Симпатика

◄ 13 ►

Чанёль встрепенулся, когда его бесцеремонно подёргали за рукав комбинезона. Неохотно разлепил веки и уставился на заплаканную мордашку Солли. Пока он сонно моргал и пытался сообразить, откуда Солли взялась в пустынном зале клиники, по коридору протопотал Бэкхён, остановился рядом и наклонился вперёд, уперевшись ладонями в колени и пытаясь при этом отдышаться. — Что случилось? — сиплым голосом спросил он у Чанёля через минуту. — Солли как будто с ума сошла и притащила меня к клинике. Ночной кросс по нескольким кварталам меня едва не прикончил... — Чонин ранен, — тихо и просто ответил Чанёль, подхватил Солли и усадил к себе на колени. — Всё хорошо... Он честно жестами успокаивал Солли, неловко объяснял, что успели вовремя, что нанохирург взялся за операцию ещё в машине, а в клинике её продолжили, надо немножко подождать всего лишь. Но на самом деле он лишь пытался отогнать пугающие воспоминания и не переживать ещё раз долгие минуты ожидания и терзаний, что вдруг не успеют... — Рана... — В шею. Пулю достали ещё на пути в клинику. Они справятся. Они обещали. Бэкхён кивнул и рухнул в кресло рядом, устало закрыл глаза и вздохнул. Он сам работал в смежной сфере и знал, что такие раны не так уж опасны, если помощь подоспеет вовремя. С нанохирургией вообще можно многое сделать. Если вовремя успеть. Через час к ним вышел Ким Чунмён, серый и помятый, но со слабой улыбкой на губах. Они устроились у кофейного автомата и немного помолчали. Чунмён отдал свой стакан с кофе Бэкхёну, сам же жестами постарался успокоить Солли. И ему это удалось. Возможно, Солли уже и сама знала, что опасность миновала. Если она слышала Чонина в самом деле. — Операция прошла хорошо. Он спит сейчас. Отпустят его через неделю, не раньше. Надо убедиться, что наношвы легли как следует. Но примерно месяц ему нельзя говорить. — Вряд ли его это огорчит, — без тени веселья отметил Чанёль. — Он и так не любитель поболтать. — Может быть, но в свете судебного процесса это не очень хорошо. Он всё-таки свидетель. — Без разницы, — вмешался Бэкхён. — Чонин отказался давать показания вообще. И отказался быть как свидетелем обвинения, так и свидетелем защиты. Если у них и были какие-то иллюзии на сей счёт, то теперь их не останется, потому что Чонин не только не хочет говорить, но и не может физически. — Они могут попросить его писать, а не говорить. — Пусть попытаются, — пожал плечами Чанёль. — Ты не хуже меня знаешь, насколько Чонин упрям. — Хань спас ему жизнь, — пробормотал Бэкхён, — и Чонин не станет в этом участвовать. Если бы он хотел этого, давно бы рассказал правду, но он молчал четыре года. И сейчас тоже будет молчать. — Как это вообще получилось? — выдержав короткую паузу, поинтересовался Чунмён. — Хань талантлив. У меня просто в голове не укладывается, что он мог так поступить. Украсть геном, воссоздать человека, а потом... У меня чуть сердце не остановилось, когда я впервые увидел Кая. Сходство просто поразительное. Даже несмотря на то, что он умирал... Бэкхён отставил стаканчики с кофе и закрыл лицо ладонями. — Не надо об этом. Я не хочу представлять, в каком состоянии он к вам попал, доктор Ким. Наверное, Чонин прав — это уже неважно. Важно лишь то, что вы тогда успешно провели операцию, которая спасла его. Без Кая это было бы невозможно. А Кай был бы невозможен без Ханя. Замкнутый, чёрт бы его побрал, круг! Бэкхён умолк, потому что в зал влетел встрёпанный Хань. — Помяни чёрта... А этому кто и что сболтнул? — Без понятия, — честно признался Чанёль, разглядывая Ханя с искренним