Synapse

- В смысле он не станет? - В прямом. Он не станет. – Сьюзан пожала плечами. – Мы и в самом деле не…поладили. Наоборот, наши отношения приняли абсолютно противоположное направление, если так можно выразиться. В лучшем случае, он был холоден, в худшем – враждебен. Эван простонал, усаживаясь в кресло и проводя рукой по своим коротким светло-каштановым волосам. - Хорошо. Что осталось? - Ты хочешь увидеть список? - Да, что там осталось, последние пункты. Хочу посмотреть, сможем ли мы протестировать их без его на то согласия, - он потер глаза, включая монитор компьютера. – Боже, мы не смогли бы напортачить больше, даже если бы очень сильно постарались. Назовем это предварительным исследованием. - Это задержит публикацию, - пробормотала Сьюзан, доставая из кармана пиджака карту памяти и передавая ее Эвану. – Нам нужно будет в скором времени продолжить исследовать функции головного мозга у пациентов, схожих с ним по уровню развития. - Замечательно, - Эван усмехнулся и вставил в компьютер флэшку, открывая файлы, украденные с компьютера Доминика – это заняло полдня, но ему удалось взломать обновленный пароль. – Ведь у нас вокруг сотни таких же как он пациентов-коматозников, не правда ли. По лицу Сьюзан скользнула кривая улыбка. - И существуют законы, которые запрещают нам помещать творческих людей в кому, не так ли? - Вероятно, - он фыркнул и открыл дело Мэттью. Synapse, версия 2.1. Врач: Доминик Ховард. Вход в систему: 6 Примечания: На данном этапе перечень исследуемых пунктов представляется мне излишним – реальность в разуме Мэттью не ограниченна никакими законами и формами, а являет собой моделирование. Его воображение создало отражение реального мира. Эмоции и рассеянность искажают мир так же, как перегрузка системы замедляет работу компьютера. Тем не менее, есть отдельные пункты, которым я уделил особое внимание. Они просмотрели список глазами, отмечая, что все пункты, кроме двух, были помечены галочкой. - О, они проверили боль, - Сьюзан вскинула брови. - Черт возьми. Рост? И каким хреном мы протестируем рост? – Эван расстроенно прокрутил колесико мыши вниз. – А пищеварение? Мы, что, скормим ему торт, и будем ждать до тех пор, пока он не сходит в туалет? - Эти моменты должны были быть установлены с помощью разговора, - она закатила свои голубые глаза. - Так же, как и сексуальная ориентация, но кто-то решил заняться этим делом вплотную, - он сделал паузу. – Каламбур случаен. Сьюзан встала, направляясь к входной двери. - Вот почему я говорю тебе, что он не станет со мной общаться. Чтобы научиться пользоваться этой штукой, нам пришлось потратить месяцы – мы не можем научить кого-то еще. Знаю, сейчас это не идеальный вариант, но нам нужно, чтобы Доминик вошел в систему еще раз. Последний раз. Он заходит, выходит, и мы закрываем программу. Кивок Эвана был резким и совершенным с явной неохотой, но все же, это был кивок. Помахав ей на прощание с пустой улыбкой на лице, он вновь уставился на экран, прокручивая список. Его глаза задержались на последней фразе, напечатанной в самом конце последнего листа. Он умрет. Я принадлежу покойнику. *** Рука Доминика задела плющ, растущий на стене портала, и он тут же рассыпался, оседая на землю скрюченным сухим пеплом. Он взглянул на свою руку – листочки превращались в хлопья и просачивались сквозь его пальцы, падая вниз. Что-то было определенно не так. Протиснувшись сквозь занавеску и игнорируя поток ледяных бусинок, упавших при этом на его голову и плечи, Доминик поднялся на первый остров и уставился на раскинувшийся перед ним пейзаж. Это место нельзя было назвать раем – скорее, заброшенным пустырем. Пар превратился в дым. Облака над головой превратились в кипящие воронки серо-черного цвета, а водопады замерзли, превратившись в опасные осколки, растянувшиеся по всем островам цепью хрупких шипов. Некоторые районы были затоплены. Скалы были разрушены изнутри, врастая своими острыми выступами в пожухлую траву, сверкающую