Трое в Бентли, не считая блондинки

– Сенетонешь, – едва шевеля губами, прошептала я. – Чего-чего? – Брайан присел на соседнюю табуретку и наклонился ко мне. – В бассейне утонешь, – сказала я чуть громче. На этот раз он расслышал, его глаза округлились, уподобившись чайным блюдцам. – Серьезно? – полувопросительно-полуутвердительно пробормотал он и воскликнул, – но ведь тогда все просто! Он сорвался с места и побежал куда-то вглубь дома. Недолго думая, я кинулась за ним. После непродолжительного спринтерского забега по коридору мы оказались на веранде, с которой открывался вид на задний двор, посреди которого в лучах утреннего солнца сверкал злосчастный бассейн – большой прямоугольник с двумя полукруглыми выпуклостями с противоположных сторон. Обежав его, Брайан с заметным усилием повернул небольшой вентиль и молча уставился на воду. Откуда-то со дна поднялась пара пузырей, и больше ничего не произошло. Брайан продолжал гипнотизировать воду, словно пытался силой мысли заставить ее исчезнуть. Та реагировала на его потуги периодическим пусканием пузырей. Мы с Брайаном обменялись встревоженными взглядами. Молчание нависло грозовой тучей с парочкой молний в кармане. Я чувствовала, что он в шаге от того, чтобы удариться в панику, и понимала, что этого нельзя допускать, чтобы он не наделал глупостей. – Вода почему-то не уходит, да? – заговорила я, не зная, как его отвлечь, ведь пистолета для предупредительного выстрела в воздух у меня не было. – Наверное, что-то засорилось, – неуверенно произнес Брайан. – Ты говорил, к тебе приедут строители, вот они и починят. Брайан, нахмурившись, кивнул, продолжая задумчиво смотреть перед собой. – Да пошло оно все! – внезапно воскликнул он и, отчаянно взмахнув руками, как был, в одежде, с разбегу прыгнул в бассейн. Я вскрикнула, когда он скрылся в пучине вод. Я закричала не столько от удивления, сколько от полной предсказуемости происходящего. По склонности к импульсивным поступкам творческие люди могут соперничать с пациентами Бедлама. Я бросилась к бортику бассейна, опустилась на колени и заколотила руками по воде, требуя, чтобы Брайан немедленно перестал заниматься глупостями. Секунд через двадцать или тридцать перед моим лицом из воды выпросталась сначала одна рука, которая сразу же вцепилась в бортик, затем вторая, после чего показалась голова. Брайан выглядел как персонаж картины кораблекрушения, написанной художником эпохи романтизма. Мокрые золотистые волосы обрамляли его страдальческое лицо, рот был чуть приоткрыт, брови собрались в трагический излом – казалось, он собирается прочесть очень печальное стихотворение. – Я уже умер? – прошептал утопленник, небрежным жестом откидывая волосы со лба. Я не сдержала улыбки. По шкале самых неуместных высказываний в данной ситуации эта фраза занимала почетное второе место, между "Где я?" и "Водыыы". Клоун! – Вылезай давай, – строго сказала я. – Мы обязательно что-нибудь придумаем. – Зачем что-то придумывать? Умру и умру, хрен со мной. Я улеглась животом на белую плитку так, чтобы наши лица оказались на одном уровне. Со стороны мы, вероятно, напоминали Джека и Розу в заключительной сцене "Титаника". – Брайан, не говори так. Не вздумай оставлять тех, кому ты дорог, потому что это будет настоящим предательством! А согласно Данте, тропа предателя идет через стылую пустошь, и нет ей конца. Он фыркнул. – Дело в том, что их нет – тех, кому я дорог. Мои глаза невольно сузились, а пальцы собрались в кулаки. – Наверное, ты сам хочешь, чтобы так было. Нравится сидеть тут и страдать, чтобы все бегали вокруг и успокаивали тебя? Ну еще бы, кому бы не понравилось! А там, в реальном мире, между прочим, серьезные проблемы. У тебя есть сын, которому ты очень нужен. Который тебя любит. – Я не заслуживаю любви, – понурился Брайан, смахивая с носа капли воды. – Что верно, то верно. Но увы, дети сильнее всего любят именно тех родителей, которые этого наименее достойны. – Чем меньше я буду вмешиваться в его жизнь, тем лучше, потому что мои слова ранят, после моих прикосновений остаются синяки. Я плохо влияю на окружающих. Повисло молчание, густое и тяжелое, как туман над Темзой. Я жалела Брайана – он окружил себя страданием, как частоколом, запер все двери и задернул шторы. – Одинока тропа предателя, – проговорила я, – хуже нее только тропа добродетели. – Где ты углядела добродетель? Никто не назовет добродетельным такого, как я, – горько усмехнулся Брайан. – Брайан, ты наложил на себя слишком