любопытством. — Не я, — пробормотал Чунмён. Вот он не смотрел на Ханя, а смотрел на Бэкхёна и чуть хмурился. Наверное, пытался понять причину раздражения Бэкхёна. — Чего припёрся? — не особо радушно поприветствовал Ханя Бэкхён и притянул к себе поближе насупленную Солли. — Я был... в школе... мне сказали... — Хань перевёл дух и уже более чётко вопросил: — Как он? — И что это тебя в школу понесло на ночь глядя? — Не твоё дело. Я задал вопрос. Солли подёргала Бэкхёна за рукав и успокаивающе погладила. — С ним всё в порядке, — вмешался Чунмён. — Операция прошла успешно, но в течение недели ты его не увидишь. Никто не увидит. Посещения разрешат только Солли и близким родственникам на пятый-шестой день. И ему месяц нельзя будет говорить. Всё обошлось, так что успокойся и иди домой. Тебе и так хватит нервотрёпки с процессом. Хань переступил с ноги на ногу и упрямо посмотрел на Чунмёна. — Совсем нельзя увидеть? Даже издали? — Совсем. Он и не одобрил бы. Наверное, сам знаешь, как он "любит" клиники и просто "обожает" показываться всем на глаза не в лучшем виде. Хань перевёл потухший взгляд на Чанёля и вздохнул, потом обречённо спросил: — Что там вообще случилось? — Ничего. — Теперь поплохело Чанёлю, потому что всё случившееся в очередной раз ожило в памяти. — Он поймал пулю, предназначавшуюся мне. Ранило в шею. Хань побледнел и присел рядом с Чанёлем. Наверняка без труда представил, какой была рана. — Пришлось ещё и порезать ему шею слегка, чтобы поставить трубку. Хань отрешённо кивнул, сплёл пальцы и с силой сжал. Они все вместе так и проторчали в клинике до утра. Только после второго подтверждения, что с Чонином всё будет отлично, разбрелись по домам. Впрочем, Солли позволили остаться в клинике, да и не удалось бы её забрать. К Чонину её не пустили — пока что, поэтому девочка прикорнула на диване в кабинете Чунмёна. Визит Чжису она пережила с выдающимся безразличием. — Она никогда меня не признавала, словно я ей и не мать вовсе, — призналась Чжису Чунмёну и приняла из его рук картонный стакан с кофе. — Насколько всё серьёзно? — Уже всё. После операции такие раны переходят в обычный класс. Всё будет в порядке. Хотя я не знал, что вы с Чонином по-прежнему... я имею в виду... — Я не знаю. — Чжису сделала глоток кофе и прикрыла глаза. — До сих пор поверить не могу, что он переспал с тем доктором. У нас ведь всё было хорошо. — Или ты думала так. — Или я думала так, — не стала спорить Чжису. — Может, мы виделись не так уж и часто, но... Нет, поверить не могу. — Я так понимаю, ты не расторгла помолвку? — Я не знаю, как мне это сделать. Предлагаешь мне заявить, что мой жених путается с парнем, поэтому... Господи... Это немыслимо просто. Я же столько лет его знаю... — Разве ты обязана что-то объяснять? Достаточно лишь сказать, что ты больше не хочешь этого брака. Чжису мрачно усмехнулась и откинула длинную тёмную прядь за спину — снова сменила цвет волос. — И? Чунмён, иногда ты такой наивный, что мне страшно за тебя становится. Мне нужно объяснение. Убедительное. Хотя бы потому, что я спала с Чонином, выносила и родила его ребёнка. Неужели ты думаешь, что мне это забудут? С такой подмоченной репутацией я не могу себе позволить расторгнуть помолвку без веской причины. Заявить же, что мой жених — гей, я тоже не могу. Оптимальное объяснение, но это будет некрасиво по отношению к Чонину. Может, пара из нас и получилась никудышная, но это не отменяет того, что он мой друг. Я не могу так с ним обойтись. Положим, это объяснение вполне себе нормальное, но такие вещи не принято выносить на