от темной росы. Доминик медленно пошел вперед, широко раскрытыми серыми глазами смотря на такой же серый мир вокруг и вдыхая смог от миллиона сожженных листьев. Вглядываясь сквозь дым, он мог бы сказать, что один остров был темнее, чем другие – словно он находился под собственной же тенью. Почти инстинктивно, Доминик побежал в его направлении. Только когда он начал пересекать шестой мост, ступая на его тлеющую поверхность, он осознал, что это был тот самый остров, на котором они занимались любовью; он замедлил ход и зашагал к озеру. Доминик завернул за угол и увидел обнаженного Мэттью, сидящего к нему спиной у кромки замерзшей воды. Он игрался с травинками, растущими рядом – он срывал их, перетирал между пальцами и смотрел, как пыль падает на землю. Часть льда на поверхности воды была сломана так, чтобы его бледные, онемевшие ноги могли свисать в самую глубину этого черного озера; его пальцы заледенели. Он выглядел замерзшим и ужасно маленьким. - Мэтт, - выдохнул Дом, спускаясь ниже и спотыкаясь – крошечные облачка дыма поднимались вверх каждый раз, как его ноги касались земли. Голова Мэттью резко обернулась, его тело вдруг напряглось, и он поморщился от боли, чувствуя натяжение ноющих и замерзших мышц. Прежде, чем он сделал вдох, чтобы сказать хоть слово, Доминик упал на землю и принял его в самые теплые, в самые крепкие объятия из всех, которые Мэтт мог себе представить. - Т-ты не ум-мер, - прошептал Мэттью, стуча зубами. Он дрожал, отчего начал заикаться. Дом проигнорировал его слова, вместо этого прижимая его крошечное тело к груди и растирая спину Мэттью. - Вытащи оттуда ноги, - сказал он, после чего помог Мэтту вытащить конечности из ледяной жидкости. Мэтт всхлипнул от боли и холода, когда его ноги коснулись осколков льда. – Ну же, детка, давай согреем тебя, хорошо? Мэттью еле заметно кивнул, и его прижали еще ближе к себе; в груди брюнета разлилось тепло, когда он почувствовал такой знакомый уют тела Доминика. Он не понимал, почему, но сейчас ему было плевать. Мэтт почувствовал, как его слегка приподняли, продолжая обнимать, и когда он посмотрел вниз, то увидел, что его ноги с трудом волочились по мертвой земле. Он их не чувствовал. Пепел продолжал прилипать к влажной коже. - Одеяла, - пробормотал Доминик, кладя брюнета на холодную землю. – Много-много одеял? - Они там, за… - Мэтт вздрогнул и свернулся калачиком, больше не ощущая тепла Доминика, - з-за скалами. Следуя за указывающим в сторону пальцем, Доминик побежал за ближайший каменный выступ, где нашел кучу одеял: как только он собрал их, то заметил, что они были слегка теплыми. Он понес их к тому месту, где лежал Мэтт, пытаясь не уронить ни одно одеяло в пепел. Первое, самое толстое одеяло, стало подобием матраса. Одной рукой он обнял Мэтта за плечи, второй же приподнял его колени, чтобы перенести парня на импровизированную кровать. - Может, обнимешь меня? – тихо, почти застенчиво спросил Мэтт. Доминик кивнул, накрывая того теплым одеялом, а затем еще одним, и еще. Он положил последнее одеяло на укутанного по самую макушку Мэтта, после чего начал стягивать с себя куртку, развязывать шнурки и расстегивать штаны. - Что ты делаешь? – надулся Мэттью, голова которого была спрятана под согревающими ее одеялами. Он почувствовал, как ткань тянут на себя и перекладывают, когда Доминик лег рядом с ним. Его придвинули ближе к себе – теперь два тела были сплетены друг с другом, - и Мэтт еле слышно всхлипнул, ощущая рядом горячую и гладкую кожу. - Мне нужно тебя чувствовать, - прошептал ему на ухо низкий голос, и в животе Мэтта разлилось тепло, когда Дом начал медленно покрывать его лицо легкими поцелуями. Пальцы прошли сквозь темные волосы, и Мэттью позволил себе расслабиться и упасть в нежные объятия Доминика. Тепло, исходящее от их переплетенных обнаженных тел, проникало до самых костей. Его губы были синими, но Доминик все равно поцеловал их, деликатно углубляя поцелуй и задевая язык Мэтта