Отрывками

Яд Хакуэй подают в красивой фарфоровой чашке, привезенной ее мужем из давнего путешествия по империи Ко из желания сделать ей приятно. Подарок тогда пришелся ей по вкусу, и Хакуэй долго любовалась изящным фарфором и прекрасным сюжетным синим росписям по нему. Ее муж – Му Алексий – улыбался, наблюдая за ее счастьем, и ловил каждый ее восхищенный вздох по поводу подарка. И вот уж Хакуэй не думала, что императрица Когьеку не лишена чувства юмора: приказать свои шпионам в империи Рем медленно убивать Хакуэй отравой, приносимой ей в вещи, в которой Хакуэй не чает души. Императрица Когьеку делает это почти красиво, как истинная императрица убивает врага чужими руками. Хакуэй улыбается слугам – шпионам, ее предателям и верным подданным империи Ко – сдержанно, натянуто, но пытаясь не показать, что не знает, что не первый месяц пьет заботливо приготовленный для нее чай с отравой. Она старается скрыть проявление болезни – странные пятна вокруг потемневшей кожи на теле, сухость рук, бегающий и теряющийся взгляд, потерю ориентации и внезапную слабость, иногда накатывающую на нее, – чтобы как можно меньше удовольствия доставлять императрице, выжидающей, словно тигрице и готовящейся напасть в любой подходящий момент. Хакуэй не глупая, и в эту игру вынужденно научилась играть после смерти отца и братьев – в тот период, когда мать обезумела, а юная Хакуэй жадно стала хватать каждое слово вдруг возвысившегося брата Коэна. Ей почти тридцать – за ее плечами и боль, и предательство, и самая большая в мире любовь, и даже рождение ее первого сына, – и она прекрасно понимает, что если не яд, то императрица Когьеку найдет другой способ избавиться от нее, более изощренный, более скрытный и незаметный для Хакуэй. А так Хакуэй хотя бы чувствует себя хозяйкой положения – как бы глупо не звучало, – знает и контролирует свою приближающуюся смерть. Знает и будет пытаться это использовать во имя укрепления союза Ко и Рема, который императрица почему-то теперь решает разрушить. Нет, Хакуэй не допустит того, чтобы Рем или Ко обагрились кровью, чтобы ее возлюбленный Му сражался за Рем, жертвуя собой, чтобы ее сын, названный в честь брата, остался без родителей. Хакуэй не допустит, чтобы императрица сотворила из нее образ мученицы, души, загубленной алчной империей Рем, не ценящий союз с Ко и пренебрегающий им. Она пригубит немного чая – чтобы те видели, как она отпивает и глотает проклятую отраву, – а затем отпустит их, выливая оставшееся. Хакуэй – игрок бывалый, знающий, что в этой политической игре ставка ее жизнь, и ради сохранения жизней ее любимых готова отдать свою. Ее почти ловят за избавлением от остатков отравленного чая, когда в дверях ее покоев оказывается служанка вместе с ее пятилетним сыном. Он резво бежит к матери, и на губах Хакуэй непроизвольно отражается улыбка, в голове снова появляется мысль об убежденности в том, что ради сына она сделает, что угодно. – Простите, госпожа, – лопочет служанка невнятно. – Но он так рвался к Вам, что я не смогла сдержать его. – Ничего, – улыбается Хакуэй, подхватывая сына на руки. – Хакурю, ты такой резвый у меня. Его лицо вбирает в себя мужественные, острые черты отца, принимает в себя мягкость голубых глаз матери и тонкость ее губ. В длинных алых волосах – волосах сына фаналиса-полукрови – заплетены ленты, а кожа его почти что бронзовая, видавшая только горячее солнце Рема. – Мамочка! Мамочка! – все повторяет он и что-то еще бормочет, но Хакуэй слушает вполуха. Она заботливо укачивает сына, отпускает служанку и отрывается от него только, когда возвращается Му. В его руках она чувствует себя защищенной – такой, какой она была на протяжении всего своего замужества с ним, – но рядом с ним чувствует себя защитницей, способной сохранить в тайне ее смертный приговор. Му пытается поцеловать ее, а Хакуэй шутливо