Отчаянная

      Мягкое поглаживание по щеке выманивает меня из царства сна. Теплые пальцы очерчивают мои веки, скулы, губы. Я не тороплюсь открывать глаза, наслаждаюсь этими нежными ласками. Против воли мои губы растягиваются в блаженной улыбке. Когда Пит замечает ее, влажные губы плавно накрывают мои. Руки сами собой притягивают парня ближе. Мне не хочется вырываться, уходить от него. Почему? Пит притягивает меня к себе, словно магнит, я не могу сопротивляться ему. Не умею противостоять своей неизвестной тяге. Пит мне нужен. Без него я мертвая. С ним я могу жить. Мне спокойно, когда он рядом. Я не хочу это терять.       — Привет, – произносит Пит в мои волосы, грея меня своим дыханием.       — Когда я успела заснуть?       — Сразу после того, как я перестал целовать тебя, – неохотно убираю свои руки с мужских плеч. Пит ложится рядом. Переворачиваюсь на бок лицом к нему. Смотрю в голубые омуты. Наслаждаюсь. Его взор скользит по моему лицу. Приятно.       — Надо идти домой, – подаю голос.       Тяжелый вздох. Он не хочет отпускать меня. Мне не хочется уходить. Все сложно. Что в моей голове? Я перестаю понимать себя, потому что Пит запутывает меня, и мне ничего не остается, как перестать сопротивляться.       — Ты можешь остаться.       — Не могу.       Голубые глаза опускаются от досады. Почему мне так приятно от этой картины? Приятно осознавать, что я нужна ему. Но… Один вопрос вырывается сам собой:       — А, как же другие? Когда они придут к тебе? – к горлу подступает неприятный ком, но я не подаю виду, что меня тошнит от этого.       Пит не ожидал моего вопроса. По его лицу можно сказать, что он вообще успел позабыть о других его «игрушках». Тонкие губы сжимаются, в глазах отражается жесткость. Я его задела.       — Я никого не жду, – сдержанно отвечает парень.       Горько усмехаюсь. Как бы я хотела ему поверить.       — Не надо меня жалеть. Я все понимаю, – прикрыв грудь мятой простыней, я встаю с кровати и принимаюсь одевать блузу. Но я не успеваю сделать затеянное, когда Пит заключает меня в кольцо своих рук. Чувствую его горячее дыхание на шее. Не чем дышать. Кончиком носа он проводит невидимую линию от уха до плеча. Кожа покрывается мурашками.       Когда Пит поворачивает меня к себе лицом, я упорно не поднимаю голову, боясь встретится с его взглядом. Не хочу видеть жалость. Сейчас она мне не к чему. Я устала от нее. Устала видеть ее в его глазах. Но Пит все делает против моей воли. Взяв мой подбородок, он медленно поднимает мое лицо. Его дыхание на моих губах. Зажмуриваюсь.       — Посмотри на меня.       Не двигаюсь. Тогда он касается моего лица теплыми ладонями, притягивая ближе к себе для поцелуя, но я вовремя отстраняюсь и отступаю на шаг назад.       — Нет. Больше нельзя. Я не хочу.       Глаза Пита метают молнии. Он не на шутку рассержен.       — Не тебе решать, когда я могу касаться тебя, – вот и вернулось его настоящее лицо. Ярость как ничто другое раскрывает истинность человека.       Я делаю неуверенный шаг назад. Пальцы спешно застегивают пуговицы на блузке. Пит прожигает меня сердитым взглядом, но не двигается с места. Мне приходится отвернуться, чтобы надеть остальную одежду. Когда я снова смотрю на него, от прежнего Пита ничего не остается: сожаление и досада смешиваются в глубоком океане его глаз. Хмурю брови. Мне надоела его игра.       — Я больше не прошу у тебя еды, – негромко говорю я. — То, что я прихожу к тебе – это моя вредная привычка. А это значит, что касаться ты меня будешь только тогда, кода я этого захочу.       