир залпом осушил свою чашку, вставая и не отрывая взгляда от ровных строчек. — Вот что, Эрадан, иди, отдыхай, ты заслужил большую награду, но я пока не знаю, чем тебя отблагодарить. Прости, из-за этих бумаг у меня теперь есть очень срочные дела. Об одном прошу: поклянись мне, что ни одно слово об этих бумагах и их содержании не дойдет до чужих ушей, слышишь? — К-клянусь, м-м-мой лорд, — пискнул мальчишка, тоже послушно поднимаясь и с сожалением глядя на чашку. — Иди, ты пока свободен, — Фарамир рассеянно протянул ему руку для рукопожатия и тотчас обернулся к двери. — Кирион! Одеваться, быстро! Мне срочно нужно к Его Величеству… — Все готово, лорд Фарамир, — старик возник за дверью. У Фарамира мелькнула одна мысль, и он нарочито небрежно бросил на стол исписанные листы: — Убери, пожалуйста, это секретные бумаги. Старик разом побелел, как полотно: — Не может быть, чтобы вы мне так доверяли теперь, мой лорд… — Ты всерьез предлагаешь мне взять их с собой в купальню? — Фарамир насмешливо сощурился. — Вот что, друг мой, решай раз и навсегда, могу ли я тебе впредь доверять. Если могу — убери эти бумаги. Если нет — ты не должен больше здесь находиться. Оглядываться на тебя каждый миг я не могу и не стану, сам думай. Почтенный слуга вскинул голову, раздувая ноздри. Наверное, так он выглядел, когда перепрыгивал на борт умбарского корабля в далекой юности… — Да будут мне Валар свидетелями, вы можете доверять мне, мой лорд. Я готов принять наказание за свой проступок, но он не повторится. — Вот и хорошо, — Фарамир махнул рукой. — Значит, отнеси их ко мне в кабинет и закрой там. Я заберу их перед уходом. И спроси у леди Эовин, когда ей подать завтрак. *** Эовин смахнула слезы с глаз и попыталась принять беззаботный вид, когда на ее разрешение Кирион вошел в спальню и поставил перед ней горячую чашку. — Что это? — полюбопытствовала она, откладывая гребень и поднимая глаза на слугу. — Камелиевый отвар, моя леди. Быть может, он вам придется по вкусу… — Ты чем-то расстроен, почтенный? — быстро спросила она, отвлекаясь от собственных размышлений. Старик покачал головой: — Не стоит вашего беспокойства, тем более, вы тоже не слишком веселы, моя леди… Я еще не поблагодарил вас за ваше заступничество третьего дня. — Не надо меня благодарить, — она ласково положила руку ему на руку. — Я мало знаю тебя, но мне кажется, ты слишком предан Гондору, чтобы сделать что-то плохое сознательно. А за незнание наказывать жестоко. Кирион внезапно рухнул на колени. — Да благословит вас Единый, леди Эовин, — горячо сказал он, поднося ее руку к губам. — Мне кажется, вернулись давние дни, когда я служил княжне Финдуилас, и мне страшно за вас и за ее сына. — Встань! — удивленно сказала Эовин. — Что с тобой? Почему ты заговорил об этом? И чего ты боишься? — Вы плакали вчера, леди, — Кирион посмотрел на нее с отеческой жалостью. — Я помню, как одиноко чувствовала себя здесь княжна. Она была даже младше вас, но вы так же далеко от дома. — Мой дом еще не построен, — Эовин густо покраснела, сообразив, что Кирион придумал куда более благородные причины для ее душевных терзаний, чем было на деле. — Но я не могу сказать, что страдаю здесь от одиночества. — Простите меня, леди, — старый слуга разом замкнулся в себе. — Я снова забылся и позволил себе слишком много… — Оставь! — Эовин махнула рукой. — Я не сильно ошибусь, если скажу, что ты больше родич, чем слуга семье Наместников. — Да, моя леди, — Кирион сокрушенно закивал. — Я этих мальчишек на плечах таскал и учил ложку держать, а теперь… — Лорд Фарамир тебя обидел? — угадала Эовин. — Знаете, леди Эовин, — старика, видать, прорвало, — лорд Денетор умел превратить любого человека в кусок коровьей лепешки одним взглядом. И к этому, в сущности, можно было привыкнуть. Но как можно лаской заставить человека самого превратиться в кусок коровьей лепешки… Эовин от души расхохоталась, уж очень живо обрисовал старик свою беду: — Ты жалуешься на то, что с тобой ласковы, почтенный Кирион? Да ты сам не знаешь, чего хочешь! — Леди, — старик насупился. — Я верой и правдой служил семье Наместников. Лорд Денетор не всегда мог уделить сыновьям достаточно времени, и я помню, как отвечал на их бесконечные вопросы… Как, нашалив, юные лорды мчались ко мне, умоляя помочь им избавиться от последствий, а теперь… «Да он же просто ревнует! — осенило Эовин. — Бедняга, решил, что его забыли, точно ненужную вещь! Как вдова Хамы дулась на меня за мое невнимание к ее советам перед свадьбой, — улыбнулась про себя. — И все-таки долг хозяйки дома заботиться о спокойствии всех живущих в нем». — Ты очень нужен нам, — ласково погладила старика по плечу. — Мне о стольких вещах нужно расспросить тебя, я ведь плохо знаю обычаи Гондора. И насколько я поняла Фарамира, у него еще есть теплый дом и место для отдыха только благодаря тебе. Не сердись же, он теперь очень занят, но тем нужнее ему твоя помощь. Я знаю, что ты сможешь помочь мне и ему, даже если он и обидел тебя… Старик покачал головой: — Вы очень добры, леди Эовин. Так же добры, как моя княжна… Счастья вам, леди, пусть ваша судьба будет счастливее, чем ее… — Ты расскажешь мне о ней? — попросила Эовин, взяв в руки чашку и осторожно пробуя терпкий напиток. — О, как вкусно! Присядь же и поговори со мной, почтенный Кирион. Мне будет куда веселее переносить мое вынужденное одиночество… Мысленно она прикинула, через сколько времени ей нужно быть в Доме Исцелений. Она еще не опаздывала, а мир в доме — слишком ценная вещь, чтобы жалеть на нее время… Впрочем, рассказ Кириона увлек ее. Не слишком умный, но наблюдательный и памятливый старик разворачивал перед ней картины былого, и Эовин не заметила, как выпила всю чашку отвара. Спохватилась только, когда в окно заглянули лучи поднявшегося солнца. — Ох, мне же надо бежать! — воскликнула она и растерянно посмотрела вокруг себя. — Почтенный Кирион, а что мое рабочее платье? Отдано в стирку? — Эх, леди, — покровительственно бросил ей оживший и повеселевший старик. — Найдите себе служанку, чтобы следила за вашими платьями, супруге Наместника не пристало обходиться без прислуги! И я никуда вас не отпущу, пока не позавтракаете, как следует. Эовин смущенно опустила глаза, с трудом удерживая улыбку. Мир в доме был восстановлен. *** Анборн больше не задавал своему пленнику вопросов. Он распевал песни, беседовал с лошадью и, казалось, начисто забыл о незадачливом беглеце, который болтался сзади, с трудом переставляя