Тень

— Он был умным, но не гениальным. Преследовал меня в течение двух лет. Временами меня это раздражало, порой забавляло, но, чаще, мне было все равно — моей страстью была наука. На третьем курсе мы сблизились. Шерлок замолчал и искоса взглянул на Джона. Тот вопросительно поднял бровь, заметив усмешку Холмса. — Не настолько, как ты подумал. Этот аспект человеческих отношений ТОГДА меня мало волновал. Джим стал мне интересен лишь потому, что идеи выплескивались из него, как из рога изобилия. Мы собрали все гранты, которые только можно было собрать на нашем курсе. Он выдавал на-гора идею, я тут же её подхватывал и, едва ли не в мгновение ока, осуществлял. Мне было интересно, мозг был задействован практически на полную катушку, и меня все вполне устраивало. Но Джим был влюблен, я это прекрасно знал и видел. Я понял это еще тогда, когда он сам до конца не осознал своей страсти. Мне этот вид отношений был не нужен, и я просто ждал, когда его самообладание даст трещину и желание сблизиться выплеснется наружу. Все длилось довольно долго. До окончания Оксфорда оставался год, когда плотина прорвалась. — Твой рассказ просто плещет аллегориями. Ты уверен, что не был влюблен в него? Джон сидел, прислонившись спиной к стене старого сарая и запрокинув голову. Глаза его были закрыты, и в темноте Шерлок отчетливо мог видеть, как пульсирует жилка на его шее. — Ревнуешь? Джон среагировал мгновенно. Открыл глаза и нахмурился. — С чего бы это? А Шерлок хотел бы увидеть ревность в этих темно-серых глазах, желал бы заметить разгорающуюся в них страсть, поймать нить вожделения и распутать клубок желания этого железного человека… Он хотел бы наблюдать, как с каждой секундой будут рушиться стены самообладания его Тени, и слетать пылью с него, как слетала бы одежда, сковывающая это крепкое тело. — Он предложил мне сексуальное партнерство. Джон все еще смотрел на Шерлока, и его брови взлетели вверх, выдавая полную озадаченность услышанным. Холмс усмехнулся, запрокинул голову назад, и закрыл глаза, подставляя себя под взгляд этих темных обалдевших глаз. Он чувствовал, как Джон скользит глазами по его шее, и не смог сдержать пустившееся вскачь сердце, отчего жилка лихорадочно запульсировала под тонкой кожей. Ему пришлось глубоко вдохнуть, чтобы наполнить кислородом кровь и немного успокоиться. Шерлок чувствовал себя тонко настроенным инструментом, до струн которого даже не нужно дотрагиваться, потому что он и без прикосновений начинает играть свою безумную мелодию желания. — Я отказал… …Кожаный салон дорогого автомобиля впустил в своё нутро двоих: высокого статного брюнета, облаченного в белый костюм, и красивого, наполненного какой-то ленивой кошачьей грацией, шатена, затянутого в антрацитовый дизайнерский пиджак и такого же цвета брюки. Они сидели друг напротив друга, похожие на Ангела и Демона, и молча рассматривали великолепие салона. — Вино? — Я пью воду. — Сегодня особый день… — Неужели? Шатен не отрывал взгляда от слегка приоткрытых, четко очерченных губ. Он видел кончик языка, скользящий по зубам, который манил к себе, превращая молодого мужчину в сгусток сплошного вожделения. Он дернулся вперед. Брюнет не шелохнулся. Во взгляде шатена горел огонь, который он больше не пытался скрыть. Он упал на колени и уткнулся лбом в белоснежную ткань брюк. Втянул ноздрями запах и мелко задрожал. Пиджак брюнета был распахнут и шатен, трясущимися руками расстегнул пуговицу брюк, зубами потянул «язычок» молнии вниз и вытащил мягкий член из белья. Целиком вобрал его в рот и принялся перекатывать внутри. Не происходило ничего. Он самозабвенно сосал, водил языком по головке, втягивал щеки и утыкался носом в золотистые