публику. Это привлечёт лишнее внимание со стороны прессы к Чонину и ударит по делам его отца так или иначе. Слухи о пассиях Чонина вряд ли всерьёз навредят политической карьере его отца, но не лучшим образом отразятся на карьере самого Чонина. И ударят по семье. Традиционно геи не имеют отношения к военной сфере, но Чонину нравится военная стезя. Мне бы не хотелось, чтобы из-за меня его попросили заняться чем-нибудь другим. Ему хватает неприятностей и от грядущего процесса, где его докторишка ходит в главных обвиняемых. Эти пикантные подробности обсмакуют тут же со всех сторон, едва кто-нибудь узнает, что они ещё и спят вместе. — Ты драматизируешь. Военные так просто его не отпустят, хотя ты права в том, что слухи будут, как и бурление в прессе, а это лишняя нервотрёпка. — Чунмён откинулся на спинку стула, помолчал с минуту, а затем тихо продолжил: — Ты могла бы просто сменить жениха. Эта причина не хуже любой другой. Сердцу не прикажешь, полюбила другого и попросила Чонина отпустить тебя. Милая история. — Прямо мелодрама, уж точно. Чунмён, женихи на дороге не валяются. Особенно такие, которые удовлетворили бы мою семью в качестве равноценной замены Чонину. — Но ты подумай об этом, — попросил Чунмён и поспешно отвёл глаза, чтобы не встречаться с Чжису взглядом. — И ты напрасно пришла, к нему тебя сейчас не пустят. — Я знаю. Просто беспокоюсь. — Чжису сжала пальцами ремешок сумки и вздохнула. — Это уже походит на традицию, да? Хотя бы раз в год всё семейство совершает паломничество в клинику и к тебе в кабинет, потому что с Чонином снова что-то случилось. Четыре года этого даже не хватало. — Четыре года эти паломничества почти не прекращались, — печально улыбнулся Чунмён. — Ты просто часто уезжала, вот и не помнишь, как все приходили в клинику — самое меньшее — раз в неделю. Наверное, у Чонина особый талант объединять семью... Чжису слабо кивнула и тихо всхлипнула. Чунмён, закусив губу, выдвинул ящик стола и зашарил внутри в поисках салфеток. Хань выдержал две встречи с До Кёнсу, когда каждое его слово записывали. Меньше всего его беспокоили допросы, куда больше он изводился от нетерпения и ожидания. Он как раз покидал министерство и на ходу набирал номер клиники. Девушка-оператор вежливо подтвердила, что Ким Чонина наконец-то отпустили утром. Хань задержался на ступенях и прикинул время. Почти пять. Скорее всего, Чонин наведался домой, чтобы повидаться с роднёй, а потом вместе с Солли отправился в школу. Вряд ли сразу после клиники его тянуло на визиты, так что он до сих пор в школе. Хань забрался в салон и двинул в школу. Без особого труда сориентировался внутри и поднялся по лестнице. В задумчивости потоптался у двери, потом решился и ткнул пальцем в кнопку. Как ни странно, открыла ему Солли. — Привет, а как ты... как ты услышала звонок? — ошеломлённо вопросил Хань. Он мало что понял из быстрых жестов, тогда Солли указала на кнопку. До Ханя дошло не сразу, что Солли хочет, чтобы он снова позвонил, но всё-таки дошло. Он послушно позвонил. Вместе со звуковым сигналом замигали лампы. — Ясно. Можно зайти? Хань сбросил обувь и поинтересовался, где Чонин. Солли приставила к губам пальчик, потом сложила ладошки лодочкой и прижала к щеке. Должно быть, это означало, что Чонин уснул. После новой пантомимы Хань сообразил, что Солли не хочет, чтобы он будил Чонина. — Ты можешь побыть у нас, но папу не буди. Пусть сам проснётся, когда захочет. Он устал. Много людей. Хань кивнул и осторожно направился в гостиную, стараясь ступать бесшумно и не задевать разбросанные по полу