Глаза Пита на мгновение расширяются. В них плещется немой вопрос. Я же стою на своем гордо подняв голову. Парень с грустью отворачивается и направляется в сторону своей тумбы. Я молча наблюдаю за его действиями. Почему-то, у меня нет прежнего страха от того, что произойдет в следующую секунду. В голову сразу врезаются воспоминания, как я страшилась любого движения Рональда, как боялась его, словно он мог неожиданно впиться мне в горло и разорвать на мелкие кусочки. С Питом все иначе, все совсем наоборот. Мне всегда интересно, что он сделает, что скажет, как посмотрит на меня. Я совсем запуталась…       Пит не спеша складывает свежую провизию в черный пакет. Невольно заглядываюсь на его обнаженную спину, упругие ягодицы, темную кожу, на которой отражаются светлые блики ночной лампы. Ладонь слегка покалывает от желания прикоснуться к нему.       — Держи, – выводит меня из мыслей напряженный голос Пита. Беру из его рук мешок, и не решаясь взглянуть на него, устремляюсь к выходу. Но так просто он мне уйти не дает.       — Китнисс.       Замираю на месте. Не оборачиваюсь.       — Не думай обо мне так. Я не желаю тебе зла. Ты знаешь это.       Чувствую в руках мелкую дрожь. Его слова согревают сердце, но я упорно не хочу верить ему. Я боюсь полностью ему довериться. Кто знает, может быть в этих словах кроется подвох.       Ничего не отвечая, я выхожу на улицу, а в голове продолжает звучать его голос.

***

      На дворе глубокий вечер. Я сижу на крыльце, укутанная старым пледом. В руках держу блокнот и карандаш, – давно забытые вещи для меня. Тонким стержнем я вывожу никому не известные узоры, больше напоминающие оголенные ветви дерева. Сверкающая луна освещает Шлак, а мои мысли, кажется, совсем далеки отсюда. Я постоянно думаю о Пите, о его словах, о том, что чувствую, когда он рядом. Я говорю себе, что связь с ним нужно поскорее прервать и больше никогда не возвращаться к нему. Но сердце…оно твердит обратное. Оно тянется к парню, который не перестает приходить ко мне во снах, который заставил меня почувствовать что-то другое помимо боли. Я боюсь, что когда раскрою ему свои чувства, он воспользуется этим, и будет обходиться со мной не слабее страшного Рональда, а если скажу, что больше не хочу его знать, то потеряю что-то важное для себя и мое сердце безвозвратно разобьется. Я должна поскорее принять решение, иначе будет только хуже.       Неподалеку я различаю чьи-то голоса. Оборачиваюсь, в попытке разглядеть людей. Через несколько домов от моего я различаю два силуэта: мужчину и женщину. Они обнимаются. Слышу женский плачь, затем голос:       — Я этого не допущу, слышишь? Я не допущу, чтобы это случилось, – мужчина тараторит без остановки одни и те же слова. Он берет лицо девушки в свои ладони. Умоляет не плакать, умоляет довериться ему.       — Это произойдет. Рано или поздно, – сквозь слезы выдавливает из себя девушка. Она берет его руки в свои, целует.       Я не могу отвернуться. Да, это их личное, но почему-то их слова мне так знакомы. Почему?       — Не говори это, – жестко отзывается парень, и резко притягивает ее к себе, сжимая в объятиях так сильно, что я уверена, в ее легких не осталось воздуха. Девушка плачет сильнее. Горько наблюдать за этой картиной. Боль посторонних людей иногда чувствуется резче чем своя собственная.       — Мне так страшно, Гейл. Боже, мне очень страшно.       Гейл? Я знаю этого парня. Он выпустился из школы год назад и сейчас работает в шахтах. Он тоже из Шлака. Помню, как девочки в школе часто шептались про него, кидали на него взгляды обожания, стоило ему пройтись мимо. Некоторые подозревали, что ему просто не нужны отношения, девушки, потому что он никогда не обращал на них внимания. А оказывается, его сердце было занято.       — Я всегда буду рядом, – раздается его громкий шепот. — Я люблю тебя.       За этими словами следует поцелуй. Долгий. Проникновенный. Отворачиваюсь, думая, что сейчас наблюдать за ними это слишком запретно. Но через некоторое время меня озадачивает их разговор. Чего девушка так боялась? В голову приходит только одно – с ней случилось то же, что и с Эвелин. Она беременна. Тогда ее слезы все объясняют. Капитолийцы могут нагрянуть в любой момент и забрать ее. Что же они делают с бедными девушками? От страха все органы сжимаются.       