собственным - по телу брюнета пронеслось стадо мурашек, которые не имели ничего общего с температурой. - Согреваюсь, - он слабо хихикнул, утыкаясь носом в шею Доминика, слушая стук их сердец под одеялом, бьющихся почти в одинаковом ритме. За пределами их «кокона» трава начала разгибаться обратно в вертикальное положение, расходясь волной от того места, где лежали молодые люди. Участок неба над ними окрасился в фиолетовый, а его центр светился красным. Доминик зажмурился, улыбаясь в мэттову макушку, и провел рукой вниз, касаясь ребер брюнета. Он позволил своим пальцам слегка помучить уже ставшую теплой кожу, заставляя Мэтта извиваться, а затем положил ладонь на его живот, большим пальцем оглаживая пупок. - Я так рад тебя видеть. Я думал, что больше мне не удастся этого сделать. Мэтт кивнул, задевая головой подбородок Дома. - Что случилось? - Значит, она тебе не сказала, - тихо произнес Дом. – Они знают про нас, Мэтт. Меня уволили. Еще один небольшой кивок. - И как ты выпутался из этого? - Никак. - Оу. Мэттью почувствовал, что его обняли чуть крепче. Дом удерживал одной рукой его затылок, прижимая к себе так, словно он пытался слить их тела воедино. Словно он был чем-то драгоценным, что нужно было непременно сохранить. Словно не осталось времени для дальнейших попыток. - Я умираю, да? Доминик сглотнул, и вибрации от этого звука, прошедшего вниз по его горлу, коснулись щеки Мэттью. - Да. Мэтт сжал челюсти, зарываясь лицом в грудь Доминика, чувствуя совсем крошечные завитки волос, растущих на ней. - Когда? - Скоро. В течение недели они отключат тебя от аппарата жизнеобеспечения, - он провел рукой по волосам Мэттью. – Но Synapse будет отключен сегодня ночью. Это мой последний визит. Он не смог придумать ответ на эти слова. - Что ты будешь делать? Когда я умру? – спросил Мэтт. Дом пожал плечом и наклонил голову так, чтобы смахнуть им слезу, и криво улыбнулся. - Заведу собаку. В голове Мэтта тут же всплыла дюжина шуток на эту тему, но в этот раз он промолчал, закусив губу. Конечно он знал, что будет делать Доминик. Он пойдет домой, ляжет в постель, уснет, потом встанет и пойдет в душ, сходит в туалет, поест и будет искать работу. Потом он пойдет в магазин за продуктами. Заправит свою машину. Придет на собеседование в новой рубашке. Улыбнется. Вдохнет, выдохнет. И потом, однажды, может быть через неделю, а может и через месяцы, он увидит бумажный кораблик или кимоно, или автобус, направляющийся на Трафальгарскую площадь, и уронит свои пакеты с покупками на землю. - Прости меня, - прошептал Мэтт. - Нет, не извиняйся, - Доминик передвинулся, переплетая их ноги еще крепче друг с другом. – Я сделаю все, что смогу. Прости, если я все испорчу, - он замолчал, целуя его в макушку. – По крайней мере, если все пойдет не так, ты не сможешь на меня накричать. Мэттью фыркнул. - И что именно ты сможешь сделать? - Там будет твоя семья. Это они придут попрощаться, а затем отключат аппарат. Большинство людей отключают после четырех месяцев в коме, так как их мозг повреждается слишком сильно, чтобы нормально функционировать в дальнейшем. Мэттью коснулся головы рукой, хмурясь. - Нет, не ты, - Дом вздохнул. – Посмотри на это место, Мэтт, черт побери. Я отказываюсь верить в то, что твой мозг поврежден. Извиваясь под одеялами, пока они не легли нос к носу, Мэттью нахмурился. - Ты не можешь просто так прийти и сказать им, что ты уверен в том, что мой мозг не поврежден. Они не поверят тебе. Может кончиться плохо. В животе Дома что-то ухнуло. - …нет? - Нет. И, ради бога, не говори им, что мы любим друг друга. Это тоже не особо поможет. В сердце Доминика поселился страх, отразившийся на его лице. - Знаешь, что, - сказал Мэтт, коснувшись своей ладонью щеки Доминика, - передай моему брату, что я дико извиняюсь за то, что случайно убил его золотую рыбку, когда мне было шесть. Он думал, что это был кот, но я налил в аквариум «Фэйри», и она умерла. Пока он был на своей тренировке по