разъезжающиеся ноги. В середине дня им пришлось остановиться. Анборн напоил пленника, но кормить не стал: он и сам не ел, нечего было, слишком стремительно пришлось покидать Минас Тирит… — Что со мной будет? — тихо спросил заговорщик, отводя глаза. — Повесят, наверное, — честно сказал Анборн и похлопал парня по плечу. — Но, может, если выложишь все как есть, помилуют и отправят лес валить или руду копать в Белых горах… Несчастный пленник всхлипнул: — Мне приказали… — Ври, да не завирайся, — прикрикнул на него страж, чувствуя непрошеную жалость: уж больно потерянным выглядел мальчишка. — Я не вру, — убито сказал парень. — Мне и вправду приказали. А вот как ты сказал про войну-то, я и вспомнил, что мне отец говорил… — Где отец твой? — смягчился Анборн. — Может, передать ему чего? Ты не сомневайся, сделаю, если обещал. — Ушел мой отец… Давно, сразу после резни в Итилиене. К эльфам пошел, в Лоринанд, — глаза у пленника сверкнули злобой: — Говорил он, что эльфы нам должны помочь, коли им рассказать, что у нас творится! Можно подумать, они не знали! — А я думал, ты в семье единственный дурак, — не сдержался Анборн. — А скажи-ка мне, точно ли твой отец в Лоринанд пошел? Кто тебе об этом рассказывал? Парень сперва зыркнул исподлобья, потом вдруг озадаченно нахмурил брови: — Так это… Лорд мой… — Ага, — удовлетворенно закивал Анборн. — Лорд, значит. После резни в Итилиене. Правильно я помню, что его в те годы из Совета-то и выкинули за историю со стрелами? — Ну так, — парень сосредоточенно поморщился, будто старался поймать за хвост убегающую мысль. — Только он говорил, что его оболгали. — Ага, оболгали! — Анборн расхохотался. — Я тебе скажу, как его оболгали: тем дерьмом, которое он нам заместо стрел подсунул, печку топить хорошо, а стрелять — никуда не годится! — Ты помнишь? — искренне удивился горе-заговорщик. — Чучело ты огородное, — в сердцах сказал ему Анборн, едва удержавшись от подзатыльника, — конечно, помню! Почитай, один из немногих, кто с первых дней Итилиенского отряда уцелел! Ранен я, видишь, был перед боем за мосты Осгилиата… Мальчишка смотрел на него во все глаза. — Вот так и получилось, что друзей моих нет, — разведчик тяжело вздохнул. — А я в Палатах провалялся… Вышел — и обратно к лорду Фарамиру, отряд собирать да таких сопляков, как ты, стрелять учить. Нас всего ничего и оставалось. А до конца войны дотянули трое. Заговорщик печально опустил голову: — Послушай, — осторожно сказал он, — зачем же лорд сказал мне, что мой отец к эльфам подался? — Во-первых, затем, что ты теперь эльфов не любишь. Ни разу не видел, а плюешься ядом, как бешеный огурец на Миндоллуине. Парень покраснел. Анборн хмыкнул, еще раз приложил к его губам фляжку: — А во-вторых, дружок, ты лучше подумай, чем мог твой отец лорду твоему подол прищемить. Или куда тот его отправил и зачем… — Думаешь? — с сомнением покосился заговорщик и снова потянулся губами к фляжке. Оторвался и вдруг попросил: — Развяжи руки-то, а? — Ага, я тебе руки развяжу, а ты меня враз по затылку тяпнешь. — Не тяпну, — мальчишка тяжело вздохнул. — Я вот что думаю… Может, лорд Фарамир мне что рассказать сможет… Ну, про отца-то. Он же помнит историю со стрелами. Может, знает чего. Или, может, где в Цитадели бумаги есть. Пусть хоть повесит, но на душе у меня спокойно будет, — он залился багровым румянцем и совсем повесил голову: — Я ведь всю жизнь думал, что бросил меня отец-то, — признался тихо, — ради эльфов бросил. Ушел их помощи искать да и загляделся на Колдунью, аж нас с мамой забыл… А теперь думаю, что и жить ни к чему, ежели я отца в таком заподозрил зазря… Анборн долго молчал, сочувственно глядя на корчившегося в муках совести парня. Дурак, конечно, но ведь за дурость не казнят… Со вздохом распутал веревку на руках пленника: — Садись-ка в седло, поганец, — решительно сказал он. — А то мы еще три дня до Минас Тирита не доберемся. Я сзади поеду и вмиг сверну твою куриную шейку, ежели попробуешь что-нибудь выкинуть. — Не выкину, — мальчишка посмотрел на него с благодарностью. — Слушай… А расскажи что-нибудь. Про эльфов. Или про Итилиен. Только знаешь что? Я ведь не один так об эльфах думаю. У нас, почитай, весь квартал… — Королеву любят? — беззаботно спросил Анборн, устроившись позади седла и положив руку на плечо своего пленника. — Любят, — удивленно согласился тот. — Ну и славно. Поехали, что ли? Да шагом давай и галопом где посуше, а то душу из меня вытряхнешь. *** Король сегодня утром принимал просителей от дальних пределов Лоссарнаха. Лорд Энгбор прислал пространную записку, умоляя выделить из казны средства для того, чтобы восстановить сеть оросительных каналов, пришедшую в полный упадок за несколько лет войны. Наместник ждал в кабинете. Арвен протянула ему руку для поцелуя и по их привычке коснулась склоненной черноволосой головы. — У тебя есть новости, друг мой? — Арагорн устало опустился в кресло, улыбнулся извиняющейся улыбкой. — Знаешь, я половину ночи не спал, пытаясь разобраться в этом несчастном плане… Лорд Хурин был мрачен: — Если мне будет позволено высказаться… — Я тебе сколько раз говорил, лорд Хранитель, брось эти церемонии, — досадливо перебил его Арагорн. — На Совете ты говоришь обычными словами, а в личной беседе начинаешь это! — Прошу прощения, Ваше Величество. Но если отклонить этот план… — Будет еще больше недовольных, — Арагорн развел руками. — Но ты всерьез думаешь, что смета не завышена? — Боюсь, что она занижена, и еще как, Ваше Величество, — Хурин скорбно развел руками. — Согласен, — Фарамир ходил по комнате, точно был не в силах найти себе место. — Ты вообще помолчи, — мрачно посоветовал ему Арагорн. — Я, конечно, подписал твою смету на Итилиен, но вы на таком содержании зиму не переживете. — Итилиен, быть может, переживет, но не Лоссарнах, — быстро возразил Хурин. — В Итилиене много воды, много пахотной земли, и если они успеют засеять хлеб до снега, в самом начале лета еды у них будет вдоволь. В Лоссарнахе необходимо восстанавливать водопроводы и отводные каналы, иначе весной начнутся моровые поветрия. Запрошенного им хватит едва на десятую часть того, что нужно. — Хорошо, на сегодняшнем Совете мы выслушаем всех и сумеем, наконец, сложить воедино все необходимые траты. Фарамир, у тебя еще есть время изменить свою смету… — Я не буду ничего менять, Ваше Величество. Как Наместник Гондора я отлично знаю, что больше запрошенного мне все равно не выделить не могут, это было бы нечестно по