Симпатика

◄ 19 ►

Просыпаться Ханю не хотелось совершенно. Накануне он вернулся морально измотанным после очередного визита к До Кёнсу по официальному вызову. Вернулся настолько измотанным, что сразу забрался в кровать и вырубился, не дождавшись возвращения Чонина и Солли. Утром он вытянулся на животе, обняв подушку и укрывшись одеялом с головой, смежил веки и провалился в лёгкую полудрёму. Лениво отметил копошение под боком, но не шелохнулся. Зато невольно улыбнулся, когда к спине — между лопаток — прижались твёрдые губы. Горячим дыханием по коже, лёгкое прикосновение рукой к левому боку. Ханя мягко вдавило в матрас навалившейся сверху приятной тяжестью. К ягодицам прижались узкие бёдра, и Чонин грудью потёрся о его спину. Хань тихонько вздохнул и уткнулся лицом в подушку, позволяя тем самым Чонину творить с ним всё, что Чонину только возжелается. Чонину возжелалось пометить его шею поцелуями и слегка покусать — до дрожи от неприкрытого возбуждения. Хань тихо застонал, когда Чонин добрался зубами до мочки его уха, слабо прикусил и чуть потянул. Такая, казалось бы, мелочь немедленно породила чувство лёгкости в животе, иллюзию невесомости и жадную пульсацию меж бёдер. Вот теперь Хань безумно хотел, чтобы Чонин трогал его везде, буквально осыпал ласками с головы до ног, а после оглушил страстью. Но тут одеяло медленно поползло в сторону. — Солли, ну что ты делаешь? — Сонный смех Чонина окончательно возбудил Ханя. Он с трудом приподнялся, чтобы понаблюдать за борьбой за одеяло. — Я сейчас умру, — грустно сообщил он, совершенно не контролируя собственное дыхание. — Даже не надейся, — шепнул ему на ухо Чонин. — Бегом в ванную. — Там нет защёлки, — напомнил о немаловажном обстоятельстве Хань и коварно потёрся ягодицами о бёдра Чонина. — Изверг... — Хань довольно зажмурился, ощутив нужную реакцию на свои провокационные действия. — Там есть полотенце, которое можно привязать к ручке и перекладине. Хань тут же выбрался из-под Чонина, подхватил одеяло и удрал в ванную. Через пять секунд туда же влетел Чонин в простыне и ловко привязал полотенце к ручке и перекладине так, чтобы распахнуть дверь снаружи стало невозможно. — Почему я чувствую себя прямо сейчас так глупо? — поинтересовался Хань, вцепившись в одеяло, которое Чонин пытался сдёрнуть с него. — Понятия не имею, о чём ты. Отдай. Одеяло полетело на пол, потом туда же отправился и Хань. Он вскинул голову, едва Чонин добрался губами до его плеча и шеи. Жмурился, пока Чонин жадно целовал его и слегка покусывал кадык, одновременно плавно погружая пальцы в его тело. И тут в дверь требовательно постучали. — Она специально, — выдохнул Ханю в шею Чонин. — Угу, вся в папу. Такая же вредная. Через минуту они торчали под душем. Хань медленно водил губкой по плечам и груди Чонина, любуясь оттенком кожи и одновременно пытаясь дышать размеренно, что выходило у него из рук вон... А Чонин ещё невесомо тронул его скулы кончиками пальцев, потом долго смотрел, не обращая внимания на воду, льющуюся на них сверху. Под этим взглядом Хань окончательно разучился дышать нормально. И смотрел в ответ — так же пристально. Смотрел даже тогда, когда лицо Чонина становилось всё ближе и ближе. Закрыл глаза только при соприкосновении их губ и уронил губку. — Не останавливайся... — едва слышно попросил Хань после мягкого поцелуя. — Вовсе не... — Не останавливайся, — повторил Хань с настойчивостью. — Я хочу тебя. — Но что ты готов мне позволить? — Чонин мучительно медленно провёл языком по его щеке и прикрыл глаза. — Всё. Тебе — всё. — Хань коснулся влажных волос на затылке Чонина пальцами, сгрёб пряди в кулак и плавно потянул, чтобы полюбоваться на шею Чонина и пометить её губами. Одеяло на полу всё-таки намокло — они выбрались из-под душа и свалились на него. Хань проводил руками по влажным волосам, откидывая их у Чонина со лба, потом перевернулся