суровую епитимью. Нет ничего более невыносимого, чем одиночество! – Ты много обо мне не знаешь. Представляешь, во сне я… убиваю людей. – О ужас! – подхватила я. – А я во сне однажды была Гитлером, и что? Брайан, прошу тебя, хватит выдумывать проблемы на ровном месте. Он выбрался из воды и несмотря на то, что на дворе стояло лето, зябко подернул плечами. Я не выдержала и поинтересовалась: – А как именно ты их убиваешь? Брайан укоризненно взглянул на меня, словно я была из тех зевак, что вместо обычного театра посещают анатомический. – Весьма жестоко, – скупо сообщил он, но через пару секунд не удержался от смешка. Я прыснула в кулак, и через несколько секунд мы хохотали вместе. В таком виде нас застала очередная нимфа, румяная и свежая после сна, с разметавшимися в беспорядке волосами пшеничного цвета. Мелочами вроде одежды она себя не обременила, а лишь прикрывалась спереди простыней, поддерживая ее рукой с такими изящными пальчиками, словно всю жизнь утруждала их только игрой на сямисэне. Глядя на нас с Брайаном, она поджала губы. – Доброе утро, Анна, – Брайан послал ей обворожительную улыбку. – Кто это? – требовательно вопросила девица, разумеется, имея ввиду меня. Брайан сориентировался мгновенно, сразу было видно, что именно этот вопрос именно таким тоном ему задавали чаще, чем экскурсоводу в музее мадам Тюссо. – Сестра моя, – отозвался он. – А, Барбара? – повеселела Анна. – Она самая, – подхватила я. – А я его девушка, – представилась собеседница и сделала книксен, – Анна. – Анна, сделай одолжение, одолжи Барбаре что-нибудь из своей одежды, – попросил Брайан, – видеть не могу этот нелепый отпечаток подошвы на моей рубашке. Я вошла в спальню вслед за Анной и чуть было не наступила на пушистого белого котенка, который резвился с клубком ниток. Мне прежде не доводилось видеть такого зрелища. Знакомые коты вели себя по-другому – стоило им только добраться до клубка, как по всей округе валялись ошметки пряжи, а сами виновники торжества оглашали воздух триумфальным мярганьем. Но этот котенок выглядел как на картинке в детской книге. Подняв на меня глаза, он застенчиво мяукнул. Затем, вспомнив про потребность в человеческой ласке, потерся было о меня, но вдруг зашипел и вонзил когти мне в ногу. Явно знакомый с анатомией, котенок вознамерился добраться до самой кости. Судя по остроте этих когтей, его матушка любила прогуливаться в зоопарке, возле клеток с тиграми. Взвизгнув, я наклонилась и схватила котенка за шкирку, надеясь отцепить его прежде, чем он превратит брюки в лапшу. – Ах, Алоизиус сегодня такой игривый! – засмеялась Анна и принялась сновать по спальне, выбирая для меня одежду и щебеча без умолку. Видно было, что уединенная жизнь, пусть даже с любимым человеком, сказалась на ней в виде острой нехватки обыкновенного женского трепа. Анна рассказывала об одежде, перечисляла модных дизайнеров, вспоминала, что куда успела надеть, так что через четверть часа я раздумывала, как бы поскорее сбежать. Она нарядила меня в блузку кремового цвета, похожую на тунику, которую велела заправить в кофейного цвета плиссированную юбку до колена. Также она любезно одолжила мне колготки и замшевые туфли-лодочки с бантиками. В качестве завершающего штриха, этакой вишенки на торте, она нарисовала мне длинные стрелки около глаз и вплела в волосы бант, благодаря которому я помолодела лет на пять. Все эти манипуляции заняли больше часа. Когда мы спустились вниз, Брайан, нахмурившись, теребил струны ситара, напевая какую-то песню. – Ой, это же моя любимая! – Анна просияла, словно нашла горшочек с золотом на другом конце радуги, увидела фею в бутоне розы, или произошло еще что-нибудь столь же сказочно приятное. Я подошла поближе и вслушалась в слова. I look inside myself and see my heart is black I see my red door and I want it painted black Maybe then I'll fade away and not have to face the facts It's not easy facing up when your whole world is black – Как тебе? – спросил меня Брайан, сыграв последние аккорды. – Такое чувство, что песня была написана в перерывах между попытками покончить с собой, – честно отрецензировала я. – Ну почти, – усмехнулся он. – Барбара, может, ты уговоришь Брайана сходить со мной на концерт в Гайд-парк? – заныла его пассия. – А то он уперся и ни в какую! – Анна, мы это уже обсудили. – Ну вот, что я говорила! – Какой концерт? – спросила я. Анна посмотрела на меня так, будто увидела меня впервые, словно я только что материализовалась из