отношению к другим землям. — Но как князь Итилиена — как ты надеешься пережить эту зиму со своими людьми? — Арагорн невесело усмехнулся. — Трудно, но переживем, — Фарамир вздохнул. — Никто не заставляет нас платить за помол пшеницы, если половина моих людей — рохирримы, и талкан — их привычная еда. Никто не заставляет нас тратить время и деньги на то, чтобы возвести под зиму постоянные жилища, если можно перезимовать в тепле и довольстве в кочевых шатрах. Наших лошадей необходимо подкармливать зерном и отрубями, но роханских для осенней пахоты нам будет достаточно, и перезимуют они в итилиенских лесах на подножном корме. Арагорн начал сердиться: — Короче, ты составил смету под шнурок, и на непредвиденный случай не заложил ни единого медяка, так? Чем ты думал при этом, я даже не хочу спрашивать! Энгбор туда же со своими моллюсками и донными рыбами для очистки каналов… — Это старая мысль! — запротестовал Наместник. — Еще до большой войны лорд Форлонг обсуждал этот вопрос с князем Имрахилем. — Я помню, это обсуждали еще до войны с Умбаром, — оборвал его Арагорн. — И помню, что тогда от этой мысли отказались, потому что в Дол Амроте было больше бед, чем пользы, от этих самых моллюсков на дамбах. — Зато в войну их просто съели, — заметил Хурин, улыбаясь. — И, кажется, именно эту возможность имеет теперь в виду лорд Энгбор. — Об этом я и говорю, — Арагорн махнул рукой. — Понимаю, что управителям земель не хочется влезать в долги, но ни одно княжество, кроме Дол Амрота, не имеет достаточно средств для осуществления всех своих затей. О людях, которым придется здорово затянуть пояса, хоть кто-нибудь из вас подумал? Фарамир упрямо тряхнул головой: — Но, государь, все эти работы необходимы, в первую очередь, для наших людей. А значит, надо найти способ провести их как можно дешевле! Лоссарнах не может жить без своих водопроводов. Итилиен надо строить заново — или забыть на долгие годы об освоении этих земель, потому что малым числом народа их доходными не сделаешь… Арвен сидела у окна, играя кисточками пояса. — Быть может, Минас Тирит в состоянии одолжить деньги княжествам? — спросила она, будто невзначай. — В состоянии, — Арагорн кивнул ей с благодарностью. — И нам даже хватит денег, чтобы увеличить смету каждого княжества наполовину. Вот только в казне после этого ничего не останется, а долговыми расписками сыт не будешь. — У тебя есть какая-то мысль, Эстель, — Арвен улыбнулась. — Я ведь знаю, что ты что-то считал в последние дни… — Считал. Но последние события заставили меня сильно усомниться в моих расчетах. — Государь? — Хурин удивленно поднял брови. Фарамир сразу отрицательно покачал головой, чем, похоже, изрядно удивил Арагорна: — Мне кажется, у меня есть новости, которые могут помочь в расчетах, государь. Быть может, если вы расскажете вашу мысль… — Может, ты сперва расскажешь свои новости? — Государь, через два часа Совет, — Фарамир посмотрел виновато. — Но с утверждением сметы затягивать нельзя, иначе в Итилиене нам не успеть с осенним севом. А разговор о последних событиях, мне кажется, будет долгим. — Радуйся, что у меня сейчас нет времени с тобой пререкаться. Наместник залился краской и опустил глаза: — Я прошу прощения… — Теперь уже помолчи, пожалуйста, — попросил его раздраженно Арагорн. — Я раздумывал о том, чтобы выпустить под обеспечение оставшихся в казне денег долговые обязательства для княжеств, которыми они смогут расплачиваться взамен золота и серебра. Все, что в сметах, выплатить живыми деньгами, а все, что сверху — этими обязательствами. — Торговцы тут же задерут цены до небес, — предупредил Хурин. — Дело известное, живые деньги всегда ценятся выше. — Указом запретить повышать цены в золоте и серебре, а в обязательствах пусть творят, что хотят, лишь бы княжества сумели выплатить долги в установленный срок, — Арагорн махнул рукой. — Тогда рост цен не коснется простого народа, но лорды и торговцы могут здорово проиграть на этом. Впрочем, могут и выиграть… — Мне почти все равно, — заметил Фарамир. — У меня есть предварительный сговор на большие заказы у торговцев зерном, железом и тканями по осенним ценам, эти деньги указаны в смете. Естественно, на круг выйдет дешевле. А людям мы будем раздавать товар за отработку, без живых денег. До весны протянем, а там и торговля начнется. — И тебя поддержат? — Арагорн запустил пальцы в волосы на затылке. — Хорошо, пусть тебя поддержит твоя молодежь в Итилиене, тебе повезло, что у тебя так подобрались люди. И вообще, я не сомневаюсь, что простому народу нужнее сейчас отстроить жилища и восстановить хозяйства, нежели просто заработать денег. Но подумал ли ты, что эти люди окажутся должны тебе лично? Тебе я доверяю и не сомневаюсь, что тебе доверяют твои люди. Но князья Гондора — самовластные правители, и не окажется ли такая мера губительной для свободы людей, задолжавших против собственной воли? Фарамир круто развернулся к нему: — В Гондоре люди всегда были свободными! И у нас нет мерзавцев, способных поработить собственный народ, прикрываясь его же благом! — У тебя зубы не болят уже, лорд Наместник? — ядовито уточнил Хурин. — Его Величество совершенно прав. Нехорошо прищурившись, Наместник тряхнул головой: — Ты хочешь сказать, лорд Хурин, что Наследник Исилдура может испугаться кучки сволочей, озабоченных собственным карманом?! — Можете взять меня за сочувствие к заговорщикам, но я действительно их боюсь, — отчеканил Хурин. — Если эти указы будут введены в действие, простые люди окажутся в рабстве у тех, кто заплатил за них деньги вперед. — Тихо! — Арагорн ударил кулаком по столу, что было силы. — Молчать, оба! — Молчите все, — вмешалась Арвен, подходя к столу. — Вы ведь все правы. Любое постановление может обернуться злом, но бездействие — зло наивысшее. Лорд Хурин, разве Лоссарнах переживет будущую весну, если в казне не найдется денег на восстановление каналов? — Нет, королева, — Хурин опустил голову. — Лорд Наместник, разве в казне есть деньги на то, чтобы восстановить Итилиен, если его жители не согласятся терпеть суровые лишения? — Нет, королева, — Фарамир светло заулыбался, почуяв поддержку. — Эстель, разве вы все не способны дать отпор кучке сволочей, озабоченных собственным карманом? — Звезда моя, — Арагорн накрыл ее руку своей ладонью. — В таком случае, что вы тут раскричались, как коршуны на свалке? — насмешливо спросила Арвен. — Решайте, как лучше защититься от недовольных. Как лучше переложить долги не