футболу, я вылил мыльную воду и поменял ее на чистую, а рыбку выкинул в окно спальни – именно поэтому, месяц спустя, они нашли ее сгнивший труп в поилке для птиц. Доминик растерянно улыбнулся, тяжело моргая. - Хорошо, но – - И скажи моей сестре, - продолжил он, прижав указательный палец к губам Дома, - что когда она думала, что вся ее косметика была выброшена в наказание за то, что ее поймали целующейся с Райаном Холлингсвортом, это на самом деле был четырнадцатилетний и любопытный я, из которого вышла потрясающая Матильда. Смех прошелся эхом по всему острову, Дом вытер последние слезинки с глаз тыльной стороной своей ладони. - И скажи маме, что я иногда брал ее машину, чтобы кататься по ночам, когда мне было восемнадцать, и я не мог купить себе собственный транспорт, и что я знаю, что она прячет в бардачке свой вибратор. Дом расхохотался, закрывая глаза и бормоча, несмотря на касающиеся его губ мэттовы пальцы: - Хрена лысого я буду говорить твоей маме, что – - Это вещи, про которые больше не знает никто, - тихий голос Мэттью перебил его. – Ты не мог их знать – только если я рассказал их тебе. Это докажет им, что я здесь, целый и невредимый, что мой мозг в полном порядке, и что я немного не в настроении для отключения себя от аппарата жизнеобеспечения. - Я запомню, - он улыбнулся и привлек парня в медленный и нежный поцелуй. Их тела кружились вместе в одном танце – двойная спираль из бедер, позвонков и конечностей, – двигаясь в идеальном неспешном ритме. Пальцы путались в волосах. С их иногда соприкасающихся друг с другом губ срывались тихие признания о преданности и любви. Эта связь была глубоко интимной: сначала лишь поцелуи, прикосновения кончиков пальцев и нежный шепот, после – смешение тел, жаждущих близости куда большей, чем простые объятия. Звуки, которые были изданы, когда Доминик накрыл тело Мэтта своим, нельзя было описать словами – было и едва слышное мычание, и стоны, раздававшиеся на фоне учащенного дыхания и шума двигающихся одеял. Мэтт прикусил губу и подавил крик боли, когда Доминик вошел в него, но вскоре он был вознагражден россыпью поцелуев, которые Дом оставлял на его лице. Каждая клеточка кожи, прилив крови, сказанное шепотом имя – все это было чаще, незамедлительнее, пока исцелившийся мир вокруг них не начал рушиться вновь, из-за охваченного удовольствием разума Мэттью, утопающего в страсти Доминика. Земля, на которой они лежали, вздрогнула, когда молодые люди обрели то самое блаженство от единения друг с другом. Испытывая прилив усталости и всепоглощающей любви, они слились в одно, укутавшись запачканными одеялами. Дом с нежной благодарностью поцеловал прикрытые веки брюнета. - Я бы сейчас поспал, - счастливо промямлил Мэтт в его щеку. - Нет, ты не можешь. - Да, ты прав, я не могу, - он усмехнулся, открывая один глаз. Его челку несколько раз взъерошили, дабы отклеить ее от взмокшего лба. Дом улыбнулся, глядя на него. - Ты знаешь, про что древние христиане думали, видя землетрясения? - Ммм, нет, а что? - Они думали, что землетрясения были вызваны сексом двух мужчин, - он хихикнул, целуя Мэтта в лоб. - Какие умные христиане, - промурлыкал Мэтт, приподняв бровь, и его улыбка превратилась широкую ухмылку. Он начал елозить под Домиником, делая гримасу, смотря на липкую субстанцию, стекающую по его животу вниз. - Ты можешь идти? - Я…да, я могу встать, - ответил Дом, слегка наклонив голову вбок в молчаливом вопросе. - Хочу показать тебе кое-что, - поступил ответ. Одновременно все конечности Мэтта «атаковали» тело Доминика, пока он пытался принять более-менее вертикальное положение. Доминик шутливо оттолкнул его, после чего притянул к себе за бедра, чтобы вытереть засохшую сперму с его живота уголком одеяла. Для этого потребовалось чуть больше времени, чем обычно, так как обладатель этого самого живота постоянно изворачивался и корчился. - Сиди ровно, засранец. - Я и так сижу ровно, - надулся Мэтт, потянув Дома вверх за руки и с трудом