на живот и упёрся руками и коленями, бросил короткий взгляд поверх плеча и немного прогнулся в пояснице. Глухо застонал — напряжённый толстый член неумолимо раздвигал мышцы, дразня скопление нервных окончаний вокруг входа, проникал всё глубже, пока бёдра Чонина не прижались к ягодицам Ханя. Заполнив Ханя собой, Чонин остановился, обхватил Ханя руками и заставил привстать на коленях так, чтобы после прижаться спиной к груди Чонина и откинуть голову ему на плечо. Хань снова застонал — от отчётливого ощущения присутствия Чонина внутри себя. Сильное движение выбило из Ханя новый стон — такой стон, что Хань мог только порадоваться, что Солли ничего не слышит. Зато его слышал Чонин. Стон Ханя как будто свёл его с ума, заставив двигаться так же сильно, но быстрее — пока стоны не стали отрывистыми и короткими, хриплыми, пока голос окончательно Ханю не изменил. И, наверное, определения для тех звуков, что срывались с его губ после, уже не существовало. Хотя подобные мелочи перестали его волновать вовсе, едва тело стало послушно отзываться на каждое действие Чонина, бросая Ханя навстречу невыносимому удовольствию, вытесняя разум и оставляя только чувства — ничего больше. Горячие руки на липкой от пота груди. Пальцы на вызывающе напряжённых вершинках сосков. Непрерывное движение внутри — крепкий ствол растягивал мышцы входа, гладкие стенки, заполнял Ханя и почти выскальзывал, чтобы вернуться и... Звуки частых шлепков — причина лёгкого смущения, проступавшего слабым румянцем на скулах у Ханя. А прикосновения губ Чонина к шее заставляли его непроизвольно улыбаться. Управлять собственным телом не получалось совершенно. Стоило Чонину вновь тронуть пальцами соски, и Хань начинал тереться спиной о его грудь. Стоило повести ладонями вниз, огладить живот и уверенно сжать бёдра, слегка впиваясь ногтями в ягодицы, и Хань сам принимался двигаться быстрее и быстрее, скользить вверх и вниз по напряжённому члену, стараясь выдерживать нужный угол и доводить Чонина до глухих низких стонов, больше похожих на рычание. Хань упал на испачканное его же спермой одеяло и томно перевернулся на спину. По внутренней стороне бедра медленно стекали тёплые капли. Пытающийся отдышаться Чонин невесомо тронул Ханя между ног пальцами, размазывая сперму по чувствительной коже вокруг входа и пачкая ею ягодицы Ханя. Несмотря на только что испытанный оргазм, Чонин по-прежнему смотрел на Ханя с непередаваемой жадностью во взгляде. — Иди ко мне, — из последних сил позвал его Хань, обхватил руками за шею и позволил себе забыться, сосредоточившись только на поцелуе. Ладно, на множестве поцелуев, которыми осыпал его Чонин. — Надо будет присобачить задвижку... потом... — пробормотал Чонин и снова попробовал его губы на вкус. Хань тщетно пытался удержаться от смеха. Ему ещё не доводилось заниматься чем-то подобным в ванной, запертой с помощью полотенца. Но, несмотря на всю нелепость ситуации, он чувствовал себя счастливым: крепко прижимал к себе Чонина и едва удерживался от того, чтобы кричать в голос всему миру: "Он только мой". Хань честно пытался несколько раз поговорить с Солли и выяснить хоть что-нибудь о её странной связи с Чонином. Но говорить с Солли, не умея толком пользоваться языком жестов, было не лучшей идеей. Солли хорошо понимала Ханя вопреки всему, но вот Хань понимал её паршиво. Когда речь шла о бытовых мелочах или конкретных предметах, понимать друг друга удавалось довольно легко. Но стоило переключиться на абстрактные понятия... Бесполезно. Говорить на эту тему с Чонином тоже не имело смысла. От отчаяния Хань позвонил Сэхуну и Тао. Они встретились в кафе рядом со школой. Сэхун и Тао с азартом рассказали ему о своих приключениях, коих накопилось изрядно. — Даже не предполагал, что у работников скорой помощи такая насыщенная жизнь, — подытожил Сэхун. — Ага, — радостно закивал Тао. — Вчера только был