игрушки. И остановился, когда увидел Чонина. На полу валялся сброшенный комбинезон, сам Чонин лежал на диване — вытянулся на спине и закинул левую руку за голову. Серо-зелёный клетчатый плед оставлял открытыми узкие ступни и тонкие лодыжки, плечи и грудь. Правая ладонь оказалась прижата к солнечному сплетению. Хань сглотнул, различив светлое пятно на шее Чонина. След после операции. После нановмешательства не оставалось шрамов, но оставались чуть более светлые пятна на коже. Когда цвет выравнивался, это означало, что произошло полное восстановление. На смуглой коже Чонина след после операции был вызывающе заметным, свежим. Хань подошёл ближе, аккуратно расправил плед, чтобы получше укрыть Чонина. Провёл пальцами по густым волосам, погладил. Хотел усесться рядом и побыть вот так немного, но в мыслях отругал себя и отступил, чтобы поискать Солли. Выяснил, что Солли голодная. Устроив девочку за кухонным столом, Хань сбросил пиджак и вознамерился приготовить хотя бы злополучные блинчики. Солли соскользнула со стула, помахала руками и что-то сказала с помощью жестов. Хань не понял ничего и беспомощно покачал головой. Солли сердито подбоченилась, резко повела ладошкой, велев Ханю застыть на месте, и умчалась. Вернулась она быстро и впихнула Ханю в руки скомканные футболку и шорты, потом отбуксировала в ванную и закрыла дверь, оставив Ханя с самим собой наедине для переодевания. Хань растерянно осмотрел выданные ему вещи. Несомненно, они принадлежали Чонину. И пахли Чонином. Он натянул просторные шорты. Несмотря на запах, Чонин вряд ли хоть раз надевал их. Шорты оказались длинноватыми для Ханя. Повезло хоть, что свободные и на шнурке. В брюки Чонина Хань мог и не влезть, несмотря на разницу в росте — в бёдрах и поясе Чонин был тоньше. Футболку Чонин явно носил часто, и вот она Ханю оказалась велика, так и норовила сползти то с одного плеча, то с другого. Мягкая из-за частой носки ткань приятно прилегала к коже. Хань аккуратно сложил снятые брюки и рубашку, вернулся к плите и позволил Солли оценить свой вид. Она продемонстрировала ему вскинутый большой палец и полезла за миской. При всём интересе к действиям Ханя Солли отличалась такой же бесталанностью в кулинарии, как и Чонин. Хотя следовало отдать ей должное — она хотя бы это признавала. Хань чувствовал себя неловко и скованно. Он прежде не возился с детьми, а Солли ещё и не походила на обычных детей. Она не шумела и не трещала без умолку — она молчала даже тогда, когда говорила. Хань не сразу попривык к тому, что его оклики или зов оставляли без внимания. Солли ещё и не слышала — он знал об этом, но далеко не всегда мог состыковать это знание с практикой. И продолжал неловко себя чувствовать, потому что всякий раз, как он хотел что-нибудь сказать Солли, требовалось привлечь её внимание, оказаться напротив неё, смотреть ей в лицо и тщательно пытаться донести до неё нужную мысль жестами, мимикой и чёткой артикуляцией. Впрочем, Солли понимала его куда лучше, чем он — её. А ещё она намного лучше разбиралась в математике и считала всё в доли секунды, несмотря на возраст. Удивительно практичный и педантичный ребёнок — когда Хань что-то брал и ставил на место после, Солли непременно лезла туда же и поворачивала или передвигала вещи так, как они стояли раньше. Хань заинтересовался этой особенностью, нашёл на книжных полках в гостиной разные книги после приготовления пресловутых блинчиков и нагрузил на стол. Пока блинчики остывали — горячие Солли есть отказалась — Хань показывал ей книгу с репродукциями известных картин. Солли