поднимаясь на ноги. Они еле-еле выбрались из кокона одеял, после чего потянулись, позволяя пальцам ног чувствовать вновь выросшие стебли травы – Мэттью зашагал к мосту, стоящему напротив их водопада, пальцами проводя по вьющимся растениям, когда они проходили сквозь заросли гигантских папоротников. Острова были почти восстановлены, но Доминик был уверен в том, что сейчас они излучали более яркий, интенсивный свет. Он покачал головой, отбрасывая в сторону ядовитые мысли, и последовал за Мэттью, взяв парня за руку, и крепко ее сжал, когда они завернули за большой утес. Плато, раскинувшееся перед ними, было сделано из травы, простиравшейся до самого неба, на все стороны, здесь не было деревьев или камней – только плоское, пустое и гладкое пространство, в центре которого стоял белый рояль. Между местом, где стояли молодые люди, и где находилось низкое сидение, трава была чуть примята. По лицу Дома медленно расползалась широкая улыбка. - Заткнись, - фыркнул Мэтт. Он обошел стул и сел на него, соприкасаясь своим обнаженным телом с мягкой кожей сидушки. Дом поднял руки в защитном жесте, его улыбка стала еще шире. Пальцы Мэттью нервно порхали по клавишам, когда он сел за рояль, краснея и касаясь педалей своими голыми ступнями. - Не стой столбом, сядь за мной, - пробормотал он, издав неловкий смешок. – Мне так легче. Не надо смотреть на то, как ты смотришь на меня. Дом закатил глаза и послушно подошел к скамейке, улыбаясь и глядя в пол. - Нет, подожди, вернись. - Вернуться? – переспросил он. - Да, вернись, я все еще продолжаю думать, что ты исчезнешь, если я не буду тебя видеть, - промямлил Мэтт, и Дом шагнул вперед, обвивая руками его плечи, и поцеловал его в макушку. - Я здесь, ты можешь меня чувствовать, - прошептал он. – Продолжай. Дрожащие пальцы нашли первый аккорд, который оказался на удивление мощным и тяжелым, в сравнении с каскадом мягких нот, последовавших за ним. Доминик почувствовал, как тело в его объятиях напряглось, когда Мэттью наклонился вперед, закрывая глаза – так ему тоже было проще. У Доминика сложилось такое впечатление, что клавиши гладили дразнящим движением, соединяя звуки в мелодию, нежели нажимали определенную их последовательность; что Мэтт едва касался их кончиками пальцев, словно подбадривая каждый звук выйти наружу – его руки скользнули с узких плеч Мэтта, и Дом вновь отошел ближе к инструменту. Он находился в поле зрения Мэттью, но больше не касался его. Более не удерживаемое в объятии, тело Мэттью начало двигаться в почти бессознательном ритме с его пальцами, чуть покачиваясь, когда музыка стала громче и тяжелее. Его тень сгибалась и двигалась в свете, который становился все более оранжевым по мере того, как играл Мэтт. Солнечный свет отражался от рояля, попеременно то исчезая, то появляясь, когда пальцы Мэтта, цвета слоновой кости, проносились по такого же цвета клавишам. Он был инструментом; он был музыкой, небом, теплым воздухом, бескрайней огненной пустотой, разверзшейся под и над ними. Он был миром и всем тем, что его наполняло. На секунду Доминик подумал, что он обладал величием всемогущих королей, но вдруг Мэтт поймал на себе его взгляд и издал глупый смешок, показывая свой кривой зуб, а его глаза блестели от счастья. Хоть Дом и рассмеялся в ответ, чувство непреодолимого горя засело на подкорке его сознания. Он пытался подавить осознание того, что это был, возможно, последний раз, когда он видит эти глаза открытыми, вместо этого концентрируясь на запоминании каждой маленькой детали происходящего момента. Каждую грязную и взлохмаченную прядь темных волос и каждый раз, когда Мэттью закусывал губу. То, как ресницы касались бледной кожи каждый раз, когда он закрывал глаза. Напряжение сухожилий от запястья до каждой фаланги пальцев; ребра, выступающие вперед. Сияние голой кожи. Прекрасное колебание решительности от стремления поклоняться до стремления защищать; закрыть собой это очаровательное, уязвимое, маленькое существо