вызов к чуваку, которого укусила в член пчела. Ты не поверишь... а-ы-ы! Хун-и, прекрати отдавливать мне ноги всякий раз... — Просто заткнись, — мрачно попросил Сэхун. — И перестань меня так называть! — Хорошо, Хун-и. — Это невыносимо. — Сэхун обречённо закрыл глаза и тоскливо вздохнул. — Зато мы увидели член, какой не во всякой порнухе... — Тао! — Мне даже спрашивать страшно, какими были другие вызовы, — хмыкнул Хань. — Да разные, на самом деле. Иногда вызывают из-за всякой ерунды, — пожал плечами Сэхун. — Порой бывает нечто действительно интересное. Но нам просто повезло, что мы попали в бригаду доктора Чона. Он столько всего знает... жуть просто. — Ещё бы Фасолинку кто-нибудь научил водить фургон нормально, — пожаловался скисший Тао. — А то каждый раз как последний. Я ему тут говорю буквально вчера, мол, вдоль дороги знаки же не просто так стоят. Так он мне — а это для скейтбордистов и велосипедистов. А потом ещё и "кирпич" сшиб фургоном. Как ему ещё не запретили за руль садиться? Хотя пару дней назад к нему подкатил инспектор с претензией по поводу несоблюдения правил дорожного движения... Хань дождался, пока выплеск впечатлений сойдёт на нет, после чего неторопливо поведал Сэхуну и Тао о довольно необычной связи Чонина и Солли. В большей степени Хань сделал это для Тао, поскольку хотел услышать его мнение. — Если подумать, — задумчиво заговорил Тао, — то некая необъяснимая связь чаще всего встречается в случае близнецов. Иногда просто между братьями или сёстрами, чуть реже — между родителями и детьми. Но знаешь, это такие дебри... Толком никто и ничего не знает, хотя многие пытались это дело изучить со всех сторон. Даже сейчас подобная связь считается чем-то мистическим, не имеющим однозначного научного подтверждения и объяснения. В нашем же случае речь идёт о двух носителях одного и того же генома. По-моему, это похоже на улей или муравейник. — В смысле? — не понял Хань. — Если один что-то знает, то это знают все. Я об этом. Вроде как коллективный разум. То есть, я не сравниваю. Я просто предполагаю. В нашем случае это точно не коллективный разум, но нечто подобное по механизму. Один тип много лет назад писал, что человеческий мозг обладает излучением. Как бы испускает волны. Считается, что телепаты улавливают эти волны. Точнее, способны их принимать, усваивать и обрабатывать. А вот эмпаты просто улавливают волны. Они не владеют умением их обрабатывать, поэтому чувствуют лишь настроения, эмоции. Скажем так, эмпаты улавливают волны и могут определять их цвет, а телепаты способны на большее — на раскодирование волн и посылаемых ими сигналов. Условно. И в этом случае то, что ты описал, куда больше похоже на телепатию. И я бы сказал, что у Чонина получается намного хуже, чем у Солли. Солли лучше в этом разбирается явно. — Но почему? Если исходный геном принадлежит Чонину... — Вот именно. Если посмотреть с этой стороны, то Чонин — исходник, а Солли — его производная. Производная всегда будет стремиться к оригиналу. Это нормально. Поэтому Солли и владеет лучше этой способностью. Ничем иным я не могу это объяснить. Ты ещё и говоришь, что Солли получила воспоминания Чонина. Получается, она знает о Чонине всё, в то время как сама является по сути "терра инкогнита". А где Чонин, кстати? — Его пока отстранили от работы, — помрачнел Хань. — И он мне напоминает тигра в клетке, который не знает, куда себя деть. На днях его пригласили в Академию, так что сегодня он то ли лекцию там читает, то ли просто выступает перед студентами. Чонин обошёл стол и присел на край, привычно сунув руки в карманы чёрного комбинезона. Он обвёл взглядом всё ещё робких студентов и слабо улыбнулся. — Я не мастер читать лекции. Думаю, будет лучше, если вы просто зададите важные для себя вопросы, а я постараюсь на них ответить. Идёт? Предложи ему заявиться в Академию майор Хан, Чонин послал бы его