уворачивается, подставляя щеку, боясь, что через поцелуй яд может как-то повлиять и на него. Му, кажется, верит ее шуточному поведению, нарочитой застенчивости и подыгрывает. Она хохочет, подхватывая его сильными руками, кружащаяся в его объятиях и слушающая, как где-то снизу что-то восклицает Хакурю про то, что тоже хочет покататься как мамочка. – Ну хорошо, мой маленький проказник! – улыбается Му, опуская Хакуэй и подхватывая сына. Хакуэй с любовью наблюдает за мужем, за сыном, и думает – на самом деле просто знает, – что ее внезапная смерть разобьет Му сердце. Потому что он такой: верный, любящий, с горящим сердцем и единственной сильной любовью на всю жизнь. И Хакуэй не хочет его оставлять, не хочет его терять, но знает, что не может поступить иначе, потому что желание императрицы закон. И этот закон она нарушила, а значит, понесет наказание. Она поборется. Она повоюет. И под ее защиту станут и Му, и Хакурю, и весь Рем, ставший за долгие годы ей вторым домом, открывший ей свои прелести с приходом бесконечной любви к мужу и благодарности судьбе за брак. Все обязательно будет хорошо, все обязательно будет прекра… Но почему тогда в один из вечеров проклятый чай – в этом проклятом белоснежном фарфоре с синими росписями – подают и ей, и Му. Глаза Хакуэй округляются в ужасе, она теряет на секунду маску невозмутимости, но быстро возвращает ее обратно и как ни в чем ни бывало спрашивает: – Любимый, неужели ты стал питать слабостью к чаю? Му улыбается – он не может не улыбаться, когда видит свою прекрасную жену, – и у Хакуэй падает сердце от мысли, что она навсегда расстанется с этой улыбкой, когда оставит его, когда умрет ради него, за него. Она отчаянно молит, чтобы он отказался от чая, чтобы ничего не знал и не подозревал, потому что не простит себе, если он взвалит себе на плечи еще одну проблему, выход у которой только один. – Нет, Хакуэй, – отвечает он. – Это ошибка слуг. В глазах слуг на долю секунды она замечает разочарование, но видит злорадный блеск, когда она отпивает немного и отпускает их за дверь. Нет, она не позволит, чтобы они вредили ее мужу или ее сыну, не позволит, чтобы руки императрицы Ко дотянулись до них, а потому вместе со своей смертью, обещанной императрице Когьеку, преподнесет Мурон список неверных слуг и предателей, который та должна будет скрыть от Му. Хакуэй слишком хорошо знает Му: его обуяет злость, гнев ослепит его и он забудет обо всем, кроме единственной мысли о мщении за свою возлюбленную Хакуэй. Она не зря хранит все в тайне, скрывает, прячет от него все симптомы болезнь, минутные слабости сваливает на усталость. И лежа в кольце его заботливых рук, удерживающих ее, потерявшую твердость ног, Хакуэй знает, что ни о чем не будет жалеть, если сумеет спасти их. Когда ей остается немного – Хакуэй чувствует, что отрава почти убивает ее, – она решает, что настает тот самый момент, когда она может использовать свою смерть для того, чтобы императрица проиграла в этой игре. Она почти не соображает, почти ничего не видит и не чувствует, но знает, как развернуть свою смерть в сторону от мученицы к принцессе, защищающей союз Ко и Рема. Она отдает жизнь за своего сына – за дитя принцессы империи Ко и аристократа империи Рем, за дитя Рен и Алексиев, за тот лучик света, который появился в ее жизнь. Она закрывает собой сына от покушения – верного ей человека, готового умереть вслед за ней – на глазах толпы, вскрикивающей от ужаса, когда Хакуэй – вся в крови, грязи – падает наземь. Она напоследок просит прощения у Му – всех, кого предала, кому причинила боль, кому солгала и заставила идти на поводу у своих интересов. Для нее нет больше мира, кроме крика ее Хакурю, все меркнет перед глазами и последняя мысль, проскакивающая у нее в голове оставляет на ее губах посмертную улыбку. Глупая принцесса выиграла. Мудрая императрица проиграла.