сгустка эктоплазмы. – Ты не в курсе? Стоунз дают концерт в Гайд-парке 5 июля. – Концерт Стоунз, о боже, о боже! – писклявым голосом передразнил ее Брайан. – Вдруг кто-то из них захочет меня трахнуть! – Еще как захочет, – не стушевалась Анна и кокетливо повела плечами. – Но я только твоя, ты же знаешь. Она наклонилась к нему и наградила столь бесстыжим поцелуем, что у меня появилось желание застенчиво прикрыть глаза рукой. Я себе не позволяла такого даже с мужем. Отстранившись, Анна причмокнула губами и посмотрела на Брайана, видимо, в ожидании, что он изменит свое решение. Но тот был неумолим. – Ну пожааалуйста, – она выдвинула любимый аргумент всех девушек. Оспаривать его было бессмысленно. Он сокрушал логику. – Не стони, лучше иди приготовь завтрак. Анна надула губки и, взмахнув волосами, продефилировала в сторону кухни. Я же отважилась на еще одну душеспасительную беседу. – Дуешься на них? – спросила я. По лицу Брайана пронесся целый табун эмоций: от недоумения до запоздалого понимания. – Ааа, ты все видела тогда, – догадался он. – В таком случае, ты не осудишь меня, если я скажу, что пошли они на хер! Про этих клоунов мир за­будет через полгода, а у меня будет новая супергруппа с Хендриксом и Ленноном, а может, даже с Диланом – они не против, они уже почти согласились! – Наверняка, ребята переживают… – О, не сомневаюсь! – слова Брайана падали, как капли кислоты, и грозились вот-вот разъесть пол. – Уверен, когда я умру, Мик с Китом напишут обо мне песню и положат в ее основу посмертное стихотворение… как его там, блять? – Элегия. – Вот-вот. И каждый куплет будет начинаться словом "Ура!". А в Гайд-парк я не сунусь потому, что уже никому из фэнов я не интересен как музыкант. После всего, что обо мне написали в газетах, посмотреть на меня для них не более, чем аттракцион. Останется только пустить по рядам шляпу, чтобы народ швырял в нее монетки, не даром же им достанется такая забава! Я слушала его, и в моей голове жужжала мысль о том, почему я только что не подпрыгиваю на месте, слыша про Гайд-парк. Я могла поклясться, что место из моего сна было чертовски на него похоже. Если предположить, что я каким-то непостижимым образом увидела грядущий концерт, то через каких-то три недели Брайана уже будут оплакивать… О нет! Лед под его ногами становился все тоньше и тоньше и мог надломиться в любую минуту. Виновник моих треволнений заметил перемены у меня на лице. – Мэг, что такое? Ты что-то вспомнила? – Вспомнила… что пятого июля… тебя точно не будет… в Гайд-парке… и вообще нигде. Поняв тайный смысл сказанного, Брайан с понурым видом вперил взгляд в ковер, бордовый с аляповатыми зелеными цветочками. – Мэг, помоги мне! Он поднял на меня несчастные, как у бассет-хаунда, глаза. Я поняла, что настал мой звездный час. В смысле, что все астероиды сейчас посыплются на мою многострадальную голову. Брайан смотрел на меня так, словно ожидал, что я вот-вот вытащу голубя из рукава. В своем воображении он наделил меня сверхъестественными способностями, но на самом деле, я даже не представляла, как ему выбраться из этой переделки. Брайан поджал губы, и вдруг у меня перед глазами откуда ни возьмись нарисовалась картина… …Поджав губы, крестьянка стоит у очага, сосредоточенно помешивая что-то в яичной скорлупке. – Что ты делаешь, матушка? – доносится голос из колыбели. Там лежит маленький уродец, сморщенный и тонконогий. – Варю пиво в яичной скорлупе. – Видел желудь прежде дуба, но до сих пор ни разу не видел, чтобы варили в яичной скорлупке! Женщина медленно поворачивается и показывает фее раскаленную докрасна кочергу… Я тряхнула головой, прогоняя наваждение. Ах да, одна из сказок, которую отец рассказал мне в детстве. Он вообще любил это дело – рассказывать мне сказки. Одной из его любимых было обещание купить мне новые конверсы. И приставку "Денди". И куклу Барби с гнущимися ногами. Элмо Браун верил в теорию больших чисел. Согласно этой теории, если он давал много обещаний, то хотя бы что-то должно было исполниться. Решение пришло внезапно. Изящное и простое. – Слушай, Брайан, у меня, кажется, есть идея. Но прежде я тебе кое-что расскажу, пообещай, что не будешь крутить пальцем у виска и, главное, дослушаешь до конца. Он кивнул. В качестве вступления я поведала ему то, что мне рассказал профессор Эллингтон о механизме работы Вселенной, не переставая задаваться вопросом, как получилось так, что я, человек с высшим образованием, проповедую байки о разумном