к чёрту. Однако предложение Хана подкрепляли официальные приглашения и от руководства Академии, и от военного министерства. И Чонин не мог не понимать, что в его нынешнем положении отказ выглядел бы, как минимум, странно. Пришлось согласиться и теперь вот красоваться перед доброй сотней студентов в демонстрационном зале. Хотя Чонин остался верен привычкам и явился в неизменном военном комбинезоне, словно только что закончил дежурство и не успел переодеться. Один из студентов вскинул руку, дождался кивка Чонина и громко спросил: — Как много общего и различного в работе спасателей и сотрудников антитеррористического отдела? — Разницы почти нет, — пожал плечами Чонин. — Отдел всего лишь более военизирован. Обычно спасатели помогают людям, а в отделе просто требуются те из них, кто может не только спасать, но и стрелять в преступников без колебаний, когда это необходимо. — Но ведь вы служили в отделе, а не в общем корпусе спасателей. — Неправда, — вмешался другой студент в их диалог. — Насколько мне известно, капитан Ким какое-то время служил именно в корпусе спасателей. Так ведь? Чонин кивнул, но предпочёл не вдаваться в подробности собственной биографии. — А что для спасателя самое важное? — спросили из глубины зала. — Нам тысячу раз говорили, что уверенность в себе, — ответили слева. — Спокойствие! — крикнули справа. — Неправильно, — не отказал себе в удовольствии отметить Чонин и скрестил руки на груди. — Почему неправильно? — возмутились в первых рядах. — Потому что. — Чонин чуть отклонился назад, провёл пальцем по монитору демонстрационного аппарата и активировал одну из классических ситуаций. На высоте в сто метров замерла на узком карнизе женщина. Возможно, она хотела покончить с собой, поддавшись секундному порыву, но теперь, напуганная, замерла на карнизе и не знала, что ей делать. Постороннее вмешательство могло как спасти её, так и убить. Студенты заволновались, обнаружив под ногами у себя пустоту, убегавшую далеко вниз. Иллюзия, но очень мощная. Ради неё Чонин и запустил программу. — Пусть поднимет руку тот, кому сейчас не страшно смотреть себе под ноги, — предложил Чонин. После минутного колебания над головами студентов взмыли всего две руки. — Отлично. Вряд ли вы двое долго продержитесь на этой работе, потому что лгать самим себе — последнее дело для спасателей. Страшно сейчас каждому из вас. И даже я руку не поднял. — Зато вы тут единственный, кто выглядит при этом спокойным и уверенным в себе, — проворчали в первом ряду. — Потому что спасатель должен выглядеть спокойным и уверенным в себе. Выглядеть. Потому что человек, который хочет, чтобы его спасли, желает видеть именно уверенного в себе и спокойного спасателя. А спасатель старается выглядеть так, чтобы свести к минимуму вероятность истерики у спасаемого. Это не значит, что спасатель не должен бояться. Страх — это тоже средство и инструмент. Но. Что в самом деле важно для спасателя? Холодная голова и быстрый ум. Ваш разум должен быть ясным и критичным. Потому что спасателю полагается спасать людей, а не вести их к смерти. Когда вам страшно, вы лучше понимаете, что чувствует тот человек, которого вы спасаете. И чем лучше вы это понимаете, тем вам проще управлять спасаемым и влиять на него. Удерживать его от паники и вести к спасению. — Но что делать, если спасатель один, а спасти нужно нескольких человек? Как выбирать, кого из них следует спасать? — И как выбирать, если среди жертв есть, например, родственник, друг и чужой человек, которого впервые в жизни видишь? Чонин повёл перед собой ладонью, призывая студентов к тишине. — Выбирать не надо. Надо просто спасать того, кого вы точно можете спасти, а за остальными возвращаться уже на свой страх и риск. Задача спасателя — спасать жизни. И если спасатель спас хотя бы одну, он выполнил свой долг. — Но нам всегда говорили, что рисковать нашими жизнями