перед ним. Доминик почувствовал, как его дыхание стало более глубоким и учащенным. Ритм его сердца резко перешел на крещендо, после чего музыка вокруг начала стихать, удаляясь прочь. Те же несколько нот протянулись в повторном нажатии клавиш, соединяясь в постоянно утихающий аккорд, до тех пор, пока единственным звуком не стало низкое, глухое бренчание в самой сердцевине рояля – последние вибрации струн, колеблющихся и сокращающихся в тишине. - Готово, - неловко объявил Мэтт, состроив гримасу, его руки отшатнулись от клавиш, после чего он сцепил их в замок, а расцепив, обнял себя поперек груди. Он взглянул наверх, и легкая улыбка вмиг слетела с его губ, когда он заметил дорожки слез на лице Доминика. Мэттью встал и принял блондина в мучительно-нежные объятия. Дом шмыгнул носом, после утыкаясь им в плечо Мэтта, игнорируя острую ключицу, упиравшуюся в его щеку. - Я люблю тебя, - выдохнул Дом, губами касаясь кожи брюнета. Мэтт ощутил это в воздухе: смену настроения и то внезапное, немного грубоватое объятие Доминика. - Тебе нужно идти, не так ли? - Да, - кивнул он, целуя шею Мэтта и гладя его по волосам. – Нужно идти. - Это не прощание, - твердо сказал Мэтт, обхватив его подбородок обеими руками, и серьезно посмотрел в серые глаза. – Не говори «прощай». - Но так оно и есть. - Нет, это не так. Доминик продолжил кивать, игнорируя Мэтта, и стал кивать еще чаще, когда брюнет начал качать головой в ответ, до тех пор, пока это все не превратилось в молчаливую битву жестов, словно это позволило бы кому-то из них выиграть. В любой другой момент они бы сейчас катались по полу от смеха. Вместо этого по щеке Доминика скатилась еще одна слеза. - Это прощание, - прошептал он. – Не забирай его у меня, мне нужно это прощание. Я не думаю, что ты выживешь. Я хочу знать, что попрощался с тобой по-настоящему, Мэтт. - Я не люблю прощания, - тихо произнес Мэтт. Его подбородок едва заметно дрожал, и Дом понял, что брюнет старается казаться сильнее, чем это было на самом деле. Он вспомнил о крошечном, ко всему цепляющемся и одиноком Мэтте, которого он встретил в свой первый визит. - Я не забуду тебя, - пообещал Доминик, обхватив обеими руками лицо своего возлюбленного, наблюдая за тем, как по его лицу тоже, в конце концов, покатилась слеза. – Я стольким тебе обязан. Здесь, за неделю, я нашел настоящую любовь – такую, которую не смог найти за двадцать три года. Мне нужно поблагодарить тебя за это. - Я всегда буду с тобой, - выпалил Мэтт, задыхаясь от слез, но при этом умудрившись улыбнуться. – Если я умру, я найду какой-нибудь способ, чтобы преследовать тебя после смерти. Только представь, Дом, - он хихикнул, звук получился несколько истеричным, - каждый раз, когда ты будешь принимать душ, я буду жонглировать мылом, только для того, чтобы до усрачки тебя напугать. Губы Доминика не могли решить, что им сейчас следует делать – дрожать от слез или растянуться в улыбке. Он наклонился вперед и решил этот вопрос простым действием, накрывая губы Мэтта своими, и почувствовал, как тонкие руки брюнета обняли его голову, притягивая к себе для последнего поцелуя. Он был отчаянным, но не грубым. Когда кто-то из молодых людей начинал отстраняться, предчувствуя конец поцелуя, другой путал пальцы в его волосах и вновь привлекал к себе, не желая уступать. Когда они, наконец-то, отстранились друг от друга, глаза Мэттью были красными от слез, а на ресницах блестели крошечные капельки влаги. - Я люблю тебя, - признание Мэтта покинуло его уста в форме всхлипа, и он тут же накрыл рот своей дрожащей ладонью, отступая назад. – Иди. Иди, любовь моя. Доминик одними губами сказал те же самые слова и начал идти спиной вперед, отдаляясь от Мэтта и давая волю слезам. В горле застрял ком, и Дом всхлипнул – это было последним звуком, который Мэтт услышал от Доминика. Обернувшись, Дом еще раз взглянул вперед и не увидел ничего, кроме размытого оранжевого света. Он завернул за скалу и исчез. Synapse отключился.