только на плечи лордов, но и на работников, чтобы они понимали, почему они трудятся без оплаты, и старались как можно быстрее выплатить свои обязательства. В самом деле, вы взялись решать все и за всех и заранее испугались, забыв, что у людей есть свободная воля не только к злу, но и к добру! — Свободная воля — это то, что мы надеемся сохранить, леди, — Фарамир тряхнул головой и положил руку на плечо лорда Хурина. — И вы не ошиблись. Ты напрасно так опасаешься лордов Гондора, лорд Хранитель Ключей. Взгляни! Он выложил на стол бумаги, переведенные Эраданом. Арагорн схватил бумаги, наскоро пробежал глазами. — Опять Харад! — с отвращением заметил он. — Они не могут рассчитывать на победу силой оружия, так взялись за тайные козни… Жаль только, что в Гондоре нашлись те, кого они могут использовать. — Найдутся и впредь, — Хурин пожал плечами. — И что мы станем с этим делать? — Мы предупреждены, — осторожно заметил Фарамир. — Значит, надо следить внимательно… — За кем? — Арагорн невесело усмехнулся. — Если ты не заметил, мы с тобой спровадили за Грань мира того, кому были предназначены эти письма. Искать больше некого, расследование можно считать оконченным. — А вы думаете, Харад на этом успокоится? — Фарамир поднял голову, сощурился на Арагорна. — Будут другие. — У тебя есть мысли, как их найти? — Арагорн покачал головой. — Вот что. Еще немного, и Совет, сейчас говорить об этом некогда. Через неделю, не позже, тебе нужно отправляться в Итилиен, иначе вы опоздаете с севом. Приходите ко мне вечером, высокие лорды, поговорим об этом заговоре. — И приведите леди Эовин, лорд Наместник, — Арвен постаралась, чтобы голос ее звучал построже. — Я давно ее не видела, она все время занята и что-то погрустнела в последние дни. Если вы станете огорчать мою подругу, бойтесь моего гнева, лорд Фарамир! — Арвен! — остановил ее Арагорн. — Они взрослые люди. — И что? — она протянула ему руку: — Надежда моя, ты считаешь, что взрослые люди не должны заботиться о своих друзьях? Арагорн только улыбнулся в ответ и поцеловал ее руку. *** Виниарион оказался очень приятным собеседником. Город он знал превосходно, может быть, в чем-то даже лучше Фарамира… Он вел Эовин по улицам от Дома Исцелений и то с серьезным видом травил глуповатые истории о том или ином здании, то с циничной улыбкой рассказывал старинные и прекрасные легенды. Эовин затаенно улыбалась: целитель все-таки был совсем мальчишка! — Что ж, в одну ночь купцу привиделся сам Владыка Судеб, который призвал его к себе сразу, как только он осушит кубок, — рассказывал Виниарион. — Купец, проснувшись, в ужасе поклялся страшной клятвой не прикасаться более ни к рогу, ни к кубку, а пить лишь ключевую воду… В знак этого он велел надстроить на крыше своего дома вот ту башенку. Эовин и в самом деле увидела странный выступ на крыше, больше всего похожий на перевернутый кубок. — И чем же закончилась эта история? — полюбопытствовала она, хихикая при мысли о пьянчуге-купце. — Что ж, купец все-таки умер, — пожал плечами Виниарион. — Когда он бросил пить, его здоровье было уже расстроено. И как-то целитель подал ему лекарство, разведенное в воде… В кубке. Эовин широко раскрыла глаза: — И? — И он отказался принимать лекарства и жил еще лет двадцать до самой глубокой старости, — с самым серьезным видом сообщил Виниарион. Отсмеявшись, Эовин утерла слезы и порадовалась, что ее пока плохо знают в лицо в Городе: то-то было бы странно супруге Наместника хохотать, сгибаясь пополам, посреди улицы на Третьем круге! — Что ж, мы пришли, леди Эовин, — Виниарион указал на невысокое здание с яркой вывеской. — «Заводь». Вы по-прежнему желаете поговорить с хозяйкой этого заведения о судьбе Фреавин? — Фреавин попросила меня, — Эовин беззаботно улыбнулась в ответ. — А мне действительно нужна служанка. Благодарю, что проводил меня и скрасил дорогу своими рассказами. — Не стоит благодарности, княгиня, — Виниарион церемонно поднес к губам ее руку и вдруг отчаянно покраснел: — Это честь… Идти по городу в вашем обществе… Он довел ее до входа и дождался, пока охранник откроет тяжелую дверь с решетчатым окошечком. Внутри оказалось темновато. Большая зала, чисто выскобленные столы и лавки, строгое черное дерево — трактир выглядел дорого, иначе не скажешь. Дородная, но все еще очень красивая хозяйка с удивлением обернулась к пришелице, не прекращая скоблить стол. «От одного бока до другого ходить надо», — вспомнила Эовин любимое присловье Теодена. О, эта хозяйка ему бы понравилась! Округлая, но легкая в движениях, с цепкими умными глазами и ярким лицом, которое не портили мягкие ямочки… — Леди? — женщина радушно улыбнулась. — Чего пожелаете? Подогретого вина? Камелиевого отвара? Просто погреться в тепле и отдохнуть от дел? — Поговорить, любезная, — ответила Эовин, невольно улыбаясь ей в ответ: она была какая-то… теплая, иначе не скажешь. — Я пришла по просьбе знакомой тебе Фреавин… — О, бедная девочка! — всплеснула руками хозяйка. — Вы, должно быть, целительница, леди? Я не приметила вашего платья, прошу прощения! За Фреавин я обещала всех целителей угощать бесплатно и только лучшим! Присаживайтесь же, прошу! Она обмахнула лавку своим рабочим фартуком и почти силой усадила Эовин. Зорко присмотрелась к ее рукам и одежде — и продолжила, будто невзначай: — И какая честь принимать у себя супругу лорда Наместника, сестру Короля Рохана… Хлопнула в ладоши: из-за занавесей высунулась кудрявая девчонка и с любопытством уставилась на Эовин — видимо, услышала последнюю фразу. Эовин стало не по себе: она как-то не подумала, что теперь весь город будет судачить о ее приходе в «Заводь»… — Принеси-ка нам сбитня медового, — распорядилась хозяйка. — За счет заведения. Княгиня лечит нашу Фреавин, так что уж расстарайся побыстрее да погорячее! — обратилась к Эовин с веселой улыбкой: — Уж простите мою смелость, леди, но своим сбитнем я просто горжусь, да и есть с чего. Извольте отведать, на улице нынче прохладно, а руки у вас прямо ледяные. Сейчас враз согреетесь. — Спасибо, — кивнула Эовин, разглядывая обстановку и пытаясь представить, каково здесь, когда подвыпившие мужчины говорят с lossiwende о сокровенном. — Про вас говорят, леди, что вы очень интересуетесь гондорскими обычаями, — осторожно заметила хозяйка. — Если пожелаете, я вам все покажу здесь и расскажу. Эовин растерялась. Округлая, красивая рука хозяйки успокаивающе похлопала по столу. — Леди, вы оглядываетесь с таким любопытством, что ваши