Сна в эту ночь ни в одном глазу. Когда под утро мне удается на секунду задремать, меня со всех сторон начинают окутывать кошмары. Видится множество миротворцев, чья обычно белая форма практически полностью облита чужой кровью, а перед ними на коленях стоят дюжины беременных девушек, полностью нагих, с округлившимися животами. Они в крови. Как по команде миротворцы нацеливают свои автоматы на них… Мгновение, и в одну секунду происходят выстрелы…       Просыпаюсь в холодном поту. Передо мной сидит напуганная Прим. Ее светлые косички растрепаны ото сна, белая сорочка чуть свисает с правого плеча, а в руках покоится старая мягкая игрушка в виде медвежонка. Голубые глаза широко распахнуты. Они похожи на глаза Пита. Резко встряхиваю головой, в надежде избавиться от назойливых мыслей. В глазах потемнело.       — Я тебя разбудила? – охрипшим голосом задаю вопрос. Сестренка молча качает головой, не сводя с меня взгляда. Шумно вздохнув, я снова ложусь на жесткую подушку и прошу Прим лечь рядом. Девочка, не возражая, быстро забирается ко мне под одеяло, и прижав игрушку к своей груди, устраивается у меня под боком.       — Что же с тобой происходит, Китнисс?       Сердце громко стучит. Как бы я хотела все рассказать ей. Не хочу больше ничего скрывать от сестры, но признание в моем случае не вариант. Если все расскажу от начала и до конца, навсегда могу потерять уважение самого родного мне человека. Она не заслуживает этой страшной правды. Я не могу ее потерять. Не могу.       Прим с надеждой смотрит на меня, а в моих глазах скапливаются слезы отчаяния. Не могу…       — Прим, родная, – я сильнее прижимаю тоненькое тельце сестры к себе. — Я обязательно тебе все расскажу, но только тогда, когда буду готова к этому.       — Ты это уже говорила, – с грустью отзывается девочка. — Я не хочу смотреть, как ты страдаешь.       — Я не страдаю.       — Тогда что с тобой? Не надо убеждать меня, что все хорошо. Я не поверю.       Усмехаюсь и быстро смахиваю слезы. Прим замечает это, и несмело вытирает скатившуюся слезу с моей пылающей щеки. Ее глаза тоже блестят от слез, а взгляд наполнен печалью. Больше мы не говорим. Плачем. Жаль, что я не могу с ней поделиться. Жаль, что столько я вынуждена скрывать. Жаль.       Остаток ночи я не сплю. Вслушиваясь в размеренное дыхание спящей сестры, я думаю о своей неудавшейся жизни: темной, страшной и унизительной. С большим трудом я прихожу к правильному решению – я должна освободиться. Не буду больше видеть разочарование в глазах мамы, не буду больше врать Прим, не буду больше куклой в руках Пита. Я не знаю, кто он для меня, не могу распознать, что же значит то чувство, что я испытывала с ним, нежась в его руках, но сейчас это уже неважно. Я должна разорвать эту связь. Я покину Пита, и больше не буду о нем думать. Я вырежу его из своей памяти, пусть даже на это уйдет уйма времени, но я готова к этому. Готова.       Не дожидаясь рассвета, я собираюсь идти к Питу. В голове заготовлены слова, которые я ему скажу. Мой голос не дрогнет. Слеза не скатится с моих глаз. Руки не задрожат. Я смогу это сделать.       