нельзя. Чонин слабо улыбнулся и покачал головой. — Если спасатель никого не спасает и дорожит собственной шкурой, то зачем он вообще нужен? Я повторю: если вы спасли хотя бы одну жизнь, вы справились со своей работой. Кто-то вновь вскинул руку, а после громко спросил: — Пять лет назад вы спасли много людей, но едва не погибли сами. Или погибли? Руководство осудило ваш поступок. Все говорили, что вы не имели права так рисковать собой. — Каждый из вас сам будет решать, какой риск оправдан, а какой нет. Если вы спасли одного человека, вы выполнили работу блестяще. Если вы спасли больше одной жизни и погибли, вы тоже блестяще выполнили свою работу. Как помните, я говорил, что у спасателя всегда должна быть холодная голова. Вы всегда должны трезво оценивать свои шансы. И если вы не готовы обменять свою жизнь на десять чужих, то почему бы вам не сменить работу? Каждый день в мире что-нибудь происходит. Цунами, землетрясения, стычки, аварии. Что-то происходит по злой воле других людей, что-то — по невнимательности и некомпетентности, а что-то случается не по воле людей. Но всякий раз в опасности оказываются люди, которые не готовы умереть. Они очень хотят жить. И им не на кого рассчитывать, только на спасателей. Поэтому, когда вы попадаете в эти стены, учитесь, а потом идёте спасать таких людей, вы должны понимать это. Понимать, что на вас будут рассчитывать. Это ответственность, с которой вам нужно жить. Если вы не готовы принять это, лучше сразу отказаться и выбрать себе другое занятие. — Разве вы не должны нас убедить быть спасателями и вдохновить? — Отнюдь. — Чонин вновь скрестил руки на груди, окидывая взволнованных студентов немного грустным взглядом. — Нельзя заставить людей рисковать собой ради других, если они этого не хотят. Любое занятие имеет смысл только тогда, когда оно вам нравится. Быть спасателем так же непросто, как быть водителем автобуса или шеф-поваром в ресторане. Когда вы говорите, что займётесь конкретным делом, все вокруг вас будут ждать от вас именно этого. И когда вы идёте в корпус спасателей, от вас будут ждать именно спасения. И если вы откажете в спасении, вы сможете с этим жить? Спокойно спать, зная, что могли спасти, но не спасли? В зале на время воцарилась тишина. Чонин собрался обойти стол и выключить демонстрационный аппарат, но тут прозвучал новый вопрос: — Капитан Ким, мы ведь сейчас ни с кем не воюем. И все говорят, что войны остались далеко в прошлом. Тогда почему до сих пор происходит так много терактов? Чонин остался на месте и сунул руки в карманы, коротко кивнул. — Хороший вопрос. Посмотрите под ноги. Высоко, да? Отличная иллюзия, пока мы знаем это. И жутковато, если подумать, что это реальность, которая может случиться с любым из вас. То, что войны остались в прошлом, — это такая же иллюзия. Разработки новых вооружений продолжаются до сих пор — явно или тайно. Потому что такова сущность людей. Беспокойство. Люди умеют любить, ненавидеть, грустить, веселиться и... чувствовать боль. Всё вокруг нас — выражение беспокойства людей. И изменить природу людей никто не может. Зато каждый может выбрать то, что для него важно. Выражать свои чувства можно с помощью убийств. Но можно выражать их и спасением других людей. Или как-нибудь ещё. — Чонин опустил голову и негромко добавил: — Я не философ. И я здесь не для того, чтобы учить вас жить или объяснять, почему мироздание именно такое, какое есть. Я здесь для того, чтобы показать вам, что это за работа и чего она от вас потребует. Опираясь на свой опыт, могу сказать вам лишь то, что ничто в нашей жизни не бывает простым. Даже если что-то кажется простым, это не так. И иногда лучше рискнуть всем, чем после жить в плену сожалений и думать о том, что вы могли сделать, но не сделали. Чонин умолк. Он смотрел в зал, но не видел лиц студентов. Думал о другом: о собственных рисках и сожалениях. И