мысли нетрудно прочитать, — она улыбнулась, и все ее ямочки улыбнулись вместе с ней. — Но супруге Наместника и целительнице следует знать многое и не пренебрегать возможностью узнать больше. — Я буду тебе очень признательна, — Эовин усилием воли притушила любопытство. — Но я хотела бы поговорить о судьбе Фреавин. — Как она? — спокойно спросила хозяйка. — Риан бывала у нее каждый день, мы передавали ей и еду, и деньги, и одежду. Я знаю, что она собирается покинуть нас и устроиться служанкой к какой-нибудь богатой леди. — Кажется, она должна тебе денег за свое обучение? Хозяйка пожала плечами: — Какие счеты теперь, когда она была так больна! Хвала Махалу, я достаточно удачно веду дела, чтобы позволить себе помогать своим девочкам. Встанет на ноги, отработает и отдаст долг. Ее доброе, мягкое лицо показалось Эовин в эту минуту самым милым на свете. — Почему Махалу? — полюбопытствовала она. — А, — хозяйка махнула рукой и засмеялась. — У меня дети Дьюрина, почитай, каждый день сидят подолгу. Очень я полюбила с ними беседовать, умнейший народ, такие рассказы интересные, и сами такие правильные! Стол им отдельный оставляю, уж выучила, что они любят покушать. И слабость моя — люблю мужчин в теле, — она беззаботно хохотнула. — Хоть и стара я теперь, а смотреть все одно приятно! Эовин невольно почувствовала, что краснеет. Хозяйка зорко всмотрелась в ее лицо и улыбнулась своими умными глазами: — Уж простите, леди, про Рохан ходят слухи, что там женщины куда свободнее, чем в Гондоре, могут оценивать мужчин… — осторожно сказала она. Эовин откашлялась: — Вот что, любезная, — серьезно сказала она, — я бы хотела спросить твоего мнения о Фреавин. Видишь ли, мне самой нужна служанка, хорошо знающая гондорские обычаи, но помочь своей землячке тоже хочется. Появился сбитень. Кудрявая девчонка в огромном фартуке неожиданно изящным движением обтерла краешки кубков и с поклоном подала Эовин. Хозяйка одобрительно кивнула юной служанке и отпустила ее взмахом руки. Строго сдвинула свои красивые черные брови и вдруг показалась ужасно деловой: — Вот что я вам скажу, леди. Если в смысле честности, там, или знания обычаев — так лучше Фреавин вам никого и не найти. Она и причешет как положено, и по обрядам что подсказать — подскажет. Училась девочка замечательно, память у нее прекрасная, руки ловкие. Она еще и шьет хорошо, так что за платьями доглядит — лучше не надо. — Но? — осторожно помогла ей Эовин. — Но если вы ищете такую, чтобы за ней пригляд не нужен был, или чтобы в делах была помощницей — Фреавин не берите, — твердо закончила хозяйка. — С ней возиться придется, ровно с дочкой или сестрой младшей. Эовин кивнула: значит, ее впечатление оказалось верным… Захочет ли Фреавин отправляться в дикий Итилиен? — Если не хотите, леди, вы не тревожьтесь, — наклонилась к ней хозяйка. — Уж поверьте, столько знакомств — я Фреавин завсегда пристрою. К какой-нибудь пожилой леди, у которой одна отрада будет — красивая девочка в помощницах. Проживет в довольстве, а там, глядишь, и замуж выйдет. Фреавин очень надо замуж, — женщина тихо вздохнула. — Правда, после здешнего обучения она куда лучше может замуж выйти, чем так-то. Эовин попыталась собраться с мыслями: — Любезная, я предложу пока Фреавин поработать у меня, — решила она, наконец. — Если она не захочет в Итилиен, она сможет остаться в Городе, здесь нужен будет пригляд за нашим домом. А пока у нас живет один старый слуга, за которым тоже нужен пригляд, и помощь ему не повредит. И почему-то мне кажется, что он будет рад Фреавин не меньше, чем пожилая леди… И присмотрит за ней, как за дочкой. — А и верно, — восхитилась хозяйка. — Я, уж простите, семью Наместников-то немножко знаю… Кирион, конечно, старый дурак и высокомерен, как порос на блюде, но зато Фреавин при нем будет жить — лучше не надо! Эовин невольно фыркнула и сразу же почувствовала болезненный укол при воспоминании о Риан. Подняла глаза, стараясь беззаботно улыбаться. — Ты обещала мне рассказать про ваши обычаи здесь, — сказала она как можно легче. Хозяйка насторожилась: — Сдается мне, вас не столько обычаи интересуют, леди, сколько … семья Наместников, — осторожно заметила она. Эовин вздрогнула и тотчас ощутила на руке ласковую и мягкую ладонь женщины: — Вы отпейте сбитеньку-то, — дружелюбно предложила хозяйка. — А я уж вам про все сразу и расскажу. Про вас говорят, вы без матери выросли… А мать дочери многое должна порассказать. Я своим девочкам ровно мать здесь, уж вы не обижайтесь, но и на вас по-другому глядеть не выходит, уж больно вы молоды, леди Эовин. Не обидитесь? Толстуха так сердечно подмигнула, что у Эовин отлегло от сердца: может, и правда, эта добрая, круглая хозяйка сумеет рассказать ей что-то, что успокоит ее? — Я вот что всем моим девочкам говорю: мужчина, он не может без женской ласки, — хозяйка отхлебнула из кубка и прокашлялась. — И больше даже не ласки, а того, чтобы чувствовать себя замечательным. Они только с виду такие сильные, а на деле — не сильнее женщины. Даже хуже: от чего женщина отряхнется и пойдет, то мужчину и сломать может. Их любить надо — тогда они горы свернут. Положим, есть такие, которые и без этого проживут, но приятно-то всем будет. Поэтому мы здесь учимся, как помочь тем, у кого пока нет женщины, которая бы любила его и заботилась о нем. Вы, леди, не думайте, девочки мои, конечно, могут многое, но главное, что они умеют — это дать мужчине отдохнуть. Кому как потребно: кто выговориться желает, кто — поглядеть на красоту, а кому и постель согреть. Эовин вспомнила громогласных, веселых и шумных служанок Медусельда. Сколько среди них было таких же мудрых толстушек с веселыми и умными глазами! Они и детей таскали на плечах, и шутили с воинами, а порой и позволяли увлечь себя на ближайший сеновал. Даже дядя, так любивший умершую жену, все-таки изредка позволял кому-нибудь из служанок согревать его постель. Девушек или вдов с тоскующими глазами он внимательно избегал и никому не позволял их оскорблять или неволить, но лукавых молодаек с румяными щеками и широкими крупами не пропускал. А уж братья… И все-таки Эовин подумалось, что они действительно ценили каждую, подарившую им свое внимание и ласку… А хозяйка все вещала, сцепив пухлые руки на кубке со сбитнем. Эовин невольно прислушалась, услышав знакомое имя. — Риан была одной из лучших. Умна, хороша собой — не всякий подойдет, но уж если подошел, и она снизошла, на крыльях летал, за честь почитал ее