мироздании? Обдумать, как дошла до жизни такой, я решила позже – такие вопросы лучше решать в одиночку. Беседу с профессором я описала как чаепитие на кафедре экспериментальной физики. – То есть нам надо сделать так, чтобы твое спасение внесло как можно меньше коррективов в естественный ход истории, – подвела я итог, таинственно отведя глаза. Брайан смотрел на меня так, словно играл в шарады, и ему попалось словосочетание "церебральное несварение," иными словами, головная боль. – Мэг, просто охренеть, что ты несешь! Если честно, больше всего хочется посоветовать тебе пойти полечиться, но… мне почему-то кажется, что я должен тебе верить. Уж не знаю почему. Быть может, – он усмехнулся, – ты мой ангел-хранитель? Я пожала плечами. Кем же нужно быть, чтобы тебе достался такой ангел-хранитель? Перепуганная девчонка без намека хотя бы на рудиментарные крылья. – Так что за идея такая? – Ах да. В фольклоре существует поверье, что иногда эльфы воруют человеческих детей, оставляя на их месте эльфийских старичков, которые больше не нужны своему племени, чтобы люди кормили их задарма. Их еще подменышами называют. Что если мы воспользуемся этим сюжетом? Ты исчезнешь, а твое место займет кто-то другой. Положим своего подменыша. Я выжидательно посмотрела на Брайана, который обдумывал услышанное с прежде не свойственной ему тщательностью. – Почему бы, собственно, и нет? – наконец, проговорил он. – Правда в сказках подменыша всегда обнаруживают, – задумчиво добавила я, – зачастую можно было хитростью заставить его выдать свой возраст. Например, взять две дюжины яичных скорлупок, расставить их на очаге и изобразить, будто что-то варишь в них. Тогда ранее недвижный ребенок поднимался в колыбельке и восклицал, что уже лет двести живет на свете, но ни разу не видел, чтобы варили в яичной скорлупке. В этом случае мать могла прижечь дитя раскаленной кочергой, отхлестать крапивой или бросить на навозную кучу. Тогда эльфы приходили за ним и возвращали настоящее дитя. – Но мы-то не в сказке. К тому же, мне нечего терять. – Никто не захочет впутываться в такую авантюру, спасая тебя. Брайан щелкнул пальцами. – Поэтому нам нужен тот, от кого согласия не потребуется. Я вопросительно посмотрела на него, но он не спешил пояснять. - Мэг, мне надо сделать пару телефонных звонков. Пожалуйста, проследи, чтобы Анна ни о чем не узнала. Чем меньше свидетелей, тем лучше, так ведь? Я проводила взглядом белокурый вихрь, унесшийся в недра своего чертога, и поплелась на кухню, откуда уже доносились приятные запахи еды. Робко высунувшись в дверь, я увидела стол, на котором расположилась галерея кулинарного искусства всех жанров. Хрустящие тосты соседствовали с румяными блинами, по которым золотыми ручейками стекало масло, яичница-глазунья задумчиво глядела своими шестью глазами, а в омлете зеленели укроп и петрушка, словно частицы древних папоротников в матовом янтаре. Мысли Анны занимали такие разнообразные темы как "Брайан меня совсем не понимает," "Не буду с ним весь день разговаривать" и "Зря я добавила в омлет молоко вместо сливок, он получился вязким." Впрочем, вскоре девушка слегка смягчилась и сократила срок злости на возлюбленного до четырех часов. Все равно так долго не разговаривать с ним у нее не получалось. Обо всем этом она рассуждала вслух, ловко подцепляя со сковороды один за другим блины и отправляя их в тарелку к собратьям. – А вообще, жаль, что Брайан перестал общаться с Миком и Китом. Мы пару раз тусили все вместе, так с ними очень весело! Например, в тот раз, когда мы стали играть в шарады и изображать сюжеты из книги "Казни и пытки." Нам с Китом досталось "зашивание преступника в труп осла." Целый час никто не мог угадать! Под конец даже у Кита сдали нервы. Он кричал "Ну причем здесь швейная мастерская? Какой еще кружок макраме?!". – Славно тогда повеселились, – подтвердил незаметно вошедший Брайан. Он успел сменить рубашку в цветочек на белую футболку, поверх которой накинул черную кожаную куртку. – Анна, нам с Мэ… Барбарой надо навестить родителей. Когда приедет Фрэнк, скажешь ему, чтобы проверил дренаж бассейна и спустил воду. Анна собралась было ответить, но вспомнила, что не разговаривает с Брайаном еще 3 часа 52 минуты, и демонстративно отвернулась. Он улыбнулся краем губ, обнял ее сзади, чмокнул в щеку и велел, чтобы малышка без него не скучала. Подхватив с тарелки блин, он направился к выходу, жестом велев мне идти с ним. Я попрощалась с Анной и поспешила вслед за Брайаном.