о том, что Хань однажды сказал ему. "Я не сожалею, что украл геном. Что бы ни случилось, я не хочу забывать ничего. Не хочу, чтобы ты исчез из моей жизни". Ханя Чонин нашёл в кабинете. Тот сидел за столом, откинувшись на спинку кресла. И перед ним лежала раскрытая папка. Та самая, которую Чонин получил от До Кёнсу. Хань чуть отодвинул от себя папку и вновь откинулся на спинку кресла. — Тебе незачем держать это у себя. Если хочешь, я могу сам рассказать тебе слово в слово всё, что тут написано. Это ведь я написал. И перечитывал четыре года изо дня в день. Выучил наизусть. И я помню всё, что тогда случилось в Кунсане. С нами и... помню все свои отчёты и журнальные записи. Чонин подошёл к окну и остановился там. Тронул пальцами подоконник, провёл невидимую линию по гладкой поверхности. — Это неважно. — Почему же? Или ты хочешь сказать, что не читал? — Читал. Но это неважно. Всё равно все твои записи с ошибками. Ты просто не знал об этом. Хань долго молчал за его спиной, но всё же после спросил: — Когда ты понял, что что-то не так? — На побережье, наверное. Хотя сейчас думаю, что знал об этом всегда. С самого начала. — Это... когда ты поранил ногу? Кровотечение не прекращалось, так? И ты ничего не сказал? Почему? Чонин прислонился лбом к стеклу и прикрыл глаза. — Ты и так в меня не верил. Если бы я сказал, ты снова стал бы носиться со мной, как с ребёнком. Я точно хотел не этого. — Но ты и был ребёнком! — Хань выбрался из кресла и подошёл к нему почти вплотную. — Ты же ничего не знал и не помнил. — Только потому, что ты сам этого захотел. Почему же остановился на полпути? Почему ты не синтезировал именно ребёнка? Тогда и проблем никаких бы не возникло. — Ты думаешь, это так легко? — с явственной обидой уточнил Хань, вцепившись в его комбинезон на груди. — Ты думаешь... — У тебя был выбор. И ты выбрал. И вышло так, как вышло. Иногда я ненавижу тебя за это. Хочу ненавидеть. Не потому, что ты это сделал. Потому, что ты смотрел на меня так... За это. За то, как ты смотрел на меня тогда. Мне тогда казалось, что я просто никто. Ты никогда не смотрел на Кая так, как смотришь сейчас на меня. Хань осторожно разжал пальцы и выпустил смятую ткань, отступил на шаг и тихо спросил: — Чего же ты ждёшь от меня? Снова хочешь услышать, что я люблю тебя? Или я должен ещё раз попросить прощения? Я... — Ты, правда, помнишь всё, что было тогда? И помнишь всё, что тебе говорил Кай? — перебил его Чонин, внимательно разглядывая каждую чёрточку в изысканном лице. — Это был ты, — упрямо вздёрнув подбородок, возразил Хань. — Ладно. Так ты в самом деле всё помнишь? — А я могу забыть? Да, помню. — Тогда ты легко найдёшь ответ на вопрос, чего я жду от тебя. — Чонин круто развернулся и двинулся к двери. — Чонин! Я люблю тебя. Правда, люблю. И тогда... тогда тоже любил. Ты это хотел услышать? Чонин погладил пальцами дверную ручку и покачал головой. — Рад слышать, но я жду от тебя другого. Хотя, быть может, всё это уже неважно тоже. Я... не знаю. Я уже ничего не знаю. Чем дальше, тем всё становится сложнее. Мои чувства... к тебе... они не изменились. Если ты волнуешься из-за этого, то напрасно. И не беспокойся, я по-прежнему не намерен участвовать в том фарсе, что ты сам спровоцировал. Пока ты смотришь на меня так, как сейчас... мне больше ничего не нужно, наверное. Достаточно и этого. — Но ты сказал, что ненавидишь меня за... — Я сказал, что иногда хочу тебя ненавидеть. — Чонин заставил себя прикусить язык, чтобы не продолжить: "Но не могу". Он решительно повернул ручку, переступил через порог и запер дверь. На миг привалился к ней спиной, оттолкнулся, прихватил лёгкую куртку и ключи от байка, телефон и сбежал по лестнице к байку. Сначала позвонил госпоже Сун и спросил, как чувствует себя Солли. Та заверила его, что с Солли всё отлично, и она согласилась на поездку в детский развлекательный