волосы. И не ощущал никакой реакции. В какой-то момент все прекратилось, и шатен оказался сидящим на полу дорогого автомобиля, упираясь спиной в кожу сидения. — Ты залил своей слюной мои брюки! Брезгливость, прозвучавшая в голосе брюнета, заставила шатена дернуться всем телом, как от удара. Шерлок вышел из машины, оставив Джима хватать ртом воздух и смотреть на свои дрожащие руки… — Я отказал, приведя, кхм, довольно веские аргументы против подобных отношений. Возможно, я допускал мысль о том, что моё согласие открыло бы нам еще большие перспективы, но, в конечном итоге, это ни к чему хорошему бы все равно не привело. Поэтому я рад, что не поддался на провокацию Мориарти. После того разговора мы почти полгода не виделись. Я не встречал Джима в университете, он прекратил посещать факультативные экспериментальные курсы по химии и биологии, вообще исчез из поля зрения. Какое-то время мне еще хотелось выяснить о нем некоторую информацию, но спустя пару месяцев я настолько увлекся собственным дипломным проектом, что Джим со своей любовью стерся из моей памяти. Он снова появился в моей жизни за год до смерти родителей. Мне было 26, когда он бесцеремонно ввалился в лабораторию, где я работал над очередным своим исследованием, и с порога заявил, что у него есть гениальная, сумасшедшая идея. Я сразу же задал вопрос о его чувствах ко мне. Он рассмеялся и ответил, что это было лишь временное помутнение рассудка, которое давно прошло. На вопрос же о том, где он пропадал, Джим лишь отстранено махнул рукой, пообещав рассказать об этом когда-нибудь потом. Мы начали готовить базу для воплощения идеи, как материальную, так и техническую. Наше научное партнерство было идеальным. Он понимал меня с полуслова, я читал его, как раскрытую книгу. По крайней мере, я так искренне полагал. — А было все иначе? — Скажем, на деле было все хуже, чем выглядело. Почти год мы занимались подготовкой, а потом погибли родители, и я довольно долгое время не мог работать. Но и тут Джим пришел на помощь. Раз за разом он приносил мне некий препарат, который расширял границы моего сознания и затапливал боль от потери в эйфории от создания новой формулы или соединения. — Он подсадил тебя на наркоту? — Это не был наркотик в полном смысле этого слова, скорее стимулятор, возбуждающий нейроны головного мозга и стимулирующий весь организм. — Это и называется наркотик! Шерлок, ты — химик, и так бездумно подсел на стимуляторы? — Джон, я и до этого прибегал к подобным вещам, потому что моему мозгу требуется постоянная работа, а время на сон, которое требовал мой организм, мне было жалко терять, поэтому… — Господи, Шерлок, как ты можешь со всей своей гениальностью быть таким слепым и таким бесповоротным глупцом? Это же отрава, яд, ты не стимулируешь свой мозг, а разрушаешь его! — Какая трогательная забота о моем мозге, Джон! Давай без патетики, а? Да, я принимал наркотики, и Джим это отлично знал, потому и прибег к этому методу вывода меня из депрессии. После смерти родителей мы создали собственную лабораторию в нашем фамильном гнезде в Девоншире. О, она была огромной! Три года мы, не покладая рук, работали над идеей Джима, пока не случился большой взрыв. Шерлок замолчал и, открыв глаза, уставился вперед. — Взрыв? — Нам надо поспать, Джон. — Как твоя лодыжка? — Я промерз до костей, но нужно еще мха, чтобы отек спал. — Мог бы и получше подготовиться. — Мог бы, если бы ты тенью за мной не ходил! Джон поднялся, накинул на плечи Шерлока свою куртку, принес холодного мха и вновь обложил лодыжку мокрой травой. Они сели спинами друг к другу и затихли. Солнце не выходило из-за туч, день обещал быть хмурым и дождливым. У них был всего час на сон.