смотрела на мировые шедевры без каких-либо ярких эмоций. Когда же Хань попытался обсудить с Солли игру цветов и оттенков, она притащила блокнот, карандаши и просто нарисовала ему классический "радужный" круг, где обозначила классические сочетания цветов и цветовые контрасты. Всё. Ей хватало. — Ну ладно. А так? — Хань придвинул к Солли пособие по управлению вертолётом с пометками Чонина на полях. Солли деловито перевернула несколько страниц и показала ему чертежи двигателя, потом сцапала за руку и утащила к себе в комнату, выволокла из-под кровати длинную коробку и вывалила перед Ханем её содержимое. Ханю поплохело от надписи на коробке "Мега-конструктор". Он никогда не питал любви к таким игрушкам, а от вида книги с возможными видами сборок его начинало клонить в сон. Впрочем, Солли с ходу забила на книгу с рекомендациями и жестами пояснила, что у составителя бедная фантазия, после чего принялась собирать из деталей какую-то муть, ловко управляясь с отвёртками и прочими инструментами. У неё минут за десять получилась отличная копия вертолёта из пособия Чонина. — Крошка, такими темпами тебе светит техническое образование, — ошеломлённо подытожил Хань, когда ему вручили мини-вертолёт. Он для верности пошарился по комнате Солли и пришёл к выводу, что Солли в принципе не привлекали вещи, которые обычно нравились девочкам. Или Чонин в этом мало понимал и дурно влиял на ребёнка, потому что комната Солли больше походила на комнату мальчика, чем девочки. Только неизменный Тэдди худо-бедно вписывался в обычные рамки, и Солли не тянуло разобрать мишку на детали. Всё остальное она непременно разбирала и собирала обратно. Не собирала обратно разве что кукол, небрежно сваленных в пыльную коробку. Кукол ей, скорее всего, дарили родные, а хранились они жутковато: руки, ноги, головы, туловища — всё по запчастям, миниатюрные платья и костюмчики Солли не интересовали вообще и валялись на дне коробки. Машинки Солли тоже дарили. И они тоже хранились в разобранном виде, потому что её больше привлекали миниатюрные моторчики и всякие фигурки со строгими классическими формами. Хотя собирать машинки обратно Солли нравилось. Хань озадаченно сидел посреди комнаты и чесал за ухом, пытаясь припомнить, водились ли за Чонином и Каем подобные склонности. Кай был менее прагматичным, чем Чонин, особенно в свете любви к танцам. Чонин обладал всё той же жёсткой самодисциплиной, но танцы в его случае заменялись на тэквондо. Довольно равноценно на самом деле, разница только в оттенках практичности. Солли несколько в это не вписывалась, хотя при различии в целях методы оставались одинаковыми. Впрочем, Солли с восторгом относилась и к тэквондо, и к танцам. Последнее, ей, конечно, не светило в силу её глухоты. Солли вспомнила о блинчиках, и они вернулись к столу. Хань немедленно убедился ещё раз в математических склонностях Солли, потому что она принялась объяснять, как надо есть блинчики. Это сводилось к игре с чёткими математическими правилами и использованием подручных предметов по принципу жёсткой классификации: круглое — отдельно, с углами — отдельно, длинные ложки, вилки и ножи — отдельно тоже. Резать блинчики — строго по правилам: один раз вдоль и два — поперёк, чтобы обязательно выходило шесть одинаковых кусочков... Хань едва не свалился со стула, когда наконец заметил прислонившегося к косяку Чонина. Тот завернулся в плед, как в плащ, и молча наблюдал за ними. — Привет, — неуверенно пробормотал Хань, лихорадочно роясь в голове в поисках подходящей причины для его внезапного визита. Ещё ведь и