внимание. И все было хорошо, пока она не забыла самое первое, чему ее учили… — Чему? — невольно переспросила Эовин, смутившись, что прослушала половину. — Говорить «нет», — хозяйка с досадой хлопнула ладонью по столу. — И я, дура старая, не вмешалась сразу! Чтобы сохранить себя, надо уметь говорить «нет». Как целитель должен принимать то, что помочь нельзя, так lossiwende должна уметь отказывать тем, кого она не способна принять! Уж потом только нас учат соглашаться. Находить в каждом хорошее, раскрывать и показывать, чтобы ушел человек просветленным и с утешенной душой. Но если никак — надо отказать, или себя потеряешь. Риан не отказала… — Кому? — затаив дыхание, спросила Эовин. — Старшему сыну Наместника Гондора, — отчеканила хозяйка и с досадой отхлебнула сбитень. — Если бы я, дура, догадалась! — Разве он не заслуживал… — начала было ошарашенная Эовин, но хозяйка покачала головой: — Да что вы, леди, свет не видывал такого достойного рыцаря, как лорд Боромир! Но Риан… Риан его полюбила. Она должна была сказать ему «нет», потому что не могла увидеть его таким, каким он был… Потому что полюбила его… Это правило. Это закон. Если нет надежды на взаимность — откажи! Сохрани себя и не унижайся! Но с Риан он и вправду был совсем другим… Как она радовалась, ох, как же она радовалась, бедная девочка! — А… его брат? Хозяйка скривилась: — Я хоть и очень люблю лорда Фарамира, но тогда крепко на него зла была. Нет бы пожалеть девчонку, так он масла в огонь от души: леди, леди, руки ей целовал, так обходился, точно она и вправду могла быть невестой сына Наместника… То шушукался с ней, когда Боромиру худо было, то вызывал ее в Цитадель, чтобы она с ним посидела, когда он раненый лежал… Риан не говорила, но как-то такая довольная пришла, аж светится, а потом брякнула, что лорд Наместник вовсе не так суров, как о нем говорят! Что эти двое наделали! Эовин почувствовала, что совсем запуталась: настолько все услышанное противоречило выстроенной в уме картине рассказа Риан. — А когда он… не вернулся, — хозяйка утерла лицо косынкой, — она сама не своя стала. Я сперва и не поняла, а потом… поздно было. Грязная я, говорит, гнить мне в канаве под забором, устала вечно всех утешать, кто меня утешит… Вот только в последнее время и отошла, как с Фреавин несчастье случилось. Почти прежняя стала, даже светлее как-то. Уходит куда-то, возвращается, то с менестрелем из Итилиенского отряда, то одна, но веселая. И деньги снова стала приносить, так-то чуть не все драгоценности свои распродала за те полгода. Я уж ее и не спрашиваю, что у нее на уме. Боязно мне за нее, леди Эовин. Сбитень был вкусным, комнаты — красивыми, а хозяйка и вправду знала почти весь Город и дала Эовин несколько дельных советов о тех горожанах, кто должен был переселиться в Итилиен… *** Ингольд, страж Анориена, заметно осунулся за время, проведенное в темнице. Но лорд Фарамир выглядел не лучше: сидел, опустив голову на скрещенные руки, долго молчал, избегая взгляда бывшего друга. Хурин тихонько вздохнул про себя: несладко приходится молодому Наместнику Гондора, боевая дружба против верности Королю — такого выбора врагу не пожелаешь… — Ты не надумал ничего мне рассказать? — прервал, наконец, затянувшееся молчание Фарамир, будто решился на что-то. — Я все рассказал тебе, — с мукой в голосе ответил Ингольд. — Чего ты хочешь от меня? Я признался. Я жду казни… — Казнить тебя проще простого, — вздохнул Наместник и поднялся. — Только не принято в Гондоре казнить за глупость, Ингольд. И за любовь тоже, хотя иногда и стоило бы. Ингольд скрипнул зубами: — Оставь Гилмит в покое, — с угрозой сказал он. Фарамир сложил руки на груди: — Нет, не оставлю. Мой долг — защищать Гондор. И даже моя дружба с тобой не помешает мне защищать его, Ингольд. — Гилмит не угрожает Гондору! — однорукий страж вскочил, шарахнул кулаком по столу. — Неужели ты думаешь, что я мог бы… — Сядь, заговорщик, — сквозь зубы процедил Фарамир. — И прекрати нести чушь. Лорд Хурин, отпусти стражей у дверей, как-нибудь мы с тобой вдвоем с калекой справимся, если он решится буянить. Хранитель ключей высунулся и отослал караульных подальше от двери подвала. — Говоришь, Гилмит не угрожает Гондору, — Фарамир тяжело вздохнул. — Помнишь, я показывал тебе бумаги с непонятными знаками? Ингольд недоуменно поднял голову и потер шрам под повязкой: — Что ты хочешь сказать? — Даже обнаруженных в вашем доме обрывков этих бумаг довольно, чтобы осудить и ее, и тебя за измену. Но я не хочу быть поспешным. Ты не умеешь читать эту тайнопись. Значит, ее умеет читать только она. — С чего ты взял, что я не умею ее читать? — с притворным спокойствием спросил Ингольд, но взгляд единственного глаза растерянно метнулся по сторонам. — Прочти, — Фарамир бросил на стол полуобгоревший лист. — Это то, что вынули из печки в твоем доме. Прочти же! И подумай, имеет ли смысл твоя попытка выгораживать Гилмит. Ингольд бережно взял бумагу и всмотрелся в непонятные знаки. Долго молчал, все ниже опуская голову, потом отложил бумагу: — Что здесь написано? Наместник торжествующе глянул на Хурина. — Давай сделаем иначе, дружище, — очень мягко сказал он. — Я тебе сперва расскажу о том, что я тебе предлагаю и на каких условиях, а уж потом расскажу, что в этой бумаге. Ингольд посмотрел на него беспомощно, но после мига раздумья кивнул. — Вот что, — Фарамир свернул бумагу и бережно убрал к себе в кошель, — те, кто написал это, непременно будут искать новые связи в Минас Тирите. В высшем обществе, заметь, Ингольд! Отца твоей жены на свете больше нет, но они могут попытаться обратиться к ней. Мне нужно, чтобы они нашли через нее новые связи. В первую очередь, дорогой мой друг — тебя, лорд Ингольд, страж Анориена. — Меня?! — Тебя. Уж не знаю, как ты сумеешь убедить Гилмит и ее приятелей в своей измене Гондору, но ты найдешь способ сделать это. Не знаю, как ты сумеешь использовать ее: вслепую или объяснишь ей необходимость участия в этой игре. Скажу тебе одно: если ее приятели обойдут тебя, если хоть какие-то сведения из доверенных тебе попадут в их руки, если, наконец, ты решишь затеять собственную игру — вот эта бумага отправит твою жену на пытки и виселицу. Ее, не тебя, потому что тебя не в чем обвинить. Ее жизнь в твоих руках, — он подумал и совсем тихо добавил: — И ты можешь отправить ее на виселицу прямо сейчас, если откажешься участвовать в этой игре. Читай и решайся. Он выложил на стол перед одноруким стражем лист бумаги — перевод Эрадана. И второй лист — перерисованный список того обгоревшего клочка. Встал и поманил за собой Хурина к двери. — У тебя есть ночь на размышление, Ингольд. Страж не услышал. Он тупо смотрел единственным глазом на какую-то строчку в переводе, и на изуродованном лице его была написана страшная мука. Фарамир долго смотрел на него, потом шагнул и неожиданно крепко обнял, встряхивая: — И не вздумай вешаться, понял? Все может быть еще не так плохо, как кажется, а если даже и плохо — так оно того не стоит. Ингольд улыбнулся уголком рта: — Не повешусь… Клянусь тебе… — Вот и молодец. Я приду завтра, и мы с тобой все обговорим. Держись, друг… — Держусь… Хранитель ключей невольно вздохнул, когда они оказались в пустом коридоре: — Это очень жестоко, лорд Наместник. Фарамир живо обернулся, глаза полыхнули бешенством: — Жестоко?! Это жестоко? Я дал ему возможность докопаться до истины и спасти свою дурищу! Быть может, даже оправдать ее или, хотя бы, искупить ошибку! Вместо пыточного колеса и виселицы их обоих ждет жизнь в Анориене! Вместо проклятия и забвения — место при королевском дворе! Это ты называешь жестокостью?! — Нет, мой лорд, — примирительно улыбнулся Хурин. — Я оценил ваше великодушие. Но жестоко то, что вы дали ему прочесть это письмо… — Он не должен испытывать никаких сомнений в виновности Гилмит, — устало возразил Фарамир. — Если он захочет ее оправдывать, он должен знать, что именно он пытается оправдать. Если он сейчас откажется и от нее, и от игры — я буду спокоен за своего лучшего друга. А если нет — у нас будет человек, на которого можно всецело положиться. — А если он не оправдает вашего доверия? Лицо Фарамира окаменело. После длительного молчания он с трудом шевельнул губами: — Тогда… Во имя Гондора, я сделаю так, как сказал. Хурин не выдержал, сжал его плечо: — Сынок… Плохо тебе, да? Улыбка у сына Денетора вышла еще кривее, чем у Стража Анориена. Отвечать он не стал вовсе. *** Гондорские прически были мукой мученической. Эовин зашипела сквозь зубы и едва не подавилась шпилькой, когда очередная упрямая прядка вылезла из тугого жгута в самый неподходящий момент. Все-таки Арвен права: ей действительно нужна служанка. Очень удобно быть целителем: можно приложить все усилия, чтобы нужный человек поднялся с одра болезни как можно раньше и приступил к своим обязанностям… С другой стороны, они через неделю уедут, а в Итилиене не надо будет мучиться с прическами и платьями: заплела косы, завязала шерстяную юбку — и пошла… Очередная шпилька выскользнула из пальцев, и Эовин с тяжким вздохом опустилась на пол, высоко держа голову, чтобы не выпали остальные. Тихий смешок Фарамира застал ее врасплох. — Я найду, — он подошел и встал рядом с ней на колени. — Сядь, радость, и придержи это великолепие на голове… — Арвен сказала, это легко, — пожаловалась ему Эовин со смехом, но осеклась, когда увидела его лицо. — Фарамир! Что случилось? Он поморщился, подавая ей шпильку. — Давай поговорим об этом не сейчас, — отвел глаза. — Как-нибудь, когда все разрешится… Лучше расскажи, как ты провела день, радость. Эовин погладила его по плечу: — Как обычно. Выслушала очередной урок по истории Гондора от Кириона, побывала в Палатах Исцеления, погуляла по Городу, а теперь вот битый час сражаюсь со шпильками… Фарамир рассмеялся, из глаз его уходило напряжение: — Бедная моя, до чего доводит любовь к истории Гондора! — Кстати, — вдруг вспомнила Эовин, — леди Арвен хочет, чтобы я обзавелась личной служанкой. Кирион говорит, что так принято… — Принято, — спокойно подтвердил Фарамир. — К сожалению, у меня не было времени приискать кого-нибудь подходящего, а ты не говорила, что тебе это нужно… — он покрутил в руках шпильку. — Хотя сейчас я готов признать разумность такой традиции. — Я вот думаю, не предложить ли эту работу Фреавин, — осторожно заметила Эовин. Муж тряхнул головой и просиял: — Та самая девочка? Отличное решение, она ведь родом из Рохана! Тебе будет не так одиноко здесь, если рядом будет землячка… Я ведь даже на рохиррике не говорю. — А еще она должна хорошо знать гондорские обычаи, раз она lossiwende, — Эовин внимательно сощурилась на Фарамира, но тот беззаботно закивал: — Именно так, я даже не подумал об этом. Эти девушки знают этикет и разбираются в одежде иногда даже лучше, чем леди из благородных семейств. Прекрасно придумано! И жалко девочку, по словам Виниариона, она пережила тяжкое душевное потрясение… Эовин раздосадовано вздохнула: похоже, если она хочет узнать какие-то подробности, нужно прямо задавать вопросы. — Я сегодня говорила об этом с хозяйкой того заведения, в котором работала Фреавин, — небрежно сказала она, наблюдая за ним краем глаза. Фарамир озадаченно посмотрел на нее: — Серьезный подход… Ты ей не доверяешь, радость? А с ней самой ты говорила? — Она сама меня попросила посоветовать ей место прислуги у какой-нибудь леди. И хозяйка «Заводи» сказала, что Фреавин самое место в богатом доме у заботливой госпожи… Сильные руки обвились вокруг талии Эовин. — Ты очень заботливая госпожа, радость, — шепнул Фарамир ей на ухо. — Лучшей властительницы земель людям просто пожелать нельзя. Она фыркнула, положив голову ему на плечо: — Может быть, есть кто-то еще, кому нужна была бы забота? — Что ты имеешь в виду? — не понял ее муж. Эовин вздохнула, страшась последующего разговора. Но она уже чересчур утомилась от недомолвок и огорчений… — Твою знакомую из той же «Заводи». Риан, дочь Белегорна. — Риан? В служанки? — Фарамир встал и посмотрел недоуменно. — А что, она хотела бы… — Да нет же! — потеряла терпение Эовин. — Просто хозяйка «Заводи» много о ней рассказывала и говорила, что она странно себя ведет… Фарамир неожиданно нахмурился: — Хозяйка заметила? Это скверно. Надо поговорить с Риан. Настал черед удивляться Эовин: — О чем поговорить? — О том, что она сейчас нужна именно на своем месте. Эовин в некотором остолбенении смотрела, как он прохаживается по комнате, нервно поправляя волосы. — А… зачем нужна? — Помнишь, она тогда приходила со срочным донесением? Еще бы Эовин это забыла! Она кивнула. — Так вот, — Фарамир тряхнул головой и вдруг улыбнулся. — Я действительно нашел ей новую работу: она негласно помогает Страже. — Откуда бы такая забота? — не удержалась Эовин. Фарамир явно удивился: — Мы с ней очень давно знакомы. Они с Боромиром любили друг друга, она очень горевала… Эовин прикусила губу, собираясь с духом: — Она сказала мне… Что ты… Что вы с ней… Что