центр вместе с другими детьми. — Не беспокойтесь, со мной будут ещё два преподавателя, так что с детьми мы управимся. Я сама буду рядом с Солли всё время, чтобы она нигде не потерялась и не заблудилась, да и сложно это будет сделать в развлекательном центре — там всего один зал и нет никаких стен или перегородок. Если хотите, я сама привезу её домой. — Не нужно. Я заеду в центр в восемь и сам заберу её. Бэкхён погладил ладонью дельфина по носу, а потом вручил рыбку, за что был обрызган с головы до ног. — Не вижу ничего смешного, — рыкнул он в адрес улыбающегося Чонина. — Думаю, он так хотел выразить свою симпатию к тебе. Просто забыл, что ты сухопутная крыса, и вода — стихия не твоя. — Чонин уселся на краю площадки, скрестив ноги, и принялся разглядывать облака, лениво ползущие по небу. Бэкхён продолжал угощать дельфинов рыбой: брал одну за другой из пластмассового ведёрка и бросал над волнами. Вопрос Чонина застиг его врасплох: — Думаешь, тогда, в Кунсане, он любил меня, как и сейчас? Бэкхён, сидя на корточках у края площадки, удивлённо обернулся, позабыв о рыбине в руке. Одиннадцатый воспользовался удачей, чтобы нагло выдернуть лакомство у Бэкхёна из пальцев. — Ты сомневаешься, что он... — Нет. Не сейчас. Я спрашиваю о том, что было в Кунсане. — Чонин неохотно повернул голову и бросил на Бэкхёна тоскливый взгляд. — Ну... Думаю, да. Хотя тогда я в это не верил, но потом было много времени, чтобы надо всем этим поразмыслить. Знаешь, мы тогда синтезировали тебя, но Хань всегда воспринимал это по-другому. Ты для него был творением. Чем-то новым. Он ведь никогда не видел тебя раньше. Трудно при таком раскладе воспринимать было тебя как воскрешённого человека. Хань считал, что создал тебя. Забавно, он чувствовал себя отцом. Думаю, это оставалось тогда неизменным. Ты был для него его творением. Если угодно, ты был для него сыном. Отсюда... Если отвечать честно, положа руку на сердце, то я скажу, что в Кунсане он любил Кая, но не так, как тебе бы того хотелось. Потому что любой блок трудно сломать, а Хань тогда искренне верил, что создал тебя. Собрал собственными руками. И я думаю, он всё время считал, что поступает неправильно, когда поддавался натиску твоих чувств и желаний. Считал, что поступает плохо по отношению к тебе. Потому что для него ты был как сын. Сам понимаешь, отношения родителей не предусматривают... гм... ну ты понял, да? Время могло бы это изменить, но у вас времени не было. Тогда. Бэкхён пошарил в ведре и вытащил последнюю рыбину, задумчиво осмотрел и бросил в воду подальше от края площадки. Дельфины все вместе кинулись за добычей. Одиннадцатый опять оказался проворнее, но огрёб от сородичей за жадность. — Может быть, тогда я не готов был понять это. Зато понимаю сейчас, когда у меня есть они. — Бэкхён указал на резвящихся в воде дельфинов. — Я ведь понимаю, что для многих дельфины просто животные. И многим наплевать, что с ними будет. Но я вырастил их, создал. И для меня они как дети. Я люблю их. Потерять их будет очень больно. Так вот, в Кунсане Хань любил Кая — это точно. Но любил не так, как тебе хотелось бы. Но если ты спросишь меня, любит ли он Чонина, то я отвечу тебе честно, положа руку на сердце, что да, он любит тебя. И любит так, как тебе того хотелось. Потому что для него ты не тот, кого он создал. Ты ему не сын. Ты сам по себе, и ты для него непостижим. Не вини его за это, потому что всю истину знаешь лишь ты. Это только ты знаешь, что разницы нет и не было. Но другие... другие вряд ли смогут понять всё до конца. Ты сам видел, насколько трудно доказать, что ты и Кай — это один человек, один разум и одно сознание. Бэкхён отодвинул пустое ведро, сел рядом с Чонином и шутливо толкнул его плечом. — Кай был для Ханя сыном, ну а Чонин... Чонин — это великолепный мужчина, от вида которого у Ханя перехватывает дыхание. Эй, я не сам придумал, если