Я не чувствую ног, они сами ведут меня. Ощущаю лишь холод, окутавший с головы до пят. К району миротворцев я дохожу, на удивление для себя, быстро. Мне уже все равно, заметят меня или нет. Но с этой мыслью я ощущаю на себе чужой взгляд. В нескольких футах от меня стоит миротворец, не спеша покуривая сигарету. Опять этот оценивающий взгляд. Быстро отворачиваюсь и иду дальше, но резкий скрип открывающейся двери напротив останавливает меня. Из трейлера Пита выбегает девушка, прижимая к груди заветный пакет провизии. Она судорожно озирается по сторонам, но не заметив меня, она переходит на бег и ее темный силуэт растворяется в дальних сумерках. Оцепенение проходит не сразу. Значит, мои домыслы были правдивы, и он не лгал мне про других. Значит все, что я чувствовала с ним было ошибкой. Моей большой и глупой ошибкой. Я не должна плакать. Я не могу показывать ему свои слезы. Хоть в своем решении я должна проявить свою силу. Должно получится.       Подхожу вплотную к железной двери, и глубоко вздохнув я распахиваю ее. Меня тут же пронзают ясные глаза Пита. Он удивлен. Его грудь обнажена, а ноги облачены в свободные штаны. Когда я была у него, провожал он меня обычно без одежды. Я судорожно выдыхаю. Отвожу взгляд. Не смотреть. Только не смотреть.       — Китнисс? – бархат его голоса топит мое сердце. Зажмуриваюсь, не до конца осознавая то, как он действует на меня. Пит… Он не мой.       — Я больше не приду, – глухо говорю я. Быстро взглянув на него, я увидела, как моментально поменялось выражение его лица: от спокойного до не на шутку удивленного.       — Почему?       — Я больше не хочу продолжать нашу связь.       Голос не дрожит. Слова тверды. Я начинаю верить себе.       Глаза Пита на мгновение расширяются, рот раскрывается, словно он хочет что-то сказать, но слова не слетают с его губ. Теперь я не боюсь смотреть на него. Я уже не передумаю. Мне омерзительна сама мысль о том, что я снова могу быть близка с ним. Теперь я точно знаю, какой он, – моя очередная ошибка.       — Что-то случилось? – шумно сглотнув, он снова подает голос.       — Я больше не хочу, – удивительно, но эти слова мне даются очень легко. — Теперь я убедилась, что ты мне не врал.       — О чем ты?       Горькая улыбка расползается на моих губах. Пит настороженно подходит ко мне. Его брови нахмурены. Кажется, он и правда не имеет понятия, о чем я говорю. И пусть. Со временем поймет, когда меня уже не будет рядом.       — Мне пора, – я разворачиваюсь к двери, но крепкая рука цепляется за мою.       — Никуда ты не пойдешь, пока мне все не объяснишь.       Не поворачиваю голову. Не хочу смотреть на эти глаза. Хочу их забыть.       — Отпусти меня. Пожалуйста.       — Но я не хочу, – жаркое дыхание касается шеи. Замираю. Нельзя снова поддаваться. Я должна идти до конца. Я решила. Резким движением вырываю руку и в последний раз оборачиваюсь к Питу. Его лицо в считанных дюймах от моего, я могу уловить его родной запах, могу снова любоваться синевой его глаз, но не позволю себе этого.       — Ты мне не нужен, – отчеканиваю каждое слово. Он делает робкий шаг назад. На лице неприкрытая боль. Я не поверю ему снова. — Как и я тебе.       — Почему ты так решила? – приглушенно спрашивает он.       — Я это всегда знала.       Пит отходит назад. Его руки опускаются, в глазах искрится безысходность. Он потерян, но я ему больше не верю. Да и верила ли я ему когда-то?..       Пит зажмуривается, прикрывает лицо ладонями, а потом снова смотрит на меня. Шумно вздыхает, и тихо спрашивает:       — Значит, прощай?       Глаза слезятся. Его лицо быстро мутнеет. Моя слабость медленно берет власть надо мной. Нельзя. Нужно уходить. И тогда я ему отвечаю:       — Прощай.       Дверь за мной громко захлопывается. Этот звук оглушает. Я бегу как можно быстрее, не в силах больше оставаться рядом. Боюсь передумать, и тогда последует новая ошибка. Нельзя.       Я бегу, бегу, бегу. С горла срываются хриплые стоны боли. Но почему? Я не любила его. Не люблю. Или то, что я чувствовала с ним и называется той самой «любовью»? Путаница.       Мышцы ног разрываются от напряжения. Я останавливаюсь, и не выдержав равновесия падаю вперед, опираясь слабыми руками о землю. Плачу. Горько и громко. Я его не люблю. Не люблю и не любила. Не люблю…       Не знаю...