она делила с тобой постель. И тут же со страхом почувствовала, что ей совершенно расхотелось узнавать правду, так резко обернулся к ней муж. — Она сказала? — медленно повторил он. — Хотел бы я знать, почему она это сделала… Эовин молчала, крутя в руках гребень и не поднимая глаз. Вдруг на ее руки легли теплые ладони. — Ты поэтому плакала, радость? — мягко спросил у нее Фарамир. — Это было давно, несколько лет назад. Один раз. И будут мне свидетели Валар, я никогда не смотрел на нее иначе, как на женщину брата… — Как это? — недоверчиво спросила Эовин. Он рассмеялся принужденным смехом: — Противоречиво, правда? Но так и было… Я вообще не люблю это вспоминать, но тебе, пожалуй, надо знать, что со мной тогда случилось, — сокрушенно покачал головой. — Даже не так: надо было рассказать тебе раньше… Прости, радость, кажется, я обманул тебя… — Да говори толком! — крикнула Эовин, вскакивая и чувствуя вскипающие на глазах слезы. — Что за чушь? Фарамир удержал ее за руки: — Сядь. И выслушай. Я очень надеюсь, что такое никогда не повторится, но кто знает… Ты слышала про резню в Итилиене? Эовин покопалась в памяти: — Кажется, это было до большой войны? Погибшие беженцы?.. Он кивнул. — Это так. Но после того, как в битве за Осгилиат погибли почти все воины старого Итилиенского отряда, мало кто знает, почему тот бой назывался резней… — Но ведь беженцы… — Да, из беженцев не спасся никто. Но и из нападавших не ушел ни один. Глаза у него были мрачные. И, пожалуй, жесткие: Эовин никогда еще не видела у него таких глаз… — Мы пришли слишком поздно, чтобы спасти, но успели перехватить харадцев. Я отдал приказ не оставлять живых. Мои воины с радостью его выполнили. — Правильно сделали, — выпалила Эовин. Фарамир глянул на нее с тоской: — Может, и правильно. Да вот только не принято в Гондоре убивать сдавшихся и добивать раненых. Это ведь были люди, не орки… Уже потом научились и пленников убивать, и силой выбивать нужные сведения. А тогда все только начиналось. И не орки — люди. А мне было совсем немного лет, и я впервые увидел такую жестокость. И сам ее проявил. Сломался я тогда, Эовин, — он покачал головой и криво улыбнулся. — Сейчас даже не верится, что убийство скотов, перерезавших детей и женщин, чуть меня не отправило за ними следом. Но тогда мы еще не совсем очерствели душой… Или только я — не знаю. Несколько лет кошмарами мучился: передо мной харадец на коленях пощады просит, а я одним ударом сношу ему руки вместе с половиной головы… Эовин погладила его по лицу: — Но ведь они же убивали безоружных. — И мы им уподобились, — Фарамир потерся щекой о ее руку. — Я плохо помню, что со мной было потом, когда пришел на помощь отряд брата. Помогать, собственно, было уже некому, но они похоронили павших. В братской могиле. Опознать кого-то там было трудно. А меня Боромир увез в Минас Тирит. Дорогу не помню, доклада Наместнику не помню, все как в тумане было. Брат потом рассказал, как отец боялся, что я руки на себя наложу. Боромир-то не понял, с чего я так убиваюсь, — он невесело фыркнул. — Он был с тобой согласен. Решил объяснить мне это, видать. Что в жизни бывает всякое. В том числе и то, что в здравом рассудке не оправдаешь. Притащил меня в «Заводь», до горлышка залил брагой и позвал Риан. Я хоть и не в себе был, мигом очнулся. Но они меня спрашивать не стали… Эовин почувствовала, что уши у нее горят, а язык прилип к гортани. — Неожиданно помогло, — спокойно закончил Фарамир. — Даже не то, что со мной было, а то, что я увидел их рядом… Вместе… И понял, до чего же я их обоих люблю, и как мне хочется, чтобы они жили. А может быть, простые лекарства иногда куда лучше сложной игры ума… Не знаю. Но мы больше никогда не говорили об этом ни с братом, ни с Риан. Они сделали вид, что со мной все хорошо, а я так и не набрался храбрости попросить у них прощения. Не понимаю только, зачем она тебе рассказала об этой старой истории… В Эовин боролись два чувства: удивленное любопытство целительницы, требующее подробностей «простых лекарств», и рассудительность любящей женщины, не желающей знать ничего лишнего. Совсем ни к чему всплыл рассказ хозяйки «Заводи» о желании Риан сдохнуть в канаве… Она молчала, кусая губы, пока Фарамир не взял ее руки в свои: — Ты осуждаешь меня, Эовин? — грустно спросил он. — Или, может быть, не веришь мне? Она вскинулась разом, отбрасывая все сомнения: — Нет, что ты! Как я могу осудить тебя за миг слабости? И почему я не должна тебе верить? И я ведь знала, что я у тебя не первая женщина… — Но если я хоть что-то понимаю в тебе, ты все равно злишься, — он поцеловал ее руку. — Верно? — Верно, — призналась Эовин. — Но я злюсь не на тебя и не на нее… Я просто злюсь. Хотя я должна быть ей благодарна, верно? — Я благодарен, — тихо, но твердо сказал Фарамир. — Она женщина моего брата, она мой друг. И если единственной ночью она просто утешила меня, это ничего не меняет в моем к ней отношении. Вся гордость правительницы и все мужество воина потребовалось Эовин, чтобы ответить ему: — И ты прав, потому что иного отношения она не заслуживает за свою помощь. Но голос у нее предательски дрогнул, и Фарамир быстро притянул ее к себе: — Радость, прости меня. Мне жаль тебя так огорчать, но… — Ты ничего не можешь изменить в прошлом, — Эовин с досадой утерла глаза. — Вот что, давай больше не будем об этом говорить, хорошо? Я… я немного освоюсь с этой мыслью и… обещаю, что не буду больше расстраиваться… Он погладил ее по щеке: — Леди Арвен меня прибьет, когда увидит, что ты плакала из-за меня. — Не прибьет, — Эовин встряхнулась, заставляя себя улыбнуться. — Пока я соберу все эти шпильки, пройдет столько времени, что никто и не заметит… — Я помогу тебе, — он легко поднялся и взял гребень. — Может, я не умею делать женские прически, но мне хотя бы видно, куда втыкать шпильку. Когда они, уже готовые к присутствию на ужине за королевским столом, выходили из комнаты, Эовин чувствовала себя настолько успокоившейся, что в ней даже проснулось любопытство. — Фарамир, — она осторожно потянула его за рукав. — Ты расскажешь мне, что нужно сделать, чтобы успокоить тебя? И рассмеялась, когда он сперва радостно обернулся к ней, а потом вдруг залился багровой краской до корней волос. И сам засмеялся: — Радость, о чем я теперь буду думать весь этот ужин… Эовин не сумела сдержать смех, даже когда они вступили рука об руку в покои Короля и Королевы. Арвен встретила ее чуточку удивленной, но очень довольной улыбкой.