что, просто слышал пару раз бормотание Ханя. Когда он чем-нибудь плотно занят, порой начинает говорить сам с собой. Столько нового и интересного узнать можно... И тут я нахожу своеобразную иронию, кстати. Если бы он признал ещё в Кунсане, что любит тебя, ты ведь остался бы с ним до конца. И умер бы. Сначала Кай, потом — Чонин. Но он не смог — ему мешал отцовский блок. Ты сбежал, и вот... Всё ведь не так уж и плохо сложилось? Чонин не ответил. Он молча смотрел на искристые волны и задумчиво прикасался пальцем к нижней губе. — Чонин? — Не думаю, что всё так уж и замечательно. Знаешь, то время, что проходит между фактической смертью и подобием комы, пролетает как доля секунды. Потом так трудно вспомнить, что же ты видел по ту сторону и видел ли вообще. Но всё меняется. Когда человек умирает, он уже никогда не возвращается прежним. Даже если сердце и дыхание останавливаются всего на пару секунд. — Но ты... — У меня не осталось сердца пять лет назад. Кровь перекачивала машина. Сейчас у меня сердце Кая. Бэкхён тоже уставился на волны, закусив губу. Долго молчал, не отваживаясь спросить, но всё же сжал волю в кулак и рискнул: — Почему ты... Разве тебе не было страшно тогда, пять лет назад? — Было. До чёртиков. Я ведь не собирался умирать. В ту ночь мы впервые встретились с Чжису в отеле. Тайком ото всех. В полночь. Всего за семь часов до вылета. И договорились встретиться опять. Наверное, я тогда чувствовал себя счастливым. И уж точно о смерти не думал. Ну а когда... когда понял, что другого выхода просто нет... Я не знаю. Плохо помню, что и как я тогда делал. Помню только, что отчаянно не хотел умирать, но понимал, что выжить не получится. И понимал, что если я этого не сделаю, то просто погибну с остальными. Но лучше один я, чем я и остальные. Ведь так? Просто математика. Умереть оказалось не так уж и страшно, куда хуже было жить по воле машин и постоянно чувствовать боль. Пока не пришли сны. — Чонин вздохнул, придвинулся к воде, зачерпнул ладонью и плеснул в лицо. — Зато теперь я не боюсь смерти. — Хань уже спрашивал тебя об этом? — Нет. Но это неважно. Я ему вряд ли это расскажу. Мне достаточно того, что было в Кунсане. Не хочу, чтобы он ещё хоть раз смотрел на меня так, как тогда. Мне легче выглядеть в его глазах толстокожей упрямой скотиной или глупцом, чем человеком, который хоть чего-то боится или боялся. Даже мысль о том, что он может углядеть во мне какую-нибудь слабость, невыносима. — Но ты не железный. Слабости есть у всех, и это нормально. Чонин искоса посмотрел на Бэкхёна и покачал головой. — Ты ещё скажи, что быть воскрешённым тоже в норме — и я тебя удавлю, весёлый хён. Но со мной такое уже было. И сейчас я боюсь, что Хань решит вдруг это повторить. Со мной. Если решит, что я недостаточно сильный. — И что же в этом тебя пугает? — То, что вернуть Хань может уже не меня, а чудовище. Весёлый хён, я ведь уже сказал тебе — если сердце остановилось даже всего на пару секунд, человек не вернётся прежним. Никогда. Бэкхён устало выпрямил ноги, потом потянул Чонина за рукав. — Тогда скажи мне, что изменилось в тебе? Чонин высвободил рукав и поднялся с места, прошёлся вдоль кромки воды, вернулся к Бэкхёну и остановился рядом. — В этом нет смысла. Ты всё равно мне не поверишь. — Ну почему же? Я уже подозреваю тебя в телепатии. Вряд ли ты сможешь удивить меня сильнее. — Я вовсе не телепат. Ты ошибаешься. Просто... — Чонин умолк. Бэкхён озадаченно вскинул голову и полюбовался на заметно побледневшее лицо Чонина. Через миг Чонин сорвался с места и кинулся к стоянке. Ничего не понимающий Бэкхён ломанулся следом и преградил путь Чонину, оседлавшему байк. — Куда ты... — Солли. Или садись назад, или проваливай с дороги. Бэкхён без колебаний подскочил к байку, уселся позади Чонина и сцепил ладони в замок у Чонина на поясе. Потом в лицо хлестнул ветер и заставил зажмуриться.