стоило как-то объяснить Чонину, почему это Хань напялил чужую одежду. Чонин небрежно оттолкнулся плечом от косяка, бесшумно подошёл к раковине, на ходу смахнув со стола чистый стакан, набрал воды и принялся пить по чуть-чуть. Хань закусил губу, разглядывая его и пытаясь понять, насколько плохо или хорошо Чонин себя чувствует. Скорее всего, Чонину пока ещё больно было пить. Или неудобно. Наноманипуляции заменяли исходные клетки и полностью восстанавливали повреждённые, но это всё равно ощущалось иначе. Пока тело не восстановится полностью само по себе, Чонин так или иначе будет ощущать дискомфорт. И, скорее всего, ему сейчас нельзя есть всё, что хочется. — Тут неподалёку вроде бы есть ресторанчик. Я могу заказать на ужин куриный бульон, если хочешь, — тихо предложил Хань, продолжая разглядывать замотавшегося в плед Чонина. Отставленный стакан, короткий взгляд поверх плеча и лёгкое движение бровей. Вероятно, это переводилось как "делай, что хочешь". Хань робко высунулся в коридор и полюбовался, как Чонин уронил плед на пол и скрылся за дверью ванной — оттуда скоро донёсся шум льющейся из крана воды. Ханя подёргали за штанину, и он удивлённо уставился на Солли. Она выглядела чем-то недовольной и жестами доходчиво объяснила, что Хань — кретин. Полный. И даже не лечится, а стоило бы. Нить рассуждений Солли ускользала от понимания Ханя. — Да что я сделал не так? — возмутился он в конце концов и решил уже вломиться в ванную, припомнив, что защёлки там нет, но Солли опять вцепилась в его штанину и помотала головой. В итоге Ханю удалось от неё добиться только пояснения, что Ханю нечего делать в постели Чонина, даже если это ванна, а не кровать. Хань ошарашенно пялился на Солли и чувствовал, как у него полыхают даже уши. Хань спасся телефоном и заказом, а потом явился курьер. Хань забрал у него коробки и пакеты, расплатился и накрыл на стол с помощью Солли. Чонин снова ничего не сказал, когда выбрался из ванной. Он молча поел, а после так же молча помогал Ханю наводить порядок и мыть посуду. Хань время от времени косился на Чонина и прикидывал, что же ему делать. И всё больше ему казалось, что он поступил по-дурацки, когда приехал в школу и остался. — Не возражаешь, если я останусь здесь? — покончив с посудой, спросил Хань. Раз уж делать глупости, то с размахом. Он сжимал в пальцах полотенце и вопросительно смотрел на Чонина. Тот присел на край стола, скрестив длинные ноги в лодыжках и сунув руки в карманы свободных военных брюк. Широкие плечи обтягивала пятнистая футболка — почти такая же, как та, что болталась на Хане. И Чонин смотрел на Ханя из-под густой чёлки с лёгкой усталостью во взгляде. — Я знаю, что тебе пока нельзя говорить, но ты мог бы кивнуть или помотать головой — это было бы достаточно красноречиво. Чонину следовало вручить медаль за вредность, потому что он просто пожал плечами. — Угу. Тогда я останусь и перекантуюсь на диване, — подытожил сердитым тоном Хань, шагнул к Чонину, решительно ухватился за футболку, заставив чуть наклониться, и тронул губами упрямый подбородок. Тут же негромко добавил: — Спокойной ночи, любовь моя. И он рванул в гостиную, лишь бы не оглядываться и не смотреть на Чонина. К чёрту. По пути прихватил тот самый плед, плюхнулся на диван и замотался в плед с головой. "Я, чёрт возьми, в домике, и мне на всё плевать. Вот!" Не помогло. Ханя бесцеремонно потормошили. Солли. Когда он высунул голову из-под пледа, Солли жестами пожелала ему спокойной ночи и на пальцах объяснила, что он не так уж безнадёжен, как могло показаться на первый взгляд.